Полковник Сандор провел ладонью по лицу. Он очень хорошо представлял себе урон, который могли причинить шпионы. Они способны проникнуть на отдельно расположенные и потому легкодоступные объекты, выступая под видом посыльных, передавать важную информацию, распространять слухи среди мирного населения и выведывать данные о расположении артиллерии, собирать сведения о системе обороны острова. Господи, это было бы просто ужасно! Тем более что британским военным так непросто отличить китайца от японца. И уж совершенно напрасно ожидать, что британцы сумеют отличить китайцев, симпатизирующих Англии, от их соплеменников, мечтающих ударить англичанина ножом в спину.

Полковник надеялся, что сведения Эллиота о сложившейся на острове ситуации не соответствуют действительности. Но в глубине его души таился страх, что эти сведения и выводы на самом деле достоверны. Когда речь заходила о китайцах и японцах, у Эллиота был на них какой-то особый нюх: он инстинктивно, но почти всегда безошибочно определял их намерения. Сандор взял в руки оба отчета. Министерство иностранных дел будет решать, как следует поступить с японцами, прибывшими якобы для изучения английского языка. В конце концов, от них очень легко освободиться. А вот как обнаружить среди китайцев всех сторонников марионеточного режима... Полковник очень сомневался, что даже такому человеку, как Эллиот, подобная задача по плечу.

Риф вышел из штаба взбешенный. В уголках его рта обозначились резкие морщины. Его отчеты не нашли должного понимания со стороны Сандора, и Риф очень сомневался, что по его данным будет что-то предпринято. Несомненно, среди высшего командования найдутся такие, кто не примет всерьез японских шпионов в Гонконге. «Какой вред они способны причинить? – наверняка спросят они. – У японцев кишка тонка атаковать остров. Так что выпьем еще по одной, старина...» Он почти воочию видел этих людей и слышал их разговоры.

Несмотря на ранний час, утреннее солнце припекало. Британцам не нужна голая правда. Им подавай безобидные рапорты, по которым можно было бы составлять такие же безобидные служебные записки и пересылать их из одного отдела в другой, обсуждая как нечто отвлеченное. Его машина ждала у ворот. Эллиот со злостью распахнул заднюю дверцу.

– В «Рэффлз», – бросил он шоферу-малайцу, усаживаясь на скрипучее, обтянутое кожей сиденье. В Сингапуре у него было еще немало дел, но прежде всего Рифу требовалось сейчас пропустить стаканчик-другой.

Автомобиль мчался по широкой магистрали, по краям которой тянулись аккуратные, ухоженные газоны и невысокие деревья. Глядя по сторонам, Эллиот не мог понять, почему его отец и дед предпочли Гонконг Сингапуру. Ведь их основные деловые интересы всегда нахолились именно в Сингапуре. Многие здешние склады, как и в Гонконге, были украшены внушительными вывесками с большими черными буквами: «Эллиот и сыновья». Безрадостная улыбка тронула его губы, потому что приписка «и сыновья» в настоящее время не имела никакого смысла. У Рифа Эллиота нет сына, и, пока Мелисса остается его супругой, никакого сына быть не может. Во всяком случае, не может быть того, кого Риф признал бы своим сыном.

Автомобиль мчался мимо украшенного высоким шпилем собора Святого Андрея и устремился к побережью. Может, он сам не спешил обосноваться здесь именно потому, что этот огромный город был уж слишком британским с виду. Сингапур отличался неким джентльменским лоском, которого был полностью лишен шумный и суетливый Гонконг. Шофер сбавил скорость при виде полисмена, регулирующего движение. Специальные плетеные крылья были укреплены на спине полицейского. Ему не нужно было размахивать руками, направляя потоки транспорта, достаточно было лишь определенным образом повернуться. Столбик термометра безжалостно полз вверх, и когда машина сбавила скорость и поток встречного воздуха ослабел, тотчас же тонкая струйка пота потекла Рифу за воротник. Оставив позади полицейского, шофер опять прибавил газ. На приличной скорости они проехали мимо зеленой лужайки «Крикет-клуба» и футбольного поля, мимо теннисных кортов и полей для боулинга. У Рифа на этот раз совсем не было времени, чтобы сыграть партию в теннис.

