Рюрик

Петреченко Галина Феодосьевна
Рюрик

      Петреченко Галина Феодосьевна
      Рюрик
      Часть первая
      А ЗЕМЛЯ ГОРИТ ПОД НОГАМИ
      ВОЛОХИ ПРИБЫЛИ
      Рарожский залив ликовал. Казалось, все духи предков древнего Рарожья вместе с его нынешними поселенцами и их гостями вольготно расселись на деревянных ступенчатых обшивках побережья Рарожской бухты и, обогреваемые ласковым летним солнцем, овеваемые теплым влажным ветром Варяжского моря [Варяжское (Венедское, Варанкское) - Балтийское море], бурно переживали за удачу в состязательном заплыве стругов [Струг (слав.) - речное беспалубное нерасписное судно] рарогов [Paрог и - германо-славяно-венетское племя, обитавшее в южной части побережья Балтийского моря] и их гостей - неуемных пиратов-фризов [Фризы (кельт.) - кельтское племя, жившее на юго-западном побережье Балтийского моря]. То тут, то там раздавались радостные, ликующие восклицания, лихие шутки-прибаутки и меткие сравнения, сопровождаемые звонким, раскатистым хохотом, будто выталкивал его из души ярко разодетых зрителей сам бог радости пиратов Радогост; то тут, то там громко славили день морских стругов и их строителей, отважных покорителей морских далей; но вдруг солнце скрывалось ненадолго, и со зрителями Рарожской бухты что-то происходило, ибо с их губ срывались гневные, звенящие недоумением, горечью и грозящие скоротечной расправой своих подопечных за проигранный этап в состязании стругов, короткие, хлесткие обрывки фриз, будто злобный дух соперничества не только заглянул в души зрителей Рарожской бухты, но и заронил в них свои колючие соринки-задоринки.
      Да, рароги-русичи! Да, пираты-фризы! Непонятная идет нынче борьба между вашими ратниками и вашими стругами! Слишком явным, очевидным был первый рывок сероватых с ярко-красными парусами стругов рарогов-русичей, шедших под предводительством своего молодого, светловолосого князя Рюрика, который всем своим видом говорил об одном: "Хоть и гости вы, пираты-фризы, но победы вам в день наших птицевидных судов не уступлю!"
      Струги пиратов-фризов с бело-синими, полосатыми парусами шли вслед за вояжем Рюрика ровными, мощными бросками и грозили не только достичь русичей, но и оставить их позади. Лихость поз и ярость жестов рук гребцов-состязателей, весла которых с жадной аккуратностью вонзались в теплые воды Рарожского залива и стремительно продвигали свои утконосые судна к заветной цели, были так заразительно-увлекательны, что, казалось, приворожили взгляды всех зрителей бухты к своим магическим действиям и не позволяли никому из присутствующих отвлекать своего внимания на какие бы то ни было события или явления. А событие или явление вот-вот должно было произойти. В самом центре Рарожского залива был огромный серый валун под названием Камень Одина [Один - мифологический герой эпоса - Исландской Эдды, Принадлежал к народу готфов, которые воевали с легионами Древнего Рима, потерпели от них поражение и ушли на Север, где Один, как вождь, создал мощную дружину, покорил значительную часть населения Севера не только оружием, но и мудростью. Впоследствии был обожествлен и считался верховным богом], который своей огромной массой делил залив на равные две части и состязательную дистанцию тоже мог бы поделить на те же равные доли, если бы соперники пожелали прекратить свое противоборство в заплыве стругов сразу же за второй половиной залива, исходящей от самого Варяжского моря.
      Камень Одина, существующий в Рарожском заливе со времен самого Одина, магически взирал своими мощными впадинами, как глазницами, на соревнующихся в быстроте заплыва ладей и ждал стругов с алыми Парусами возле своих "щек" первыми. Казалось, он едва дышал, и те каменные расщелинки, что находились под междуглазьем и которые ветер и влага превратили в четкие выемки "ноздрей", обычно выглядевшие слегка опущенными и поэтому равнодушными, нынче смотрелись почему-то напряженно-приподнятыми, слегка вздутыми и оттого гневными.
