Княжеский пир - Ратибор Новгородец [= Богатырская застава]

      — Все не все, но этот уж точно. Эх, Митяй, Митяй, надо было его не сверху вниз рубить, а наискосочек, чтобы пополам. Тогда бы уж точно не сросся. Короче, Ратибор, бери своих и иди в дупло. Совет держать будем.
 
      Когда Подосён, Попович, Рагдай и Ратибор зашли в дупло, они застали там весьма странную картину. Митяй сидел за столом и усердно что-то срисовывал из трофейной книги. Хельги же с интересом за ним следил.
      — Уж не собрался ли ты выучить по этой книге руны севера? — немедленно съязвил Рагдай.
      — Представь себе, нет, — спокойно ответил Молния, поднимая голову. — Просто мне очень хочется узнать, что же все-таки здесь написано. А если мы отдадим ее Белояну, он уж конечно не станет делиться с нами тем, что прочтет. Поэтому я и решил сделать так. Я руны вижу, но не понимаю. Хельги руны понимает, но не видит. Так что я буду писать, а он читать написанное. Так все и расшифруем.
      — Ну как там? — спросил Лодыжка. — Дай прочитать.
      Митяй протянул ему кусок бересты. Воевода моментально впился в него глазами, но через мгновение со вздохом бросил бересту на стол.
      — Тут написано «На чужих крыльях птица не летает». Это надо понимать так, что если уж не можешь прочитать, то никто тебе в этом не поможет. Ладно, перейдем к делу. Все слышали нашу с Малом беседу?
      — Кто не слышал, тем я объяснил, — сказал Ратибор.
      — Итак, Подосён, ты своих соплеменников знаешь, так скажи, какой пакости от них можно ожидать?
      — Не знаю, — честно ответил Подосён. — Например, они могут просто сидеть здесь, пока мы все не помрем с голоду.
      — Исключено, — отрезал Рагдай, хотя никто его не спрашивал. — Мы этой же ночью снова на них нападем и снова убьем волхва, на этот раз надежно. А потом просто перережем их всех.
      — Волхв, волхв, — проворчал Митяй. — Что может сделать волхв-оборотень?
      Хельги звучно хлопнул себя по лбу.
      — Других оборотней созвать со всего леса, что же еще?
      Ратибор, до этого момента молча хлопавший глазами и смотревший в рот каждому говорившему, невольно содрогнулся. Поединок с оборотнем оставил у него не слишком приятные воспоминания. Но тогда зверь был один. А что будет, если такие окружат поселок? Разумеется, у каждого дружинника (слава предусмотрительному воеводе!) есть серебряный кинжал. Но, в конце концов, нож — не меч.
      Хельги принялся ходить из угла в угол (по крайней мере, так это выглядело, хотя какие могут быть углы в совершенно круглом помещении). Митяй с улыбкой наблюдал за ним. Минуты через две он потянулся и сказал:
      — Зачем беспокоиться? Разве же наша жизнь будет так сильно измениться от того, что вместо воинов за нами присмотрят волки? Я хочу сказать, у волков ведь нет оружия.
      — Зато у них есть зубы. А клыки оборотня — это, я тебе скажу, не хрен собачий! — тут Лодыжка остановился, мгновение помолчал и тут же расхохотался невольно получившейся бессмыслице. Отсмеявшись, он сказал: — Меры принять все же следует. Ратибор, Рагдай, Попович — обойдете всех и скажете, чтобы кинжалы у каждого были наготове!
      Леший почесал в затылке и недоуменно произнес:
      — А почему я? Я же не десятник. У нас вроде бы и нет десятников-то…
      — Будешь, — решительно заявил Хельги. — Я ведь никого не назначал потому только, что не надо было, и еще потому, что нельзя же кого попало над людьми ставить. Будешь десятником, у тебя и так хорошо получается. И вы двое тоже будете.
      Часа через два после тех событий часовой, наблюдавший за древлянами, прибежал в дупло со сногсшибательным известием — осаждающие уходят!