Два года назад Международный комитет по добыче каучука принял решение об увеличении его производства до 90 процентов того объема, который фирма «Эллиот и сыновья» была способна производить. Америке требовалось все больше резины, а это обещало новые бешеные прибыли. Была привлечена дополнительная рабочая сила, но лишь немногие, включая Рифа, задумались над тем, а почему, собственно, американцы решили увеличить производство резины? Риф же склонен был видеть в этом признак того, что американское правительство предвидело неизбежность войны на Дальнем Востоке и понимало, что в случае ее начала поставки каучука могут резко сократиться. Когда же Эллиот сообщил об этом в одном из своих отчетов, рассчитывая заинтересовать британских официальных лиц, ему вежливо дали понять, что его рассуждения никого не интересуют.

Год назад каучуковый бум внезапно и очень быстро сошел на нет. Запасы каучука были огромны, но цена стремительно упала так низко, что, хотя фирма «Эллиот и сыновья» в настоящее время производила больше каучука, чем когда бы то ни было, она постоянно терпела убытки. Большие объемы добычи сырья сопровождались огромными финансовыми потерями. Были нужны новые рынки сбыта. Риф готовился заключить сделку с одной австралийской компанией. Но прежде ему было необходимо убедиться, имеется ли в наличии каучук, который можно переправить в Австралию. А чтобы это выяснить, требовалось обговорить все детали с главным менеджером, находящимся в центральном офисе фирмы на Робинсон-роуд.

Автомобиль свернул на обсаженную пальмами улицу, которая вела к шикарному, в викторианском стиле отелю «Рэффлз». Риф уже успокоился, и гнев, охвативший его в кабинете полковника Сандора, постепенно проходил. Если повезет, его отчеты попадут в Уайтхолл, а если повезет еще больше, кто-нибудь, где надо, возьмет на заметку основные положения и выводы, сделанные Рифом.

Все места на широкой веранде были заняты. Но стоило только Эллиоту войти, как навстречу бросился официант и в два счета организовал свободный столик. Риф направился к нему, кивая посетителям ресторана, с которыми был знаком. Внезапно он остановился как вкопанный, его сердце отчаянно забилось.

Она сидела под высоким папоротником, листья которого были похожи на дамские веера. Ее лицо было повернуто в профиль, светлые волосы завязаны узлом на затылке. Эллиот почувствовал, как у него во рту пересохло. Он двинулся прямо к ней. Она повернулась к своему спутнику и засмеялась, очевидно, в ответ на какое-то его замечание. Только тут Риф понял, что это не Элизабет. Просто очень красивая женщина, но полностью лишенная свойственных Элизабет грациозности, чувственности и хрупкости, которые так сильно возбуждали Рифа.

Он сел за столик и заказал двойную порцию виски с содовой. Испытанное разочарование требовало компенсации. Только эмоциональной встряски ему и недоставало. Хотя Элизабет необыкновенно сильно притягивала его, Эллиот почувствовал некоторое облегчение, когда понял, что она не пойдет на дальнейшие контакты с ним. Но он ни на минуту не мог ее забыть. Забыть такую женщину было невозможно.

Официант почтительно ждал, и Риф заказал острую закуску с соусом карри. Интересно, верила ли Элизабет, говоря с ним по телефону, в то, что они больше не должны встречаться? Женщина, ненароком принятая Эллиотом за Элизабет, а на самом деле лишь ее отдаленная копия, поднялась из-за столика и вышла из ресторана. Риф знал, что, будь это в самом деле Элизабет, ему бы показалось, что сделалось темнее, будто солнце спряталось за тучу. Элизабет излучала какое-то неяркое свечение, озарявшее все вокруг, ласковую доброту, какую Риф прежде никогда не встречал в женщинах. И в то же время Элизабет была достаточно суровой. Он хорошо помнил, как она выговаривала ему, вспоминал, что она рассказывала о музыке, слышал страстную интонацию в ее слегка хрипловатом, нежном голосе. Улыбка чуть тронула уголки его губ. Он не был уверен, что эти страстные интонации хотя бы немного известны ее супругу.

