Властелин мира

— Удивительно! Право, удивительно! — воскликнул, покачивая головой, королевский прокурор. — И там вы нашли капитана Морреля?

— Вы угадали, — подтвердила Валентина. — Потом я узнала, как все произошло. Макс, поверив в мою смерть, хотел лишить себя жизни, но граф взял с него слово сделать это не ранее определенного срока. Мне стало известно также, что в первое время граф не испытывал особого восторга, узнав о симпатии Морреля ко мне. Дело в том, что он ненавидел всю мою семью, а в особенности — моего отца. Но отчаяние Макса тронуло его сердце, и он, уже зная причину поразивших нашу семью внезапных смертей, решил спасти меня. А причина оказалась неожиданной.

Моя мачеха сделалась убийцей. Она безумно любила своего избалованного сына, а поскольку по ее линии его ожидало весьма небольшое состояние, она вознамерилась увеличить его за счет моего наследства. Однако произойти это могло только в случае, если я и все мои родственники уйдут из жизни. Поэтому она отравила моих бабушку и дедушку де Сен-Меран, а яд, который выпил Барруа, предназначался дедушке Нуартье. Наконец пришла и моя очередь умереть, и графу удалось спасти меня только благодаря тому, что он, арендуя дом по соседству, пробил дверь и видел все, что со мной происходило. Вместо яда, которым ежедневно потчевала меня мачеха, он давал мне снотворное питье, вызвавшее мою мнимую смерть. Лишь таким образом ему удалось спасти меня. Но Морреля он держал в неведении, решив подвергнуть его испытанию. Когда же Макс и в самом деле попытался лишить себя жизни, граф соединил нас.

Потом я узнала, что в нашем доме происходили и более ужасные события. Мой отец догадался, что его жена — убийца, и, чтобы не выступать ее публичным обвинителем, к чему обязывала его занимаемая должность, он подал ей страшный совет — покончить жизнь самоубийством. Она так и поступила, но отравила также их общего сына! В тот же самый день отцу предстояло вести процесс против человека, который едва не стал мужем Эжени Данглар.

— Я знаю, — вставил Фран-Карре, — против так называемого князя Кавальканти.

— Да, таково было его имя! — продолжала Валентина, пытаясь скрыть охватившее ее волнение. — В ходе процесса удалось установить, что мнимый князь Кавальканти — беглый каторжник и убийца. И не только это! Выяснилось, что он — внебрачный сын моего отца, которого тот намеревался убить сразу же после появления на свет. Спас младенца случай. Это был сокрушительный удар для отца. Он вернулся домой, обнаружил трупы жены и сына. Не выдержав потрясений, он сошел с ума.

Валентина закрыла лицо руками. В первую минуту даже суровый королевский прокурор не нашел что сказать. Так вот какова судьба его предшественника по службе! Какую мрачную страницу из истории парижских нравов довелось ему прочитать!

— Вы взволнованны, сударыня, — наконец сказал он. — Я не хотел этого! У меня не было намерений огорчать вас. Оставим эту тему. Вы сказали, что граф Монте-Кристо был врагом вашего отца. С чего вы это взяли? Ведь тогда граф появился в Париже впервые. Он был знаком с вашим отцом?

— Мой муж все мне объяснил, — ответила Валентина, уже успевшая немного успокоиться. — Вину за непримиримую вражду, которую граф питал к моему отцу, несет отец. Когда он служил королевским прокурором в Марселе, граф был простым моряком и собирался жениться на одной девушке. Впоследствии она вышла замуж за генерала де Морсера, того самого, что лишил себя жизни незадолго до трагедии в нашей семье. Граф — тогда его звали Эдмон Дантес — был обвинен в том, что является якобы участником бонапартистского заговора. Император в то время находился на Эльбе. Шла подготовка к его возвращению во Францию. Эдмон Дантес был невиновен. Он выступал лишь посредником, передавшим письмо, содержания которого не знал. К несчастью, послание было адресовано моему дедушке Нуартье — давнему приверженцу Наполеона, в то время как отец держал сторону Бурбонов. Отец опасался, что будет скомпрометирован, если сведения из этого письма получат огласку. Он боялся повредить своей карьере и из честолюбия решил навсегда — так он по крайней мере надеялся — упрятать молодого Дантеса в подземелья замка Иф. Отсюда и зародилась враждебность графа к моему отцу, когда после долгих лет заточения он бежал из тюрьмы и собрал — не знаю где — несметные сокровища.

