Рюрик

      * * *
      Была уже поздняя ночь, когда Рюрик открыл тяжелую дверь одрины своей старшей жены. Руцина, накрытая меховым одеялом, спала. На маленьком столике в серебряном подсвечнике горела толстая свеча. Это был знак того, что она ждала своего повелителя и была уверена, что Рюрик придет.
      Рюрик с любопытством огляделся. Здесь было все так, как и прежде. Впрочем, нет: исчез семисвечник, а вместо него на подоконнике и туалетном столике стояли обычные шандалы. Рядом с подсвечником на маленьком столике Рюрик увидел огромную толстую книгу в деревянном переплете. "Библия", прочитал он. - Значит, это правда, что Руцина в последнее время зачастила к Абраму и тот доверил ей великую книгу иудеев? Ну что ж!.. Пусть постигает священные истины", - решил для себя князь.
      Возле одра на полу был постлан разноцветный ковер. Князь вгляделся в его орнамент и задумался: "Не дар ли это миссионеров, которые давно не показывались мне на глаза?"
      И Рюрик вдруг почувствовал, что его это не возмутило. Неужели ему совсем безразличным стало все, что касается его первой жены? Он потянул за край мехового одеяла, и Руцина мгновенно встрепенулась:
      - А-а, наконец-то! Ложись рядом, разговор будет теплее, - поеживаясь от холода, предложила Руцина - на ней была всего лишь льняная с короткими рукавами рубаха.
      И Рюрик, не раздумывая, лег рядом.
      Руцина бережно поправила подушку под головой мужа и поцеловала его в щеку.
      - Удобно? - жарко прошептала она, ожидая ответной ласки.
      Рюрик молча кивнул головой. Каждое ее движение было знакомо, каждый взгляд ее, каждое прикосновение должны были пробудить в нем желание.
      - Руц, - устало проговворил он. - Ты же знаешь меня: в день гибели своих дружинников я... - И он махнул рукой. Руцина подавила вздох и отодвинулась от мужа.
      - Вот что, князь мой, пошли меня к викингам, - глухо потребовала она.
      - Но ведь им нужны большие дары, - тихо возразил он. - А где я их возьму!
      - Я заберу все свои золотые фибулы, колты, янтарные ожерелья, меха...
      - И они тут же пошлют нам на помощь свое войско! - с горечью перебил ее Рюрик. - Знаю я их! Им бы пограбить, набить карманы, а у нас грабить нечего. - Он поднялся, прикрыл меховым одеялом Руц и, не глядя на нее, хмуро проговорил: - Не торопись делать добро, ибо оно может обернуться во зло. Все должно вызреть!
      Руцина резко сбросила с себя одеяло и, не прикрывая своей наготы, выкрикнула:
      - Ты никогда, князь, не будешь иметь успеха! Рюрик вздрогнул.
      - Сколько пророчеств в последнее время, - с горечью произнес он и покачал головой.
      - О каких пророчествах ты говоришь?! - еще больше разозлилась Руц.
      - Я сегодня во время охоты подстрелил... хворого сокола.
      Руцина ахнула.
      - Не может быть! - с ужасом прошептала она, зная, о чем говорит это грозное предзнаменование. - < Хворый сокол и... летал?! - Руцина похолодела. Она мгновенно поняла, какая участь ждет ее и других жен, если предзнаменование сбудется.
      - Летал! - горько подтвердил Рюрик. - И как красиво летал!
      - Рюрик! - порывисто вскрикнула Руцина, вскочила с постели и бросилась к мужу. - Как я хочу тебе помочь! Отпусти меня к викингам! Я нынче же отплыву к ним и приведу войско!
      - Пылкая моя Руц! - грустно перебил се князь. - Ты опоздала! - Он прижал к груди ее рыжеволосую голову, поцеловал ее и повторил: - Безнадежно опоздала! И сама это знаешь...
      - Нет! - застонала Руц и обвила его руками за шею. - Нет, нет! - Она рыдала и не хотела поверить в то страшное предзнаменование, в которое не верить было уже нельзя, - Ты не оставишь нас, - причитала она, - ты не убьешь нас... - плакала Руцина.