      - "Ну, рароги-русичи, добавьте рьяна! Не уступайте фризам!" - казалось, требовал Камень Одина от своих подопечных и недоуменно вгляделся в первую ладью русичей.
      Первая ладья рарогов-русичей, отличавшаяся более широкими бортами, расписанными попеременно то профилем птицы Сокола, широко расправившего крылья и стремительно падавшего на свою добычу, то ярко-оранжевым солнцем с доброжелательной улыбкой во весь лик, быстро шедшая впереди всех стругов, не расписанных и низкорослых, смело вошла во фьордовую волну и, казалось, вот-вот подойдет к заветной отметке - Камню Одина - Камню-прорицателю. Всего один миг до удачи! Ну?! Ну!..
      "Что с тобой, смелый Сокол? Твой дух недостаточно закален? Ты не ведаешь, что упускать миг победы никогда нельзя?! Как же ты мог. родиться сыном князя?!" - казалось, недоумевал Камень Одина, и ему громко вторило все побережье Рарожья. Дух соперничества, беспокойно витавший над одной из самых удобных и хорошо укрепленных бухт юго-западного побережья Варяжского моря, словно угадав тайное желание Камня Одина, подхватил вопль недоумения рарогов-русичей и взвился с ним высоко в Небо, чтобы потом обрушить его с новой силой на головы поселенцев Золотого Песочья бывшего германского землячества.
      Но дух соперничества торжествовал недолго. Дух мудрости, свойственный всем земледельческим и рыболовецким поселениям, неожиданно широко расправил крылья и не позволил духу соперничества обрушиться на рарожцев со своим запалом задора.
      Струги пиратов-фризов неожиданно первыми миновали Камень Одина, и глава их, вождь Юббе, сверкнув на солнце своей яркой, рыжеволосой шевелюрой, озорно пригрозил Рюрику крепким кулаком.
      - Знатный русич! Ты хочешь выставить меня перед своими соплеменниками лесной завирушкой? [Завирушка - птица отряда воробьиных, Истребляет насекомых-вредителей] - смеясь, спросил на славянском языке раскрасневшийся фриз, когда его струг обгонял ладью князя рарогов.
      Рюрик весело расхохотался над шуткой именитого пирата и залюбовался его статью.
      - Нет, Юббе! Голубоголовая птаха тебе к лицу только в качестве украшения на твоем алом плаще! - громко проговорил он в ответ пирату и проследил, чтобы ладьи рарогов нигде не задели веслами струги фризов.
      Вождь пиратов отметил про себя эту цепкую вежливость хозяина Рарожья и снова шутливо пригрозил Рюрику кулаком.
      - Не люблю, когда мне уступают победу, яко младенцу! - проворчал Юббе.
      - Тебе показалось! -стараясь быть серьезным, ответил Рюрик и не отвел глаза от хмурого взгляда вождя пиратов. - А ну, русичи, покажем фризам, чего стоит их победа! - озорно приказал Рюрик своим гребцам, и те быстрее заработали веслами.
      Ладьи с красными парусами резко подались вперед, и пират, покачнувшись на волне вместе со своим судном, заметил, как его струги стали отставать от струг русичей.
      - Фризы! Придем первыми к берегу рарогов! - азартно призвал Юббе своих соплеменников к новому этапу состязаний, и гребцы-фризы откликнулись на боевой зов своего вождя.
      Снова замелькали взмахи весел над зеленоватой водой Рарожского залива, и снова дух соперничества завитал над головами болельщиков Рарожской бухты. Снова стали раздаваться лихие замечания и пожелания своим соплеменникам, и на Золотом Песочье русичей конца не было бы веселым шуткам и задорному смеху, если бы на заливном лугу, примыкающем к Рарожской бухте, не появился высокий, полный, с властным выражением лица, верховный жрец рарогов-русичей Бэрин в своей парадной обрядовой одежде, расписанной сложными многоугольниками в замысловатый рисунок, изображающий солнце, звезды и колесницу великого и безжалостного бога времени Хроноса.
