Властелин мира

Роско-вичу и раньше приходилось слышать эти звуки, и они неизменно разжигали его любопытство. Но они всегда были столь невнятны, что разобрать ничего не удавалось. Временами эти звуки чередовались с другими, более высокими, — ему казалось, он узнает голос лорда. Но что тот говорил — понять было невозможно. Несмотря на все ухищрения, прокаженный никак не мог разузнать, кто же находится в соседнем помещении. Расспрашивать ему не хотелось, потому что команда сторонилась его.

Скука уже не раз побуждала Росковича удовлетворить свое любопытство. Но именно сегодня у него впервые возникло подозрение, которое окончательно лишило его покоя. Он внимательнейшим образом обследовал переборку, отделявшую лазарет от смежного помещения. Оказалось, она изготовлена из двух слоев досок, пригнанных одна к другой с особой тщательностью. Этим и объяснялся эффект поглощения звука, мешавший Росковичу разобрать хоть одно слово из того, что говорилось за этой переборкой, сделанной без малейшего изъяна.

И все же острый глаз прокаженного обнаружил в ней что-то похожее на дверь, однако замаскирована она была столь умело, что лишь долгое разглядывание убедило Росковича в справедливости его предположения. На двери не было ни наружного замка, ни ручки, только крошечное отверстие, предназначенное, по всей вероятности, для искусно изготовленного ключа. Открыть потайной замок — а он, несомненно, находился в двери, — не имея подходящих инструментов, очень сложная задача. Но прокаженный не сомневался в успехе. Он запер лазарет изнутри, занавесил иллюминатор, отодвинул койку, преграждавшую путь к таинственной двери, и принялся за дело.

Всякий, кто увидел бы его за этим занятием, с полным основанием мог утверждать, что оно ему не в новинку. Пытаясь добиться своего, Роскович перепробовал самые разные хирургические инструменты, хранившиеся в лазарете. Убедившись, что все усилия напрасны, он прибегнул к последнему средству: ловко орудуя острым узким ножом, вырезал из двери небольшой квадратик древесины именно в том месте, где, по его мнению, скрывался потайной замок. Проделав эту операцию, он и в самом деле обнаружил миниатюрный замок, отпереть который с помощью изогнутого гвоздя не составляло никакого труда.

Открывать дверь он, впрочем, не спешил. Появись он в соседнем помещении, это, чего доброго, возбудило бы подозрения, поэтому он решил поступить иначе — принялся барабанить в дощатую переборку.

Ответа не последовало. Либо в помещении никого не бьио, либо там находился некто, кого подобный стук не беспокоил, кто безучастен ко всему происходящему. Выждав еще немного, Роскович приоткрыл дверь и заглянул в образовавшуюся щель.

Он увидел довольно темное помещение. Свет проникал через единственный иллюминатор, забранный прочной решеткой да сверх того занавешенный плотной зеленой гардиной. Прокаженный открыл дверь пошире и, просунув голову, огляделся по сторонам. Ничего подозрительного он не заметил. И, окончательно осмелев, распахнул дверь и проник в таинственное помещение.

Оно выглядело гораздо скромнее его собственного обиталища. Все предметы обстановки оказались накрепко прикрепленными к стенам и полу. Кроме того, на стенах были ковры, на полу тоже. Вероятно, чтобы скрыть от постороннего уха все, о чем здесь говорилось.

Роскович бесшумно двинулся дальше и вдруг почувствовал, что за ним наблюдают. Обернувшись, прокаженный заметил на полу живое существо, человека. Он сидел скорчившись, обхватив руками колени и не сводил с вошедшего такого пристального, жуткого взгляда, что тот невольно отшатнулся. Да и было от чего прийти в замешательство!

Хотя его собственная физиономия и была так обезображена, что никто не мог глядеть на нее без отвращения, лицо, которое он теперь увидел, производило не менее отталкивающее, не менее пугающее впечатление. И причиной были не следы тяжкого недуга, а землистая бледность, жуткий блеск провалившихся, пугающе неподвижных глаз и длинные седые волосы неизвестного, которые беспорядочными прядями спускались с головы, соединяясь с давно не знавшей бритвы щетиной, покрывавшей его щеки и подбородок. Столь же непередаваемым было и выражение его лица, лишенное даже намека на человеческие мысли и чувства, — лица, сохранившего человеческие черты, но утратившего последние остатки разума!