      Спустя еще минуту Хельги и с ним еще с десяток любопытных, еле высунувшись из-за тына, наблюдали, как последние ряды древлян скрываются за деревьями, даже не пытаясь обезопаситься от возможных стрел в спину.
      Когда лязг оружия затих вдали, Хельги спрыгнул на землю и оглядел свое воинство. Окунь, не в силах справиться с переполнявшими его чувствами, сорвал с головы шлем и подкинул его в воздух. Воевода неодобритешльно посмотрел на воина, затем повернулся и обратился ко всем, кто стоял рядом:
      — Обрадовались? А вот кто тут самый радостный, сейчас пойдет на разведку и проверит, вправду ли они ушли, или пакость какую готовят?
      Самыми радостными оказались Окунь и Подосён. Оба они были в десятке Ратибора (юного древлянина тоже туда зачислили, чтобы не бродил просто так, а был при деле), так что новгородец уже начал чувствовать нечто вроде начальственного беспокойства за подчиненных.
      Оба вернулись где-то спустя час и сообщили, что им удалось проследить за уходящими древлянами почти до самой дороги (благо враги утоптали снег так, что ноги не вязли). Мал действительно уводил своих людей. Причем шли они весьма поспешно, словно боялись, что за ними пойдет большая погоня. Выводов из увиденного разведчики сделать не смогли — один был недостаточно умен для этого, а второй просто не успел набраться боевого опыта.
      Зато Лодыжка обо всем догадался сразу.
      — Раз уходят, и при этом поспешают, — заявил он, — значит, что-то должно сюда придти такое, чего они и сами боятся. Значит, и впрямь могут сюда собраться оборотни. Потому должно нам делать ноги, пока не поздно. Старик, сколько нам отсюда до Киева идти?
      — Если сойдем с ума и пойдем по большой дороге, — невозмутимо ответил Митяй, — то дней шесть, а, вернее, вообще не дойдем — перехватят. А если кружным путем по лесу, то за те же шесть дней только-только из лесу выберемся.
      — Значит, — заключил воевода, — поспешать надо, пока еще можно.
      Десятники, к которым речь Хельги, собственно, и была обращена, выбежали из дупла и принялись хлопотать, собирая всю дружину.
      Вскоре из ворот поселка выехал вооруженный отряд. Кметы направлялись кружным путем в сторону Киева.
      Ратибор то приостанавливал кобылу, отставая от своего десятка, то, наоборот, ехал чуть быстрее, продвигаясь в голову отрядя. Так ему было удобнее наблюдать. Бросив беглый взгляд на Подосёна, Леший заметил, что бывший ученик волхва явно чем-то обеспокоен.
      — Что такое? — спросил новгородец.
      — А? — погруженный в размышления Подосён вздрогнул. — Да ничего особенного, просто тревожно на душе. Побаиваюсь, как бы чего не вышло…
      — Да что может выйти? — небрежно махнул рукой Ратибор. — Князь со своими удрал, испугался, поди. Волхва своего, надо думать, с собой взял. Так что никто и ничто нам не страшно! — как бы в подтверждение своих слов он подкинул вверх кинжал и схватил его другой рукой, перехватив в то же время поводья.
      — А я все равно боюсь, — упрямо насупился парнишка. — Запах чую… то есть не запах, а вроде него. Похожий от оборотней идет.
      — Значит, оборотней боишься? — уточнил незаметно подъехавший десятник Рагдай.
      — Нет, эти вам… нам не страшны. А вот если хуже?
      — А что может быть хуже?
      — Бывшие оборотни, — тихо ответил Подосён. — Это когда человек больше времени в зверином облике проводит, чем в своем собственном, и постепенно человеком быть перестает. Простого оборотня почему так тяжело убить? Потому что в нем две души — звериная и человечья. Зверя ранишь, а человек-то цел, он и рану заживляет, и на этом свете держит. — Леший покрутил головой, пытаясь поудобнее разместить в ней постигаемую сейчас премудрость. Подосён же продолжал рассказывать, явно со слов своего наставника. — И для того, чтобы с оборотнем покончить, надо либо кого-то одного насмерть убить, или серебряным оружием владеть, которое обоих — и зверя, и человека, — сразу бьет.