      Медленной, важной поступью шел верховный жрец в окружении пестро разодетых молодых наложниц-красавиц, принадлежащих князю рарогов-русичей, и на их руках покоились яркие цветочные венки, сплетенные специально для чествования победителей в дружественном состязательном заплыве стругов.
      Восторженный гул пронесся над Рарожской бухтой, когда верховный жрец русичей остановился на самой высокой части прибрежного холма - холма жрецов - и поприветствовал присутствующих жестом своих рук, олицетворяющих солнечный круг и жаркое сияние лучей дневного светила. В это время струги с полосатыми парусами первыми достигли причального помоста и своими веслами, поднятыми вверх, приветствовали подходившие ладьи русичей.
      - Фризы победили! - звонко кричали босоногие, загорелые мальчишки, одетые в короткие красные полотняные штаны, и указывали на туго натянутые сине-белые паруса стругов соседнего племени.
      Пять стругов, стоявшие ровным рядом возле причального помоста рарогов, напоминали стайку гагар, хлопочущих о своей лучшей доле, ибо, оказавшись в почетном, тройном, окружении стругов с красными парусами, не знали, как переправить своего предводителя, отважного, зрелого красавца Юббе, на берег. Но вот тройное кружение ладей рарогов вокруг стругов фризов завершилось, и Рюрик дал команду освободить для гостей доступ к причалу, на котором уже верховный жрец рарогов в своем белом, торжественном одеянии и в сопровождении княжеских красавиц наложниц готов был совершить обряд чествования победителей в состязании стругов.
      Солнце вышло из-за холма жреца и осветило победителя. Юббе, взволнованный, но явно неуверенный в честности своей победы, медленно подошел к верховному жрецу рарогов и хотел было заявить всем присутствующим на Рарожском побережье о своем сомнении, но, вглядевшись в суровое выражение его лица, понял тщетность своего намерения и смиренно склонил голову перед грозным хранителем древних традиций родственного народа.
      Праздник стругов морских викингов на Рарожском побережье начинал вступать во вторую фазу...
      * * *
      Жаркий летний день наконец-то уступил место вечерней прохладе. Из углов гридни [Гридня (слав.) - большая комната в доме князя, служившая для приема военачальников, гостей, послов и др.] княжеского дома сумерки выползали как бы нехотя, медленно преображая ее. Рюрик, скрывшийся в тишину и торжественность этой комнаты от шумных гостей, пристально всматривался в ее убранство. Внимание его прежде всего привлек металлический подсвечник, который широко раскинул свои ветви в центральной части большого деревянного стола и, казалось, сочувственно, внимал душевному беспокойству рарожского рикса. Все семь массивных свечей, что удобно устроились в бронзовых, мастерски изготовленных ажурных чашечках, сначала будто бы с насмешкой смотрели в глаза молодого конунга, но затем пламя их отклонилось в сторону своего владельца, как бы сознавая трудность и безысходность его положения, а потому - жалея его.
      Князь воспринял это странное сочувствие бронзового гостя, заметив легкий кивок пламени его мягких толстых свечей, и хмуро улыбнулся. Как часто в последнее время он ловил себя на мысли, что хочет поговорить с глазу на глаз с этим странствующим символом мудрости великих иудеев. Но князю рарогов так редко удается побыть одному...
      Вот сейчас выдалась свободная минута, и он ушел от шумных гостей, от этих неуемных пиратов-фризов, которые отдыхают после торжественного обхода рарожского селения и состязательного заплыва стругов по заливу, и князь пристально и с восхищением (в который раз!) рассматривает детали искусно изготовленного подсвечника, месяц назад подаренного ему христианскими миссионерами. Вот сейчас что-то откроется ему, может быть, ужасное, а может быть... Рюрик подошел к столу, медленно и ласково провел рукой по мощной цепкой лапе подсвечника и горько прошептал:
      Медного Зевсова сына я видел
      в пыли перекрестка,
      Прежде молились ему - нынче
      повергли во прах...