— Теперь я понимаю, — сказал Фран-Карре. — Итак, граф неслыханно богат? В самом деле?

— По всему, что рассказывал мне муж, так оно и есть в действительности. Он один из самых богатых людей на земле!

— В таком случае странно, что о нем так мало говорят, — заметил королевский прокурор. — Где же он находится теперь? Ведь не во Франции же?

Поскольку имя графа уже упоминалось в связи с Морре-лем и его причастностью к Булонскому делу, любому другому такой вопрос показался бы каверзным. Но молодая женщина была слишком неискушенной в подобных делах и чересчур взволнованной своими печальными воспоминаниями, чтобы обратить на это внимание.

— Не знаю, — ответила она с прежней непосредственностью. — Если бы знала, попросила бы его что-нибудь сделать для Макса, которого он так любит.

— Откуда у вашего супруга такая огромная благодарность к графу?

— О, на это я могу вам ответить: Макс никогда не делал из этого тайны! — воскликнула молодая женщина. — Отец моего мужа был торговцем в Марселе и владел судном, на котором Эдмон Дантес служил моряком. За расположение, которое мой свекор не раз проявлял к молодому моряку, тот платил ему искренней преданностью. Ей суждено было проявиться в полной мере, когда Эдмон Дантес превратился в графа Монте-Кристо. Вы только послушайте! Отец Морре-ля находился на грани банкротства и собирался застрелиться. Слишком много несчастий выпало на его долю. Пятого сентября истекал срок уплаты по векселю на двести тысяч Франков; отца могло спасти только прибытие единственного корабля, который у него еще оставался. Но корабль затонул, спаслась только команда. Мой свекор впал в отчаяние. Макс часто мне об этом рассказывал. Он видел пистолет на столе своего отца — отец сам говорил ему о своем решении покончить счеты с жизнью. Вдруг появляется агент фирмы «Томсон и Френч» в Риме, перекупивший этот вексель, и он — вернее, незнакомый человек — дает поручение моей золовке Жюли отправиться в некий дом, где прежде жил отец Дантеса, и взять там кошелек. Так Жюли и сделала. В кошельке оказался тот вексель, но с уведомлением, что вся сумма получена. Одновременно в гавань вошел корабль, который носил то же имя, что и погибший, принадлежал господину Моррелю и был полон товаров. Мой свекор был спасен.

— Но как это стало возможно? — воскликнул королевский прокурор в недоумении. — Ведь корабль погиб.

— Граф Монте-Кристо велел построить новый. Он сам выкупил злополучный вексель и погасил его. Не ожидая благодарности, не объявляясь, он исчез. Макс снова увидел его только в Париже спустя много лет, но не узнал. Это ли не благородство и великодушие? Разве теперь не ясно, что мой муж не задумываясь, слепо исполнит все, что прикажет ему граф — спаситель его семьи и устроитель его семейного счастья?

— Да, в самом деле, — согласился Фран-Карре. — Насколько же богат должен быть этот человек? Вы упоминали об острове Монте-Кристо. Вероятно, граф сделал название этого острова своим именем. Где он расположен?

— Вблизи острова Эльба, — уточнила Валентина. — Он выбрал для своей резиденции подземный грот и великолепно его отделал. Теперь этот грот принадлежит нам, но мы бываем там редко. Это слишком далеко.

Королевский прокурор задумался. Его лицо приобрело довольное выражение, которое, впрочем, сразу же исчезло.

— А ваш дедушка Нуартье! Он еще жив? Он живет вместе с вами? — спросил он.

