Расставил дозорных по местам, вышки построил и, обучая ополченцев правилам боя, ждал вестей о норманнах... С викингами, жившими у словен лет восемь назад, он с малых лет был во друзьях-товарищах. Частенько наблюдал за их уметаем строить укрепления, снаряжать в бой войско. Заставил как-то прыткий сын своего важного отца изготовить себе такие же, как у свеев, щит, меч, секиру, шлем и кольчугу. Отец выполнил его просьбу и нередко наблюдал, как Власко, одетый во все доспехи, не на шутку задирался с каким-нибудь воином, чтоб научиться владеть мечом. Воины, ведая, что перед ними сын именитого словенина, щадили его и дозволяли себе только иногда побаловаться с ним. А Власко бесновался: биться хотелось по-настоящему, ведь он уже большой, вон какие у него ручищи. Отец, же, наблюдая рвение отрока, хмурился: его беспокоила горячность сына, и в то же время радовался, что наследник подрастает крепким ратником. Да, Гостомысл часами мог наблюдать за непоседливым сыном...
      Вот он, взлохмаченный, вспотевший, пытается поднять забрало у шелома, а забрало не поддается. Власко пыхтит, отбрасывает с высокого, чистого лба намокшую прядь русых волос, хмурит густые брови и суживает милые серые глаза. Вот чуткая рука нащупала зажим, с усилием нажала на него, и защитное устройство шелома брякнуло. Власко испугался, отпрянул, но не закричал. "Ах ты, постреленок, - ласково изумился отец, наблюдая за сыном. - Настырный якой! Тихой сапой, но добьется своего!" - приговаривал он, довольный, и гладил Власко по голове, пристально глядя ему в лицо я ревниво отмечая, что черты материнского рода в нем преобладают.
      "Ох, и кем же ты будешь, сыне?" - ломал голову над будущим Власка Гостомысл. Он то представлял сына богатым купцом, то князем Новгорода и всех словенских земель, то посадником, как сам. То улыбался, видя розовощекое лицо разгоряченного воевника, то хмурился: "Экий дитятко! Большой, а бестолковый. Хитрости совсем нетути. Пропадет он во князьях-то..." Но вот как-то Власко в учебном бою с норманнами показал удаль разумную. Много не шумел, рта зря не раскрывал - про себя смекал, где больше проку от него будет. То в одном месте подсобит, то в другом поддержит, а то и один на один, сжав в верных руках меч, свирепо бросится на врага. И подивился Гостомысл на сына, и примерил было ему уже княжеский шелом. Но Власко вдруг из бою вышел, покачал головой, а отцу ничего не сказал. Гостомысл подергал-подергал бороду, нахмурился да и успокоился.
      И пошла с тех пор добрая слава про Власку, про его удаль веселую и про его душу светлую. Про то, как он пленниц пощадил и легкой работой оделил; про то, как он дары, добро, отвоеванное у ворога, сирым дитяткам раздал; про то, как он на вечерней заре словенские песни распевал...
      Сказания об удали и доброте Власка переходили из уст в уста. А Гостомысл ждал: может, сын одумается, в кольчугу облачится, раз столько песен льется об его удали.
      Но сын... молчал. Год молчал, два. А когда появилась нужда у ильменских словен своего князя иметь и предложили долю эту Власку, он, не раздумывая, наотрез отказался и шелома боле в руки не брал. Тогда и пришлось Гостомыслу голову поломать, как навести мосты к незаконному сыну, о котором столько лет упрямо скрытничал и только через Волин-город иногда получал вести о стойкой борьбе рарогов с германцами...
      Шли годы... Рароги уже здесь, у ильменских словен, и Гостомысл мог наблюдать за обоими сыновьями... А вот теперь новая весть: Власко будет ополчением командовать - и опять толкам и пересудам конца нет. Вспоминались бывалые и небывалые ратные заслуги Гостомы-слова сына, и многие из тех, кто, узнав об ополчении, хотел бы крякнуть да почесать за ухом, схитрить да и отказаться от ратных дел, тяжело вздыхали, прятали подале смуту, страх и шли к нему.