Когда через два дня самолет Рифа приземлился в аэропорту Гонконга, Дерри Лэнгдон уже поджидал его за рулем джипа, отбросив за плечи пробковый шлем, с сигаретой в руке.

Риф направился прямо к машине шурина, хотя тут стоял и его собственный автомобиль. Риф любил приветливого и легкого в общении Дерри и отказывался верить, что этого человека произвели на свет Божий те же родители, что и Мелиссу.

– Ну, как Сингапур? – поинтересовался Дерри, когда Риф плюхнулся на сиденье рядом с ним.

– Жарко, а так как обычно, – сдержанно ответил Риф. – Что случилось, Дерри? Какие-нибудь неприятности?

Дерри в последний раз затянулся сигаретой, бросил ее под колеса машины и придавил окурок подошвой сандалии.

– Отец настаивает, чтобы Мелисса вернулась в Викторию. В противном случае он грозится подать на тебя в суд за то, что ты удерживаешь его дочь силой.

– Твой отец – дурак! – грозно сказал Риф. – Черт бы его побрал! Неужели он такой твердолобый, что никак не может понять простой вещи: я пытаюсь спасти жизнь Мелиссе!

Дерри беспомощно пожал плечами.

– Он не может поверить, что дела настолько паршивые. Уверен, что она начала баловаться наркотиками потому, что почувствовала себя несчастной. Поэтому и связалась с Джако. Отец думает, что во всем виноват ты, ты один. Он полагает, что, если вырвет Мелиссу из твоих рук, она непременно поправится.

– Если он верит в это, стало быть, готов поверить во что угодно! – сказал с яростью Риф и запустил руку в волосы. – О черт, ведь если Мелисса приедет в Викторию, то никто не поверит, будто она оказалась невинной жертвой!

– Отец думает иначе. Он говорит, что, если она вернется в Викторию, все увидят, что она в полном порядке. А это, в свою очередь, убедит тех, кто до сих пор считает, что ты огульно обвинил ее в пристрастии к наркотикам, желая на этом построить собственную защиту на суде.

– Но мы-то с тобой отлично знаем, что в действительности все совсем не так, – устало сказал Риф.

Несколько минут они молчали, затем Дерри спросил:

– А как там она?

– Паршиво. – Хотя Риф старался ответить как можно спокойнее, Дерри уловил в его голосе боль и отчаяние.

Он мрачно оглядел летное поле. Сестра всегда была разумной и волевой девушкой. И чертовски хорошенькой. Родители развелись, когда ему было двенадцать, а Мелиссе десять лет. Новый любовник матери совсем не собирался возиться с ее детьми, а потому опеку над ними передали отцу. Чтобы дети не чувствовали себя обделенными, он баловал их сверх меры. Дерри с удовольствием принимал подарки, и, хотя он, что называется, катался как сыр в масле, это его не избаловало. А вот Мелисса... Он лишь вздохнул.

Когда сестра была крошкой, любая ее прихоть исполнялась немедленно. Повзрослев, она по-прежнему требовала, чтобы ее капризы и желания удовлетворялись тотчас же. Мелисса была очень хорошенькой, с вкрадчивыми кошачьими манерами, поэтому все вокруг старались ей потрафить. Отец всегда повторял, что рад угодить дочери, а ее многочисленные поклонники, вероятно, считали точно так же.

