VIII. ЮДИФЬ

Какие образы способна вызвать у нас скачка в Билед-уль-Джерид через те районы Алжира, которые непосредственно граничат с пустыней! Вечно голубое небо, раскаленное солнце, огромные безжизненные пространства, высокие горные хребты, приветливые оазисы и отряд молчаливых кабилов, закутанных в свои длинные белые бурнусы, — право же, в такой скачке заключена высокая поэзия!

Однако для Альбера Эрреры это было путешествие в неясное будущее, в мрачную неизвестность, — путешествие, которое могло грозить ему смертью! С каждым ударом копыт своего коня он все больше удалялся от соотечественников, от родины, от цивилизованного мира и приближался к тем местам, о которых не имел даже представления, но которые должны были решить его судьбу.

Прошло без малого четырнадцать дней. Дахра с ее ужасами осталась позади. По предположениям Альбера, цель путешествия была уже достаточно близка. Между тем путь был далекий, и ошибиться на день-два было нетрудно. Кроме того, по мнению кабилов, Альберу ничего не стоило несколько сбиться с пути. Так что подозрений пока ни у кого не возникало.

Да и где, собственно говоря, находилась эта страна, Билед-уль-Джерид? Ведь там, на юге Атласа, у северной границы Сахары, не существует привычных нам, заключенных в незыблемые пределы государств, с какими мы встречаемся в Европе. Одинаковое название распространяется на некую территорию, не имеющую границ в общепринятом смысле слова, и, произнося название «Билед-уль-Джерид», или Страна Финиковых Пальм, имеют в виду то обширное пространство от Марокко до Триполи, ту бескрайнюю равнину с редкими постройками, где обширные песчаные пустыни чередуются с горными хребтами, приветливыми долинами и оазисами.

На второй же день после того, как Альбер с кабилами покинули лагерь Бу Мазы и отправились в путь, в небольшой кабильской деревушке к ним присоединилась маленькая группка путешественников. Она состояла из четырех мужчин, один из которых был, без сомнения, господином, а остальные — слугами, и трех женщин. Их сопровождало несколько тяжело навьюченных мулов. Господин был, по-видимому, высокородный араб — слуги явно перед ним раболепствовали; даже с кабилами он был немногословен и весьма сдержан. Лиц женщин до сих пор никто не видел. Обычно они вместе с арабом и его слугами держались приблизительно в ста шагах позади отряда, словно самостоятельный, хотя и маленький, отряд. Вечерами господин вместе с женщинами скрывался в большой палатке, которую для них разбивали слуги. На страже у входа в палатку становился один из слуг.

Не имея пищи для своей фантазии, Альбер терялся в догадках, одна романтичнее другой, относительно этого араба и его жен. Он допытывался у кабилов о причинах, заставивших незнакомцев примкнуть к их отряду. Но и кабилам мало что было известно. Бу Маза сказал их командиру, что на второй день пути к отряду присоединится один правоверный с тремя женами и тремя слугами и будет сопровождать кабилов до самого конца путешествия. В случае опасности их следует защищать так же, как если бы они входили в состав отряда.

В один из следующих дней Альбер случайно остался на некоторое время без сопровождающих. Большая часть кабилов ускакала немного вперед, остальные отстали. Получилось, что Альбер ехал в одиночестве. Мягкий песок скрадывал топот конских копыт, наподобие ковра, поэтому он не сразу услышал догонявшего его всадника. Лишь когда тот поравнялся с ним, Альбер узнал таинственного араба.

Несколько минут оба молча разглядывали друг друга. Казалось, прежде чем начать разговор, араб сосредоточенно пытается что-то прочитать в лице Альбера. Тому в свою очередь прежде хотелось узнать, что же привело к нему незнакомца.

Внимательнее вглядевшись в лицо араба, Альбер заметил, что тот не так уж и молод. Он хранил серьезность, был мрачен, смотрел недоверчиво, испытующе.

— Ты и есть тот чужеземец, который должен привести нас к Ахмед-бею? — высокомерно спросил араб.