      Войско получилось не малое - двухтысячное. Ежели б Рюрик узнал об этом, наверняка бы ахнул. Из сосед" них селений люди снаряжали мужей и строго наказывали не подводить богатыря Власия. "Смотрите в оба! Власко сердцем болеет за землю свою, вот и вы тако же! Умножайте силу его!" - говорили старейшины в селениях на прощание своим воям.
      И Власко принимал всех радушно, обучал всему, что сам ведал, и доходчиво разъяснял необходимость военного порядка в бою. Торопился. Иногда горячился, но без злобы. Боялся опоздать с помощью.
      Ратники слушали, запоминали, кто что мог, не серчая на его строгие указы, и пытались во всем следовать своему вождю.
      Но вот вернулась разведка: удалые кривичи за пять дней добрались до Вальдса, прибывшего на озеро Нева и расположившегося лагерем у южной его излучины для боя с норманнами, и вернулись к Власку.
      - Помощь нужна, и тамо же, на озере, - устало проговорил зрелый кривич, возглавлявший разведку на Неве. - Норманнов во многажды раз боле, - сообщил он. Остальные восемь разведчиков молча кивали головами.
      Власко перевел взгляд с разведчиков на Гостомысла:
      - Отец, тебе поручаю охрану пристани и города, а сам ныне перебираюсь на Неву.
      Глава объединенных словен склонил голову.
      - О чем же еще вести речи! - глухо воскликнул он. - Плыви на Неву! - Он тяжело, шумно сопя, поднялся с беседы, робко дотронулся до плеча сына и хотел еще что-то сказать, но передумал. - Плыви! - как-то обреченно повторил он одними губами и обнял сына...
      ПОСЛЕ БИТВЫ
      Невское озеро лениво гоняло тяжелые, темно-серые волны, то поднимая наверх, то вновь скрывая от глаз остатки деревянных щитов, древки знамен норманнов. Разбили норманнов словене и варяги-россы сообща. Обнялись, как братья, Вальдс с Власком и долго, улыбаясь, хлопали друг друга по плечам. Стащили шле мы с голов, покрутили шеями, наслаждаясь свободой, вдохнули теплый влажный ветер и засмеялись радостно. Смеялись долго, задорно, даже жадно, будто чуяли: такое возможно только раз в жизни. И улыбались им в ответ и небо, и солнце, и Невское озеро.
      А воины делили отвоеванное добро и шумно собирались в обратный путь. Вальдс, просмеявшись, вдруг разом помрачнел: глаза его ненароком остановились на Ромульде. Ромульд по наказу Рюрика должен был после разгрома норманнов осесть в Пскове, а там сидят Гостомысл со своим сыном. Последний же и вовсе не ведает об уговоре варягов. Как же быть?.. Заметив резкую перемену в настроении Вальдса, Власко нахмурился: "Значит, все улыбки были не от души. Ну, не по нутру я, так что ж?.. - Словении еще раз кинул взор на варяга, проследив за его взглядом. - Ромульд? - удивился Власко и оторопел: - Почему Ромульд?.. Соперник Вальдса? - Гостомыслов сын круто развернулся и пошел к своему коню: - Не хватало еще быть судьей этих соперников!" - с пренебрежением подумал он, как вдруг услышал:
      - Власий, остановись! - Это Вальдс бросился за словенином.
      Власко замедлил шаг. Пшеничные волосы закрыли широкий лоб, серые глаза отливали тяжелым блеском, губы плотно сжаты, руки невольно подтягивали подлокотники.
      - Ты не серчай на нас, - быстро и взволнованно попросил Вальдс, с удивлением отметив, как посуровел Словении. - Ты - настоящая опора, -искренне добавил варяг и тронул Власка за руку. - Такому, как ты, можно доверить все. - И, глядя в красивое, но хмурое лицо Власка, он приложил руку к груди. - Хочешь, я в пояс поклонюсь тебе? - вдруг спросил он и пытливо заглянул в глаза словенина.
      Тот усмехнулся, внимательно вгляделся в лицо венета и нахмурил брови. "Душою терзается: этот не со злом... С чем же?" - мрачно подумал Власко, тряхнул упрямой головой и еще раз оглядел полководца. Синие волосы венета развевались на ветру, покрасневшее разгоряченное лицо было взволнованно и устало. Серые глаза молили поверить и понять.
      - Влас, - тихо сказал Вальдс, взял за руку словенина и сжал ее. Ромульд - твой соперник, - горько проговорил он наконец.
