— То-то же, — заключил Илья, слез с противника, взгромоздился в седло (для этого ему понадобилось сначала лечь туда животом, а затем уже перебрасывать ногу через лошадиную спину) и с достоинством въехал обратно в ворота. Спустя пару минут его голова вновь показалась над стеной.
      — Помнишь уговор? — спросил Муромец. — Сам ведь условился, никто тебя за язык не тянул.
      — Помню, — убитым голосом ответил степняк. — Моя люди уходи обратно в степь. На этот раз. Но мы еще встретимся, урус!
      Когда на горизонте осела пыль от копыт, Муромец вернулся в избу, а потом созвал всех десятников на совет, который по своему обыкновению совместил с обедом.
      — Мне кажется, — сказал он, — что печенеги вернутся намного скорее, чем мы могли бы ожидать. Не верится мне что-то, чтобы они так легко сдались. Никогда так не бывало. Что-то на уме у косоглазых.
      Рагдай хмыкнул и, доливая щей в тарелку, сказал:
      — А может, они уже куда-нибудь снова скачут. Присоединились к основным силам и скачут.
      — К каким таким силам? — поднял брови сотник.
      — Да так, — пожал плечами Рагдай. — Просто в голову пришло — а вдруг все это специально было задумано, чтобы нас отвлечь? А главное печенежское войско уж где-то там… — он махнул рукой на север.
      — А как проверить? — встрял Попович. — Как бы там ни было, лучше всего снова разослать дозоры, да специально им наказать, чтобы смотрели — не видно ли где следов большого конного войска, прошедшего в сторону Киева.
      — Мысль, — одобрил сотник.
      Ратибор пока сидел молча. Во-первых, ему не нравилось есть и думать одновременно, а во-вторых, своего мнения на этот счет он пока не имел, полагая составить его на основе предложений других. Сказанное Поповичем показалось ему наиболее верным, и он активно поддержал, добавив только, что все равно темнеет уже, так что лучше сейчас идти спать, утро вечера мудренее.
      А с утра черед дозорить был уже другим кметам, и Леший остался на заставе. Настроение у него сразу улучшилось, так что он решил уделить внимание Подосёну и обучить его нескольким новым приемам.
      Оказалось, что бывший ученик волхва и в воинском деле проявил необыкновенную сообразительность, усовершенствовав прием «стой там — иди сюда» так, чтобы он срабатывал и на противнике, вооруженном мечом и щитом. Леший немедленно возжелал испробовать это на себе и убедился, что хитрая фигура, которую долженствовало проделать мечом, несмотря на всю свою замысловатость, остается воистину смертоубийственной.
      Еще несколько дней дружина ждала. А потом примчался гонец, отосланный в Киев еще перед набегом. Он прямо-таки ворвался в избу сотника и прямо с порога, не очень смотря, кто перед ним, выпалил:
      — Они прошли мимо вас и отправились к Киеву!
      Илья, не спрашивая, кто эти загадочные «они», вскочил и заорал:
      — Что?
      — Истинная правда, — похоже, гонец и сам испугался того состояния, в которое его весть повергла впечатлительного Муромца. — На полпути к стольному граду перехватила степняков дружина во главе с Добрыней Никитичем. Ни один не ушел рассказать, как дерутся на Руси. Теперь что делать будем?
      — Как что? — когда было надо, голос Ильи Муромца намного превосходил по громкости любой боевой рог. — Седлайте коней, братцы! — последние слова он произнес, уже стоя на крыльце. — Пойдем-ка в степь, покажем печенегам, каково это — собственные обещания нарушать да честных людей обманывать!
      Рагдай, как самый рассудительный, пробовал сказать что-то о воинском долге, который вроде как повелевает им остаться на заставе и нести службу, как положено, но Муромец в ответ рявкнул нечто невразумительное насчет подлых печенегов и малых детей, которых те намеревались осиротить. Десятник, будучи ко всему весьма вспыльчивым и падким на подвиги, немедленно сменил мнение и тоже загорелся идеей мести.
      Леший остался при мнении, совпадавшем с первоначальным мнением Рагдая, но он был в меньшинстве. На самом деле, он остался один. Даже Подосён возжаждал воинской славы.
      — Ох, будет нам потом, — проворчал Ратибор и сдался, пошел седлать кобылу и вооружаться.
 
      Дружина неслась по еще различимым следам степной орды. Трава, словно посеченная мечами — а именно такой след оставляет за собой войско на полном скаку — могла остаться в том же положении еще несколько дней.