      В это время кто-то позвал: "Князь!" - и в одрину старшей жены Рюрика громко постучали.
      - Нет! - закричала Руцина. - Я не отпущу тебя!
      - Успокойся! - Рюрик с трудом оторвал от себя первую жену и подошел к двери.
      - Что случилось? - спросил он, открывая дверь.
      - Жито горит! - едва выговорил дворовый слуга дрожащими губами.
      - Где?! - закричал Рюрик.
      - За грабовой рощей, - вытирая мокрый лоб, ответил слуга.
      Руцина ахнула.
      - Буди дружину да пошли кого-нибудь за верховным жрецом, - приказал князь слуге и обернулся к Руцине: - Ну вот и третье испытание послал мне твой Христос, - хмуро сказал он.
      - Господи! - простонала Руцина. - Неужели ты не понимаешь, что это испытание... всем нам.
      - Одевайся! - закричал на нее Рюрик. - Ты остаешься главной в доме. Да смотри не вздумай обидеть Эфанду.
      Он повернулся и быстро вышел из одрины со словами: "Торопятся германцы... Ох как торопятся!"
      Руцина взвилась от последнего приказания мужа, но ответить ему ничего не успела - его уже рядом не было.
      "Неужели это все же Христос послал нам испытание?" - думала Руцина, и душа ее сопротивлялась необходимости принять неизбежность жестокого испытания, посылаемого Всевышним Отцом, в которого она уверовала. Она смотрела в черный дверной проем и ждала чуда. Внезапно в проеме блеснул свет, и кто-то сказал сонным голосом:
      - Руцина, что случилось? Все куда-то бегут, кричат...
      Это Хетта, держа в руке факел, куталась в теплый длинный убрус и пристально вглядывалась в Руц. Старшая жена подняла руки и устало попросила:
      - Убери факел, Хетта! Он делает тебя страшной. Хетта нашла на правой стене дружко и вставила в него факел.
      - Закрой дверь, - попросила вторую жену Руцина и, когда та выполнила ее просьбу, устало добавила: - Надо бы и Эфанду поднять.
      - Она уже идет сюда... Хетта не успела договорить, как скрипнула тяжелая дверь и в одрину вошла Эфанда. Она тревожно оглядела двух старших жен и тихо спросила:
      - Что будем делать, Руцина?
      Руцина растерянно подняла голову на младшую и любимую жену своего повелителя и так же тихо ответила:
      - Не знаю, Эф.
      Эфанда вздрогнула. Никогда еще она не видела старшую жену такой растерянной и беспомощной.
      - Сейчас прибудет друид Юнка и совершит обряд заговора огня, нерешительно напомнила Хетта и вопросительно посмотрела на Руцину.
      - Ну и что? - глухо произнесла та. - Мы все равно опоздали...
      Эфанда и Хетта одновременно вскрикнули:
      - Как опоздали?! Там... в огне... все погибли?! Руцина покачала головой.
      - Ничего вы не поняли, - отрешенно проговорила она. - Хворый сокол летал!
      В это время дверь одрины широко распахнулась, и на пороге появился молодой друид воды в голубой обрядовой одежде. Огромный железный поднос, покрытый льняным серым покрывалом, покоился на его руках. Рядом с друидом воды стоял молодой парасит с факелом в руках.
      - Княгини готовы? - таинственным голосом спросил Юнка и обвел женщин насмешливым взглядом. На жреца воды никто не смотрел, и потому его дерзкий взгляд остался незамеченным.
      - Готовы, - за всех ответила Хетта и первая сняла убрус с плеч, распустила волосы, вынув из них драгоценные заколки, и спустила рукава рубашки. Ее примеру последовали Эфанда и Руцина. Юнка медленно переводил тяжелый взгляд с гладких, цвета воронова крыла волос знатной кельтянки на рыжие кудри Руцины, а затем на легкие, светлые, чуть вьющиеся волосы Эфанды, завистливо оглядывая их полуобнаженные тела, и зло думал: "Их жизнь сейчас принадлежит мне! Что хочу, то и сделаю с ними..." Но в темном проеме двери блеснул свет факела, и на пороге одрины показался старый хромоногий Руги с двумя дворовыми слугами.