      — А бывшие-то, — напомнил Рагдай, — чем хуже?
      — Бывший же оборотень, — заученно продолжал Подосён, — не человек-зверь, а словно бы дважды зверь. В нем уже от человека ничего не осталось, зато он вдвое сильнее и живучее, чем простой оборотень. С такими только сильные волхвы разговаривать могут, зато уж если наберется стая их — а они добром в стаи не сбиваются, надо, чтобы кто-то натравил, — то тогда только держись!
      После такого рассказа Ратибору немедленно расхотелось смеяться над опасностями и швыряться ножиками в воздух. А захотелось ему пойти и раасказать то же самое воеводе. Так Леший и сделал.
      Хельги покачал головой, потом подозвал Подосёна и спросил:
      — Так ты говоришь, они совсем звери?
      Тот кивнул.
      — И как люди соображать не могут?
      Подосён снова кивнул.
      — Значит, — решил Хельги, — на привале огораживаем лагерь ловущками на волка. Где простой попадется, там и этот… бывший не пройдет.
      Вечером, перед тем, как устроиться на ночлег, добровольцы из младшей дружины вместе с полудюжиной обозников старательно расставляли вокруг облюбованного места падающие бревна и прочие хитрые приспособления. Всю ночь удвоенный дозор не смыкал глаз, а наутро все пошли любоваться результатом.
      Под первым бревном неподвижно лежал волк. Самый обыкновенный серый волк. Он был мертв, и это само по себе служило доказательством его обыкновенности — оборотень от перелома хребта не помрет. Так что Хельги с руганью вытащил тушу из ловушки и отшвырнул, велев шедшим сзади убрать падаль куда подальше. Еще два бревна тоже придавили простых лесных хищников. А вот под четвертым…
      Под четвертым оказался бывший оборотень. Еще издали он принялся злобно рычать и дергаться, стремясь дотянуться до врагов клыками, каждый из которых не уступал по длине памятному кинжалу Хельги. И хребет его был цел — задние лапы зверя яростно скребли снег.
      Рагдай, увидев добычу, нехорошо улыбнулся, достал из-за пояса секиру, подошел поближе и вопросительно посмотрел на воеводу. Тот молча кивнул, и тогда Рагдай одним коротким движением отсек волку голову.
      — Ну что же, — подытожил Лодыжка, когда отряд снова тронулся в путь, — это уже неплохо. Таким путем мы хотя бы частично сможем обезопаситься от них, пока не выйдем из леса. Только бы они днем не нагрянули… Только то плохо, что и простых волков в здешних местах несчитано, они нам всю охоту портят.
      Еще сутки прошли так же: днем послы на рысях двигались в сторону Киева, вечером — ставили вокруг лагеря ловушки, а ночью — смотрели в оба, ожидая нападения.
      А вот вечером третьего дня пути произошло нечто из ряда вон выходящее.
      Солнце садилось, а Ратибор со своим десятком тогда как раз заступил на стражу. Расставив людей по постам, Леший собрался было приступить к исполнению обязанностей начальника на карауле — то есть, иными словами, хорошенько выспаться. Но, когда новгородец уже пристроился возле костерка, подложив под голову мешок, он вдруг почувствовал на себе чей-то взгляд. Внимательный, недобрый, но и не злой, а скорее сердитый.
      Ратибор встал и огляделся. Все было спокойно, ничего подозрительного в окрестностях не наблюдалось, но ощущение не проходило. Наоборот, оно становилось все более сильным, словно смотревший очень хотел, чтобы его заметили.
      Потоптавшись на месте, Леший направился к краю поляны, где высились сосны. На мгновение ему показалось, что именно там стоял некто. И впрямь — между деревьями мелькнул человеческий силуэт. По всем законам, Ратибору следовало бы поднять тревогу, но именно этого-то он и не сделал, сам не зная почему. Вместо этого он подошел поближе, привычным уже жестом вынимая из ножен меч.