      - С какой поры? - удивился Власко. - Я не собираюсь вступать в дружину к Рюрику. Я даже не хочу быть князем! - гордо добавил он и засмеялся. - И какого лешего только не выдумают эти бедовые варязи? Или вы забыли, чей я сын?
      Вальдс улыбнулся:
      - Мы ведаем, что ты сын Гостомысла, но Рюрик... - Венет был всерьез обеспокоен. - Замыслы Рюрика - это не выдумка лешия... Рюрик, думаю, не со злом столкнул Ромульда с тобой, - растерянно повторил Вальдс.
      - Да почему?! - удивился и возмутился не на шутку Власко. Он обернулся на Ромульда, издали наблюдавшего за их беседой: тот видел, что они о чем-то спорят, но ничего не слышал из-за шума на берегу озера; раздетые догола воины пытались войти в холодные еще воды озера и кричали и фыркали, брызгая друг на друга. - Чем я помешал Рюрику?! - вскипел Власко. - К заговору Вадима я не имел никакого касательства! Ни одного из братьев вашего князя я не убивал, хотя и видел обоих, - горячо и искренне проговорил Гостомыслов сын и, не хитря, добавил: - Да, я хотел знать, каковы у них машины, но, раз они заупрямились, я тут же отказался от опасной игры Вадима. Сие могут подтвердить все! И трижды! - убедительно сказал Власко. - А Ромульд и я?! Где пересеклись наши пути, скажи мне.
      - Во Пскове! - хмуро ответил Вальдс, проникаясь сердечной симпатией к Власку.
      - Но я ни разу не видел его там! - ошарашенно возразил Власко, все еще не догадываясь, о чем идет речь.
      - Вы с Гостомыслом сидите во Пскове и владеете сим городом, а Рюрик... - хмуро начал объяснять Вальдс и понял, что отступать поздно: он тяжело вздохнул и пояснил: - А Рюрик пообещал Псков... Ромульду в дар за победу над норманнами.
      Власко нахмурился и, не поверив своим ушам, пожал плечами.
      - Рюрик? Делит? Наши города? Между вами?! - медленно спросил он, выделяя паузой каждое слово, и недоверчиво уставился на венета.
      - Этого хотел твой отец! - чуя надвигающуюся грозу, тихо сказал Вальдс. - Он же прислал Вышату для переговоров - вспомни - перед убийством Вадима! - как можно мягче напомнил знатный венет, глядя прямо в гордое и возмущенное лицо сына Гостомысла.
      - Отец хотел, чтобы вы охраняли наши города, - четко возразил Власко, а владеть нами?! и делить нас! - вряд ли получится, варязи бедовые! - без улыбки, грозно предупредил Власко, резко отвернулся от венета и вскочил на коня.
      Вальдс опешил: он не хотел ссоры.
      - Мы не хотим брани, Влас, - горько заверил он словенина. - Довольно братоубийства и крови! Реши судьбу Пскова сам. Владей городом и держи там дружину Ромульда. Разве так нельзя? - миролюбиво предложил Вальдс и умоляюще взглянул на именитого словенина.
      - Нельзя, - хмуро отрезал Влас. - Я поведаю тебе то, что побоялся поведать отцу десять лет назад, - вдруг решительно заявил он и зло добавил: - Слушай и молчи.
      Вальдс удивленно уставился на сына Гостомысла и выжидательно замолк.
      - Я почти сверстник Рюрику, - все так же хмуро начал Влас. - Но я, зрелый муж, не хочу быть князем наших племен. Не дивись, - грубо потребовал он и горячо продолжил: - Отец не единожды примерял на мою голову княжеский шлем, но я видел волчьи взгляды наших бояр и боялся. Да! Да! Боялся! беспощадно повторил он. - Я хотел жить! -крикнул он в лицо Вальдсу. Тот смолчал. - Разве я не прав? - зло спросил Влас, но Вальдс опять промолчал, слегка пожав плечами в ответ на откровение словенина. - И я не вижу правоты и отцовской! - вдруг очень тихо проговорил Влас, отвернувшись от удивленного венета.
      Вальдс не выдержал и ошарашенно спросил:
      - Почему?!