      "Паллад написал поэму "О поверженной Статуе Геракла" около четырехсот лет назад, - думал Рюрик. - И уже тогда он пытался разрешить тот же вопрос, которым озадачили меня ирландские миссионеры сейчас... Неужели близится время, когда мы "повергнем во прах" тех, кто дает нам силы для выращивания хлебов, помогает строить жилье и разводить скот?.. Неужели к концу идет время нашего Святовита? Неужели я должен отвергнуть Сварога и Перуна?.. Неужели и мы должны следовать "Апостольским наставлениям" еще четвертого столетия, которые гласят: "Удаляйся от всех языческих книг и полностью отвращайся от всего чуждого и измышленного дьяволом?"
      Князь скользнул рукой вниз по холодному бронзовому стволу подсвечника и передернул плечами. "Неужели хризмы [Хризма (греч.) - монограмма имени Христа] и крест Христа будут всюду сопровождать меня?" - с горечью подумал он и, услышав шум в коридоре, с досадой отпрянул от стола, погасив свечи.
      Шум в коридоре нарастал, быстро приближался к двери, и вот уже гридня заполнилась хохочущей, гомонящей толпой.
      - Ну, вотати и он! Коварный обманщик! Устроил на ристалище [Ристалище (слав.-кельт.) - поляна перед храмом Святовита, место, где располагался древний календарь и где в особые дни жрецы предсказывали события] мое венчание на героя заплыва стругов, а сам сбежал? - громко, азартно выкрикивал предводитель фризских пиратов Юббе и широко прошагал к Рюрику. Когда ж ты успел скрыться? - весело спросил фриз знатного рарога и пристально посмотрел на него.
      - Когда ты на мою наложницу Аггу загляделся! - с усмешкой ответил Рюрик и обнял своего шумного гостя. - Прости, что оставил тебя с Бэрином, - тихо попросил он.
      - Уже простил. А почему ты сумерничаешь? И почему ты один?.. - уже спокойнее, но все еще настороженно спросил знатный пират и, кивнув густоволосой головой в сторону бронзового подсвечника, заметил: - Вон на твоем столе какой зверь красуется! Ты что, боишься его зажечь?
      - Старик, слышишь? - любуясь возбужденным гостем, позвал князь своего слугу, и тот покорно подошел с зажженной лучиной к подсвечнику.
      Медленно вспыхивали и разгорались одна за другой свечи, слабо освещая большую комнату. Гости на минуту вдруг стихли, но тут же, подталкивая друг друга, стали занимать места на широких беседах за столом.
      Слуга, понаблюдав за огнем и окинув оценивающим взглядом затаившуюся по углам гридни темноту, решительно направился к незажженному факелу, закрепленному железной дужкой на западной стене гридни, но вдруг услышал сердитый окрик Рюрика: "Незачем!" - и сразу остановился.
      Князь фризов зашуршал пурпурной накидкой, скреп-лепной драгоценной фибулой [Фибула - металлическая застежка для одежды] на правом плече, повернул голову в сторону слуги и удивился: который раз нынче Рюрик лютится, а тот в ответ покорно молчит, и все! И это когда среди старых словен-рарогов говорливых слуг - хоть отбавляй, а непокорных и буйных - и того больше. А ежели учесть смешанную кровь старика - мать его была кельтянкой [Кельты племена индоевропейской языковой группы, населявшие в начале I тысячелетия до н. э. территорию современной Франции, Швейцарии, Бельгии (римляне называли их галлами), ппзже - Британские острова. Северную Италию и другие земли. Кельтские этические элементы принимали участие в формировании английской, бельгийской и других европейских народностей], то остается только гадать, почему так покорен нынче управитель княжеского дома.
      Да, недовольство князя не возмутило слугу: уж очень хорошо он понимал причину его нынешнего беспокойства.
      - И сколь еще будем ждать? - тихо спросил Юббе князя рарогов, не желая пока втягивать своих соплеменников в тяжелый разговор.
      Слуга вытянул морщинистую загорелую шею и насторожился: князья говорят при нем - ранее такого не бывало. Видно, дела совсем плохи, коль перестали стесняться даже его. Он одернул под поясом длинную до колен красную рубаху, выпущенную поверх красных же полотняных штанов, и направился к выходу из гридни, но вдруг услышал:
      - Руги, а как ты думаешь?