      И тут навстречу ему шагнул из-за ствола сосны невысокий сгорбленный старик, одетый для зимы необычайно легко — в просторной рубахе и штанах, заправленных в мягкие сапожки. Леший хотел было занести над головой незваного гостя меч, но тут разглядел на его шее деревянный оберег в виде волчьей головы.
      Тут уж и дурак бы догадался, кто перед ним стоит. Ратибор застыл на месте, не зная даже, как следует приветствовать Волчьего Пастыря-волколака.
      Старик заговорил первым.
      — Почто вы детей моих губите зазря? — голос его был тихим, но необычайно отчетливым.
      — Охотимся, — все еще находясь в некотором оцепенении, сказал Ратибор.
      Волколак покачал головой.
      — Ловитва — дело богам угодное. Но не то вы деете. Добычу бросаете воронам на сыть, без меры зверя бьете. Почто так творите? — Похоже, волчий бог сердился. Его борода, и без того серая, стала еще больше похожей на волчью шерсть, серые глаза пожелтели, а в голосе отчетливо прорезалось рычание.
      — Не взыщи, старче, — поспешно сказал Ратибор. — Позволь оправдаться.
      — Того и жду, — ответил старик.
      Пришлось лешему объяснять, почему киевляне устроили бессмысленную охоту и почему она не была такой уж бессмысленной. Когда он закончил, волколак внимательно посмотрел на него и снова покачал головой.
      — Редко я помогаю людям, — сказал он. — Но сейчас придется, чтобы зверства лишнего не творилось. Не ставьте больше ловушек. Огородите стан бечевой с червлеными лоскутами. А я заклятье наложу, чтобы отныне и вовеки ни один волк через такую бечеву не смел перейти.
      С этими словами волколак повернулся и исчез в лесу. Ратибор вытаращил глаза, на всякий случай повернулся туда-сюда, но так и не смог разглядеть даже тени недавнего собеседника. Потом он вспомнил, с кем имеет дело, и побежал к воеводам — передавать поручение.
      Разумеется, те поверили не сразу. Митяй — тот вообще сначала потребовал дыхнуть, и только убедившись в полной трезвости десятника, согласился его выслушать.
      Когда Ратибор закончил рассказ и перевел дух, воеводы молча переглянулись, потом все так же молча кивнули друг другу, а потом Хельги произнес:
      — Ладно. Ратибор, бери людей и собирай со всего лагеря, что у кого найдется красного из одежды. Волколак никогда не врет, раз сказал, значит, так тому и быть.
      Когда Леший вернулся к своему десятку, люди уже беспорядочно толпились на том месте, где он только что беседовал с Волчьим Пастырем. Протолкавшись через толпу, Ратибор и сам с интересом поглядел на снег.
      На снегу были следы. Его, ратиборовых, сапог с подковками — уж свои следы-то он распознал бы и в темноте, — и отчетливые отпечатки мягких сапожек.
      — Что уставились! — начальственным голосом рявкнул Ратибор. — Следов не видали?
      — Видать-то видали, — странным голосом отозвался Рагдай, — но не такие, чтобы здесь — от сапожек, а вот тут — уже от волчьей лапы. Оборотни вместе с одеждой перекидываться не могут!
      — То не простой оборотень был, — пояснил Леший. — Сам волколак сегодня вечером к нам на огонек пожаловал.
      Лица воинов немедленно вытянулись, а десятник как ни в чем не бывало продолжал:
      — И повелел Волчий Пастырь, чтобы на каждую ночь нам вместо ловушек огораживать лагерь бечевой с красными флажками — тогда, мол, ни один волк не тронет.
      После этого Леший погнал всех, свободных от караула, искать по лагерю красные тряпки и навязывать их на длинную веревку, которую где-то отыскал вездесущий Подосён. Спустя полчаса с делом управились. Собственно, управились бы и раньше, но Попович, у которого оказалась единственная на весь лагерь красная рубашка, наотрез отказался отдавать ее на лоскутья, а приказать ему Ратибор не мог, так что пришлось идти за воеводой. Хельги легко уговорил Лешака, пригрозив заставить его сто раз отжаться (других наказаний для воина он не признавал).