А потом она вышла замуж за Рифа. Выбор Мелиссы обеспокоил ее отца, который хорошо знал об огромных капиталах Рифа, но считал своего зятя человеком сомнительного происхождения. Тесть совершенно не желал видеть в своих внуках недостатки Эллиота. Дерри высмеивал отцовские страхи и втайне полагал, что Мелисса в кои-то веки сделала правильный выбор. По сравнению с безликими молодыми людьми, которые толпой волочились за его сестрой, Риф Эллиот был действительно настоящим и достойным мужчиной.

Даже и теперь Дерри не знал, как случилось, что отношения Рифа и Мелиссы пошли вкривь и вкось. Дерри подозревал, что Риф пытался обуздать чрезмерный эгоизм Мелиссы и что та, не привыкшая, чтобы ей шли наперекор, взбрыкнула и в ответ начала напропалую крутить с друзьями и знакомыми мужа. Но если она полагала, что страх потерять ее сделает Эллиота ручным и покорным, то сильно ошиблась. Друзья Рифа испытывали явную неловкость от приставаний Мелиссы, тогда как Риф делал вид, будто ему это совершенно безразлично. Во всяком случае, внешне он ничего не выказывал.

Мелисса, вне себя от гнева, принялась разбрасывать сети пошире. Когда Дерри узнал о ее связи с офицером из Мидлсекского батальона, то понял, что брак Рифа и сестры обречен. Дерри понятия не имел, когда она начала баловаться наркотиками. В Гонконге можно было раздобыть героин чуть ли не на каждом углу. А пристрастил Мелиссу к наркотикам скорее всего этот самый офицер. Она стала принимать героин, думая, что это милое светское развлечение. И сама не заметила, как втянулась. Именно тогда Дерри почувствовал, что вместо простой симпатии испытывает к своему шурину настоящее, глубокое уважение.

Когда Мелисса выложила Рифу всю правду о своем романе, она также сообщила, что беременна, добавив, что, хотя ребенок от Рифа, сам он, дескать, вечно будет в этом сомневаться и мучиться неопределенностью. Но когда Риф увидел голубоглазого белокожего блондина, любовника жены, то сразу подумал, что без труда сумеет определить, чей ребенок родится у Мелиссы. Пока же он не родился, ни о каком разводе не могло быть и речи. И никаких скандалов он не допустит. Мелисса поняла, что любовник, еще совсем недавно клявшийся ей в вечной любви, оказался перед выбором: или прекратить видеться с ней, или же рисковать своей карьерой. Именно тогда в семье Мелиссы узнали о ее сильном пристрастии к героину.

Риф показал жену врачу-наркологу в Перте, но сама Мелисса не желала избавляться от пагубной привычки, и поэтому врач оказался бессилен.

Риф привез жену назад в Викторию, и через неделю у нее случился выкидыш. Ребеночек был темноволосый и с карими глазками. Он умер от отравления материнского организма героином, так и не дотянув до появления на свет.

Через месяц Риф вернулся из Сингапура. Дома в постели жены он обнаружил Джако Латимера. Дерри не знал, хотел ли Риф убить Латимера. Все равно Дерри не мог осуждать его. Но как бы там ни было, Джако Латимер был убит, и всем пришлось вытерпеть изнурительно длинный судебный процесс. Мелиссу, правда, эти перипетии, казалось, совсем не волновали. Она была на редкость безразлична к тому, признают ли Рифа виновным и посадят или нет. Впрочем, смерть Латимера также не взволновала ее. Пока заседал суд, Риф оставался напряженным и собранным; отец Мелиссы внезапно постарел и осунулся. Именно тогда Дерри понял, что всем сердцем ненавидит сестру. Сейчас он только спросил:

– Она все еще употребляет? Риф кивнул:

– С каждым днем все меньше и меньше. Мелисса получает хорошо очищенный порошок, а не то дерьмо, каким снабжал ее Латимер.

– Но сколько же это продлится? Не может же она до конца жизни оставаться на ферме? Да еще против своего желания!