      - Обряд заговора огня Бэрин велел справлять при мне, - громко заявил Руги и выдержал злобный взгляд друида воды.
      - Слове верховного жреца - закон для меня! - ответил Юнка, заметно помрачнев, и поискал глазами, куда можно поставить поднос.
      Руги пенял его взгляд и по-хозяйски, осторожно выдвинул на середину одрины маленький столик Руцины, предварительно сняв с него свечу.
      Друид воды поставил поднос на столик.
      - Огня! - приказал он параситу, и тот, сняв покрывало. поджег мелко наломанный хворост и черные угли, лежащие на подносе.
      Все присутствующие взялись за руки и трижды обошли вокруг маленького костра. Затем по команде Юнки все остановились и резко выдвинули руки с широко растопыренными пальцами к огню.
      - Ты, огонь, остановись! - медленно и торжественно проговорил Юнка, и все шепотом повторили за ним магические слова.
      - Ты, огонь, жито не ешь! - продолжил Юнка, и опять все шепотом повторили за ним: - Ты, огонь, жито не ешь!
      - Ты, огонь, не делай зла!
      И все трижды повторили этот наказ друида воды.
      - Огонь, умри! - громко выкрикнул Юнка, и все, еще раз вскинув руки к огню, застыли. Но языки пламени равнодушно лизали хрупкие палочки и не затухали.
      - Нужна кровь! - мрачно проговорил Юнка.
      - Бери мою! - взволнованно предложил Руги и протянул друиду правую руку.
      Друид вынул из-под полы своей рубахи тонкую узкую металлическую пластинку и кинжал. Взяв управителя за правую руку, он поднес ее к огню и быстро прошептал какие-то слова. Затем друид прокалил над огнем кинжал и надрезал кожу на руке у старика. Руги ревностно наблюдал за всеми действиями друида воды.
      Вот Юнка собрал кровь слуги на пластинку, затем прокалил ее над огнем и соскоблил в костер. Огонь затрепетал, съежился и мало-помалу на глазах у удивленных зрителей потух.
      На некоторое время в одрине стало тихо. Женщины робко отступили от подноса, разогнули напряженные спины и облегченно вздохнули.
      Боги приняли жертву. Огонь погас. Пожар за грабовой рощей был слаб. Юнка и сам был удивлен, что все закончилось так быстро.
      - Да ты, никак, сожалеешь, что не пришлось прокалить и нашу кровь, насмешливо воскликнула Руцина, закутываясь в убрус. Эфанда и Хетта последовали ее примеру.
      Юнка молча набросил на поднос льняное покрывало. Парасит взял свой факел и приготовился освещать дорогу жрецу.
      Руги перенес столик Руцины к окну и прислушался к доносившемуся со двора шуму.
      - Ба! - растерянно произнес он. - Да, никак, на дворе дождь вовсю льет!
      * * *
      Эфанда, как и все в поселении рарогов, была охвачена глубокой скорбью: вчера состоялось предание огню воинов, погибших в бою с коварными германцами, и нынче душа ее все еще пребывала в унынии от тяжкого горя рарогов. Скорбь ее была искрения и глубока, но мыслями она нет-нет да и возвращалась к Руцине. Эф ни о чем не спросила князя, когда он вернулся в ее одрину после посещения первой жены. Она не спала, ждала его, а потому знала, что пробыл он у Руцины недолго. Вчера же вечером одна из жриц любви намеками сказала ей о любви Руцины к Дагару. Не очень-то поверила ей Эфанда. Но, поразмыслив, вспомнила, что и сама не раз видела, как Дагар смущался, обращаясь к Руцине, прикасаясь к ее руке или подавая оброненный старшей княгиней убрус. Пожалуй, это меченосец влюблен в старшую жену, ибо взглядом своим она никогда не искала Дагара в толпе, не старалась остаться с ним наедине. Эфанда ревновала и жалела Руцину: она уже стара, хотя еще и говорят о ее красоте. Рюрик же принадлежит только ей, Эфанде. Но тут она вспоминала, как муж ее как бы ненароком, случайно брал Руцину за плечи, пытливо смотрел ей в глаза, затем, как бы с шутливой яростью оттягивал за волосы ее голову и зло рассматривал на ее шее красивый серебряный крестик с распятием