— Он остался в нашем доме на Елисейских Полях. Я не хотела причинять ему мучения — заставлять перебираться сюда, где я живу со времени ареста мужа. Кроме того, я надеюсь, что скоро все мы вновь соберемся вместе. Я навещаю его каждый день. Он ревностный бонапартист, и я думаю, Макс примкнул к партии принца не без его влияния.

— Он принимает визиты? — спросил королевский прокурор, который воспринял важные сведения, по душевной простоте сообщенные ему молодой женщиной, с самым равнодушным выражением лица. — Я не отказался бы заглянуть разок к почтенному Нуартье.

— Думаю, это невозможно! — с сожалением ответила Валентина. — Он не в состоянии говорить, может делать только знаки глазами и не видит никого, кроме Макса и меня, не считая, конечно, маленького Эдмона.

— Жаль! Прошу засвидетельствовать ему мое почтение! — заметил королевский прокурор, вставая. — А теперь, сударыня, еще раз: употребите все средства, чтобы убедить вашего супруга назвать нам имя известного ему человека из Лондона. От этого зависят покой и счастье вашей семьи. Все дело только в этом злополучном имени! Боже мой, здесь нет никакого умысла, никто и не помышляет о том, чтобы причинить вред этому человеку, который, вероятно, находится в Лондоне. Но Палата пэров желает знать его имя, и ваш супруг поступает опрометчиво, проявляя непонятное упрямство. Прощайте, сударыня! Можете быть уверены, что я сделаю все, чтобы быть вам полезным! Засвидетельствуйте, пожалуйста, мое почтение вашим близким!

И королевский прокурор покинул молодую женщину, которая незамедлительно возвратилась к Жюли и Эмманюелю. Оба собеседника остались довольны. Фран-Карре узнал хотя и не все, что собирался, но многое. Валентина настолько была убеждена, что этот человек настоящий друг, что даже сомнения, высказанные на сей счет Эмманюелем, не могли поколебать ее уверенности.

Когда же в полдень следующего дня она возвращалась после свидания с мужем, глаза ее были заплаканы, а на сердце лежала огромная тяжесть. Моррель стоял на своем. Он сказал, что ни ей, ни кому бы то ни было другому не собирается называть фамилию известного ему лица. Он требует только, чтобы его судили в соответствии с законом.

Макс упрекал жену в том, что она так много рассказала королевскому прокурору. Короче говоря, Валентина чувствовала себя глубоко несчастной. Она поспешила к королевскому прокурору. Однако Фран-Карре не принимал.

Спустя два дня она снова поехала к мужу в тюрьму. В свидании с капитаном ей было отказано. Валентине сообщили, что дальнейшие попытки добиться его напрасны.

Эмманюель составил прошение в Палату пэров и королю. Ответа не последовало. Валентина проводила день за днем в бесконечных мучениях: никаких известий, ни строчки, ни слова от мужа!

Вскоре, правда, неизвестный передал ей короткую записку без подписи. В записке говорилось:

«Не тревожьтесь, сударыня! Скоро Ваш муж будет свободен. Порукой тому слово человека, который в большой беде был Вашим спасителем и утешителем».

Кто еще мог написать эти слова, кроме графа Монте-Кристо? У Валентины вновь появилась надежда. Однако время шло, а Моррель все не возвращался. В самом ли деле граф настолько могуществен, чтобы противостоять намерениям правительства?

XII. В ПАЛЕ-РОЯЛЕ

Это было в Пале-Рояле, в одной из потайных его комнат, ибо собравшаяся здесь компания остерегалась посторонних. В воздухе плавал сигарный дым, от пламени газовых светильников было невероятно жарко. На одном столе стояли бутылки вина и бокалы, на другом были разбросаны карты и деньги. Здесь собрались отпрыски лучших семейств Парижа — почти сплошь молодые люди и те, кто по крайней мере сам причислял себя к таковым. Ни один случайный посетитель сюда не допускался, каждый новый участник мог попасть в это общество не иначе как по рекомендации одного из завсегдатаев. Здесь играли, и играли по-крупному.