      Влас понял, что сказал много такого, что вряд ли понятно до конца и ему самому, но все же пояснил:
      - Отец хочет сделать нынче то, что когда-то сделали уже греки, а потом воры-римляне... Чем все это закончилось, ведаешь? - грустно спросил он.
      - Да, - просто ответил Вальдс и уже понял, куда клонит Гостомыслов сын. - Значит, ты думу имеешь другую: не объединяться, чтоб защищаться, а разъединяться, чтоб погибнуть? - беспощадно спросил он.
      - Я думу имею такую: зло всегда сильнее добра, потому и...
      - Врешь, - возразил венет, перебив Власко. - Зло быстрее добра, но не сильнее, - и убежденно пояснил: - Именно поэтому ты был все же с нами, а не против нас! - Вальдс облегченно вздохнул, поняв заблуждение Власа.
      Тот же, почувствовав себя побежденным, зло спросил:
      - Скажи на милость, какой бог закалил твою душу?
      Вальдс засмеялся и, счастливый, что Влас не отъехал от него, быстро ответил:
      - Проклятые германцы! Мы всю жизнь боролись с ними, а не меж собой! У вас, у ильменских словен, мало было чужих врагов! - Он отечески окинул взглядом все еще сомневающегося Власа и весело предложил: - Слезай с коня и пошли к Ромульду!
      - Но ты же сам молвил, что Ромульд - соперник мне! - недовольный собой, пробурчал Власко. Он удивленно посмотрел на развеселившегося венета и вдруг спросил: - А... этот Ромульд... не убьет меня?
      Вальдс чувствовал, что Влас не боится сразиться с соперником, а попросту прощупывает Рюриковых военачальников.
      - Об убийстве никто из нас не думает, - мягко успокоил словенина венет и выдержал его настороженный взгляд.
      - А почему ты рядишься со мной? - недоверчиво опять спросил словенин.
      - Да потому, что я буду охранять! Изборск! - сделав ударение на слове "охранять", объяснил венет, улыбаясь.
      - Сосед! - понял Власко. - Хочешь мира и порядка со своим соседом! медленно подбирая слова и думая все еще о своем, воскликнул он.
      - Вот именно: мира и порядка! Неужели не сладим? Да и Рюрик не со злом сажал во Псков Ромульда. Он верит: Гостомысл вернется в Новгород, воскликнул Вальдс.
      - В который? - снова нахмурившись, спросил Власий.
      - Да в любой! Вряд ли твоему отцу будет тесно с Рюриком в нашем новом городе! - дипломатично предположил Вальдс, хитро поглядывая на Власко.
      - Ты что, советник Рюрика? - по-прежнему не улыбаясь, спросил его Власий.
      - Да! - просто ответил Вальдс. - Я был первым помощником Триара, - с горечью пояснил он. - Вглядись в мои волосы. На них не только обрядовая краска; на них - печаль по убийству моего князя.
      Власко опять промолчал. Теперь уже он ждал того решительного момента, ради чего окликнул его с самого начала варяжский полководец.
      - Пойми нас душой, - словно почуяв ожидание именитого словенина, проговорил венет. - Вы не платили нам за службу, а сами призвали нас помогать наводить порядок и охранять страну. - Вальдс говорил так убежденно и с такой горечью, что Влас заволновался. - Вы многажды обидели нас, и теперь мы будем охранять не столько вас, сколько себя. Назад нам пути нет, со злостью заявил он, - и знаешь почему?
      Власко покачал головой и, чтобы смягчить злость венета, тихо ответил:
      - Нет.
      - У нас, венетов, рарогов и других русичей, существует обычай, медленно и громко начал Вальдс, - перешедший к нам от наших предков: уходя в другие края, сжигать свои жилища, - уже спокойнее, но все так же решительно пояснил венет. - А к пеплу мы не возвращаемся. - Он развел руки в стороны и тяжело вздохнул. - Дух наших сгоревших жилищ витает на небесах. Только после смерти мы можем войти в них! - крикнул Вальдс, чтобы не разжалобить себя, и вдруг понял, что Власко ждет другого ответа. - И мы не вернемся назад потому, что теперь ни вам без нас, ни нам без вас не прожить, мятежная твоя голова! Разве ты это не понял во время нынешнего боя? - Цепким взглядом венет уловил, как потеплели очи Власко.