Однако Роскович быстро оправился от испуга. Подгоняемый любопытством, он приблизился к неизвестному.

— Ба, да это и вправду старина де Вильфор! — сказал он вполголоса. — Ну и вид, черт побери! И за это пусть тоже скажет спасибо ему.

Безумец, казалось, не обращал внимания на постороннего. Он не отрываясь смотрел в одну точку. Роскович даже осмелился усесться рядом с ним.

— О чем ты сейчас думаешь, старик?

Против ожидания до старого Вильфора дошел, по-видимому, смысл заданного вопроса.

— Это чудный, чудный ребенок, не правда ли? — ответил он каким-то замогильным — настолько глухо он звучал — голосом.

— Ребенок? О ком ты говоришь? — обратился Роскович к старику.

— О ком? Об Эдуарде! О моем сыне!

— У него был сын, которого звали Эдуардом, — пробормотал себе под нос прокаженный. — Да, да, припоминаю! Вторая жена старика отравила мальчишку и отравилась сама! Где же этот ребенок? — прибавил он громко. — Здесь, с тобой, его нет!

— Эдуард играет в саду, — ответил Вильфор тем таинственным шепотом, который так характерен для потерявших рассудок. — Я не хочу мешать ему. Сперва посмотрю свои документы. Мне предстоит ответственный процесс — процесс против убийцы Бенедетто. Такой процесс принесет мне славу.

— Эти мысли все не оставляют его в покое, — пробормотал Роскович. — Так ты говоришь, Эдуард в саду? Ты ошибаешься, старик! Эдуард мертв!

— Мертв? Эдуард мертв? — переспросил Вильфор и отрицательно показал головой. — Нет, Элоиза, моя жена, мертва, и Валентина, моя славная доченька, мертва, а Эдуард — жив!

— Тебе изменяет память! — возразил Роскович. — Вспомни-ка, старик, твоя жена отравила своего сына и отравилась сама.

— Отравила! — повторил Вильфор, и голос его задрожал. — Кто ты? Кто тут говорит об отравлении? Я, королевский прокурор, не могу спокойно об этом слышать. Я должен выдвинуть обвинение.

— Что ж, не возражаю! — весело заметил Роскович. — Ты забавляешь меня, старик! А скажи-ка, ты еще помнишь графа Монте-Кристо из Парижа? Ведь ты его знал тогда.

— Монте-Кристо! Хм, мне ли не знать этого имени? — пробормотал Вильфор. — Разве не он был у нас с визитом? Разве не он играл с Эдуардом? Эдуард любил играть с ним!

— Глупец! — вскричал, не сдержавшись, Роскович. — Монте-Кристо — убийца твоего сына!

Однако его слова не произвели на Вильфора ни малейшего впечатления. Казалось, его мысли никак не могут вырваться из заколдованного круга одной-единственной навязчивой идеи. Он невозмутимо покачал головой и опять уставился в одну точку.

— А ты не забыл последнее судебное заседание, где председательствовал? — спросил Роскович. — Помнишь, князь Кавальканти, Бенедетто, признался, что он — твой сын?

— Мой сын? У меня всего один сын — Эдуард! — упрямо твердил Вильфор. — А Бенедетто — это человек, против которого я буду вести процесс. Он отправится на гильотину.

— Старый дурак! Последние дни перед тем, как ему свихнуться, вылетели у него из головы! — злобно прошипел Роскович. — А я-то надеялся, несмотря на его безумие, найти в нем союзника! Рассчитывая, что он избавит меня от лишних забот и сам уберет этого Монте-Кристо! А он, похоже, даже не подозревает, у кого находится! — Тут он снова обратился к Вильфору: — Ты еще помнишь баронессу Данглар, старик?

— Баронессу Данглар? Тише, об этом нельзя говорить вслух! — прошептал несчастный. — Никто не должен знать, что она была моей любовницей в Отейле и я тайком закопал ее ребенка.

— Будь спокоен, об этом я никому не скажу! — воскликнул Роскович, которого снова начал забавлять этот впавший в детство старик. — Так вот, ты закопал ребенка, а он воскрес из мертвых. Ведь тот Бенедетто и был твоим сыном — твоим и баронессы Данглар!

— Нет, неправда… — снова зашептал Вильфор, мотая головой. — У меня всего один сын, Эдуард, и он играет в саду. И еще дочь, Валентина. Но она умерла!