Сейчас игра на время прервалась. Одни устроились на диванах, другие стояли, разбившись на группы и обсуждая новости.

Одну из таких групп составляли четверо наших старых знакомых. Это были Люсьен Дебрэ, секретарь министерства внутренних дел, граф Шато-Рено, избравший несколько лет назад дипломатическую карьеру (от скуки, как он уверял), журналист Бошан, которого побаивались, зная его острое перо, и барон Франц д'Эпине, бывший жених Валентины, — бледный молодой человек с выразительным лицом, носившим налет меланхолии.

— Сколько же времени вы отсутствовали, д'Эпине? — спросил Бошан.

— Около года, — ответил барон.

— Ведь вы, кажется, побывали и в Африке?

— Я как раз оттуда, — сказал молодой человек. — Пытался разыскать одного из наших общих знакомых, но, к сожалению, безуспешно.

— Кого же? — вмешался Дебрэ. — Я и не предполагал, что кто-то из них отправился в Африку.

— Теперь у нашего общества короткая память, — с некоторой грустью заметил барон. — Я имею в виду Морсера.

— Да, черт побери, болтали, что он тогда уехал в Африку! — воскликнул Шато-Рено. — Бедняга! Мне было искренне его жаль. Отец мертв, состояние по глупости пошло прахом — что ему еще оставалось делать? Так вы не встретили его там, д'Эпине? Вероятно, он давно погиб или пропал без вести.

— Вероятно, — согласился барон. — Помните, господа, как однажды утром мы собрались у него, чтобы познакомиться с графом Монте-Кристо? Сейчас опять все в сборе, кроме Морсера и Морреля.

При этих словах барона пятый молодой человек, стоявший немного поодаль от нашей четверки и делавший вид, что погружен в собственные мысли и не проявляет никакого интереса к разговору, прислушался с особым вниманием.

— Да, верно, кроме Морреля! Где он? Что с ним стало? Он был славный малый! — заметил Шато-Рено.

— Моррель участвовал в Булонском деле и за это арестован, — внес ясность Дебрэ.

— Это правда? Неужели он настолько безрассуден? — Удивился дипломат.

— Тем не менее это правда; если не ошибаюсь, он всегда питал симпатии к Наполеону. Где же он познакомился с принцем? Он жил в Париже?

— Я потерял Морреля из виду, — заметил Бошан. — В последний раз я видел его на погребении той самой Валентины, на которой он потом женился.

— Как так? — испуганно вскричал д'Эпине. — Разве Валентина не умерла? Что это значит?

— Вот и видно, что вы не живете в Париже, — заметил Дебрэ. — Тогда, правда, вы были в отъезде. Говорят, Валентина была в глубоком обмороке или даже в летаргическом сне. Ходили слухи, что из этого состояния ее вывел граф Монте-Кристо.

— Удивительный человек этот граф! — покачал головой д'Эпине. — Вам известно, господа, где он закончил свой жизненный путь?

— Отнюдь, больше о нем не было ни слуху ни духу, — сказал Бошан. — Исчез он так же внезапно, как и появился, — словно метеор. Жаль, он был такой романтической личностью, что я даже намеревался заказать ему несколько романов-фельетонов в духе Александра Дюма. У него, надеюсь, нашлось бы достаточно материала.

— Простите, господа! — вмешался в разговор уже упомянутый пятый молодой человек. — Вам угодно знать, где встретил смерть граф Монте-Кристо?

— Может быть, вы располагаете сведениями на этот счет, господин де Лупер? — осведомился Шато-Рено.

— Пожалуй! — ответил новый собеседник. — Я слышал, что некоторое время назад некий человек взобрался на римский Капитолий, произнес речь, обращенную к народу, а затем в пламени вознесся на небо. Можно не сомневаться, это был граф Монте-Кристо.

— Конечно! — подхватил шутку Бошан. — И это, вероятно, было самовозгорание.