      Кочевье оказалось неподалеку… по степным меркам, конечно — всего в полдне пути. Около десятка шатров, дымки, запах готовящегося обеда. И воины.
      Их было совсем мало, человек двадцать пять. Конечно, если призадуматься, то именно столько и должно быть в кочевье, откуда не так давно все мужчины ушли в набег, оставив только самую малость охранять женщин и детей. Но дружинникам задумываться было некогда, да и не хотелось. А хотелось им мстить.
      Илья первым влетел в стойбище, размахивая своей знаменитой палицей. Огромная дубина, окованная на конце железом и утыканная шипами, крутилась над его головой с обманчивой легкостью, словно тростинка. Но удары, ей наносимые, выбивали всадников из седел с той же легкостью, и мало кто из упавших поднимался снова. Как и много раз до того, Муромец впал в боевую ярость — сработал дар волхвов, исцеливших деревенского парня от сидячей болезни. Из его горла вырывалось неразборчивое рычание, а глаза горели бешеным огнем. Когда-то Хельги рассказывал Ратибору, что такие вот рычащие воины есть и на его родине, в Норвегии. Он называл их бьерсеркрами и даже пытался как-то объяснить значение этого сложного наименования, но Ратибор тогда отказался.
      Бой, конечно, был коротким. Несмотря на то, что среди защитников стойбища оказался профессиональный воин — багадур. Непривычно высокий и крепкий для печенега, он вертелся вместе с конем, успевая отмахиваться разом от нескольких дружинников. Но на него налетел Попович, ударил разом мечом сверху и щитом снизу — багадур растерялся, пошатнулся в седле и попал на меч Рагдая. На этом сражение закончилось.
      Ратибор соскочил с седла и вбежал в ближайший шатер, рывком сорвав полог. Там было пусто. Леший убеждал себя, что просто хочет проверить, чтобы в стойбище больше не осталось защитников, но на самом деле хотелось ему совсем другого…
      И в следующем шатре его ожидания оправдались. Конечно, узкоглазая печенежская девушка не была красавицей, но когда это воин в таких делах выбирал? И такая сойдет!
      Леший рванулся к добыче. Девушка, до тех пор сидевшая неподвижно, видимо, оцепенев от страха, очнулась, коротко вскрикнула, а затем в ее руке неизвестно откуда появился кривой нож. Ратибор машинально отмахнулся мечом — и растерянно посмотрел на мертвое тело.
      — Тьфу ты, пропасть! — плюнул Ратибор. Неудача еще больше разозлила его, но и отрезвила. Теперь кровь перестала кипеть, и Леший вновь был способен здраво мыслить.
      Новгородец поспешно — чтобы не застал никто из своих — вышел из шатра. Остальные уже собирались в обратный путь. Женщин и детей Илья решил не трогать — недостойно воина — и стойбище не жечь — и так сойдет.
      — Эй! — крикнул кто-то. — Гляньте-ка сюда!
      Дружинники сбежались на крик. Молодой воин стоял перед самым богатым шатром, возле которого стоял шест-бунчук, и показывал на самую верхушку этого бунчука.
      Обычно знаменем печенегов служил конский хвост. Иногда хвостов было два или три — тем больше, чем богаче племя. Здесь же бунчук был украшен вырезанным из раскрашенной кожи изображением трехголового змея. Оно было сделано так искусно, что все три шеи торчали вверх, покачиваясь на ветру, отчего вид у змея был весьма зловещий.
      Почесав в затылке, Ратибор решительно срубил бунчук мечом, тем же оружием снес с его верхушки изображение змея и сунул странное знамя в мешок. На опыте прошлых походов он уже знал, что непонятные вещи лучше всего нести волхвам — пусть они разбираются. С тем дружина и поехала на заставу.
      А там отряд встретили двое. Богато разодетые, они стояли на крылечке избы сотника, пока молодые воины проводили по двору их откормленных коней. Одного из них Ратибор никогда раньше не видел. А вот второго…
      — А мы смотрим — где же это пропадают защитники земли Русской? — насмешливо проговорил Волх Всеславьевич, сходя с крыльца и делая три шага навстречу прибывшим.
      Илья густо покраснел, но в ответ обратился вовсе не к знаменитому богатырю, а к его спутнику — человеку, если чем и примечательному, так это своим невероятно надменным видом. Впрочем, это неприятное выражение лица он сохранял только, когда глядел на Муромца. Стоило же боярину повернуться в сторону Волха, как он немедленно надевал личину смирения и послушания.