— Что касается тебя — не знаю, — спокойно ответил Альбер. — Но я служу отряду проводником.

— Я — родственник Ахмед-бея. Мой отец сражался вместе с ним в Константине против французов. Теперь я перебираюсь жить к нему. Он все так же строг в соблюдении заповедей Корана? Он все еще служит примером для правоверных?

— Разумеется! — ответил Альбер, сделав вид, что удивлен. — Разве хоть один человек когда-нибудь сомневался в этом?

— Нет, но прежде о нем говорили, что он принимает в свой гарем христианок и евреек.

— Возможно, в этом отношении он не вполне строго следует Корану, — вскользь заметил Альбер. — Это не беда.

— Ты думаешь? — спросил араб, испытующе глядя на Альбера. — Правоверные по ту сторону Атласских гор строги. Они не потерпят, чтобы какой-то воин взял в свой гарем еврейку, — они отвергнут его.

Теперь Альберу стало ясно, с кем он разговаривал. Он был приятно удивлен.

— Значит, это ты похитил дочь Эли Баруха Манаса, еврея из Орана? — спросил он с такой невозмутимостью, словно речь шла о покупке хорошей лошади. — А теперь собираешься доставить ее Ахмед-бею?

— Кто это тебе сказал? — мрачно спросил араб. — И что тебе вообще известно об этом деле?

— Хочешь сохранить его в тайне? Меня все это не интересует. Просто я слышал такой разговор в лагере правоверных. Именно отец этой еврейки обвинил меня в том, что я франк. Глупец! Он надеялся своей ложью спасти дочь!

— Как? Значит, ее отец был в лагере еще раз?

— Конечно! Ты этого не знал? Он вернулся, чтобы оболгать меня. Чего он этим добился? Ты везешь его дочь в чужую страну, а он наверняка погиб — задохнулся в пещере Дахры.

— Аллах иль Аллах, — пробормотал араб после слов Альбера, и казалось, с его души свалилось тяжкое бремя. — Значит, ты думаешь, Ахмед-бей не слишком щепетилен в соблюдении этой заповеди?

— Я так предполагаю, — ответил Альбер, — но, правда, не могу сообщить тебе ничего определенного. В гареме бея я не был, жен его не видел, и есть ли среди них христианки или еврейки — я не знаю.

— Бу Маза — глупец, ему не следовало посылать меня в такую даль, — угрюмо заметил араб. — Если воин берет в жены еврейку, каким образом он может оскорбить нравственное чувство правоверных?

Выходит, сообразил Альбер, Бу Маза отослал прочь похитителя иудейки, чтобы его связь с дочерью Манаса не возмущала правоверных, ибо этот Манас — гяур.

— Меня уверили, что путешествие займет примерно четырнадцать дней, — сказал араб.

— Оно может продлиться и пятнадцать, и шестнадцать дней. Мне жаль тебя, — добавил Альбер с легкой насмешкой, — ты будешь жаждать уединения с прекрасной еврейкой!

— Возможно! — ответил араб, наскоро простился и поскакал назад к своим слугам.

Теперь молодому французу были известны обстоятельства, связанные с таинственным арабом. Узнал он и то, что, сам того не подозревая, довольно долго находился поблизости от красавицы иудейки.

Другие кабилы уже заметили беседу наших героев и приблизились, чтобы послушать, о чем говорил молчаливый незнакомец с тем, кто, казалось, менее всего заслуживал подобного доверия. На вопросы, которыми они его засыпали, Альбер отвечал очень скупо. Он считал излишним рассказывать другим о том, что узнал сам. Сказал только, что незнакомец интересовался Ахмед-беем. Спустя несколько минут другое обстоятельство целиком и полностью завладело всеобщим вниманием, переключив его с вышеописанного разговора.

— Лев! — закричал один из кабилов. — Лев! Прекрасный экземпляр! Вперед! Поохотимся на льва!