— Несомненно! — с иронией заметил де Лупер. — Ведь граф буквально светился, ибо обладал одними только блестящими качествами.

— Так вы знали его, юный Ротшильд? — спросил Дебрэ.

— Я мельком видел его в Париже, — продолжал Лупер в том же легкомысленном тоне. — И мне непонятно, как такой человек мог произвести впечатление на просвещенных парижан.

— Это верно, — согласился Шато-Рено. — Мы все, пожалуй, поддались тогда на эту мистификацию.

— А я вряд лисоглашусь с вами, — возразил д'Эпине немного серьезнее. — Что ни говорите, граф был незаурядной личностью.

— Тут яподдерживаю вас, — заверил его Бошан. — Достаточно вспомнить, как он погубил старого Морсера. Голову даю на отсечение, именно граф был виновником той сцены, что разыгралась в Палате пэров и повлекла за собой смерть генерала. Удивительное было время.

— Дом на Елисейских Полях, который граф тогда занимал, еще стоит, — добавил Дебрэ. — Он подарил особняк Моррелю, и тот жил там некоторое время.

— А Моррель действительно в заключении? — допытывался д'Эпине. — Но ведь среди тех, кому официально предъявлено обвинение, его нет.

— Верно, суду Палаты пэров его не предавали, — сказал Бошан, — но в последнее время режим его содержания в тюрьме стал, говорят, более строгим. Я слышал, что ему не разрешают свиданий с женой.

— Готов подтвердить это, — присоединился к Бошану Дебрэ. — Я читал прошения по этому поводу, направленные его женой министру и королю.

— Выходит, Валентина осталась жива и вышла замуж за Морреля, — задумчиво пробормотал Франц д'Эпине.

— Вы все еще не потеряли к ней интереса? — спросил дипломат. — Радуйтесь, д'Эпине! Во всяком случае, уже тогда она любила своего капитана. Вы никогда не были бы с ней счастливы.

— Это правда, — согласился д'Эпине. — А Вильфор, как я слышал, сошел с ума. Его уже нет в живых?

— Не могу вам сказать, — ответил журналист. — Он исчез так же, как и его сын, князь Кавальканти. Ни о том, ни о другом ничего больше не слышно.

— Как? — вскричал д'Эпине. — Этот подлый преступник ускользнул от наказания? Он же беглый каторжник, убийца — и правосудие его не покарало?

— Ну, я тоже не знаю всех обстоятельств этого дела, — вмешался в разговор Дебрэ. — Но, насколько мне известно, Доказать его причастность к убийству не удалось. Граф Монте-Кристо, единственный свидетель против него, к тому времени уже исчез.

— Исчез после того, как он — все полагали — указал убийцу, — дополнил сказанное Шато-Рено.

— Весьма запутанная история, — сказал д'Эпине. — Кто же была мать этого человека?

Никто не ответил. Бошан, показав глазами на отвернувшегося в это время Дебрэ, приложил палец к губам — вероятно, чтобы дать знак д'Эпине. Тот понял намек.

— Выходит, имени де Вильфора оказалось достаточно, чтобы дать преступнику ускользнуть? — спросил он затем.

— Похоже на то, хотя с полной уверенностью сказать трудно, — ответил Бошан. — Несомненно лишь одно: лжекнязь Кавальканти, в прошлом каторжник Бенедетто, избежал наказания и, похоже, даже улизнул. Возможно, из-за отсутствия улик.

— И все-таки, — продолжал д'Эпине со вздохом, — прежде всего меня интересует судьба Морсера. Кажется, все семейство вымерло, исчезло с лица земли. Загадочная судьба!

Вся компания погрузилась в задумчивость, за исключением одного человека, который по-прежнему хранил ледяную холодность. Это был де Лупер, следивший за выражением лиц своих собеседников.

Между тем игра за другим столом возобновилась. Молодые люди перешли туда и приняли участие в игре. Лишь барон и журналист остались на прежнем месте.

