Княжеский пир - Ратибор Новгородец [= Богатырская застава]

      — И впрямь бесстрашный, — повторил он. — Другой бы на твоем месте давно бы в штаны наложил. Люблю таких. Ты откуда?
      — Из старшей дружины, — ответил Леший, растерянно моргая. — Десятник.
      — Это правильно, — похвалил Волх неизвестно кого. — таких, как ты, надо выдвигать. Знаешь что? Иди ко мне в дружину! Я тебя подучу, настоящим человеком у меня станешь!
      Предложение было лестное, но…
      — Я же Владимиру клятву давал, — пробормотал Ратибор. — И теперь не я решаю, а он.
      — Князь — не проблема! — решительно заявил Волх. — Он как раз меня сегодня просил выбрать из его богатырей кого посмышленее, и обучить его военным хитростям и прочей премудрости. Жди!
      После этого знаменитый богатырь куда-то делся, оставив Ратибора в полной растерянности. Так он и пошел домой.
      На следующий же день, явившись к князю по вызову, выслушал Леший распоряжение. Но не то, которого ждал. Отправлял его Владимир, как и обещал в свое время, на дальнюю заставу, охранять рубежи Руси от кочевников. Естественно, ехать Леший должен был не один, а вместе со своим десятком. Туда же отправлялись и остальные новые десятники — Рагдай и Попович.
      Припомнив то, что говорил давеча Хельги, Ратибор поклонился князю и принялся выпрашивать в отряд Подосёна. На вопрос Владимира, зачем ему это надобно, ответил чистую правду: «Друзья мы с ним». И получил согласие.
      Пока десяток готовился к походу, командир поехал в городок.
      Учебный лагерь ничуть не изменился с тех пор, как новоиспеченный кмет Ратибор Леший покинул его, отправляясь в первый в своей жизни военный поход. Вот только наставники были уже другие. Но и они точно так же гоняли новобранцев по снегу босиком, а за неповиновение заставляли отжиматься.
      В этом-то состоянии и застал Ратибор Подосёна. Юный оборотень лежал посередине двора и отжимался. Рядом стоял наставник и громко считал.
      — Пятьдесят! — закончил он как раз в тот момент, когда в ворота въехал всадник. Леший мимолетно подивился — ни за что бы не подумал, что тот вообще способен такое осилить.
      Подосён поднялся, перевел дух, повернулся на стук копыт и увидел Ратибора. А тот изобразил на лице непроницаемое выражение большого начальника и обратился к наставнику:
      — Этого вот парня я забираю в свой отряд. На заставу. По личному распоряжению князя.
      Дядька — кстати, тот самый, хазарин — нахмурился.
      — Так ведь он же еще недоученный!
      — Ничего, ничего, — сказал Ратибор. — На службе доучится. И потом, он смертельный прием знает, «стой там — иди сюда», называется.
      Хазарин просиял, и стало ясно, что приему Подосёна обучал он. После этого возражений ни у кого больше не возникало.
 
      Десяток Ратибора Лешего направлялся на юг. Кони бодро шагали по хорошей дороге. Десятник гордо ехал впереди, и на душе у него было столь же безоблачно, как и во время первого похода. Вот только сейчас был он уже не рядовым воином, а каким-никаким, а начальником.
      Подосён держался чуть сзади, гордо глядя на друга. Время от времени он водил носом туда-сюда: проверял, сохраняется ли у него и в человечьем облике волчий нюх. Видимо, результаты его удовлетворяли, потому что сиял парнишка, словно кольчуга у хорошего воина.
      До заставы была почти неделя пути, и она прошла без приключений. Честно говоря, Ратибор весьма радовался этому обстоятельству — чем меньше приключений, тем легче жить.
      Застава представляла из себя, практически, тот же укрепленный поселок, в каком Лешему не так давно приходилось отсиживаться. Несколько домов, окруженных надежным тыном. Таких застав по всей границе стояло множество. Из каждой дозоры охраняли свой участок.