      — Не взыщи, тысяцкий, — хмуро сказал Илья. — Я не просто так с заставы отлучился. В ответный поход ходили. На печенегов.
      «Тысяцкий?» — мелькнул в голове у Ратибора. — «Как его там зовут-то… Путята, кажись. А что он здесь забыл?»
      Путята тем временем, похоже, пропустив слова Муромца мимо ушей, обратился к нему с речью.
      — Мы к тебе не развлекаться приехали, а по делу. Видишь, это — знаменитый богатырь и вообще герой Волх Всеславьевич.
      — Знаю я знаменитого богатыря Волха Всеславьевича, — в тон ему сказал Муромец. — Меня когда неведомые старцы лечили, только с тремя богатырями не велели драться — со Святогором, потому как его от великой его силы земля не держит, с каким-то Микулой Селяниновичем, уж не знаю, кто таков, но, видать, силен, и вот с ним, с Волхом Всеславьевичем — сказали, не силой возьмет, так хитростью одолеет.
      — Это они тебе правду сказали, — рассмеялся Волх. — Меня еще никто и ниеогда не побеждал. А дело у меня к тебе будет вот какое, — покопавшись за пазухой, он извлек оттуда свиток с княжьей печатью. Илья взял грамоту, развернул, поводил немного пальцем по строкам — видать, тоже грамоте не шибко разумел — и сказал:
      — Княжья воля, конечно. Только зачем он тебе понадобился? Да ладно. Эй, Ратибор! Собирай вещи. Тебя Волх Всеславьевич в свою дружину требует. Вот так всегда — только встретишь знакомое лицо, так сразу что-то случается, — Илья махнул рукой и замолчал.
      Леший стоял и осмысливал услышанное. С одной стороны, поступить в дружину легендарного героя было весьма лестно. С другой — здесь оставались друзья, да и потом…
      — Я же не простой дружинник, — произнес он наконец. — На кого я свой десяток оставлю?
      Волх снова блеснул зубами.
      — Об этом не беспокойся. Мы тебе и замену отыщем, и все что угодно. Прямо сейчас.
      — Откуда? — недоверчиво спросил Ратибор.
      — Оттуда, — непонятно ответил Волх и негромко хлопнул в ладоши.
      Глаза всех присутствующих на редкость дружно поползли на лоб. Прямо поспеди двора из воздуха начали появляться всадники в полном вооружении. Когда их число достигло двадцати, Волх снова хлопнул в ладоши, и появление прекратилось.
      — Это моя дружина, — скромно улыбаясь, сказал знаменитый богатырь. — Уж простите, не смог удержаться от желания вас удивить. Получилось?
      Муромец первым пришел в себя.
      — Где ты их прятал, в кармане? — удивленно спросил он, явно забыв о полагающейся вежливости.
      — Зачем же? Просто отвел глаза вам всем, а они в это время в ворота въезжали. Там снаружи еще сотня осталась.
      — А зачем столько народу? — спросил Ратибор, неизвестно когда успевший заседлать кобылу и собрать вещи.
      — Затем же, зачем мне еще один понадобился. В поход я иду. Ну не совсем, конечно, просто князь мне отдал в кормление три городка там, к северу. Так что иду дань собирать. А на вашем примере, — он обвел взглядом толпу заставщиков, больше чем наполовину состоявшую из участников богатого приключениями посольства к древлянам, — знаю, что часто полюдье в войну превращается. А потому — собирайся, Ратибор.
      Леший совсем уже собрался сесть в седло, потом, что-то вспомнив, подошел к Подосёну и хлопнул его по плечу.
      — Не грусти, друг, — сказал он. — Еще свидимся.
      Подосён ничего не сказал, только подозрительно шмыгнул носом — то ли принюхивался, чтобы запомнить запах Ратибора навсегда, то ли просто глаза у него уже были на мокром месте.
 
      — Нет, а если серьезно, зачем я тебе понадобился? — спросил Ратибор.
      Дружина Волха уже довольно далеко отъехала от заставы. Строя пока никто не соблюдал, так что Леший сейчас ехал рядом с новым воеводой.
      Волх вместо ответа вопросительно поднял брови.
      — Я не самый сильный, — пояснил Ратибор, — Илья сильнее. Я не самый лучший боец — если бы тебе такой был нужен, брал бы Рагдая. И хитростью особой не отличаюсь — Попович меня в этом далеко переплюнет.