Это известие распространилось в отряде с быстротой молнии. «Лев!» — радостно кричали со всех сторон, кабилы молодцевато выпрямлялись в седлах, потрясая ружьями. Лошади отвечали энергичным ржанием, словно догадываясь о том, что им предстояло. В Альбере также проснулся охотничий азарт, жажда борьбы.

— Дай-ка мне ружье, порох и свинец, дружище, — попросил он, подъезжая к командиру отряда. — Я не могу упустить такую возможность!

— Как хочешь! — ответил тот, тоже готовясь к неожиданному развлечению. — Возьми вот это — доброе ружье!

Альбер схватил протянутое ему ружье — его собственное отобрали еще в лагере кабилов. К ружью был привязан мешочек с порохом и пулями. В одно мгновение Альбер зарядил оружие, пришпорил коня и помчался вслед за кабилами.

Охотники разбились на две партии. Одни уверяли, что льва видели здесь, другие — что там. Альбер поехал наудачу, направив коня к возвышенному месту, чтобы оглядеться и сориентироваться.

Тем временем один из кабилов действительно успел обнаружить льва. Весь отряд поспешил к нему, привлеченный ликующим воплем счастливца.

Теперь и Альбер увидел зверя. Лев спокойно стоял перед зарослями кустарника, как бы желая выяснить, не он ли явился причиной всей этой суматохи. Затем не спеша двинулся дальше, словно пренебрегая возможностью укрыться в чаще.

Вырвавшиеся вперед кабилы находились уже очень близко от него. Двое из них, сгорая от нетерпения, выстрелили. Пули не поразили зверя, пожалуй, даже не задели его. Но он вдруг испугался: повернул голову, тряхнул гривой и, поджав хвост, пустился наутек, все быстрее и быстрее.

Несколько минут весь отряд во главе с Альбером преследовал царя пустыни. У подножия довольно высокой скалы лев наконец остановился. Одним могучим прыжком он достиг вершины и замер в неподвижности, глядя на своих преследователей сверху вниз.

Зверь был действительно великолепный. Как гордо стоял он, недовольно потряхивая гривой и описывая хвостом огромные круги! Как сверкали его глаза, устремленные на кабилов! Был момент, когда у него появилось, видимо, желание бежать, однако потом он гордо выпрямился, подставив врагам голову.

Альбер не ожидал, что лев остановится. Он не удержал лошадь и через мгновение оказался у подножия скалы, примерно шагах в двадцати от льва, почти под ним. На миг он заколебался, стоит ли оставаться в такой опасной близости от животного. Потом решительно поднял ружье. За его спиной уже прогремели несколько выстрелов, но они оказались неудачными.

Столь же неторопливо и спокойно, как Альбер поднимал свое ружье, лев приготовился к прыжку. Оба, человек и зверь, впились друг в друга широко открытыми глазами. Это был ужасный момент. Лошадь дрожала и фыркала. Казалось, она больше, чем седок, сознавала всю опасность единоборства.

Альбер прицелился. Лев приподнялся. Прыжок, выстрел. Альбер ощутил навалившуюся на него огромную тяжесть, почувствовал, что по лицу струится теплая кровь…

— Боже, я пропал! — невольно воскликнул он по-французски и потерял сознание.

Эти несколько слов, произнесенные на языке смертельного врага, решили судьбу молодого человека.

Трудно было представить себе более веские доказательства против Альбера. Слова, которые вырываются у человека в последний, самый опасный, самый решающий момент его жизни, — эти слова исходят из глубины его души! Притворство в подобных случаях невозможно. Лишь француз, Франк, в такой ужасный момент мог взывать к Богу гяуров, а не к Аллаху правоверных!

Когда Альбер снова пришел в себя, он увидел, что окружен угрюмыми кабилами. Он сам не знал, что именно сорвалось с его уст. Он протянул руку, прося о помощи. Но никто не шелохнулся. А между тем положение, в котором он находился, было не из легких.

Передние лапы и голова льва покоились на груди Альбера, когти впились в его тело. Лошадь лежала неподвижно, словно мертвая. А лев и в самом деле был мертв. Вероятно, в момент прыжка пуля Альбера поразила его прямо в сердце; именно кровь животного струилась по лицу молодого человека.