      Отряд шумно въехал в открытые ворота. Ратибор, поздоровавшись с встретившим пополнение десятником, направился к дверям самой большой избы, дабы представиться сотнику, заправлявшему заставой.
      Сотник сидел за столом и обедал. Перед ним стояла целая череда мисок и пара кувшинов, явно не с водой. При скрипе двери сотник повернулся к вошедшему, шумно проглотил то, что было во рту и заорал:
      — Ратибор! Приятель! И ты вместе с нами!
      — Илья! — только и смог сказать Леший.
      Муромец отодвинул стол, вылез из-за него и заключил друга в костедробильные объятия. Затем хлопнул его по плечу и спросил:
      — Нет, а серьезно, что ты-то здесь делаешь?
      — В подкрепление прислали, — ответил Ратибор, отдышавшись. — Десятник я теперь. А ты-то как сотником заделался? Ведь вроде вместе в дружину пришли?
      — Садись, Ратибор, в ногах правды нет, — в подтверждение своих слов Илья плюхнулся на лавку. — Как положено, сначала я тебя накормлю, напою, в баньке попарю, а потом и разговоры поведем.
      — Я же не один, со мной люди. Их же всех разместить надобно.
      Муромец схватился за голову.
      — Тьфу, забыл! Ладно, займись своими, а потом все равно приходи. Уже год не виделись. Слухи ходят, что там у вас недавно чуть война не началась, с древлянами. И вроде ты там чуть не сам всех оборотней побил. Так что все расскажешь.
      Еще часа два ушло на то, чтобы разместить всех по местам. Окунь, например, все сокрушался, что нигде не видно реки, и просил, чтобы река была. Скоро выяснилось, что он попросту неплохо хлебнул для храбрости, так что взяли его и тихо заперли в сарае — пусть проспится. Только после этого Ратибор смог вернуться к Илье и не спеша побеседовать за кувшином пива.
      Застава существовала замкнуто, столичные новости сюда доходили с большим опозданием или не доходили вовсе, так что рассказ участника знаменитого посольства с интересом слушал не только Илья, но и остальные. Наиболее горячо комментировали описание поединков. А уж когда Леший дошел до партии в шатрандж и до умелых ног Поповича (а расказывал он с детства мастерски), хохот стоял на всю степь. Рассказ про волколака выслушали молча и недоверчиво. Уж слишком все это походило на сказку.
      История Ильи оказалась далеко не столь занимательной. Десятником его сделали сразу же — за Соловья-разбойника. После этого немедленно отослали на заставу, так же точно, как и Лешего теперь. Ну а за год безупречной службы он получил сотника и был сделан начальником заставы. Времена стояли тревожные, на границе требовалось много народу, потому свежеиспеченный сотник ожидал подкрепления. Чего он уж точно не ожидал, так это того, что с добавочным отрядом приедет его приятель.
      С самого первого дня у Лешего появилось множество дел. Так занят он был раньше только во время обучения в городке. Вместо пограничной службы пришлось Ратибору наставлять воинов. Видимо, дядька, натаскивавший тех, на подмогу кому приехал новгородец, сам не сильно понимал в ратном деле, поэтому и ученики у него были — неумеха на неумехе. По сравнению с ними приятели Ратибора да и он сам, закаленные железной выучкой Хельги и Митяя, смотрелись не то что богатырями, а и вовсе былинными героями.
      Правда, и среди служилых пограничников имелся один богатырь. Маторой звали. Матора — это значит дубина, ну он дубиной и вышел. Росту саженного, в плечах — почти столько же, а умом, видать, боги обидели. Сила, как говорится, есть — ума уже не надо. Во всяком случае, был этот верзила первым задирой на заставе. Прочие, зная его силу и вспыльчивый нрав, старались не связываться. А вот новоприбывшие ничего этого не знали.
      Пока кметы устраивались по отведенным местам, Матора слонялся по двору, выискивая, с кем бы подраться. Без драки он жизни не мыслил. И подходящий человек отыскался тут же — Подосён, как раз направлявшийся напоить коней.