      Слуга вздрогнул всем телом: редко за свои пятьдесят лет службы князьям этого рода он слышал имя, которым когда-то его называла только мать.
      - Руги, я спрашиваю тебя, за сколько дней ты в молодости добирался до волохов? [Волохи (слав.) - славяно-романо-кельтское племя, жившее в Прикарпатье] - с легкой горделивостью проговорил Рюрик, восседавший за столом, как и полагалось хозяину, на отдельном широком табурете. Он внимательно наблюдал и за гостями, которые почуяли вдруг всю сложность положения князя рарогов, который так долго ждет кого-то, а кого - нельзя спрашивать, и за слугой, который прикрыл свои выцветшие от времени глаза и склонил к плечу седую голову, что-то вспоминая. Но управитель знал, что князь действительно обеспокоен и отвечать своему хозяину надо не медля.
      Рюрик совсем молод. Ему недавно исполнилось двадцать лет. Узкое скуластое лицо его с прямым носом, темно-серыми глазами и чистым высоким лбом было сосредоточенным и чуть ли не хмурым. Но пухлые яркие губы и мягкая улыбка выдавали в нем натуру добрую. Густые пшеничного цвета волосы обрамляли лицо, в котором наметанный глаз Юббе угадывал твердость и непоколебимую решительность. Решительность исходила и от той пока еще юношеской порывистости, которая сопровождала каждый жест и каждый взгляд молодого рарожского князя.
      - Ну? - не без тревоги переспросил Рюрик старого кельта, слегка бренча тяжелой цепочкой с символическим изображением сокола на овальной бляшке, висевшей на груди поверх тонкой кожаной сустуги [Сустуга (слав.) - верхняя одежда без рукавов]. Отец, умирая, передал единственному сыну эту серебряную цепь как символ княжеской власти.
      - Ты дал послам мало дён для первого пути, - негромко ответил слуга и что-то пробормотал себе под нос. Гости засмеялись.
      - Это почему же? - удивился Рюрик. - Я учел все. Волок им дадут сразу, - важно заметил он, как человек, за плечами которого большой жизненный опыт, и горделиво добавил: - Волочане со всеми одинаково приветливы, иначе им и не выжить...
      - Да! Но ты забыл про вешнее половодье, а из-за него путь всегда труднее, - решительно напомнил старик и с сожалением глянул на своего повелителя.
      Рюрик нахмурился: "Слуга прав. Весна шла глухая, затяжная. Это и понятно: зима была сырая и снежная. Воды и поныне много везде, хотя и цветет месяц травень".
      Юббе нетерпеливо заерзал на широкой скамье: наконец-то минуло мучительное молчание, и все говорят, словно отходя душой, откровенно, открыто.
      - Ну хорошо, - тихо согласился Рюрик, - так сколь же дён надо прибавить еще? - передразнив слугу, но уже спокойнее, спросил он.
      - Еще... дён пять! - нерешительно предположил старый кельт, забавно сморщив и без того сплющенный нос. - Так будеве вернее, - добавил он смущенно и почему-то по-словенски.
      - Вернее... - проворчал Рюрик. - Тебе дай волюты и месяц готов будешь ждать!
      Гости снова засмеялись.
      - Ну, тогда хоть дня два подождать надо... не гневаясь, - тихо проговорил слуга и развел руками. - Не хотите верить, - и он выразительно посмотрел на князя бойких фризов, - как хотите} Что вам слушать советы стариков!. Что с вас возьмешь?.. - проворчал он.
      Юббе выпрямился, словно принимая вызов старого слуги.
      - Я спрошу его? - обратился он к Рюрику, медленно выговаривая тяжелые рарожские слова.
      - Конечно, - разрешил тот.
      - Как часто ты бывал у волохов? Ведь путь туда очень труден!
      Руги вспыхнул и с обидой и гордостью доложил:
      - В молодости, с торгом - каждую весну... Потом, как ранили в ногу, реже.
      - И... в какой же ты срок справлялся? - продолжал задавать ему вопросы знатный фриз.