      — Можешь не продолжать, я понял, — кивнул Волх. — Я и не набираю в дружину лучших — я их делаю такими. И потом… Ты хороший воин, Ратибор, а кроме того, в тебе есть задатки волхва.
      — Как волхва? — поразился Ратибор. — Я же отродясь не волхвовал!
      — Задатки, я сказал. У тебя хорошая память, и не спрашивай, откуда я это знаю. Говорю — значит, знаю. Ты знаешь цену произнесенному слову — мне уже рассказали про то, из-за чего ты с родины уехал. И боги к тебе благоволят, иначе бы волколак с кем-нибудь другим пришел бы разговаривать. Вот потому-то и взял я тебя, Ратибор, к себе. Но, чую, надолго ты здесь не задержишься. Время наступает неспокойное. Владимиру тоже нужен в его дружине богатырь, способный не только мечом человека пополам развалить.
      Богатырь помолчал и неожиданно добавил:
      — Вот кого бы заполучить — так это Микулу Селяниновича. Раз мудрецы-ведуны запретили твоему Муромцу с ним драться, значит, серьезный это человек.
      — Да откуда его взять? — пожал плечами Ратибор. — Русь велика, пока найдешь нужного человека, полжизни пройдет.
 
      Степи кончились, и начались поля. Мимо одного из них как раз и проезжала дружина. Ровные ряды вспаханной земли тянулись до самого горизонта. Ранняя весна — как раз пора пахоты.
      Откуда-то издалека доносился заливистый свист. Самого свистуна — похоже, идущего за сохой — пока не было видно. Не показался он и через полчаса. И через час. Свист, перемежаемый выкриками в адрес лошади, не приближался и не удалялся, словно неизвестный пахарь прокладывал борозду с той же скоростью, как ехала по дороге дружина.
      Волх, явно заинтересованный, приказал прибавить ходу, и воины поскакали быстрой рысью. Но только спустя еще полчаса им удалось увидеть пахаря.
      Кряжистый мужик ровными шагами двигался сбоку от дороги, без видимого усилия толкая перед собой соху. Невысокая буроватая лошаденка, в нее запряженная, лениво переставляла ноги, отмахиваясь хвостом от надоедливых ранних мух.
      — Да помогут тебе боги, пахарь! — крикнул Волх, поравнявшись с мужиком.
      Тот остановил лошадь, вытер лоб и сказал:
      — И тебе удачи в делах.
      — Не скажешь ли дорогу в город Ореховец? — не слезая с коня, спросил Волх.
      — Дорога тут одна, — спокойно ответил мужик. — Только в Ореховец я бы не советовал ехать. Народ там лихой.
      Воины заржали. Кони хотели было тоже заржать, но передумали.
      — У меня народ тоже лихой, — улыбнулся Волх. — А что там творится?
      — Да вот, вишь, ездил я в Ореховец за солью. А на выезде подстерегли меня, да и говорят: отдавай, мол пошлину за то, что мы тебя живым отпустим. И в соль пальцами тычут. Ну я и отдал… Взял мешок, с солью-то, и пошел махать…
      — И что? — спросил Волх.
      — Ну, кто стоял — тот сел, кто сидел — тот лег, а кто лежал, тот заранее убег. Так вот и вернулся — и цел, и с солью. А вам не советую, разбойный город. И соседние с ним не лучше.
      — Ореховец да соседние-то, — пробормотал себе под нос Волх, — как раз те, что мне в кормление назначены. Ну, сочтусь я с Владимиром за такую услугу. Послушай, добрый человек, — обратился он к мужику, — не проводишь ли нас до города? Ты-то уже знаешь, где тамошние жители засады устраивают, а моим парням это пока в новинку. Как бы впросак не попасть.
      — Рад помочь, — поклонился мужик, — да недосуг. Весна, день год кормит, а мне еще поле допахать.
      Волх отмахнулся, словно от мухи.
      — Тебе и осталось-то одну борозду. А мы уж заплатим, не сомневайся.
      — Ну, если хорошо заплатите, — почесал в затылке мужик. — Ладно, поезжайте пока вперед, я вас догоню.
      Воины снова заулыбались — где же мужику да на мужицкой лошаденке догнать воина на боевом коне! Правда, Волх остался серьезен — не забыл, как этот самый мужик все утро впереди них пахал, а они его догнать не могли.