      Матора подошел к новенькому и внимательно осмотрел его сверху вниз. Подосён остановился и посмотрел на Матору.
      — И это таких вот задохликов нам нынче присылают? — наконец спросил великан.
      Подосён, сразу потеряв интерес к продолжению разговора, молча направился дальше — к конюшням. Такого Матора стерпеть уже не мог, и, в два шага догнав паренька, ухватил его за плечо.
      На крыльцо, привлеченный шумом, вышел Ратибор. Всмотревшись в происходящее, он сначала хотел вмешаться, но потом решил подождать и посмотреть, что получится. За Подосёна десятник не боялся — знал уже, что тот намного крепче, чем кажется, а причинить ему существенный вред очень сложно.
      Матора тем временем, развернув древлянина к себе лицом, рявкнул: «Ты кто такой, чтобы меня не слушать?» и размахнулся для хорошей оплеухи.
      Нет, на взгляд Ратибора, прием, примененный юным оборотнем, выполнен был коряво и против умелого кмета ни за что бы не сработал. Но Матора не был умелым кметом, а потому спустя секунду уже стоял, согнувшись, почти доставая носом до земли, а Подосён, поместившись сзади с тем расчетом, чтобы его никак нельзя было достать ногой, придерживал забияку за левую руку. Этот прием назывался «как свиньи спят», и если он был проведен как надо, то противник оказывался на земле в непредставительном положении, очень точно описанном в названии приема. Но Подосён решил, видимо, остановиться на полпути, чтобы безопаснее было.
      — Доволен? — спросил Леший у Маторы. — Вперед не будешь лезть. Ладно, Подосён, отпусти его, не целый же день так стоять.
      В тот же день униженный драчун попросился в ученики к Ратибору, видимо, посчитав его самым опытным воином во всей дружине. Вскоре к нему присоединился еще десяток.
      Через неделю такой жизни Ратибор окончательно понял, что учитель и ученик — это две большие разницы, и если учиться — мучение, то учить — мучение вдвойне. А потому пошел Леший к Муромцу и спросил:
      — Почему ни меня, ни моих людей в дозор не посылали ни разу?
      Илья поскреб в бороде, улыбнулся и ответил:
      — Ты, Ратибор, чересчур горяч. Какие тебе дозоры зимой? Степняки ни за что по снегу в набег не пойдут. Сейчас в степи коням еле-еле травы наберется, чтобы только с голоду не помереть, да и ту выкапывать надо. Так что, пока зима, дозоры высылаем по два человека и недалеко. Вот как сойдет снег, как зацветет степь — сразу нам всем заботы прибавится. Тут уж не до сытных обедов. Прошлым летом четыре раза ходили — степняки на нас, а потом мы на них.
      Но настырный новгородец не отставал:
      — Чего же тогда нас сейчас прислали?
      — Надо думать, для того, чтобы вы освоиться успели. Обжиться. Сюда ведь не на год едут и не на два, а на семь годочков или больше — кому как повезет.
      Такой ответ Ратибора вполне устроил. Так что он с легким сердцем продолжал тяжелый труд наставника. Конечно, будь здесь кто-нибудь из его собственных учителей, дело пошло бы не в пример легче, но что поделаешь…
 
      За заботами никто и не заметил, как зима кончилась. Сначала снег потемнел и стал мокрым — Подосён, хоть и считал себя взрослым, затеял было снежками швыряться, но был одернут. Потом и вовсе земля показалась. А там и травка зазеленела. Для всей земли пришла веселая весенняя пора. А для дружины — время настоящего дела. По весне на всех заставах спали вполглаза, а слушали в оба уха — опасались набега. И потому выезжали в степь по десять человек, жили в шатрах да дозор несли.
      Так поехал и Ратибор Леший. В дозоре его отряду предстояло стоять неделю, потом должны были сменить.
      Место для лагеря выбрали самое подходящее — на вершине холма. Там, конечно, их всякий за версту увидит, но и самого этого всякого за ту же версту видно будет.