      - Понял, - хрипло сознался Власко, - и я тоже... не хочу розни, - в сердцах добавил он и отвел смущенный взгляд от венета.
      Вальдс вспыхнул, зарделся. "Хорошо, ох как хорошо, что ты признался", подумал он.
      - Так что же мне сказать Ромульду? - спросил он и обреченно подумал: "Как жаль, что не задать этот вопрос нельзя и на одного Ромульда эту участь не взвалишь. Горе-посланники!"
      Власко вгляделся в лицо венета и тихо ответил:
      - На ладью и в путь! К Гостомыслу в гости! Небось, старый ждет не дождется! - Он не справился еще с приливом того волнения, которым невольно заразил его венет, и голос его прервался.
      Вальдс вдумался в ответ словенина, душой принял его трепетность и доброту и кивнул в сторону Ромульда:
      - В гости так в гости... Я так и передам ему. Ромульд стоял настороженный и выжидательно вглядывался в лицо подходившего венета. Рядом с варяжским полководцем стоял взволнованный Олаф и обеспокоенно поглядывал то на одного, то на другого. Вальдс подошел озабоченный.
      - Прежде чем мучить людей тяжким путем, надо все обдумать самим, хмуро проговорил он своим военачальникам. - На горячую голову нельзя предпринимать ни одного шага, - глухо, будто самому себе, приказал Вальдс и опустился на берег, поросший мягкой зеленью.^ - Садись, Ромульд! Садись, вождь!" - предложил он и Олафу.
      Те молча повиновались.
      - Псков - это горячая дума Рюрика. Я чую, ее надо похоронить, - с трудом проговорил Вальдс, не глядя на Ромульда. Тот дернул плечом.
      Вальдс, ни на кого не глядя, немного помолчал, что-то обдумывая.
      - Влас предлагает погостить у Гостомысла, - как-то вяло сказал он чуть погодя. - Все худо получается... - зло проворчал он и посмотрел на знатного секироносца. - Ромульд, раскрой душу!
      Ромульд пожал плечами и тихо, медленно изрек:
      - Ежели Гостомысл с Власием осели накрепко в Пскове, то что там делать мне?
      Вальдс сгорбился, покрутил в раздумье головой и стал рассуждать вслух:
      - Гостомысл только сбежал в Псков. Так? - спросил он самого себя и сам ответил: - Так! Его спугнул гнев Рюрика по Вадимову заговору, - медленно продолжал он и вдруг оживленно добавил: - Но! Ныне все спокойно? Спокойно! А у Власия нет постоянной дружины! - обрадованно заключил он. - У него только ополчение воев. - И, развернувшись в сторону Ромульда, он предложил: - Есть смысл рискнуть и занять Псков. Все равно его надо охранять! - быстро проговорил он, не дав возразить секироносцу, и весело добавил: - Край от Изборска до конца Чудского озера велик, и мне одному там не управиться!
      Ромульд метнул удивленный взгляд на Вальдса и задумался.
      - Какова твоя дума, Олаф? - спросил Вальдс, веселее поглядывая на своих друзей, словно самого себя уже в чем-то убедил да и уверовал, что остальным от этого тоже будет легче.
      - Я бы оставил Ромульда при себе, - важно ответил бывший вождь, глядя на знатного военачальника. - Он мне очень по нраву, - пояснил Олаф без улыбки. - А в Псков рискованно плыть. Могут поднять новую смуту, - заявил он.
      Ромульд переглянулся с Вальдсом, но улыбку сдержал: иногда и юность глаголет дело.
      - Да! Чего маять дружину и себя! Мы поплывем в Ладогу, а ты - в Изборск, - рассудительно сказал брат Эфанды и важно добавил: - Нужда будет пошлют за Ромульдом! "Неужели нельзя так просто дела вершить!" - говорил его молодой, горячий взгляд.
      - Правда Олафа, - тяжело вздохнув, заметил Ромульд. - Сын Верцина истину глаголет. Я плыву с ним.
      Олаф улыбнулся широко и радостно и быстро вскочил.
      Вальдс в сомнении покачал головой:
      - Так я буду один у кривичей? - хмуро спросил он, оглядывая друзей.
      - Ты забыл о Власе! - засмеялся Олаф. - Власий! - закричал он вдруг что было сил. - Иди к нам!