      Лагерь обнесли бечевой, и Леший торжественно связал ее концы напротив своей палатки.
      А ночью начались страхи. Как только окончательно стемнело, вокруг заговоренной ограды зажглись десятки алых огоньков. Не меньше полусотни бывших оборотней — огромных серых волков с клыками, отливавшими сталью в свете костра — окружили лагерь киевлян. Они злобно рычали, а время от времени даже взлаивали от бессилия, но не могли переступить, перепрыгнуть или проползти под бечевой. То и дело какой-нибудь волк пытался перекусить веревку, но всякий раз отскакивал, словно красные лоскутья были языками пламени.
      Поначалу дружинники испуганно косились в сторону леса и при каждом звуке хватались за кинжалы, но уже через полчаса все спокойно пошли спать, а караульные стояли шагах в трех от бечевки и обсуждали беснующихся рядом тварей. Это злило бывших оборотней еще больше, но они не могли ничего сделать.
      Внезапно среди разъяренных зверей появилась человеческая фигура. Леший сначала подумал, что это вернулся волколак, но потом с ужасом понял, что перед ним древлянский волхв, тот самый, который был с князем и которого они уже один раз убивали.
      Перед волхвом твари расступались, давая дорогу. Он приблизился к бечеве, мерзко улыбнулся, не обращая никакого внимания на киевских воинов…
      Только тут до Лешего дошло, что тот собирается сделать. Перерезать веревку, разорвать заговоренную ограду, непреодолимую для волков — и стая кинется вперед, разрывая воинов в клочья! Новгородец запоздало открыл рот, чтобы крикнуть своим… как вдруг волхв покачнулся и рухнул. Его тут же скрыли за собой звери, так что Ратибору не удалось даже разглядеть, что с ним случилось. Обернувшись к остальным, Ратибор увидел Рагдая, опускающего руку. В руке не было серебряного кинжала.
      — Метнул? — спросил Ратибор, хотя это и так было ясно.
      — А то как же? — Рагдай оскалился почище тех, что рычали между деревьями. — Ножик серебряный, и прямо в горло… Надежно сдох, зараза!
      Может, бывшие оборотни и не умели уже думать, как люди, но способность понимать человеческую речь у них, похоже, осталась. Во всяком случае, после слов десятника они разочарованно завыли и постепенно начали отступать в лес.
      К утру весь снег вокруг лагеря оказался утоптанным почти до каменной твердости. Подосён клялся всеми богами, которых знал, что не чует ни одного оборотня в округе. На том месте, где упал мертвый волхв, теперь лежал чисто обглоданный скелет («И когда только успели!» — мимолетно подивился Ратибор). Посовещавшись, воеводы решили, что опасность окончательно миновала и можно спокойно отправляться домой, ибо древляне еще не скоро хватятся своего главного волхва. Мал, скорее всего, подождет еще пару дней и, так и не дождавшись донесения, двинет наугад дружину. Но к тому времени послы с данью будут уже на полдороги к Киеву.
      Дальше ехали с почти неприличной поспешностью, так что действительно через два дня лес закончился. Вместе с ним закончились и древлянские земли, так что теперь дружина ехала, можно сказать, по родным полям. Да, собственно, так оно и было, ибо выбрались из леса послы вовсе не на дорогу — ее еще предстояло искать. На это ушло еще полдня, но в конце концов обоз под охраной отряда двинулся по главной дороге, ведшей в Киев.

Глава седьмая

      Когда Ратибор увидел на горизонте дымки над киевскими печными трубами, он чуть было не прослезился. И то сказать: были мгновения, когда и не чаял новгородец вновь увидеть свою вторую родину. Посольство из пустячного дела обернулось началом войны, и Леший уже устал считать, сколько раз ему неслыханно везло в эти дни. Но теперь все было позади, а Киев, наоборот, приближался с каждым шагом кобылы.