На лице Рифа появилась жесткая усмешка.

– Она остается там не против своего желания, Дерри. Она находится там по доброй воле, потому что хочет там быть. Она вовсе не стремится в Викторию, где вокруг станет суетиться твой папаша и следить за каждым ее шагом. Она хочет оставаться там, где ей просто получать героин. Пусть даже и в меньших дозах.

– Это может помочь ей?

– По крайней мере этот вариант не хуже остальных. Все слуги беззаветно мне преданы. Она получает героин, можно сказать, под медицинским наблюдением. И постепенно, незаметно отвыкает от наркотика. Очень незаметно.

– А когда зависимость от наркотиков исчезнет, вы что же, опять поселитесь в доме на Пике?

– Господи, нет, конечно! Я не смогу дальше с ней жить.

– В таком случае почему бы тебе не развестись с ней прямо сейчас? Зачем пытаться ее вылечить и взамен выслушивать со всех сторон обвинения в том, что ты держишь ее взаперти и ужасно с ней обращаешься?

– Потому что она моя жена, – жестко произнес Риф. – И я за нее отвечаю. Потому что хочу, чтобы после развода она была в состоянии начать новую жизнь, была в хорошей физической форме.

– А если она не сможет?

Морщины вокруг рта Рифа сделались еще жестче.

– Сможет, – сказал он, выбираясь из джипа. – Ты только постарайся объяснить отцу, что ей гораздо лучше там, где она сейчас находится. А в Виктории всякий грязный торговец дурью сможет найти ее и предложить товар.

Он двинулся к своей «лагонде», признательный Дерри за то, что тот не попросил у него разрешения навестить Мелиссу. Дерри завел джип, помахал Рифу и исчез в клубах поднятой пыли на дороге, ведущей в Цзюлун. Риф подумал, продолжает ли Дерри встречаться с Жюльенной, и ухмыльнулся. Если их отношения все еще развиваются по восходящей, тогда наверняка в постели Дерри вкушает блаженство. Уж об этом Жюльенна непременно позаботится.

Риф вздохнул. Ему было жарко, он чертовски устал и больше всего сейчас хотел добраться домой, принять душ и завалиться спать. Но как только он вышел из машины, рядом резко затормозил автомобиль Тома. Том вышел из своего «паккарда» и подошел к Эллиоту.

– Вот тебя-то я и хотел встретить. Два последних дня все тебе названивал, но слуга отвечал, что понятия не имеет, когда ты вернешься. Как там в Сингапуре?

Риф отлично понимал, что Тому совершенно неинтересен Сингапур, и поэтому сказал:

– Я всего час как прилетел. Какое бы ни было у тебя ко мне дело, может, немного подождем с разговорами?

– Можно и подождать, – неохотно произнес Том. – Но я прошу тебя выкроить для меня минут десять, Риф.

У меня кое-какие проблемы, и я не знаю, с кем можно посоветоваться.

Они находились сейчас ярдах в ста от «Пенинсулы».

– О'кей, – усталым голосом сказал Риф. – Пойдем в бар, пропустим по рюмочке, там и поговорим.

– Спасибо! – сказал Том с искренней благодарностью. – Поезжай, я следом.

Он вернулся к «паккарду». Риф вновь завел двигатель и легко проскочил оставшуюся часть Солсбери-роуд, затормозив у роскошного сквера перед фасадом «Пенинсулы».

– Ну, что у тебя стряслось? – поинтересовался он, когда они уже сели за столик и потягивали коктейли. Над их головами мерно работали вентиляторы, несколько освежая атмосферу в баре.

– Я влюбился, – сказал Том, стараясь быть кратким.

Тень улыбки тронула губы Рифа.

– И кто же она? – поинтересовался он, когда официант, убрав пустые бокалы, поставил перед каждым из них новые.

– Ламун Шенг.

Брови у Рифа выразительно взлетели. Неудивительно, что у Тома возникли проблемы.