— Вытащите гяура и позаботьтесь о его безопасности! — повелительно произнес командир отряда.

Трое кабилов схватили тушу льва и потащили ее прочь. Теперь, когда Альбер в полной мере ощутил тяжесть огромного зверя, пронизавшая его боль показалась ему едва ли не более сильной, чем раньше. Но он превозмог ее. Молодого офицера не оставляла в покое мысль о том, что же могло произойти. Ведь он ничего не помнил!

Он почти не обратил внимания, как его подняли и помогли подняться его лошади. Она дрожала и всхрапывала, но, как и Альбер, не получила сколько-нибудь серьезных повреждений. Вскоре молодой человек уже снова сидел в седле. Его белый бурнус был выпачкан кровью, как, вероятно, и его лицо; когда он провел по лбу рукой, то увидел на пальцах кровь.

Никто до сих пор не сказал ему ни слова. Альбер взглянул на убитого льва. Похоже, его хотели оставить нетронутым, словно не собирались захватить с собой даже великолепную шкуру.

Альбер медленно поехал вперед. Рядом с ним не было никого, кабилы держались впереди и за спиной. Альберу стало ясно, что его намеренно избегают.

Так продолжалось около часа. Посоветовавшись с ближайшим окружением, командир повел отряд к находящейся неподалеку пальмовой рощице. Похоже, там собирались разбить лагерь. Видимо, путешествие подходит к концу. Но почему? Альбер понял, что разоблачен, иного объяснения просто нельзя было себе представить.

Неразговорчивые и мрачные, кабилы занимались привычными делами, связанными с разбивкой лагеря. Казалось, даже на них тяжелым бременем навалилось то, что они узнали. Альбер заметил: те, с кем он успел сойтись ближе всего, теперь сторонились его особенно старательно, не удостаивая даже взглядом.

Наконец настало время, когда все случившееся должно было разъясниться: к нему подошел командир кабилов.

— Ну что, приятель, — спросил он холодно, но с некоторой долей иронии, — сколько нам осталось добираться до Ахмед-бея?

— Точно не знаю, — невозмутимо ответил Альбер, — но скоро мы его найдем.

— Ты уверен? — вскричал араб. — Ты осмеливаешься и дальше водить нас за нос, проклятый гяур?!

В глазах кабила Альбер увидел смертельную ненависть.

— Почему это я вдруг стал гяуром? — в свою очередь спросил он. — Проснулись прежние подозрения?

— Ты когда-нибудь слышал, чтобы в минуту опасности правоверный взывал к Богу франков?! — насмешливо спросил командир.

Альберу все стало понятно. Так вот в чем дело! Да, да, у него в ушах вновь зазвучал собственный крик. Он взывал к своему Богу, а не к Аллаху мусульман!

Что же теперь делать? Продолжать лгать? Он мог бы пойти на это. В запасе у него были еще тысячи причин для оправдания, тысячи отговорок. Он скажет, что за время своей жизни среди неверных усвоил гнусную привычку: при необычайных обстоятельствах взывать к Богу на манер франков. Он скажет многое, что вызовет у кабилов новые сомнения.

Но Альбер устал лгать. Он уже пресытился своей ролью. Да и что толку дальше разыгрывать из себя правоверного? Ведь Ахмед-бея ему все равно не найти, мифической цели не достигнуть. Печальная игра закончилась немного раньше, а в сущности, это ничего не меняет.

— Ну что же, — спокойно ответил он, — я франк, гяур, я обманывал вас, а теперь все выяснилось!

С этими словами он отвернулся и бросился наземь. Он устал. Он жаждал покоя.

Командир вернулся к своим. Альбера не интересовало даже то, как была воспринята обманутыми уверенность, которую они сейчас обрели. Ему стало безразлично, как решится его судьба, убить его не могут, так как Бу Маза приказал в любом случае доставить его к себе. А если бы и захотели — пусть попробуют: он намерен дорого продать свою жизнь и погибнуть с оружием в руках.