Христа-спасителя. Руцина краснела, с вызоВОМ смотрела в глаза князя, ждала, когда он опомнятся, но он не сразу отпускал плечи жены. Чаще всего в таких случаях Руцина тут же уходила в свою одрину и никого не пускала к себе. А Эфанда, видя эти сцены, не знала, как ей вести себя при этом. Ясно, что Рюрик недоволен тем, что старшая жена его открыто показывается в поселении с крестиком на шее, поскольку князь не принимает христианство, но уж очень долго и откровенно пытливо смотрит он в глаза Руцины. Что кроется за этим взглядом? И как может вера в того или иного бога помешать двум людям любить друг друга? Вот и я, женщина, и мой самый дорогой и желанный мужчина, мы оба верим в Святовита; Сварога и Перуна. Но все это мужские божества! Они помогают мужчинам стать сильными, смелыми и ловкими. И слава богам! Мы, женщины, любим таких мужчин! Из-за них нам понятнее и ближе бог Радогост это бог блаженства! Бог, творящий радость! Он всегда со мной! Он во всем! В жесте руки, повороте головы, в моей летящей походке, в счастливом смехе! Во всем, что окружает меня! И во всем, что по праву принадлежит мне! И Рюрик получает от меня то блаженство, которое ниспослано мне Радогостом! И я должна делать все, чтобы мой бог не был на меня в обиде! Я кормлю любимых птиц Радогоста - гусей и голубей; содержу в чистоте свое тело и постель; не переедаю и не ем слишком жирную пищу; ухаживаю за цветами; знаю, когда собирать, лесные растения и как использовать их; слушаю поучения друидов и оберегаю свою душу от скверны. Вот ветер ревет за окнами и холодит людям душу. Я чувствую мятежную душу ветра и говорю с ним о том, что возмущает его. И ветер успокаивается! Он рад, что нашел разумную собеседницу, и уже больше не несет ненастья. Так же, как с ветром, я разговариваю с грозой и дождем, с морозом и огнем. Так велели друиды, так поступали наши матери и наши бабки. И это завет самой Природы! А Радогост - ее властитель! И потому для меня он выше Святовита. Эфанда замерла: открытие, только что сделанное ею, поразило молодую женщину. Но сказать об этом Бэрину или Рюрику она никогда не решится. Слишком смелым было то, что стало для нее откровением!
      Возбужденной этими новыми для нее мыслями Эфанде захотелось глотнуть свежего воздуха. Она подошла к окну, цветные стекла которого преломляли неяркие лучи осеннего солнца, потрогала синее стекло и прислушалась к своему ощущению: стекло излучало холодный синий свет, который почему-то нес ей беспокойство и тревогу. "Что еще? Ну что еще может случиться?.. - мучилась Эфанда и старалась думать только о Руцине. - Дагар так хорош собой. Я хочу, чтобы он всегда был рядом с Руциной. Может быть, тогда и она полюбит его. Да поможет им Радогост во всем!"
      Тихонько скрипнула дверь, и на пороге одрины появилась немолодая жрица, охранявшая вход в опочивальню младшей жены рарожского князя. Эфанда вздрогнула, обернулась.
      - Миссионеры из родственной нам страны очень хотят побеседовать с самой любимой женой князя рарогов, - напряженно произнесла жрица и испытующе глянула в глаза Эфанды. Глаза княгини от удивления расширились.
      Жрица еще раз повторила просьбу миссионеров, и, когда наконец Эфанда поняла, чего от нее хотят, служительница Радогостова культа тихо удалилась к себе.
      А через минуту в одрину Эфанды вошли Бэрин и миссионер-ирландец. Бэрин, видя удивление на лице маленькой княгини, решил подготовить ее к серьезному разговору. Эфанда нахмурилась, видя, как решительно верховный жрец направился к табуретам, на которых в беспорядке лежали ее платья. Бэрин сделал вид, что не замечает недовольства княгини, и, шумно вдохнув насыщенный ароматом сушеных трав воздух одрины, сказал улыбаясь:
      - Прости, княгиня, я привел к тебе ученого человека: он давно хотел поговорить с тобой. Я много рассказывал ему о твоем уме и о том, что ты ведаешь тайны природы.