      С утра пораньше в лагере уже было только два человека — десятник Ратибор, оставшийся на правах начальника, и кашевар, которым был в тот день Желан — парень неизвестно откуда, воин не из первых, зато умевший состряпать из ничего сытную и вкусную еду. За это над ним постоянно подшучивали.
      — Тебе, Желан, от печенегов не мечом, а ложкой отбиваться надо.
      — Да уж! Ты как чего сваришь — все степняки на запах сбегутся. а нам их только собрать останется!
      И в том же духе. Желан уже давно не обижался, тем более, что и шутили-то всегда одними и теми же словами. Кое-кто, правда, пытался говорить ему и что пообиднее, но таких шутников Желан быстро отвадил. Как он это сделал — осталось загадкой, но те, кто к нему относился хорошо, в тот день ели щи и похваливали, а насмешники после тех же щей целый день не вылезали из кустов. Впрочем, Ратибор, всегда ценивший хорошие обеды, никогда не смеялся над теми, кто их готовит. Вот и теперь, лежал десятник возле костерка, выбрав местечко посуше, и вдыхал запахи из походного котла-казана необъятных размеров. Желан сидел рядышком и не торопясь помешивал варево большой ложкой.
      Мысли в голове Лешего текли лениво и размеренно. Жизнь на заставе оказалась не в пример лучше и приятнее, чем представлялось когда-то, но в то же время и скучнее. Хотя что там — ведь как раз для того и заведены на свете воины, чтобы меньше было на земле всяческой несправедливости, а, значит, меньше было этим воинам дела. Хотя, с другой стороны… Но Ратибор решил не додумывать мысль еще и с другой стороны, а то она совсем истреплется, и думать станет больше нечего. Он повернулся:
      — Желан, а Желан! Что сегодня на обед будет?
      — Каша пшенная, — не поворачиваясь, ответил тот. — С мясом.
      — Чьим? — спросил Ратибор.
      — Заячьим, — все так же спокойно ответил Желан. — Налим зайца заполевал.
      Надо сказать, что все три рыбачьих сына, очутившись на степном просторе, к охоте пристрастились невиданно, и все свободное время проводили, гоняясь за разнообразной дичью. Особенных успехов на этом поприще они, впрочем, не добились, но парней интересовал сам процесс.
      Леший снова вдохнул ароматный пар из котла. Есть пока не хотелось. Он встал и отошел от лагеря, всматриваясь в степные дали.
      Степь Ратибор любил. Еще дома, в Новгороде, он часто стоял на берегу Ильмень-озера, пытаясь разглядеть, что там, на горизонте и дальше. Степь была так же неоглядна, как и озеро, и даже опасности в себе таила почти те же. В воде можно утонуть, в степи — попасть в буран зимой, и так же безвестно пропадешь. По воде приходили разбойники-викинги, по степи — печенеги. Да и вообще, когда ветер, так озеро и степь почти одинаковы, и точно так же по ним волны бегут. А сейчас еще солнышко греет, птички поют… Хорошо, ничего не скажешь!
      В этот самый момент размышления Ратибора были грубо прерваны стуком копыт. К лагерю галопом приближались несколько всадников. Леший поглядел на них, прикрыв глаза ладонью от солнца, и опознал дозорных, направлявшихся в западную сторону.
      Сейчас они выглядели не лучшим образом. По всему похоже было, что кметам пришлось выдержать короткий, но жаркий бой. У одного из них правая рука болталась плетью, как бывает, когда из плеча выдернули стрелу. Остальные отделались порванными штанами и царапинами на кольчугах.
      — Что случилось? — крикнул Леший.
      — Степняки, — тяжело дыша, ответил раненый, слезая с коня. — Человек двести, не меньше. Идут сюда. На нас их передовые наскочили, еле ноги унесли, — сказал он так неопределенно, что осталось неизвестным, кто именно еле унес ноги.
      Ратибор подбежал к костру, оттолкнул Желана, схватил котел за ручку, зашипев сквозь зубы от боли, и плеснул в огонь немного варева. В костре затрещало, к небу устремился дым вперемешку с паром. Это был условленный сигнал всем дозорам собраться в лагерь немедленно. Вообще-то, подавать его надлежало несколько иным способом, но у Ратибора не было сейчас ни секунды свободного времени.