      Власко хлестнул бурого коня и, гонимый любопытством, в мгновение ока предстал перед варягами.
      - Ты настоящий богатырь, Власий! - приветствовал его Олаф, слегка склонив голову перед красивым словенином.
      Власко в ответ смущенно улыбнулся и выжидательно молчал.
      - Влас, я плыву с тобой только лишь попутчиком, - вздохнув, сообщил ему Вальдс и поднялся с земли.
      - А Ромульд? - нахмурившись, спросил Власко.
      - Ромульд плывет в Ладогу со мной! - гордо объявил Олаф.
      - Но ведь у меня нет дружины, - возразил Власко. - Кто же будет охранять Псков? - резко спросил он. - Ты бросаешь нас? - обратился он к Ромульду.
      Варяги молча переглядывались, не зная, что ему ответить.
      - Вальдс, мы же порядились: плывем в гости к Гостомыслу! О чем вы тут речи длинные вели? - возмутился Власко, оглядывая варягов каждого по очереди.
      - Для гостей путь слишком тяжел, - заговорил смущенно Ромульд, - да я и не прыток, - просто объяснил он и поднял хмурый взор на словенина. Влас недоуменно молчал, а Ромульд, глядя ему в глаза, тихо добавил: - Передай низкий поклон Гостомыслу и сердечное спасибо всему Пскову за помощь. Я не поплыву в ваш
      Псков до тех пор, пока городская община не позовет; меня. Вальдса кривичи давно зовут, - объяснил он, НЕ лукавя, - а меня Рюрик... Ну да ладно, - тяжело вздохнув, проговорил Ромульд, - все уже молвлено, и не раз. Не держи гнев на меня, добрый молодец! - ласково попросил он, глядя в открытое лицо сына Гостомысла, протянул руку Власку для прощания и низко склонил перед ним голову.
      Власко принял руку, тепло ее пожал и ответил глубоким поклоном знатному варяжскому полководцу.
      ЗАТИШЬЕ
      Фэнт разбил чудь заволочскую и поселился в Белоозере с Сигуровой дружиной.
      Аскольд с Диром разбили южных мадьяр и осели в Полоцке, среди полочан родственников кривичей...
      Наконец-то Аскольд вздохнул свободно. Теперь он не просто поселенец глава волохов-варягов, теперь он Рюриков посланник и будет бдить покой и порядок на всей речке Полоти. Да, он будет наведываться в Новгород к своему князю, будет выделять ему часть своей дани, как и уговорено, но теперь он не будет слушать его военные советы и не станет внимать его наказам, как усмирить плоть свою. Теперь он сам себе голова и сам себе хозяин! А это ой-ой-ой как дорого!..
      - Дир! - весело окликнул своего сподвижника Аскольд, как только они выгрузились из ладьи. - Дом рубить общий станем аль по разным дворам разомкнемся? - спросил он, оглядывая хозяйским взглядом берег Полоти.
      - Как пожелает душа твоя! - спрятав беспокойство, миролюбиво ответил рыжий волох, вдыхая аромат разнотравья.
      - Моя душа желает единения с тобой! - великодушно и вместе с тем затаенно воскликнул Аскольд, глядя в глаза Диру.
      - Стало быть, и дом рубить общий будем, - спокойно ответил Дир на вызов Аскольда. Он подошел поближе, дал Аскольду себя обнять, похлопать по спине. Аскольд понял доброту друга, оценив ее, хотя прекрасно знал, что Дир не так-то прост и, ежели часто молчит иль соглашается с делами своего предводителя, то только потому, что другого выхода нет. А упрямцем Дир никогда не был, за что и приблизил его к себе черный волох...
      И срубили они на окраине Полоцка большой дом с общей городьбой. В доме выделили клети своим приближенным дружинникам и своим наложницам. А вскоре вокруг нового селения и небольшую крепость построили.
      Дружина, состоявшая из шестисот ратников, - большей частью это были волохи да немного словен, - дворами своими прижимались к городьбе предводителей. Порознь селиться боялись, помня события недавних лет. И вольготную жизнь вести остерегались, помня и чтя новые заветы: трижды просьбы молвить, трижды суть объявить, трижды за правду ответить, подтвердить невинность свою ожогом пальца, клятву огнем и мечом скрепить.