      - А это - какой дорогой добираться... - бесхитростно протянул слуга.
      Юббе мягко улыбнулся: он бывал у волохов, приходилось справляться разными дорогами, но больше двадцати дней, считая и время торга, на это не уходило. А с тех пор, как Рюрик послал солбу [Солба (слав.) - посольство, посол] к волохам, истекал уже двадцать второй день, а надобе [Надобе (слав.) - домой, назад] послы еще не вернулись.
      - Да, - соглашаясь с князем фризов, проговорил хромоногий Руги. - дён двадцать на это уходило. Юббе утвердительно кивнул головой:
      - Вот именно!
      - Так я же говорю, - дорога нонче плоха, - удрученно вздохнул Руги.
      - Это верно, - в тон ему сказал знаменитый пират и перевел взгляд на Рюрика.
      - Хорошо, Руги, два дня я жду и не буду гневаться, как ты советуешь, но если они не прибудут наутро третьего дня... - в сердцах проговорил Рюрик и, взмахнув рукой, продолжал: - Я не знаю, что со мной будет!
      Он сжал кулак и с силой стукнул им по столу. Огромный семисвечник дрогнул от удара. Пламя свечей колыхнулось, затрепетало, как бы негодуя, но через мгновенье успокоилось.
      Юббе и Руги беспокойно переглянулись. Рюрик смутился.
      - Руги, вели подавать ужин, - справившись с волнением, охрипшим вдруг голосом попросил он.
      Старый кельт охотно повиновался: хромая, он быстро пересек гридню, открыл дверь и крикнул в глубь коридора:
      - Подавать князю ужин на десять людей!
      Затем и сам вышел из гридни.
      Тяжелая дверь гридни через некоторое время отворилась, и двое дворовых втащили объемистую деревянную кадь с водой. Ловко поставили ее на скамью, стоящую вдоль глухой стены, и проворно вышли. Руги вошел так же быстро, как и вышел. На правом его плече белело льняное полотенце. В левой руке управитель держал небольшой темный убрус, по краям которого были вывязаны узоры, состоящие из углов и продольных линий, чередующихся попеременно и означающих количество живших и погибших членов когда-то большого рода русичских князей-соколов. Это был платок, который требовал особого, почтительного отношения к себе, ибо он хранил в себе дух целого рода рарожских витязей-полководцев. Полотенце слуга аккуратно положил возле кади с водой, а с убрусом осторожно и с явным почтением подошел к котелку, что стоял в правом углу гридни на большой серебряной треноге, и молча замер.
      Князья заторопились.
      Вид слуги, торжественно застывшего возле священного котелка, взволновал обоих. Они быстро омыли руки и лицо в кади, молча утерлись полотенцем и тихо подошли к котелку, который пользовался особым уважением у венетов, словен и кельтов. Минуту помолчали, стоя возле священного котелка и думая каждый о своем: Юббе - о трудностях своего визита, а Рюрик молил богов Святовита и Перуна послать ему побольше воинов и как можно быстрее.
      Руги поклонился котелку последним. Он тихо пробормотал какие-то слова этому символу жизни рарогов, затем покрыл его убрусом и, словно погладив, ласково провел по котелку рукой.
      - Вот и все! - облегченно вздохнув, сказал старик.
      - Что?! - неожиданно грозно спросил Рюрик, встав. - Что ты сказал?
      - Что ты, Рюрик! - не обидевшись, удивился старик. - Это я поблагодарил богов! Прости меня, старого! - Кельт прижал морщинистую руку к сердцу, смиренно склонил седую голову перед дорогим ему князем и огорченно подумал: "Святовит всегда не вовремя посылает мне какие-то странные слова. Такой важный бог, а всегда спешит...". Но уже в следующее мгновение Руги содрогнулся: "О чем я, старый пес, думаю?! Что значит - бог и спешит?! Как вселились эти мысли в мою грешную голову?!"
      Он закрыл глаза, чтобы скрыть смятение души от всех и прежде всего от своего князя - "князя-дитяти", как любовно он называл Рюрика про себя, но услышал жесткое шуршание пурпурной накидки знатного фриза и разомкнул мокрые веки.