      Остальные воины прискакали довольно быстро. И получаса не прошло, как перед палаткой Ратибора собрался весь десяток.
      Леший пересчитал своих и коротко сказал:
      — Значит так. С запада идут степняки, две сотни. Уходим на заставу, там собираем всех людей и идем отражать набег.
      Больше ни у кого вопросов не было. Муромец настоял, чтобы каждый заставщик наизусть помнил, что нужно делать по боевой тревоге.
      Спустя немного времени десяток Ратибора Лешего направился к заставе. На том месте, где только что располагался лагерь, осталось только догорающее кострище и впопыхах опрокинутый котел с пшенной кашей, которую так никто и не попробовал.

Глава восьмая

      Когда запаленные кони принесли на заставу дозорный отряд, Илья Муромец был в бане. В обычное время всякий, посмевший потревожить сотника за столь ответственным делом, немедленно вылетел бы из бани настолько быстро, насколько это вообще может сделать человек после хорошего подзатыльника. Но сейчас известие, принесенное дозорщиками, было настолько важным, что Муромец наскоро вытерся, оделся и принялся собирать воинов.
      На заставе воцарилась лихорадочная деятельность. Всем было ясно, что в данном случае следует не ждать врага в стенах (куда он, скорее всего, и не пойдет), а выступить ему навстречу и разгромить.
      А неприятель, по обычаю степняков, вовсе и не скрывался. Печенеги неслись во весь опор через степь, гикая и визжа. На ходу наиболее горячие наклонялись с седел и на полном скаку рубили саблями или хлестали плетками по траве. Степняки были счастливы. Шаман предсказал удачный поход, так что можно будет вволю пограбить. Воины вернутся в стойбище богатыми и знаменитыми. А русичей здесь мало, да и те, что есть, быстро убежали.
      Отряд коней в двести, вставший стеной на пути орды, явился для печенегов полной неожиданностью. Орда замедлила бег, а потом и вовсе остановилась. Два войска напряженно разглядывали друг друга.
      Пауза затягивалась. Это был особый прием боя, специально придуманный хитроумными воеводами против степняков — надо дать схлынуть горячке, пусть противник немного поостынет.
      Печенеги наконец не выдержали, снова засвистели и заорали, дружно ткнули коней пятками в бока — и устремились вперед. Русская конница, чуть помешкав, тоже поскакала навстречу, вниз по склону холма. За счет этого их удар получился более мощным.
      Ратибор командовал на левом крыле. Впрочем, сразу после начала боя его десяток действовал уже сам по себе — во-первых, десятник был полностью уверен в своих людях, а во-вторых, его захватила горячка боя. Правая рука молодого воина сжимала копье, левую оттягивал вниз щит — не богато украшенный, как у служилых богатырей. а простой: деревянный, закрытый спереди плетенкой из прутьев. Такому неказистому щиту не страшно почти никакое оружие — меч отскочит от прутьев, стрела или же копье завязнут в дереве.
      Вогнав копье в живот неосторожному печенегу, Леший схватился за топор — секиру он уже предпочитал именовать по-печенежски, коли речь шла об оружии, а не о полезном в хозяйстве инструменте. Топор, великолепно приспособленный как для рубки, так и для метания, до сих пор был более привычен руке новгородца, чем меч. Леший заученными движениями уходил от ударов и бил сам, старался выдернуть проивника из седла и в то же время не свалиться самому.
      Печенеги дрались ожесточенно. Раньше Ратибор никогда не подозревал, что кочевники, привыкшие воевать только ради грабежа, могут быть такими храбрыми и неутомимыми противниками. Необычно высокого роста степняк, который сейчас достался ему в противники, орудовал кривой саблей как заведенный, при этом еще норовя задеть русича острым навершием щита. Леший еле успевал уворачиваться от его ударов. То и дело лязгала сталь, когда новгородец принимал клинок печенега не на щит, а на лезвие топора.