– Черт возьми, как же вы встречаетесь?

– Тайно, – без энтузиазма ответил Том. – Каждые понедельник и четверг она посещает курсы медсестер. Их личный шофер высаживает ее у главного входа больницы и там же ее встречает после занятий.

– Но она ни на какие занятия не ходит?

– Раньше ходила. До того, как мы познакомились. А теперь она приезжает, проходит через здание больницы к служебному входу, и часы занятий мы проводим вместе, а это так мало. – Его голос был полон горечи.

Риф, прекрасно понимая, что Том не может появиться с Ламун на публике, так как об этом сразу же сделается известно ее отцу, поинтересовался:

– И куда же ты с ней ходишь?

– К Гарландам. Они единственные знают о наших отношениях. Адам Гарланд очень помогает нам.

– Ну еще бы, – сухо произнес Риф, и на его щеке нервно запульсировал желвак. – Зная китайцев очень хорошо, он представляет, что случится, если будет обнаружен обман Ламун.

– По крайней мере он не заражен отвратительными расовыми предрассудками, которые разделяют почти все остальные, – с вызовом произнес Том. – И ладно бы только одни белые, так ведь и сами китайцы ничуть не лучше европейцев! Улыбаются, подобострастничают, а сами гадко ухмыляются нам в спину! Терпеть не могу такого лицемерия!

Риф довольно цинично улыбнулся. Он очень хорошо знал, что никогда прежде Том не задумывался о расовых проблемах, разделявших жителей Гонконга. До того как влюбиться в Ламун, Том наверняка был бы и сам немало поражен, вздумай какой-нибудь китаец вдруг зайти в его любимый клуб.

– Сейчас все в мире так быстро меняется, – примирительно сказал Риф. – Если в Европе начнется война, она докатится и сюда, и тогда повсюду, даже в Гонконге, неизбежно произойдет множество изменений.

– Черт возьми! Не могу же я ждать начала войны! Я хочу все изменить прямо сейчас! – Он подался к Рифу. Руки Тома были зажаты между колен, глаза выдавали беспокойство. – Я хочу жениться на ней и хочу, чтобы ты подсказал мне способ, как подъехать к Шенгу и получить его согласие.

Риф покачал головой.

– Нет никаких шансов. Тебе не удастся заполучить руку его дочери. Ламун не какая-то девка из бара, за которую некому вступиться. Ламун – единственная дочь богатого человека. Очень богатого. Намекни ты ему, что хочешь жениться на его дочери, он тебе голову оторвет.

– Но ведь на дворе 1939 год, а не начало прошлого века, – не унимался Том. – Он деловой человек, каждый день общается с европейцами, и поэтому я думаю, что должен быть какой-нибудь подход к нему.

– Он стоит во главе китайской общины, Том, он очень уважаемый человек и подумает, что его честь пострадает, если узнают, что Ламун влюблена в европейца. Если ты собираешься и дальше встречаться с ней, рано или поздно вы оба попадетесь, и тогда ты наверняка больше ее не увидишь.

Том застонал от отчаяния и запустил пятерню в свою шевелюру.

– Но ведь она не ребенок, ей уже двадцать один год, черт возьми!

– Хоть сорок один, это не меняет дела, – сказал Риф, сочувственно глядя на Тома. – Она должна подчиняться жесткой дисциплине, царящей в китайских семьях. И эти правила поведения остаются неизменными. Она полностью во власти отца, у которого, согласно китайским представлениям, на нее абсолютные права. И ничего не поделаешь, Том. Что-либо изменится не раньше, чем исчезнут различия в китайском и европейском представлении о культуре и об отношении к людям другого цвета кожи.

– К черту эти различия! – выругался Том, и желваки заходили у него на лице. Губы гневно сжались. – Мне остается только выкрасть Ламун и увезти ее отсюда к черту на рога! Видит Бог, так и будет! По крайней мере в Америке мы смогли бы жить спокойно, как все прочие люди, не подвергаясь никакому остракизму.