— Кто такой этот барон де Лупер? — спросил д'Эпине. — Прежде я никогда о нем не слышал.

— Я тоже мало что знаю о нем, — ответил Бошан. — Он начал появляться в свете примерно год назад. Я слышал, он из провинции и почти полностью спустил в Париже свое состояние. А с тем немногим, что у него осталось, он принялся испытывать судьбу, играя на бирже.

— Ах вот оно что! Обратите внимание, он носит парик, хотя выглядит еще довольно молодо!

— Действительно, я только сейчас заметил, — вполголоса сказал Бошан. — Эти прекрасные черные волосы — фальшивые! Они слишком контрастируют с красноватым цветом лица. А взгляните на того мексиканца! Вот у кого волосы настоящие! А что за локоны! И какой цвет лица! Что значит южная кровь!

— В самом деле, прекрасный молодой человек! Кто он? По-французски говорит бегло, но с иностранным акцентом.

— Я ведь сказал вам, он мексиканец, из Калифорнии. Его зовут дон Лотарио де Толедо. Он путешествует, стремясь то ли истратить свои капиталы, то ли получить образование. В сущности, это одно и то же. Он прибыл в Париж примерно три месяца назад и сразу же был принят в лучших семействах. Весьма приветливый, простодушный юноша. С первых же слов ясно, что в столице он впервые. Но здесь таких любят. У женщин он пользуется бешеным успехом. Должно быть, у него водятся деньги — этот Лупер так и вертится около него.

— Тем хуже для молодого человека! Но что поделаешь, каждому приходится учиться! — заметил д'Эпине. — Впрочем, пойдемте отсюда, Бошан, здесь скучно.

— Я уже обещал Шато-Рено отправиться вместе с ним — нужно держать свое слово, — возразил журналист.

Друзья обменялись рукопожатием, после чего д'Эпине удалился, а Бошан подошел к игорному столу.

Игра между тем оживилась: были сделаны высокие ставки. Счастье улыбалось дону Лотарио — золото так и текло к нему. Лупер был в проигрыше и посматривал на молодого испанца с тайной завистью. Он занял у него денег, которые Лотарио ссудил ему с величайшей готовностью. Барон проиграл и эти деньги. Неожиданно Фортуна изменила и дону Лотарио, и через каких-нибудь четверть часа оба остались с пустыми карманами. На этот раз везло Шато-Рено и Дебрэ.

Наконец собравшиеся вознамерились покинуть Пале-Рояль. Лупер был явно не в духе, а Лотарио, похоже, не слишком печалился из-за своего проигрыша, который, впрочем, оказался невелик.

— Черт возьми, господа, вам известно, что я остался без гроша? — воскликнул Лупер с наигранным смешком.

— Вы шутите! Человек вроде вас, ежедневно ворочающий на бирже тысячами, — и без гроша? — фыркнул Шато-Рено.

— Нет, нет, какие шутки! — продолжал барон. — Вы не одолжите мне десять тысяч франков до завтрашнего вечера, граф?

На тонком, истинно аристократическом лице графа мелькнула презрительная усмешка. Он пожал плечами.

Простите меня, барон, — ответил он любезно, но с нескрываемой иронией, — но я не имею привычки давать из выигрыша в долг. Еще мой отец, мой дед, мои предки никогда этого не делали. Такова семейная традиция. Иначе на следующий же вечер будешь в проигрыше.

— Весьма похвальная традиция! — засмеялся Бошан. — Пожалуй, я заимствую ее и завещаю своим детям и внукам.

— Тогда вы, господин секретарь, помогите мне выбраться из этого затруднительного положения! — обратился Лупер к Дебрэ.

— Пардон, — ответил тот столь же учтиво, что и Шато-Рено, — в другой раз я непременно окажу вам эту услугу. К сожалению, завтра я должен оплатить разницу на бирже. Надеюсь, это не станет причиной недоразумений между нами. Для этого сумма, которую вы просите, слишком мала.