      Поклоняться солнцу, воде, земле, Сварогу и Велесу они привыкли давно. Но за время продолжительной и тревожной жизни у рарогов-русичей волохи постигли еще одну новую веру - веру в белогривого коня. Слове-не тоже чтили священное животное, но не в каждом городе, а тем более селении можно было найти белогривого красавца. И Аскольд дал зарок; как только отобьет у врага белого коня, сделает его священным. И жреца непременно выпросит у Бэрина!
      Аскольд невольно вздрогнул, вспомнив страх, пережитый в темной клети в доме верховного жреца рарогов, Столько лет прошло, а он до сих пор помнит все, до единого звука. Помнит, какие чувства испытал, когда в учебном бою "проучил" секирой хвастливого малосилка - этого князька, этого выскочку Рюрика. Помнит, сколько страха натерпелся, когда неожиданно, выйдя до ветру, был схвачен на дворе параситами верховного жреца (и даже Дира не смог, не успел позвать на помощь!). "Ох уж эта самонадеянность! Столько раз подводила она меня, а я... все не научился осторожности... Не подумал ведь тогда, что князек-то неопытен, а вот у жреца его на трех князей мудрости хватит!
      ...То раннее утро мне никогда не забыть! Заскрежетали массивные замки, открылась одна дверь, и я сквозь две решетки увидел размалеванного жреца солнца и этого князька. Они что-то говорили. Да-да, я точно помню, что-то они говорили, но что? Я молчал, делал вид, что все понимаю, злил их своим упорным молчанием, а сам боялся, что могу проговориться, сказать что-нибудь не то и тем самым выдать себя с головой! О! Этого бы я себе никогда не простил! Да, тогда я выстоял, вымолчал, и Рюрик даровал мне... свободу! Рюрик!.. Рюрик тоже помнит все... Он, видимо, защищал меня перед верховным жрецом. Ну и пусть! У этого князька была своя цель, чтоб спасти меня... А вот Бэрина трудно провести. Этот всех видит насквозь! Ох, как боялся я попадаться ему на глаза! Как делал все, чтобы верховный жрец не прочел в моей душе ни одной моей тайны! Это он, жрец, виноват в том, что я, Аскольд, был почти всегда спокоен, терпелив, а на самом деле в душе моей постоянно горел огонь одной-единственной мечты - оторваться от рарога и жить отдельно. От-дель-но!.. - Аскольд вдохнул полной грудью! - Вот она - сво-бо-да!"
      Но... свобода свободой, а боги и духи остаются на своем, первом месте! И здесь без жрецов волохам будет трудно обойтись. Пока же их здесь, у полочан, нет, волохи выбрали для каждого из богов места укромные, где росли дубы заметные, и каждый раз исправно приносили им жертвы: на охоту пойдут, войдут в лес, отыщут повыше пенек и краюху хлеба на него положат; на реку пойдут рыбу ловить - в воду ягод бросят, русалок накормят; задумают пахать землю - Лелю и Даждьбогу песни поют, низко кланяются, а на заре и петуха в огонь бросят. Делают они все это с верой в добро содеянного и ждут милости от богов. Но особо чтили варяги-волохи Перуна - бога-громовика. Аскольд видел в нем своего союзника. Налететь на врага, как молния, и сразить его громовым ударом - вот заветная мечта предводителя полоцкой дружины! Ведь именно такого натиска ныне не выдержали мадьяры: как ни крутила их конница в вихре бешеного прорыва, но не смогла опрокинуть Аскольда.
      Что касается врагов, то к ним глава полоцкой дружины присматривался особо. Видел, что степняки, слабо подчиненные своему предводителю, дикими воплями стремились только запугать неприятеля - и все. Ярости их хватало не намного. Стоило найти слабое место в войске кочевников, как враг терялся, визжал, гикал и с воем отступал. "Вот такого в моей дружине быть не должно", - думал черноволосый волох, набираясь опыта.
      Свою дружину, чтобы удобнее ею было руководить, Аскольд поделил на сотни, сотни - на десятки и во главе каждого отряда поставил по преданному человеку, обученному военному делу. Внимательно следил за регулярной боевой выучкой дружины, вспоминая все секреты школы Рюрика и не забывая о своем богатом боевом опыте.