      Судя по лицам остальных воинов, они испытывали нечто похожее. Даже Хельги, неустрашимый воевода, незаметно прослезился. Впрочем, это он сделал скорее не от нежных чувств, а от предвкушения огромного количества пива, которое ему предстояло выпить, повествуя друзьям о своих злоключениях в последнее время.
      С такими вот мыслями младшая дружина въехала на гостеприимный княжий двор.
      А потом произошла большая беседа. Вернее, даже две — Хельги разговаривал с князем, а Ратибора потребовал к себе Белоян, отобрал у него книгу (она хранилась у Лешего с момента явления волколака — воеводы решили пока не связываться с колдовской вещью) и долго рассматривал.
      — Книга это древняя, — сказал он. — И зачарована так, чтобы прочесть ее мог только тот, кому положено. Я не могу. Пусть пока она побудет у меня. Хотя вообще-то ты, Ратибор, должен владеть этой книгой. ты ее в бою взял, она по праву твоя. Когда сможешь ее прочитать — немедля верну. Чует мое сердце, могучие заклятья здесь написаны.
      А после того Ратибора, Рагдая и Поповича позвал в гридницу князь.
      — Хельги говорит, — сказал он, — что все вы особую храбрость проявили и доблесть в бою. — Леший незаметно фыркнул, припомнив, какую именно доблесть проявил Попович во время той памятной игры в шатрандж, но князя перебивать не годится. — Говорит он также, что за эти храбрость и доблесть произвел он вас в десятники. Я же, выслушав его рассказ, говорю — да будет так! Быть вам десятниками. А весь ваш отряд перевожу в старшую дружину. Богатырями теперь зваться будете.
      Леший чуть было не подпрыгнул от счастья. Рагдай улыбнулся — еле-еле, как и надлежит настоящему воину, умеющему скрывать свои чувства. Попович засиял, как новенькая гривна. Глядя на них, и Владимир улыбнулся.
      Выйдя во двор, Леший первым делом увидел Подосёна. Он стоял посреди двора с открытым ртом, непрерывно крутя головой.
      — А ты здесь что делаешь? — спросил Ратибор. — Тебе же положено сейчас вместе с остальными в городке быть.
      — Я не хочу с остальными, — твердо сказал парнишка. — Я хочу с тобой.
      Ратибор машинально потрепал его по голове, размышляя.
      — Ладно, — сказал он наконец, — пошли к воеводе, пусть просит князя, чтобы зачислить тебя в младшую дружину. Ты ж понимаешь, сразу в старшую так просто не возьмут…
 
      Старшие дружинники, а по-простому богатыри, жили уже не в длинном доме в городке, а каждый в своем, куда встал на постой. Ратибору изба досталась не особенно просторная, но и не тесная — кроме него, там никто больше не жил. Хозяева дома обитали где-то в деревне и постояльцам не мешали.
      Подосён хотел было подселиться к другу, но оказалось, что ученики должны жить только в городке. Новый наставник категорически запретил подопечным отлучаться без дела, однако оставил традицию делать субботы свободными днями. Леший долго гадал, почему бы это, пока однажды не увидел этого наставника в лицо. Владимир всегда охотно набирал в дружину иноземцев, говоря, что русскому человеку у всех есть чему поучиться, вот и этот не был исключением — явный хазарин.
      В мирное время богатырям особого дела не было, а войны никакой не намечалось — ходили слухи, что князь Мал скоропостижно помер, а его наследник не жаждал помериться силами с киевским княжеством. Так что по субботам Ратибор сидел дома и разговаривал с Подосёном. Постепенно он стал относиться к недавнему пленнику то ли как к сыну, то ли как к младшему брату, да паренек и не возражал против подобного отношения.
      Однажды Подосён пришел к Лешему совершенно счастливый.
      — Что случилось? — улыбнулся новгородец, глядя на его сияющую физиономию.
      — Нам наставник… такой прием показал, просто ужас! — выпалил Подосён.
      Леший молча встал из-за стола, взял в руки палку, другую кинул Подосёну. Вот уже две недели они именно так обсуждали новые приемы, изученные бывшим учеником волхва.
      Подосён взвесил палку на руке, потом сказал:
      — Этот прием только против того работает, у кого два меча.