– А ты уверен, что Ламун будет довольна такой жизнью? – поинтересовался Риф спокойным, тихим голосом. – Она ведь воспитана как примерная дочь и привыкла подчиняться отцу. То, что ради встреч с тобой она идет на большой риск, уже само по себе примечательно. Но согласится ли она никогда больше не увидеть своих близких? Смирится ли с мыслью, что покроет репутацию семьи позором? Честь семьи для китайца важнее, чем жизнь. Я, например, не знаю, как она отнесется ко всему этому. Несмотря на то что сильно любит тебя.

Том залпом допил бокал. Он плотно сжал зубы, его лицо сделалось напряженным и решительным.

– Если мне понадобится поддержка при разговоре с Шенгом, могу ли я рассчитывать на тебя?

– Вполне, – сказал Риф, вставая.

Они вместе покинули бар. Риф добавил с грустной улыбкой:

– Когда ты предстанешь перед отцом Ламун, тебе понадобится помощь самого Господа Бога.

Риф расстался с Томом возле «Пенинсулы» и, падая с ног от усталости, подъехал к причалу автомобильного парома. Восемь минут заняла переправа на другую сторону, а уже через полчаса он входил в свою квартиру. Сразу же залез под душ и с наслаждением пустил воду. Один слуга торопливо готовил ему поесть, другой наполнял бокал, выливая на лед шотландское виски.

Риф вылез из-под душа, стряхнул воду с волос и обвязался полотенцем. Разведка требовала от него напряженной работы. Он оказался сейчас в исключительном положении: мог поставлять информацию, недоступную другим сотрудникам британской разведслужбы. Владея кантонским наречием, он пользовался искренним уважением китайцев. Они относились к Эллиоту куда лучше, чем к большинству европейцев, вызывавших у китайцев лишь вежливые улыбки. Бабка Рифа была полукровкой, в ее жилах текла восточная и европейская кровь, и хотя он мог бы отрицать этот факт, но никогда этого не делал. Поэтому Рифа принимали не только европейцы, но и китайцы.

Закурив сигарету, он подошел к широкому окну, откуда были видны улицы и площади центральной части города, а также причалы и забитый судами и лодками залив.

Богатство защищало Рифа от обычных предрассудков, процветающих в здешних краях. Англичане, что хотели сотрудничать с фирмой «Эллиот и сыновья», закрывали глаза на то, что старый Эллиот женился на женщине с бледно-золотистой кожей. Да и сам Эллиот унаследовал от нее только черные волосы – ничего азиатского не было в его облике. Как и его отец, Риф получил образование в престижном американском университете. Они были богаты. Поэтому о неравном браке старого Эллиота, казалось, все забыли. По крайней мере, пока Риф не собирался жениться на дочери какого-нибудь европейца, живущего в Гонконге, никто не вспоминал о сомнительной крови Эллиотов. Хотя, возникни такая угроза, условности тут же дали бы о себе знать. Ведь никому не хотелось иметь внука с жесткими черными волосами. Во всяком случае, лучше было не рисковать. Когда Мелисса Лэнгдон вышла замуж за Рифа, многие отцы семейств, имевших дочерей на выданье, вздохнули с явным облегчением. Полковнику Лэнгдону друзья горячо и вполне искренне сочувствовали.

Риф грустно усмехнулся. Ему были отлично известны все эти страхи, хотя он и понимал их беспочвенность. Его бабка была не китаянкой, а полинезийкой. И кожа у нее, как и у ее предков, была слегка желтоватой. А потому шанс, что от Рифа родится желтокожий ребенок с черными волосами, был практически равен нулю. Впрочем, самому ему было решительно на это наплевать. Его бабка была принцессой, и ее род был куда древнее, чем у большинства англичан, что искоса поглядывали на Рифа, когда он входил в клубы и бары, предназначенные только для белых. Его бабка отличалась поразительной красотой и отвагой, она бок о бок с дедом работала в Малайе и на Суматре, и в том, что семейство Эллиотов приобрело значительный капитал, она сыграла не менее значительную роль, чем ее муж. И, будь она даже чернее угля, Риф гордился бы ни ничуть не меньше.