      Эфанда в ответ посмотрела на верховного жреца с таким недоумением, что тот сразу понял: не умеет еще младшая княгиня скрывать свои мысли. "Ну что ж, - нахмурился Бэрин и подумал; - Придется и этому учиться, маленькая Эфи!.."
      - Ты уж прости, что мы так бесцеремонно ворвались в твой Радогостов уголок, - виноватым тоном произнес Бэрин и ласково улыбнулся княгине. Совет племени разрешил миссионеру из Ирландии поговорить с тобой о христианстве, но только в моем присутствии. Как ты смотришь на это?
      Эфанда пришла в себя. Оказывается, заседал совет, а она ничего об этом не знает. А Рюрик?..
      - А Рюрик знает об этом? - беспомощно пролепетала Эфанда, все еще не предлагая присесть столь редким гостям.
      - Знает, - спокойно сказал жрец и одну за другой пододвинул к печи три табуретки.
      - Давайте посидим у огня, посумерничаем, - мирно предложил Бэрин и первым сел прямо напротив топки, в которой и днем и ночью поддерживался слабый огонь, обогревавший одрину княгини.
      Справа от себя жрец посадил Эфанду, а слева - лицеприятного, зрелых лет проповедника Акинфа.
      - Я не понимаю, зачем нужен этот разговор, ведь Рюрик и слышать не хочет о христианстве! - воскликнула Эфанда и смущенно посмотрела на Акинфа.
      Ирландец промолчал. Он внимательно всматривался в лицо молодой женщины, как будто проверял, насколько его впечатление сходно с тем, что говорили о дочери вождя Верцина Бэрин и другие.
      - И уж если... Руцина в свое время не смогла убедить Рюрика в необходимости принять христианство...
      - Да-да, княгиня! - с жаром перебил ее Бэрин, не давая ей договорить. Ты повторяешь слова советников своего мужа. Мы думали точно так же, как и ты, но Акинф все же хочет побеседовать с тобой сам.
      Бэрину было приятно сидеть в этой тесной, маленькой комнатке, где все выдавало, что здесь живет молодая женщина, любимая своим мужем: и множество безделушек; и пояс Рюрика, оставленный им накануне; и тот неуловимый аромат свежести, смешанный с запахом сухих трав, который волнует и будоражит мужчину.
      - Хорошо, - согласилась наконец Эфанда и, не отводя взгляда от проповедника, сказала: - Пусть тогда он сначала ответит на мой вопрос!
      Акинф, тряхнув черными кудрями, спускавшимися у него до плеч, тихо рассмеялся и, словно проникнув в мысли маленькой княгини, спросил:
      - Какой вопрос изволит мне задать княгиня? Эфанда слегка смутилась: она еще не привыкла к такому обращению; опустила глаза, как бы собираясь с духом, и спросила о том, что ее больше всего мучило, когда она думала о Христе:
      - Отчего Бог Отец стал отцом-убийцей своего сына? Бэрин приподнялся с табуретки:
      - Ну, Эфи, нельзя же так... толковать!
      - А я ждал именно этого вопроса от нее, Бэрин, - спокойно возразил ирландец и тихо попросил: - Не мешай ей узнать все то, что мучает ее мужа.
      Эфанда вспыхнула.
      - Рюрик знает ответ на этот вопрос. И я могу ответить на него сама.
      Акинф удивленно посмотрел на ожесточившуюся маленькую женщину и растерянно кивнул ей головой.
      - Бог предал сына своего Христа и не пощадил его, чтобы примирить с собою народ, который враждовал с ним, а затем он сделал этот народ особо избранным,- на память, но волнуясь от необычайности спора, проговорила Эфанда.
      - Так! Все правильно, - подтвердил Акинф, пристально вглядываясь в порозовевшее лицо Эфанды.
      - Так ли уж правильно? - сознательно обыграла ответ ирландца недоверчиво и насмешливо княгиня.
      Ирландец, которому была понятна ее насмешливость, утвердительно кивнул головой.
      Эфанда встала. Бэрин никогда не видел ее еще такой рассерженной. Но и в гневе она не позволила себе ни одного резкого движения, ни одного резкого слова.