      Леший покачал головой — с двумя мечами в бой идет либо дурак, либо очень умелый воин, либо тот, кому все равно жизнь не дорога. Взял вторую палку и встал в стойку.
      То движение, которым он атаковал Подосёна, называлось в определении Хельги «наше вам с кисточкой». По словам воеводы, против этого хитрого удара никто не в силах устоять. Но паренек как-то диковинно ушел в сторону, махнул палкой…
      И тут Ратибора потянуло одновременно в две стороны. После недолгого колебания он выбрал левую и упал туда. Рухнула табуретка, в печи звякнула крышка горшка. Подосён, сам напуганный эффектом, бросился поднимать Лешего. Но тот встал и сам.
      — Покажи-ка еще раз, только медленно, — попросил он.
      Подосён показал. Прием оказался достаточно сложным по исполнению, но результат того стоил. Если противник держал в каждой руке по клинку, то его непременно начинало так же тянуть в разные стороны, и он либо падал, либо открывался для удара.
      — А как это называется? — спросил Ратибор через десять минут, когда диковинный прием уже давался ему достаточно легко.
      — Как же наставник его называл? — Подосён наморшщил лоб, но тут же припомнил. — Да, точно, «стой там — иди сюда».
      Ратибор сел на лавку и расхохотался. Отсмеявшись, он вытер глаза и предложил:
      — До заката еще часа два осталось. Пройдемся до корчмы?
      Подосён с сомнением покачал головой.
      — Да не боись ты! — воскликнул Леший. — Чуть-чуть можно, сам знаю. А какой ты богатырь, если до сих пор ничего крепче пива в рот не брал?
      Это оказалось веским доводом, и вскоре два друга вышли из избы, направляясь к корчме.
 
      На полпути им повстречалась компания. Эти, наоборот, из корчмы вышли, причем явно не по доброй воле, а по безденежью. Так что шли они посередине улицы, зыркая по сторонам глазами. Им хотелось подраться, неважно с кем или по какому поводу.
      — Эй! — крикнул один из компании в сторону проходивших мимо Ратибора и Подосёна. — Вы чего это на нас так уставились?
      Вообще-то в таком случае лучше всего просто промолчать, но Ратибор Леший был не из таких, кто молчит!
      — Ты сам-то чего на меня так уставился? — ответил он. — Проваливай своей дорогой, пока цел!
      Полупьяные парни дружно завозмущались и двинулись в сторону обидчика, явно намереваясь начистить ему рыло. Их было человек десять. Ратибор нехорошо улыбнулся и размял кулаки.
      Первый подошедший получил в зубы справа — от всей души, с размаху. Трезвый человек от такого удара свалился бы, где стоял, но пьяный, плохо чувствующий боль, только охнул и сам замахнулся. И схлопотал слева под ложечку. Этого оказалось достаточно — задира рухнул, не издав больше ни звука.
      Но оставались еще девять, и. что хуже всего, сейчас с Ратибором был Подосён, у которого еще не успел накопиться опыт простой драки. Его надо было защитить.
      Леший повернулся к другу, и в этот момент на его голову обрушилось нечто твердое и тяжелое — похоже, полено. Новгородец не удержался на ногах и сел, привалившись к забору. Решив, что он потерял сознание, противники бить его не стали, а всей толпой набросились на паренька.
      Ратибор, преодолевая звон в голове, попытался встать, но в этот момент произошло что-то совершенно непонятное. Драчуны, окружившие Подосёна, внезапно с криками ужаса бросились врассыпную. А на том месте, где они только что толпились, катался немыслимый клубок, из которого доносились вопли, хруст и почему-то рычание.
      Приглядевшись, Леший и сам похолодел. Один из сцепившихся был точно из компании — Леший хорошо запомнил его потрепанный полушубок. А второй…
      Вторым был волк. Не очень крупный… для оборотня, конечно. Всего чуть побольше, чем простой серый лесной боярин. Зверь рычал, пытаясь дотянуться до горла врага. А тот, отталкивая волчью морду, то и дело совал ему в бок короткий засапожный нож. Весь снег вокруг дерущихся был замаран кровью.