      В конце концов кочевник зазевался на мгновение, и Ратибор успел задеть его бок, и неплохо задеть. Печенег взревел и продолжил махать саблей. но в его движениях уже не было той уверенности, да и рана сильно мешала, потому спустя немного времени новгородец изловчился и рубанул противника по шее. Хлынула кровь, степняк качнулся и рухнул на землю, под копыта коней. Только теперь Ратибор смог перевести дух и оглядеться.
      А вокруг сражение еще кипело. Муромец, отбросив щит, расщепленный ударом сабли, двумя руками махал огромной палицей, чудом умудряясь при этом удерживаться в седле. Вокруг него образовался расчищенный круг — палица выбивала из степняков всякую охоту сразиться с ее обладателем, а тех, кто был поблизости, Муромец уже уложил. Рагдай, с перекошенным от ярости лицом, рубил мечом налево и направо. Попович, не особо хорошо рубившийся. отыгрывался тем, что метко пинал печенегов по коленкам. Судя по всему, в тех сапогах, которые он одел сегодня, тоже были закладки. Братья Окунь, Щука и Налим как-то ухитрились даже верхом встать так, чтобы защищать друг другу спину, загородились со всех сторон щитами и отмахивались от наседавших противников. Подосён держался сзади, время от времени схлестываясь с особо настырными, пробивавшимися через строй русичей.
      Печенегов было несколько больше, да и воинами они были отменными, но за годы, проведенные в разбойных набегах, кочевники отвыкли иметь дело с противником, способным дать серьезный отпор. Так что уже спустя немного времени степняки начали понемногу отступать, а затем немногие уцелевшие развернули коней и устремились назад, в степь.
      — Будем догонять? — спросил Ратибор, подъезжая к Муромцу и вытирая топор. Кобыла под новгородцем фыркала от запаха крови и то и дело норовила повернуть домой. Леший еле ее сдерживал.
      — Думаю, не стоит, — ответил сотник, переводя дух. — Их все же осталось порядочно, а мы устали. Из твоей десятки много не раненых?
      Этого Ратибор не знал. Пришглось ехать проверять. Оказалось — четверо.
      — Неплохо, — похвалил Илья. — Но все равно лучше будет отойти обратно на заставу, немного отдохнуть, а уж потом… Потом видно будет.
      Так и сделали. В конце концов, не война ведь, так просто — пограничная стычка, без которых ни один год не обходится. Печенежский каган, конечно, заключил с Киевом мирный договор, но не моеже же он уследить за всеми своими подданными! Обязательно найдутся горячие головы, кого кумысом не пои — дай саблей помахать. Вот и эти не усидели на месте. Ничего, те, кто жив остался, надолго запомнят этот набег.
      С такими мыслями Леший добрался до заставы, осмотрел немногочисленные царапины, принял народного средства — зелена вина — и отправился осмотреть своих подчиненных.
      Там серьезно раненых было двое. Возле них уже суетился лекарь, он же и волхв. Надо сказать, волхвом он был так себе, захудалым, в колдовстве мало смыслил, разве только на врачевство его знаний и хватало, зато уж в этом деле понимал дед туго. Под его руками раны почти что сами затягивались.
      Кстати вспомнил Леший и про Подосёна. Тот, естественно, был уже целехонек и, тихо сидя в уголке, зашивал длинную прореху на рукаве рубахи. Видно, не смог паренек отразить удара, вот и получил. Другой бы сейчас рукой пошевелить бы не смог, а на Подосёне все, как на собаке… то есть, конечно, как на волке, заживает, и даже еще быстрее.
      — Ну что? — спросил Ратибор, садясь на лавку рядом с Подосёном. — Это же вроде бы твоя первая битва была?
      — Именно так, — гордо подтвердил тот. — Самая что ни на есть первая.
      — И страшно было? — поинтересовался десятник.
      — Страшно, — честно признался Подосён. — Особенно поначалу.