      - Ты считаешь, что можно предать своего сына? Мой отец - вождь Верцин потерял в битвах четырех своих сыновей, но он был рядом с ними. Я не могу поверить, чтобы он смог предать их, сколь бы ни важна была причина для этого. Ваша же вера допускает предательство, причем самое позорное предательство отцом своих детей. - На глазах у Эфанды навернулись слезы. Так чего же вы хотите от Рюрика? И ты, Бэрин, тоже допускаешь это?!
      Эфанда не могла уже стоять на месте. Ей стало душно. Она отвернулась от своих собеседников и отошла к окну. Бэрин тяжело поднялся с табурета, подошел к маленькой женщине и осторожно погладил ее по плечам. Княгиня, отстраняясь от этой отеческой ласки, нагнулась и распахнула створки окна. В комнату ворвался свежий морской ветер.
      Наступила тишина. Акинф сидел сгорбившись на табурете. Волнение рарожской княгини передалось и ему. До чего же упрямы эти рароги-русичи, один Бог знает! Можно подумать, что нет у них большего греха, чем предательство! И кто в это поверит? Да и о каком предательстве идет речь? Акинф поднял голову и тихо сказал:
      - Княгиня, Бог Отец не мог предать своего сына. Эфанда, все еще не поворачиваясь, передернула плечами. Непонятно было, то ли она озябла от холодного ветра, то ли приняла слова проповедника за уловку.
      - Бог Сын бессмертен. Человек не мог его убить. Бог Отец знал это.
      Эфанда широко раскрытыми глазами смотрела на миссионера, и вдруг стон вырвался у нее из груди:
      - И ты хочешь сказать, что Христос не страдал, когда римляне распинали его на кресте?
      Акинф с сожалением посмотрел на молодую женщину:
      - Ты так молода и прекрасна, княгиня. Ты ведаешь многие тайны природы, но ты еще плохо знаешь законы человеческой жизни. Пока тебя никто не предавал! Но это тебя и только пока! Трудно проникнуть в суть наших поступков. И неизвестно, каково будет следствие, если даже знаешь причину. И так пугающее тебя слово "предательство" тоже многосмысленно... Эфанда гневно прищурила глаза:
      - Да-да, вот в этом, во многосмыслии, вы, ирландцы, преуспели! И вам непереносима мысль о том, что есть еще и неподкупные...
      - Эфанда, - сурово напомнил ей Бэрин, - ты уходишь от самого главного вопроса...
      Эфанда вспыхнула, но сдержалась. Сосредоточиться на самом главном вопросе сию минуту было так трудно.
      - Хорошо, - горячо и взволнованно сказала она. - Тогда я повторю свой вопрос: "Разве Божий Сын не страдал, когда римляне истязали его?"
      Акинф, не смутясь, твердо ответил:
      - Страдал!
      - Ну вот! - торжествующе воскликнула Эфанда. - Как же тогда это понять?
      Акинф жестом пригласил княгиню рарогов присесть. Эфанда повиновалась, а ирландский миссионер все так же спокойно и твердо продолжил:
      - Все мы, живущие на этой грешной Земле, страдаем. Вот и люди вашего племени...
      - И что ж, ваша вера возводит страдание в закон? Но я не хочу страдать, я хочу радоваться жизни! - прервала его Эфанда.
      - Страдания, как и испытания, посылает человеку Бог, - уверенно изрек Акинф, выдержав напряженный взгляд Эфанды.
      - Наши испытания приходят вместе с германцами. Это они убивают и грабят, жгут и насилуют, - гневно отбивалась Эфанда.
      Но Акинф был спокоен.
      - Христос, которого много раз предавали: и Иуда, и апостол Петр, простил врагов своих. Он ушел смиренно. Ибо зло несет зло, а насилие насилие. И так без конца. Кто-то же должен разорвать эту цепь.
      - Я понимаю, - сочувственно проговорила Эфанда, - Но зачем же в жизни Христа на Земле было столько печали и мрака? И нас вы со своей верой хотите повергнуть в этот мрак?
      - А ваши боги сумели сделать жизнь племени беспечальной, радостной? В вашей жизни только свет и нет мрака? - Глаза Акинфа блеснули, он выпрямился, и лицо его стало строгим.