      Преданный слуга и с закрытыми глазами в любое время мог определить, что делает его князь. Рюрик, словно обиженный ребенок, молча сел за стол и обдумывал вырвавшиеся из уст кельта пророческие слова. Он знал, что неожиданные откровения в уста старых, малых и особо избранных людей вкладываются богом и только богом. Об. этом ему давно поведали жрецы. Об этом ему постоянно твердит и его любимая жена Руцина.
      "Значит, и Святовит... ведает... мой скорый конец!" - Рюрик так углубился в свои мрачные думы, что не заметил, как поднялся с широкого, массивного табурета, распростер над столом руки и разжал пальцы...
      Юббе наблюдал за быстро меняющимся выражением лица рарожского князя. Его, как и Рюрика, поразило откровение, высказанное устами старого слуги, но он постарался не выдать своего волнения. Он расстегнул драгоценную фибулу с крупным изумрудом и широким, небрежным движением сбросил с плеч пурпурную накидку. Улыбаясь, он уже готов был заговорить с Рюриком, вернуть его из той тьмы, в которую князь погрузился. Слова уже были на кончике его языка, но в это время широко распахнулась тяжелая дверь гридни и двое слуг внесли обильное и горячее угощение.
      Руги тотчас же принялся за свое обычное дело: ловко расставил кубки для вина, блюда с жареным мясом, хлебом, яйцами куропаток, овсяной цежой и ранней свежей зеленью - травой-муравой да остролистым сладким луком. Он осторожно разлил по кубкам густое медовое вино и просительно заглянул в лицо своему повелителю. "Я так устал, - говорил его взгляд. - Неужели ты, князь-дитятя, не пожалеешь меня?"
      Рюрик поймал его молящий взгляд. Сердито поглядев на виновато опущенные плечи старика, он, вдруг смягчившись, сухо сказал:
      - Можешь идти.
      Руги поклонился и вышел из княжеской гридни. Оставшиеся слуги вольно стояли возле дверей гридни, перешептывались, бросали хитроватые взгляды в сторону князей, ожидая приглашения к столу. Но князья будто не замечали улыбок слуг. Они, казалось, ждали еще чего-то.
      Наконец Рюрик не выдержал и резко приказал слугам:
      - Оставьте нас.
      Парни недоуменно посмотрели друг на друга и оба разом толкнули двери.
      - Возьмите вина там, у котла, - спохватившись, крикнул им вслед Рюрик и, когда те, обернувшись, радостно кивнули князю головами и закрыли за собой дверь, смущенно посмотрел на знатного фриза.
      - На днях жду братьев двоюродных, - сказал он, чтобы не молчать.
      Юббе склонил голову, ласково улыбнулся Рюрику, как улыбаются младшему и любимому родственнику, и тихо спросил:
      - Уж не Сигура ли с Триаром ждешь ты, князь?
      - Да... Вместе поедем на охоту в глубь моей полосы... Ты хорошо помнишь их? - Рюрик, казалось, говорил бодро и уверенно, но руки выдавали его неуспокоенность: скользили по поверхности стола, задевая то один кубок, то другой, грозя отодвинуть их на край стола и опрокинуть.
      - Помню, - ответил князь фризов, отодвигая кубки от Рюрика на безопасное расстояние. - Что тебя тревожит, отважный князь рарогов? спросил он. - Неужели бред старика так глубоко ранил твою душу? - медленно подбирая нужные рарожские слова, проникновенно спросил знаменитый фриз.
      Юббе, этому потомку легендарного бойца датского короля Харольда Хильдетанда в пятом колене, было далеко за тридцать. Он уже второй десяток лет княжил на крайнем восточном побережье Северного моря и давно отведал как сласть, так и горечь княжеской власти. Ныне Юббе мог твердо сказать, что горечи в этой власта было куда больше, чем хотелось бы. Но символическое изображение горы на кожаной сустуге - символ обладания возвышенными землями - носил все с той же любовью и гордостью, что и в юности. Был он высок, строен и быстр. Не любил пустые беседы и разговоры о прошлом и настоящем. Исключением из этого правила были легенды о знаменитом предке, которые ласкали его слух. Но сейчас он, чувствуя, что Рюрик нуждается в его поддержке, говорил себе: "Твоему другу плохо. Протяни ему руку, выслушай его". И Юббе, повинуясь неведомому голосу, тихо, но настойчиво спросил, когда остальные гости, насытившись, оставили их вдвоем:
      - Что тебя так тревожит, Рюрик?