Альбер поднялся и направился к небольшому озерцу. Оно находилось в рощице и, вероятно, регулярно возникало во время сезона дождей, чтобы к концу лета вновь высохнуть. Он смыл с себя следы крови. Когда наступил вечер, он плотнее закутался в бурнус и улегся спать, совершенно равнодушный ко всему на свете и к собственному будущему.

Ночь была темная, безлунная, звезды тускло мерцали сквозь кроны пальм. Альбер спал спокойно и довольно крепко, хотя временами все же просыпался. Вдруг прямо у себя над ухом он услышал чей-то голос и различил французскую речь. Ему показалось, что он грезит. Он хотел приподнять голову, но нежная рука остановила его.

— Ради Бога, не шевелитесь, вы погубите нас обоих! — прошептал женский голос.

Альбер окончательно проснулся. Рядом с ним, почти касаясь его телом, лежала женщина. Ему почудилось, что он чувствует ее дыхание.

— Боже мой, кто вы? — спросил он тихо. — Кто здесь говорит со мной на моем родном языке?

— Меня зовут Юдифь, я несчастная дочь Эли Баруха Манаса, — ответила незнакомка. — Сегодня, когда вы убили льва, от одного из моих слуг я узнала (моего похитителя в это время поблизости не было), что вы француз. Он сказал мне, что подозрение на вас пало только потому, что вас выдал какой-то еврей. Этим евреем мог быть только мой отец. Я начала расспрашивать подробно и узнала все. С этой минуты мной овладела лишь одна мысль: искупить перед вами свою вину. Любовь ко мне сделала моего отца злодеем. Я обязана все исправить, и потому я здесь.

— Что же вы намерены предпринять? — спросил Альбер, еще не опомнившись от удивления. — И как вам вообще удалось ускользнуть от своего похитителя, обмануть его бдительность и пробраться ко мне?

— Я расскажу вам, но прежде вы должны обещать мне, что согласны бежать, — прошептала прекрасная еврейка.

— Бежать? Почему бы и нет, если представится удобный случай? Обещаю вам.

— Хорошо, тогда слушайте. Как меня похитили и что мне до сих пор приходится терпеть, вас вряд ли заинтересует. К тому же я должна спешить. Короче говоря, до недавнего времени я не видела иного способа спастись, кроме как принять смерть. Я узнала, что кабил собирается к Ахмед-бею, и подумала, что, как только мы к нему доберемся, я пропала. Наконец несколько дней назад у меня неожиданно появилась некоторая надежда. Я заметила, что один из слуг кабила бросает на меня такие взгляды, которые не вызывают никаких сомнений в его намерениях. Мне удалось поговорить с ним наедине, и он признался, что любит меня и решил спасти, если я соглашусь стать его женой. Я испытываю к нему не меньшее отвращение, чем к его господину, однако его предложение приняла. Это казалось мне единственным способом вновь вернуться к отцу, на родину. Вчера мы долго разговаривали с ним тайком и обо всем договорились. Мы собирались вернуться в обжитые места, и оттуда я должна была написать отцу, чтобы он отыскал меня и привез мне денег. Бежать мы условились сегодня ночью, взяв лошадей моего жениха и его господина.

И вот теперь произошел случай, который открыл мне глаза на то, кто вы и в каком незавидном положении оказались из-за предательства моего отца. У меня сразу же созрело решение. Вечером, как мы договорились со слугой, я подмешала в воду, которую имеет обыкновение пить на ночь мой похититель, усыпляющий напиток. Теперь он спит так крепко, как не спал ни разу в жизни. Потом я закуталась в самый длинный и самый плотный плащ и, пользуясь темнотой, проскользнула сюда. Теперь ваше спасение в ваших руках!

— Но я пока не вижу для этого никакой возможности, — прошептал Альбер, с изумлением слушавший рассказ Юдифи.

— О, это совсем просто, — тихо сказала она. — Вы закутываетесь в мой плащ и исчезаете таким же способом, каким попала сюда я. В тысяче шагов от палатки, где мы ночуем, ждет кабил с двумя лошадьми. В темноте он не узнает вас в этом наряде, если вы к тому же немного сгорбитесь. Вы убежите вместе с ним, а утром сами решите, как избавиться от нежеланного попутчика.