      - Я же сказала, - холодно ответила ему Эфанда, - наш мрак - это наши враги. И кто-то очень умело натравливает их на нас... Рюрик же изо всех сил старается бороться с этим мраком.
      - Если бы мы были столь богаты, - перебил ее возмущенно Акинф, - что могли бы с помощью войны убеждать людей в силе своего Бога, то мы не посылали бы никуда своих проповедников! - Он встал, выпрямился, отошел от Эфанды и жестко произнес: - Ты умна, княгиня, а потому наберись терпения и выслушай следующее откровение Христа.
      Эфанда согласно кивнула ирландцу головой, и тот, закрыв глаза, медленно, останавливаясь на каждом слове, произнес:
      - Кто убог, тот и есть мой верный раб и мудрый тем, что не ищет сомнения в истине моей. Только такого и поставлю господином над домом его!
      Эфанда встала и засмеялась:
      - Может быть, верный слуга Христа напомнит еще одну притчу? - Акинф недоуменно посмотрел на нее. - Или мне самой поведать легенду о Вавилонской башне? - все так же смеясь спросила Эфанда и вдруг резко оборвала свой смех. - Может, ты и прав, Акинф. Пожалуй, все наши беды оттого, что мы слишком самонадеянны. - Она произнесла это таким растерянным голосом, что стало видно, как сама испугалась своих слов.
      Акинф затаил дыхание. "Неужели маленькая княгиня и до этого нашего с ней разговора старалась постичь истину Христа? Если это так, то она многого стоит... Как бы мне заставить ее до конца открыть свою душу?" - лихорадочно думал миссионер и ласково смотрел на рарожскую княгиню.
      - Да, княгиня, люди не всесильны и никак не могут смириться с этой истиной, - тихо проговорил он и протянул к ней руки.
      - Но это значит, что ваш Бог жесток и не хочет помочь людям, - хмуро возразила Эфанда, не замечая протянутых к ней рук миссионера.
      - Бог есть Бог: он не жесток, а милосерден; испытание людям он посылает с тем, чтобы они поняли истину. И тот, кто постигнет эту истину, становится избранным и как избранный несет свет истины дальше. Именно поэтому мы должны быть едины и молиться, давая ему понять, что мы знаем 6 его грозной силе и всегда готовы смиренно исполнять его любые заветы, ибо только в них содержится мировая мудрость.
      Эфанда покачала головой:
      - Ты хочешь сказать, проповедник, что нам не дано приблизиться к истине? И если Рюрик не примет вашей веры, значит, мы будем вечно обречены на испытания, посылаемые вашим Богом?
      И тот твердо ответил, глядя ей в лицо:
      - Да.
      - О-о! Это ужасно. - Голос Эфанды прозвучал глухо. - Но Рюрика ведь мне не переубедить, - обреченно проговорила она и беспомощно посмотрела на верховного жреца.
      Бэрин понимающе смотрел на поникшую княгиню и молчал. Он верил, что Эфанда сама во всем разберется. А ирландец между тем продолжал:
      - Учение Христа, Эфанда, - он впервые назвал княгиню по имени, словно она уже признала его право быть ее учителем, - близко и понятно простым людям. И если сегодня его принимают еще не все, то завтра оно овладеет душами многих. И мы, проповедники этого учения, не боимся никаких каверзных вопросов. Ибо если бы учение это было ложным, то мы бы сознательно изменили историю жизни Христа на нашей земле. А мы ее оставили такой, какой она и была на самом деле. И свидетельство тому - священный холм в Иерусалиме.
      Слова ирландского миссионера прозвучали в ушах Эфанды тревожным звоном колокола Сионского храма.
      "Ну почему мы все такие разные и так глухи к бедам других?.." - вдруг подумала Эфанда, и лицо ее исказила страдальческая гримаса.
      - Акниф, ты действительно веришь, что все наши предки когда-то были единым народом, говорили на одном языке, а затем стали строить высокую башню?
      - Княгиня, - устало воскликнул Акинф, - мы все наказаны за свою гордость и самонадеянность! И Бог послал нам испытание в наказание за непослушание и неверие в его силу! И потом, Эфанда, борьба твоего Рюрика с германцами, та борьба, которая связана со столькими жертвами, могла бы давно закончиться... - горячо проговорил Акинф и робко дотронулся до плеча княгини.