      - Худой сон из головы нейдет, - вдруг откровенно признался князь рарогов. Он хотел было отвести глаза в сторону, но спохватился: "Не трус же я, а Юббе, возможно, и сумеет растолковать сон". Рюрик придвинул кубок к себе и, обхватив его крепкими смуглыми пальцами, пытливо посмотрел в глаза фриза.
      Тот ободряюще кивнул головой.
      - Под крышей моего дома ласточка гнездо свила, - хмуро начал свою исповедь Рюрик. - И я будто кормил ее...
      Князь фризов старался не пропустить ни единого слова друга.
      - И солнышко косым лучом обогревало ее, - хрип-дым голосом, уже не глядя на фриза, медленно продолжал Рюрик. - Потом ласточка пела, щебетала что-то, а я все никак не мог понять, что именно. И вдруг налетел ураган, сорвал крышу с дома и разрушил гнездо. Ласточку убило оторвавшейся от крыши доской. Этой же доской очень больно стукнуло и меня. Я даже проснулся от боли... - тихо и как-то обреченно закончил Рюрик, не разжимая рук, в которых по-прежнему держал кубок, и хмуро взглянул на князя фризов.
      Юббе, потрясенный, молчал.
      - Третий день не могу опомниться от этого сна, - после небольшой паузы глухо проговорил Рюрик. - Уж очень откровенное видение. Я даже боюсь поведать о нем своему верховному жрецу, - мрачно признался он, а затем твердой рукой отодвинул от себя кубок и с досадой спросил: - Почему Святовит недоволен мною?
      Юббе понимал, что молчать нельзя, но ничего не мог с собой поделать. "Вот тебе и зрелость! - вздохнул он про себя. - Молодость просит совета, а ты угрюмо молчишь, как жертвенный камень у реки".
      - На какой день... ты видел... этот сон? - вдруг догадался спросить фриз, взволнованно подыскивая нужные слова.
      - На второй день молодой луны, - удрученно ответил Рюрик и догадливо, но грустно улыбнулся, - Ты хочешь сказать, что сон долгий?
      - Да, - уже твердо ответил Юббе. Резко тряхнув головой, он откинул назад волосы, которые рассыпались по его широким плечам. - Сон не из ближних. Он будет исполняться лет... двадцать. - Князь фризов забавно выдвинул вперед нижнюю челюсть. Он так обрадовался своей находчивости, что явно взбодрился.
      Но Рюрик вновь грустно улыбнулся.
      - Я думаю, меньше, - возразил он и, спохватившись, добавил: - Спасибо за доброту, отважный Юббе. У нас, рарогов, в почете всегда была правда. Отец перед смертью сказал мне, что я мало проживу, а умру на чужой стороне. Рюрик проговорил это на едином дыхании, быстро, словно боялся, что упустит момент и не выскажется.
      - Откуда твой отец это взял? - недоуменно спросил знаменитый фриз, не на шутку обеспокоившись.
      - Ему сказала об этом моя мать, - шумно вздохнув, ответил Рюрик и пояснил: - Она родила меня в последний день полнолуния... Наши женщины в предсказаниях не ошибаются, - убежденно добавил он, чувствуя, что облегчения этот разговор ему не несет.
      Юббе не знал, что сказать другу на его последние слова, и поэтому только переспросил:
      - Не ошибаются? Неужели не ошибаются?
      - Не ошиба-а-ют-ся! - нараспев повторил Рюрик. - Ну ладно! Хорош же хозяин! Сном угостил, а ужин-то простыл. - Он решительно поднял свой кубок и кивнул фризу: следуй, мол, моему примеру.