      — И правильно, — похвалил Леший. — В нашем воинском деле кто не боится, тот долго не живет.
      — Это как? — юный оборотень уставился на старшего друга большими круглыми глазами. — Это что же, значит, надо за чужие спины прятаться?
      — Да нет, — терпеливо пояснил Ратибор. — Если врага не боишься, то осторожность теряешь. Тогда подходи кто хочет, бери голыми руками. Все равно как маленького ягненка, как Митяй, бывало, говаривал. А когда боишься, то всегда от врага какой-то гадости ожидаешь, и тогда уж врасплох тебя не застать никому. Только не надо путать страх с трусостью.
      Честно говоря, из того, что Ратибор сейчас сказал, он и сам понимал не все. Во всяком случае, разница между трусостью и страхом как-то ускользала от его разума. Но так всегда говорили Хельги и Митяй, а они, по опыту новгородца, в этих вещах редко ошибались. Ведь в воинском деле тот, кто часто ошибается, живет и вовсе недолго.
 
      Отдыха не получилось. Вовсе. Уже к вечеру примчался на заставу еще один дозорный отряд и сказал, что печенеги снова идут на север. На сей раз народу видели побольше — около трех сотен.
      Это уже попахивало не простым набегом, а настоящей войной. Пусть и ходят на войну в количестве побольшем, и не тянут три сотни на армию, а вот на передовое войско как раз.
      На специальной башне посреди заставы немедля разожгли огромный костер. К небу поднялся столб черного дыма. Не прошло и двух минут, как вдалеке, севернее, появился такой же точно столб. На следующей заставе увидали сигнал. Теперь весть о серьезной войне пойдет от заставы к заставе, пока не дойдет до Киева.
      Не удовольствовавшись этим, Муромец немедля отправил гонца в Киев, а сам спешно объявил боевую готовность.
      Но степняки успели раньше. Все три сотни появилсиь под укрепленными стенами заставы. Ратибору стало не по себе, когда он увидал сплошной ряд одинаковых мохноногих коней, таких же одинаковых всадников в шлемах, отороченных мехом, и — что было неприятнее всего — одинаковых же копий с зазубренными наконечниками. Если печенег пошел в набег с таким копьем, значит, пленных брать не будет. Зазубрины в ране зацепляются, так просто не вытащишь. А если такое в живот попадет, так легко все кишки на него намотаются.
      И лица у пришедших были нехорошие. В жилах у кочевников вместо крови течет вино, оно бродит и пенится, а потому не может степняк на походе не свистеть, не гикать и не насмехаться над противником. А сейчас стояли всадники какие-то слишком уж спокойные. Не бывает так. Не должно быть.
      Вот предводитель напавших был правильный. Он выехал вперед, сверкнул ослепительно-белыми зубами, сорвал с пояса булаву, высоко подкинул ее в воздух и другой рукой поймал.
      — Ну что, урус? — крикнул он высоким смеющимся голосом. — Кто из вас со мной сразись? Вы победи — мои люди домой степь ходи. Мы победи — на Киев ходи!
      — Это что же вы там забыли? — буркнул Илья куда-то себе в бороду, но так громко, что все его услышали. — Вроде не так давно ваш каган нашему Владимиру сладкие песни пел да в вечной дружбе клялся. Что, передумал?
      Тут необычно невозмутимые печенеги не выдержали и сдержанно зафыркали. Предводитель же и вовсе расхохотался, словно сотник на редкость удачно пошутил.
      — Так то старый каган был! — пояснил он. — Теперь в степи другой каган.
      — Да какой у вас там каган ни будь, — не выдержал Илья, — а нечего вам на нашей земле делать! Убирайтесь обратно!
      — Ай-вай, — ненатурально испугался печенег. — Мои глаза мне всегда верно служи, а теперь вдруг обманывай! Это, наверно, мы в осаде сиди, а у тебя, урус багадур, много сотня войска!
      Тут Муромцу надоело попусту разговаривать.
      — Ты там вроде что-то говорил о поединке, — сказал он. — Прикажи своим отойти, тогда мы тебе и покажем, где раки зимуют.