В его отказе также сквозила откровенная насмешка. Лупер, очевидно, почувствовал это и закусил губу. Потом перевел взгляд на Лотарио, но, вероятно, решил, что на него можно положиться, и промолчал.

Компания расходилась. Дебрэ, Шато-Рено и Бошан ушли втроем.

— Должно быть, этот Лупер здесь в последний раз, — заметил граф. — Я о нем очень невысокого мнения.

— И я к вам присоединяюсь, — констатировал Дебрэ. — А что вы скажете о доне Лотарио?

— По-моему, он честный, достойный юноша, — отметил Бошан. — Нам следует предостеречь его от Лупера. Почему этот барон так увивается вокруг него. Он иностранец, в Париже новичок. Лупер его разорит!

— Разве у дона Лотарио не было рекомендации к аббату Лагиде? — спросил Шато-Рено.

— Больше того, это основная его рекомендация, — ответил Бошан. — Поэтому именно за него можно ручаться. Мне еще не приходилось слышать, чтобы аббат Лагиде протежировал подозрительному человеку.

— Это правда, — согласился Дебрэ. — И как я слышал, молодой человек наведывается к аббату довольно часто. Нужно сказать Лагиде, чтобы он предостерег юношу от Лупера и ему подобных.

Тем временем оба, дон Лотарио и Лупер, не ведая о том, что о них говорят, молча шли рядом, направляясь на левый берег Сены, где поселился молодой испанец. Было уже за полночь. На улицах ни души. Дон Лотарио насвистывал какую— то мелодию и курил сигару. Лупер мрачно шел рядом, сжав кулаки.

— Лотарио, — прервал он молчание, — вы должны ссудить мне до завтрашнего вечера десять тысяч франков.

— Думаю, что не смогу этого сделать, — простодушно ответил испанец.

— Черт побери, и вы увиливаете! — вспылил барон. — Вы должны дать мне денег.

— Но, любезный друг, сперва надо обдумать, могу ли я себе это позволить! — несколько раздраженно ответил дон Лотарио. — Сегодня я проиграл сумму, которой мне должно было хватить до конца месяца. Дома у меня примерно четыре тысячи франков. На эти деньги мне жить в Париже. Я не могу еще раз идти к своему банкиру. Я и так уже потратил здесь гораздо больше, чем следовало. Из-за вас мне пришлось бы отказаться от своих планов и снова требовать денег. Честно говоря, это мне будет нелегко.

— Ну что же! Больше я у вас просить не стану! Между нами все кончено! Прощайте, дон Лотарио!

Однако высокомерный тон, каким барон это произнес, на сей раз не дал результата, равно как и те несколько шагов, которые он сделал, удаляясь от своего собеседника. В доне Лотарио заговорила гордость.

— Господин барон, — крикнул он вслед Луперу, — если из-за этого вы намерены прекратить наше знакомство — извольте! Я рад, что узнал вас с такой стороны. Всего наилучшего!

Казалось, Лупер намеревался что-то возразить, но, поскольку испанец продолжил свой путь, ему осталось только направиться в противоположную сторону. Однако через несколько шагов он остановился.

— Проклятье! — пробормотал он. — Мой кошелек пуст. Я мог бы выкачать деньги из этого заносчивого испанца. Впрочем, все еще впереди. Попробую сделать то, что уже давно задумал. Ведь когда-нибудь нужно начинать. А теперь мне как раз нужны деньги, много денег. Дать их мне может только она. Смелее!

Решительным шагом он направился правым берегом Сены и вскоре добрался до Итальянского бульвара. Оказавшись у прекрасного особняка, он поднял глаза на окна второго этажа. Они были ярко освещены — вероятно, там еще продолжался прием.

Лупер принялся не спеша прогуливаться по бульвару,временами посматривая на окна. Он увидел, как подкатили несколько экипажей и затем поехали вниз по бульвару. Наконец свет в окнах (похоже, это были окна самого просторного из салонов) погас.

Дождавшись этой минуты, барон вошел в переднюю. Последняя коляска отъехала от парадного входа, и Лупер растворился в темноте, окутавшей внутренние покои особняка.