      Внезапно все затихло. Волк, прихрамывая, отошел от тела. Уличный задира был мертв настолько, насколько вообще может быть мертвым человек с почти откушенной головой.
      Ратибор еще не до конца понял, что случилось, как прямо на его глазах волк как-то странно изменился, потом встал на задние лапы… нет, уже на ноги, и спустя еще пару секунд перед Ратибором стоял Подосён. Целый и невредимый, хоть и запачканный кровью. Он смущенно посмотрел на Ратибора и принялся натягивать портки — Леший только сейчас заметил, что вся одежда парнишки разбросана вокруг в полном беспорядке.
      — Что же ты раньше не говорил? — только и смог спросить Ратибор, когда вновь обрел дар речи.
      — Честное слово, и сам не знал, — тихо сказал Подосён, разводя руками. — Испугался вот… и разозлился еще… и перекинулся. Наверное, потому меня и волхв тогда в ученики взял. Может, у нас… у древлян все волхвы оборотни.
      Леший потер затылок — во-первых, от недоумения, а во-вторых, болел он нестерпимо, от удара, должно быть. Настроение пропало начисто, и идти в корчму больше не хотелось. Слишком много всего за один день — и драка, в которой ты впервые чуть не погиб, и лучший друг оборотнем оказывается… Надо лечь носом к стенке и все осмыслить как следует. Так он и сделал.
      Наутро Ратибор чувствовал себя уже намного лучше. Более того — он уже был способен нормально соображать. И сообразил, что нужно идти советоваться к многоопытным воеводам.
      Воеводы, как всегда, жили в одной комнате в особом доме на княжьем подворье. Когда Леший постучал, Хельги лежал на кровати и упражнялся в швырянии ножей, причем в качестве мишени служил старый негодный щит.
      Ратибор поздоровался и кратко объяснил, из-за чего пришел. Лодыжка выслушал бывшего ученика очень внимательно, а потом сказал:
      — Вообще-то такие вещи не со мной надо обсуждать, а с кем-нибудь знающим. А по-моему так. Первое — другом твоим он остался? Остался. Значит, и тревожиться нечего. А второе — как только обучится, требуй его под свое начало. Ты только прикинь, каково иметь оборотня в отряде? Враги ни за что не догадаются, кто их лошадям глотки по ночам рвет. Так что иди спокойно.
      Выходя от наставника, Ратибор смотрел под ноги и потому не заметил незнакомого воина, быстрым шагом направлявшегося к крыльцу. Воин, видимо, тоже был занят мыслями и оттого не посторонился. Они столкнулись и оба не удержали равновесия. Ратибор при этом ударился затылком, а поскольку эта часть его головы еще вчера сильно пострадала, то не смог удержаться от пары речевых оборотов, касавшихся его близких отношений с толкнувшим.
      А тот, вместо того, чтобы рассердиться, изумленно воззрился на новгородца, а потом весело расхохотался.
      — Ну ты, парень, бесстрашный! — воскликнул он, вставая и отряхиваясь. — Меня толкнуть, с ног сбить, да еще и обматерить вдобавок — это не всякий осмелится!
      — А ты кто такой? — сумрачно спросил Ратибор, тоже вставая и расматривая исподлобья неожиданного собеседника. Невысокий, но довольно широкий в кости, возрастом ненамного старше самого Ратибора будет. И весь какой-то темный, словно в тени стоит, хотя солнце на дворе.
      — Я кто? — удивился тот. — Да ты меня еще и не знаешь? Я — Волх Всеславьевич!
      Вот тут Леший испугался. О Волхе Всеславьевиче, находившемся в невнятном родстве с князем Владимиром, ходила самая разная слава. Люди сообщали о нем самые противоречивые сведения, но все сходились в одном — он не только великий воин, но и знатный колдун, а потому лучше с ним не связываться, силой не возьмет, так хитростью одолеет.
      Видимо, чувства Ратибора хорошо отразились на его лице, потому что Волх Всеславьевич снова улыбнулся.