Небо над полуостровом Цзюлун осветилось багрянцем, наступали тропические сумерки. Давно уже миновали те времена, когда Рифа задевали разговоры о его происхождении. Другое дело, что из-за этих разговоров он был очень одинок в детстве, и это одиночество так и осталось с ним навсегда.

Он потушил окурок в нефритовой пепельнице. Женившись на Мелиссе, он решил было, что с чувством одиночества покончено. Ему тогда казалось, что он приобрел прекрасную жену, любовницу и вместе с тем друга. Горечь постигшего Рифа разочарования была невыносима.

Мелисса, как выяснилось, в принципе не могла быть верной женой. Оказалось, что у нее только и есть что фигура и личико. Но поначалу они были так увлечены друг другом, что Риф обращал внимание только на внешность супруги. Да простится ему, что в таком восторженном состоянии он пребывал первое время после женитьбы.

Тем ужаснее оказалось прозрение. Мелисса хотела, чтобы муж обращался с ней так, как и отец: потакал ее капризам и прихотям, льстил ей, холил и нежил – и ничего не требовал взамен. Риф старался, чтобы она не испытывала недостатка в деньгах, насколько это позволяли его капиталы, впрочем, не безмерные, но он категорически не позволял Мелиссе кричать и раздавать оплеухи слугам, которые жили в доме с тех пор, как Риф был еще ребенком. У Мелиссы это вызывало раздражение, она подолгу пребывала в дурном настроении. А затем начала флиртовать налево и направо. Риф выказывал терпение, о котором сам раньше и не подозревал. Даже разлюбив жену, он пытался, чтобы Мелисса сама поняла, как глупо она себя ведет. Он не выходил из себя от ревности, на что та очень рассчитывала, и она пустилась во все тяжкие, что приводило подчас к неловким ситуациям. Под разными предлогами знакомые мужчины перестали приходить в гости к Эллиоту, и Мелисса начала искать любовников в «Крикет-клубе» и в Плавательном клубе. Такие, как майор из Мидлсекского батальона, были даже рады тому, что добыча сама плывет к ним в руки.

Риф мрачно смотрел на залив. Впрочем, и его собственное поведение нельзя было назвать безупречным. После того как у Мелиссы случился выкидыш, у Рифа не было недостатка в любовницах. Все они были умницами, красавицами, одна другой лучше. Их отцы и мужья принадлежали к сливкам гонконгского общества.

Правда, были у Рифа и совершенно иные женщины. Вроде Алюты... Тоже по-своему красивые и грациозные. Но ни одна из них не смогла хоть немного заинтересовать его. Сердце Рифа оставалось холодным. До тех пор, пока он не встретил Элизабет Гарланд.

Он отвернулся от окна и еще больше нахмурился. Что за дьявольщина? Что в ней такого, отчего он лишился покоя? Он привык к тому, что рядом с ним всегда красивые женщины. Так что дело не в ее бледной матовой коже и светлых волосах, которым позавидует любая блондинка. Было в Элизабет что-то еще, задевшее его сердце.

Улыбка и чуть хриплый голос Элизабет не могли скрыть ее одиночества. Она была одинока, как и он, среди окружающих и очень горда. Но с ним она была совершенно другой. Как и Риф, Элизабет почти сразу почувствовала в нем родственную душу. Он понял это по ее взглядам, чувствовал в ее тоне. Она думает, что, отказываясь встречаться с ним и разговаривать по телефону, сможет избежать неотвратимого.

Улыбка чуть тронула его губы. Она ошибается, эта Элизабет. Есть в жизни вещи, избежать которые не дано никому. Очень скоро она сама поймет это.