XIII. ТЕРЕЗА

Тем временем молодой испанец невозмутимо продолжал свой путь. Многое в Лупере было ему не по душе. То, как обошлись с бароном сегодня вечером Дебрэ и Шато-Ре-но, не могло не привлечь внимание дона Лотарио и озадачило его. Он почувствовал, что Луперу не доверяют, и это обстоятельство заставило и его насторожиться.

Несмотря на то что уже наступила осень, ночь была теплой. Дон Лотарио поднялся на Новый мост. Когда он приблизился к памятнику Генриху IV, установленному прямо посередине моста, у него выскользнула трость, и он наклонился за ней. Тут же заметил у перил женский силуэт.

Одинокая фигурка, застывшая у парапета, заинтересовала его. Он неслышно подошел к перилам и перегнулся через них в нескольких шагах от незнакомки. При этом с любопытством посматривал время от времени на свою соседку, которая, казалось, совершенно не замечала его присутствия.

Ее лицо было почти полностью скрыто от его глаз шляпой, по моде тех лет очень широкополой. Лотарио окинул взглядом ее наряд. Он был прост, однако, насколько мог судить дон Лотарио, свидетельствовал о прекрасном вкусе, и если зрение не обманывало нашего героя, легкий шелковый плащ скрывал очаровательную фигурку. Незнакомка так сильно наклонилась, что не могла не видеть воду. Дона Лотарио она не заметила, но невольно сделала едва уловимое движение в его сторону, и молодому человеку представилась возможность разглядеть ее.

В неверном свете дальних фонарей он различил тонкое бледное лицо, прекрасные, гладко зачесанные волосы, небольшой, но приятный лоб, маленький, красивой формы нос и тонко очерченный рот с плотно сжатыми губами. В целом это создавало впечатление скорее привлекательности, нежели броской красоты. Но именно такие лица нравились дону Лотарио.

Некоторое время молодой испанец надеялся, что незнакомка взглянет на него. Увы, надежды оказались тщетными. Его соседка словно застыла. Взор ее был прикован к волнам, а рот по-прежнему плотно сжат. По всей вероятности, она не догадывалась, что за ней кто-то наблюдает.

Дону Лотарио пришлось дать знать о своем присутствии и подождать развития событий. Он опять уронил свою трость, на этот раз намеренно, и тут же поднял ее, не сводя глаз с незнакомки.

Она рассеянно оглянулась, нисколько не испугавшись. Выходит, она знала, что он рядом.

— Простите, сударыня, — сказал дон Лотарио, — я помешал вам.

Ответа не последовало. Женщина вновь приняла прежнюю позу, будто не слышала, что к ней обратились, или не заметила, что обратились именно к ней.

— Возможно, мы оба поклонники искусства, — продолжал испанец. — Вероятно, вы, как и я, изучаете световые блики на воде. Здесь прекрасная возможность заниматься этим, и к тому же никто не мешает.

— Вы изучаете световые блики? — насмешливо спросила неизвестная особа.

— Совершенно верно, — поспешно подтвердил дон Лотарио, чрезвычайно обрадованный тем, что ему удалось разговорить незнакомку. — Смотрите, как замечательно отражается в воде эта цепочка фонарей!

— В самом деле, очаровательное зрелище, — согласилась молодая женщина. — Вы намерены рисовать Париж именно отсюда? Картина должна получиться весьма непривычной.

Дон Лотарио рассмеялся, тем более что в словах незнакомки слышалась откровенная ирония. Впрочем, он достиг своей цели — разговор завязался.

— Жаль, что вы не поклонница искусства, — сказал он. — А я был уверен в обратном. Это первое, что пришло мне в голову, когда я увидел молодую женщину в такое время и в таком месте.

— Нет, я не художница. Я не изучаю отражение в воде света газовых фонарей. Я просто люблю наблюдать за отражением, которое отбрасывает на этих темных волнах моя собственная душа.