— Благодарю вас, мадемуазель! — ответил молодой Француз. — А вы? Что будет с вами?

— Со мной? Я останусь здесь, вместо вас.

— Как вы благородны, как великодушны! — мягко сказал Альбер. Потом немного помолчал. — Будь я вооружен, я мог бы принять ваш план, — продолжал он. — Я разыскал бы кабила и, не долго думая, убил бы его как врага моего отечества. Потом подошли бы вы, и мы убежали бы вместе. Но принять ваш план таким, как вы предложили, я не могу.

— О, не говорите так! — умоляюще прошептала девушка. — Не беспокойтесь обо мне. Вы спасете себя, а со мной ничего дурного не случится, можете быть уверены! Не отказывайтесь от моего предложения!

— Есть, пожалуй, еще одна возможность! — заметил Альбер. — Будь у кабила три лошади или сумей он захватить меня с собой, мы могли бы убежать втроем.

— Нет, нет, я не думаю, чтобы он пошел на это! — прошептала Юдифь. — Прошу, умоляю вас, не теряйте драгоценного времени!

— Один я не побегу, — решительно заявил Альбер. — Совесть не позволит мне так поступить. И все же я благодарен вам, благодарен от всей души!

— Вы отказываете мне! Это жестоко! — вздохнула Юдифь. — Вы пренебрегаете моим советом точно так же, как презираете мой народ!

— Нет, клянусь Богом, нет, — уверял ее Альбер. — Но решение мое твердо, ничто не в силах его поколебать. Без вас я отсюда не уйду.

— Вы лишаете меня последней надежды на то, чтобы изгладить из вашей памяти поступок моего отца! — укоризненно сказала Юдифь.

— О нет, мадемуазель, никто лучше меня не может оценить чувство, которое подсказало вам ваше сердце, но даю вам слово, я прощаю вашего отца ради его дочери. Не настаивайте на своем. Отсюда я не уйду, разве что узнаю и о вашем спасении.

— В таком случае я тоже остаюсь! — почти в полный голос твердо заявила Юдифь.

— Прошу вас, не жертвуйте собой напрасно! — продолжал настаивать Альбер. — Спасайте себя! Позже вы убедитесь, что моя счастливая звезда не покинула меня. Я тоже увижу свое отечество.

— Так вы отказываете мне? — повторила Юдифь.

— Я не в силах пойти на это ни при каких условиях, как бы мне ни было больно! — ответил Альбер.

— Тогда прощайте! — прошептала девушка и быстро растаяла во мраке ночи.

IX. САМУМ

Наверное, ни один отряд никогда не угнетала такая жуткая тишина, какая давила на тот, в котором находился Альбер, в полдень следующего дня. Вряд ли когда-либо оказавшиеся в пустыне люди так напоминали призраков, были так мрачны и молчаливы, как входившие в этот отряд кабилы. Отряд производил теперь поистине зловещее впечатление, рождавшее самые мрачные предчувствия.

Раскаленный воздух дрожит, будто нагретый пламенем свечи, с трудом пропуская даже солнечный свет. Этот свет, обычно ослепительно яркий, был сейчас тусклым и отбрасывал едва заметные тени. Суеверный вообразил бы, что нарушился привычный порядок вещей и бренный мир движется навстречу своему концу.

Такая перемена в погоде наступила не сразу. Еще ночью, когда Юдифь покинула Альбера и он принялся размышлять о своем разговоре с дочерью Манаса, молодой человек ощутил невыносимую духоту. Он приписал это внутреннему жару, охватившему его беспокойству и в конце концов заснул, погрузившись в тяжелые, кошмарные сновидения. Проснувшись наутро, он почувствовал, что те своеобразные изменения в атмосфере, о которых мы упоминали, уже произошли. Альбер едва дышал, одежда прилипала к телу, при малейшем движении пот лил с него градом.