      И вправду — совсем немного прошло времени, как пахарь догнал дружину. В седле он сидел мешковато, сказывалось, что не воин. Но оружие с собой прихватил — сбоку болталась дубина, не уступавшая по размерам палице Муромца.
      Поначалу воины ехали шагом, потом потихоньку перешли снова на рысь… Но неказистая кобылка продолжала идти шагом, оставаясь в голове отряда. Волх, то и дело на нее косившийся, движением колена отправил своего коня в галоп, а мужик, хлопнув кобылу по шее — в рысь, и они снова сравнялись.
      — Кабы эта кобылка конем была, — уважительно сказал Волх, снова переходя на шаг, — не пожалел бы я за нее и пятисот гривен.
      Мужик хмыкнул.
      — Я покупал ее жеребенком из-под матери, и отдал пятьсот, — сказал он. — Теперь же хоть тысячу давай — не продам. А кабы она конем была, то ей бы и цены не было.
      — Двужильная? — спросил Волх. Мужик кивнул, а потом внезапно хлопнул себя по лбу.
      — Забыл! — простонал он. — Соха моя на борозде осталась, где допахал, там и бросил, растяпа! Теперь же любой, кто захочет, тот и унесет!
      — Не беда, — улыбнулся Волх. — Ратибор! Съезди, возьми ту соху и в кусты забрось.
      — Землю пусть не забудет вытрясти, — напомнил мужик.
      — Слышал? — спросил Волх. — Ступай.
      Соха действительно валялась там, где ее забыл пахарь — на самом конце борозды. Ратибор взялся за обжи, попытался поднять соху и понял, что не может. Проклятая железяка оказалась неподъемно тяжелой. После двух минут усилий взмокший Ратибор поскакал обратно.
      — Как не смог? — поразился Волх, выслушав Лешего. — Ладно, бери еще четверых и поезжай снова.
      Но и пятерых богатырей постигла неудача. Соха сидела в земле, как влитая. Единственное, что удавалось несчастным дружинникам — это повертеть ее на месте за обжи.
      Через несколько минут к мучившимся воинам подъехала остальная дружина во главе с Волхом. Он еще больше заинтересовался и решил посмотреть.
      Наконец, возня воинов ему надоела. Волх слез с коня, решительно растолкал дружинников и взялся за обжи сам. Взялся возле самой сохи и застыл, как изваяние. Прошла минута. Затем соха начала медленно подниматься из борозды. Дыхание Волха стало хриплым, отчетливо затрещало под его кольчугой. Наконец, он с рычанием отпустил соху и чуть было не упал. Остальные дружно оцепенели от изумления. Ратибор в том числе. Никто из них не ожидал, что Волх, по виду не особенно сильный, сможет хотя бы частично сделать то, на что не хватило силушки десяти крепких воинов.
      Мужик наблюдал за всем этим с легкой усмешкой и пониманием на лице. Потом подошел к сохе, крякнул и с усилием поднял ее. Аккуратно вытряс из сошников землю, еще раз крякнул и бросил соху в кусты. Дружинники окончательно потеряли дар речи.
      — Тяжелая она у меня, — как бы извиняясь, сказал пахарь. — Сам порой с трудом поднимаю.
 
      Вскоре на горизонте показался город. Мужик поднял руку, останавливая отряд, и показал на густые кусты возле дороги.
      — Вот там, — сказал он, — чаще всего засады и бывают. Выполнил я свое?
      — Выполнил, — сказал Волх. — Эх, не будь ты мужиком, я бы тебя в дружину позвал. Мне такие нужны. Да ведь знаю, что ты скажешь: мол, недосуг, семью кормить надо.
      — Именно так, — кивнул мужик. — Пора мне. Благодарствую за деньги, уж они в хозяйстве никогда не помеха.
      — Эй! — крикнул Волх, когда попутчик уже почти скрылся из виду. — Как звать-то тебя?
      — Микула Селянинович, — донеслось издалека, и пахарь исчез за горизонтом.
      Тут уж невозмутимый Волх удивился по-настоящему. Глаза его чуть расширились, а губы беззвучно зашевелились. Ратибор, великолепно умевший читать по губам, явственно прочел:
      — Так вот ты какой, Микула Селянинович! Немудрено, что ведуны всем велят с тобой не драться!
      Потом богатырь пришел в себя и скомандовал:
 
      — Вперед, орлы! Наше дело еще не начато!

Глава девятая