      О самом Рюрике Аскольд вспоминал редко. А ежели и вспоминал, то чаще всегда с затаенной ненавистью:
      "Ишь, прикидывается обиженным! Небось захотел бы Гостомысл отомстить за убийство Вадима, так все равно бы отрубил ему голову. А то - сбежал в этот, не то Плесков, не то Псков и был таков! Нет, тут явно дело не чистое. Я это еще на совете старейшин заметил..." - бередил свою душу глава полоцкой дружины и иногда выговаривал свои догадки Диру.
      Тот хмуро возражал, глядя на разошедшегося предводителя.
      - А убийство братьев Рюрика? Это же дело Вадима!
      Почему Гостомысл не помешал ему, раз тут кровь родная бродит? доказывал рыжий волох свое. Но Аскольд в ответ раздраженно приказывал ему молчать, раз нет чутья на такие дела. И Дир покорно замолкал...
      В целом же весь первый год вторичного поселения волохов в Полоцке прошел в напряженном труде и заботах.
      Жители города, видя хлопотливый быт Аскольдовой дружины и помня о своем спасении от мадьяр, перестали чураться варягов и подсобляли им, чем могли. За службу платили вовремя. Показывали даже тайные тропы в близлежащие селения, чтобы легче было дань собирать. И Аскольд был терпелив поначалу, брал дань с племени посильную: по одной кунице с дома. Ну, а где не находилось куницы да горностая, зайцем да лисой обходились... Но брали только по одной шкуре со двора.
      Людей не обижали.
      Так и прослыл Аскольд в Полоцке храбрым полководцем и некорыстным даныциком. И пошли в его дружину люди из разных селений. Стала расти и крепнуть его дружина...
      На другой год неугомонные мадьяры опять нагрянули, и опять Аскольд разбил врага.
      Долго гнал он разбойников по безлюдным просторам, добивая выдохшихся и усталых воинов. Отбил обоз вражий, забрал в плен женщин и детей и увел их к себе в Полоцк...
      Утомленный, но озабоченный ходил он с Диром вдоль рядов пленных и давал указания, кого куда определить: мужчин - на работы, женщин - по дружинникам, детей... Стоп!
      - Вернуть женщин на место! - приказал он вдруг и хмуро объяснил: - Я их еще раз огляжу!
      Он встряхнул головой: ему показалось или действительно вон та, высокая, уж больно хороша?
      Женщины, закутанные в путаные длинные одежды, выли и причитали на незнакомом наречии.
      - Замолчать! - беззлобно, но громко крикнул Аскольд, взмахнул рукой, и мгновенно наступила тишина. - Вот так! - удовлетворенно протянул он, когда все стихли. - Снимите покрывала! Лица, лица откройте! - терпеливо командовал он, показывая руками, как это надо сделать, но женщины не повиновались. Тогда он подал знак дружинникам, и те выполнили его требование.
      - Вот так... - удовлетворенно протянул он еще раз, когда наконец увидел ее. "А как же я ее заметил в первый раз?" - удивленно подумал Аскольд. Ведь она была укутана до макушки!.. А?! Ну-ка?.. Неужели?! Нет, не может быть!.. Она же должна была быть напугана до смерти! - обескураженно думал волох и ходил кругами возле мадьярки. - А ведь обо что-то я ошпарился! удивлялся он. - Обо что же?" - Он все смотрел и смотрел на молодую женщину, снявшую с лица чадру. Красавица стояла, потупив взор. Дружинники Аскольда смотрели на нее и молчали, как молчат люди, растерявшиеся перед, открывшимся им чудом.
      - Эту отвести ко мне, - тихо приказал наконец Аскольд и шепнул Диру: Какова? А?
      - Хороша! - восторженно ответил Дир.
      - Отыщи себе такую же! - милостиво разрешил Аскольд и лениво окинул взором еще несколько лиц. - Во! Вот эту! Смотри! - И волох указал пальцем НА миловидную девушку с заплаканными глазами. - Глаза просохнут, нос спадет: это он у нее от слез распух, - и будет красавица под стать моей! - смеясь, заметил он. Девушка судорожно вздрагивала и глотала скатывающиеся по щекам слезы. На мужчин она не смела поднять глаз.