      — Клянись, урус, — потребовал степняк. — Клянись, что твоя люди подляну делать не будут. А иначе вам от нас веры нет!
      — Клянусь, — сквозь зубы сказал Илья.
      Печенеги немедленно повернули коней и отъехали шагов на пятьдесят. Предводитель сунул булаву обратно за пояс, отцепил от седла копье и тоже отъехал, чтобы было место для разгона.
      — Ну, — повернулся Муромец к остальным, — кто из вас нахала уму-разуму поучит?
      — Давайте я, — вызвался Попович, выразительно поигрывая носком сапога.
      — Нельзя, — отвел Муромец, — ты без этой своей уловки не сдюжишь, а я поклялся, чтобы без подлостей, слышал?
      — Ну так давайте я пойду, — лениво сказал Рагдай.
      — Да нет, пожалуй, и ты не сдюжишь, — с сожалением сказал Илья. — Воин ты, каких поискать, но против печенега не одно воинское умение надобно. Степь — дело тонкое. И потом — если тебя убьют, как мы без лучшего воина обороняться будем? Про остальных, — он глянул в сторону Ратибора, — я уж и не говорю. По всему видать, надо мне идти.
      Как Илья Муромец на бой собирался — про это надо былину складывать. Ведь в седло он сам забраться не мог, приходилось вдвоем подсаживать. Зато уж коли уселся Муромец на коня, да взял в левую руку щит, а в правую — копье долгомерное, тогда уж сразу видно — богатырь. Приосанившись и сделав грозное лицо, он выехал за ворота.
      Печенег немедленно поскакал на Муромца, пригнувшись, закрывшись щитом и выставив вперед копье. Русич не успел разогнаться до той же скорости, но превосходил худощавого и низкорослого кочевника по весу, так что удар с обеих сторон получился одинаковым. Копья ударились в щиты и почти одновременно переломились.
      Заставщики, наблюдавшие со стены, сопроводили это событие криками. Печенеги остались по-прежнему равнодушны. Леший в очередной раз за этот час подумал, что в этом есть что-то нехорошее.
      Тем временем Муромец схватился за меч, а его противник — за саблю. Кони стояли почти неподвижно, только изредка, повинуясь поводьям, переступали из стороны в сторону, а всадники ожестояенно махали клинками.
      Тяжелый прямой меч Ильи превосходил оружие кочевника по длине, но зато предводитель степняков был более увертлив, а за счет меньшего веса своей сабли мог бить чаще. Так что и здесь оба противника оказались примерно равными, а потому бой затянулся.
      Наконец, и Илья, и печенег ударили друг друга по щитам настолько неудачно, что поломали клинки, и тоже почти одновременно. Кочевник птицей вылетел из седла и слегка подпрыгнул на земле, приглашая и русича спешиться для рукопашной схватки. Стоявшие на стене не смогли сдержать возгласов досады — теперь Муромцу еще понадобится время, чтобы слезть, да и вообще пешим он всегда чувствовал себя неуверенно… Но выбора уже не было.
      Илья неуклюже почти свалился с коня и пошел на противника. Тот расхохотался, увидев неуверенную походку сотника, и закружил вокруг него легким скользящим шагом. Такому шагу обучал в свое время Ратибора Митяй, говоря при этом: «Если правильно идешь, то противник ни за что не догадается, что у тебя на уме и куда ты будешь бить». Похоже, что Митяй и этот степняк учились искусству драки где-то в одном и том же месте.
      Но Илья уже давно не ловился на простые уловки. Несмотря на свои непослушные ноги, двигаться он мог неожиданно быстро. Так что печенег не успел даже среагировать на молниеносный рывок сотника. Еще миг — и вот уже предводитель кочевников лежит на земле, а верхом на нем сидит Муромец и приставляет к горлу противника нож.
      — Ну что? — мрачно спросил Илья. — Зарезать тебя или отпустить?
      — Пусти, урус, — прохрипел тот, скашивая глаза на острие ножа, поблескивавшее совсем близко.