      - Но Рюрик не верит в это! - горько и отчаянно вскричала Эфанда и высвободила свое плечо.
      - Он боится другого, твой Рюрик! - покачал головой Акинф.
      - Боится? Чего? Нет того, чего бы боялся Рюрик, -гневно возразила Эфанда.
      - Он боится, что будет не нужен рарогам-русичам, если вы примете христианство и перестанете воевать с германцами! Лотарий дал клятву, убеждающе глядя в глаза Эфанде, сказал Акинф, - что оставит вас в покое, если вы окреститесь! Помоги своему мужу, женщина! Спаси его и племя свое! горячо воскликнул ирландец и молитвенно сложил на груди руки.
      Но Эфанда, вспомнив совсем недавнюю свою беседу с Рюриком и его горький смех в ответ на ее вопрос:
      "А вдруг они правы в своей борьбе за душу твою?" - только покачала в ответ головой и прошептала:
      - Вряд ли я смогу это сделать...
      Акинф понял, что дальнейший разговор с княгиней бесполезен. Он повернулся к Бэрину, но все-таки скорее для женщины, чем для верховного жреца, сказал:
      - Я закончу наш разговор словами Христа из Евангелия: "Смотри, чтобы нам, разлучившись, когда-нибудь не навлечь на себя великого осмеяния и еще большего вреда". И пусть не корит нас Рюрик за то, что он выходит в беспредельное море как ненагруженный корабль и не имеет понятия, с какими свирепыми волнами ему предстоит встретиться в этом море, которое именуется жизнь!
      Несколько минут длилось молчание, и в эти минуты Акинф понял, что был услышан.
      "Может быть, эти язычники, - вдруг хмуро подумал ирландец, - знают какие-то свои секреты в борьбе с тем мраком, который окружает нашу жизнь, умеют делать ее радостной и именно поэтому упорствуют? Я видел много языческих жрецов, и все они глубоко проникли в тайны природы... Бэрин верховный жрец племени, а он сам вот уже много лет постепенно внедряет идеи христианские в души соплеменников и не боится лишиться их уважения. Да не спугнет ли он стадо свое, коли уведомит их еще об одной истине?.."
      Ирландский миссионер взглянул в задумчивое лицо Бэрина. Тот вздрогнул, разогнул спину и виновато попросил:
      - Подождать надо, Акинф, пока Рюрик прозреет.
      ПРИМИ ПОКЛОН, КНЯЗЬ РАРОЖСКИЙ
      В поселении рарогов было неспокойно. Озадаченно шныряли по улицам параситы. Шептались и простые поселяне, и воины, а громче всех, как обычно, женщины. Друиды требовали собрать большой совет, но Рюрик еще не был готов к этому.
      Все началось с его двора. Десятилетняя дочь Руцины и Рюрика вышла, как обычно, кормить своего любимца гусенка Серыша. Она принесла ему в глиняном черепке ячменной каши и уговаривала поесть. Гуси хорошо знали девочку, а так как были сыты, то не обращали на нее внимания. Старая нянька Вожанка, приставленная к Рюриковне с детства, была тут же.
      Обычно такой спокойный гусенок вдруг вытянул свою длинную, тонкую шейку, которая уже начала покрываться пером, и вдруг так беспокойно закричал, что переполошил всю стаю. Грозно загоготал вожак, скосив свой красный глаз в сторону девочки. Внезапно огромная серая гусыня, широко раздвинув крылья, ринулась на маленькую княжну. Вожанка, бдительно охранявшая дочь рикса, закричала на гусыню и больно хлестнула ее длинным прутом. Гусыня, гогоча, заметалась по кормовой площадке. За ней и другие зашипели и закричали, все больше и больше входя в азарт. Девочка схватила няньку за руку и потянула ее к дому. Неожиданно гуси перестали их преследовать.
      - Вожанка, смотри, - испуганно прошептала Рюриковна, - что это они делают?
      Старая нянька в страхе остановилась.
      - Что это с ними? - изумилась она, крепко прижав к себе дочь князя.