— Глупец, это его идея фикс! — вскричал Роскович. — Нет, с ним каши не сваришь! Но почему же ты не сказал об этом на суде? Ведь все поверили, что Бенедетто твой сын!

Почему ты ушел? А когда явился домой — увидел, что твои жена и сын мертвы.

На этот раз старик ничего не ответил. Роскович не спускал с него глаз. Может быть, сознание безумца прояснится и он вспомнит? Но несчастный продолжал сидеть уставившись в одну точку.

— Эдуард играет в саду! — сказал он спокойно. — Сейчас просмотрю свои документы и пойду к нему.

— Идиот! — пробормотал Роскович. — Нет, с ним каши не сваришь.

И он направился к двери, ведущей в лазарет.

XII. ПУТЕШЕСТВИЕ

— Наконец-то мы снова на нашем тихом острове, дорогая! — промолвил граф, помогая Гайде сойти на берег. — Он стал для тебя второй родиной! Жаль, что Валентина и Макс не встречают нас! А я так надеялся на это! Я ведь знал, что когда-нибудь вернусь в Европу! И все же мы увидимся с ними! Думаю, ждать осталось недолго! А вот и Джакопо!

К ним в самом деле спешил человек средних лет, по виду типичный итальянец.

— Синьор! Это вы, синьор! — кричал он.

— Да, да, Джакопо, как видишь, я! — сказал граф с той доброжелательностью, какую неизменно проявлял ко всем, кого любил. — Ну, как ты тут справлялся со своими обязанностями? Правда, остров принадлежит не мне, а господину Моррелю. Но позволь все же задать тебе этот вопрос. Надеюсь, все в порядке?

— В полнейшем, синьор! — отвечал Джакопо. — К сожалению, госпожи и господина Моррель давно здесь не было. Живем мы одиноко, но жаловаться грех. Так что все в лучшем виде, синьор! Убедитесь сами!

— Ну что же! Тогда проводи даму на женскую половину, — распорядился граф. — А я пока послежу за разгрузкой. В чем дело, Гайде? Чего ты ждешь?

— Позволь мне подождать Эдмона! — попросила молодая женщина, не отрывая глаз от яхты.

— Да вот же он, Мирто несет его, мальчуган в надежных руках! — улыбнулся граф. — А теперь все ступайте в дом. Если я задержусь, пусть Джакопо вернется сюда.

Женщины ушли, а к графу почтительно приблизился управляющий.

— Подойди поближе! — сказал граф. — Здесь, на острове, ты снова Бертуччо, а не Хэки. Слушай, что я скажу, и исполни мои слова в точности! Старого господина — ты знаешь, о ком я говорю, — надо устроить в тихой, удобной комнате в левом крыле. Уход за ним й охрана должны быть такими же, как на горе Желаний и на яхте. Ни ты, ни слуги никогда не должны оставлять дом. Если на острове появится чужой или в море будет замечено неизвестное судно, направляющееся сюда, не позволяй моей жене прогуливаться в одиночестве. Когда яхта вернется из плавания, в которое я отправлюсь завтра, — а вернется она в тот же день, — команда должна оставаться на борту. Я еду в Париж. Сопровождать меня будет Али.

— А как быть с прокаженным? — спросил Бертуччо. — Он останется на острове?

— Да, — ответил граф. — Я дам тебе склянку с лекарством, будешь давать ему каждый день по десять капель. Подыщи ему жилье, чтобы он не общался с остальными. Если надумает покинуть остров — здоровый или больной, — выдай ему тысячу франков и помоги добраться до французского побережья.

— Но, господин граф, мы его не знаем, он нам чужой! — нерешительно попробовал возразить Бертуччо.

— Верно, — ответил Монте-Кристо. — Но этот человек попросил меня о помощи при таких обстоятельствах, что отказать ему я не мог и дал себе клятву заботиться о нем!

Управляющий удалился, а граф молча продолжал наблюдать за выгрузкой нескольких громоздких ящиков и разной мелкой утвари. Прошло около четверти часа. Оглянувшись, граф заметил возвратившегося Джакопо, который почтительно ожидал, когда на него обратят внимание.

— Пока меня не было на острове, все было спокойно? — спросил граф.

— Все, синьор, — ответил Джакопо. — Прошлой весной приезжал господин Моррель с женой. С тех пор от них шли только письма. Я думал, они скоро вернутся.

— Они непременно вернутся, — подтвердил граф. — А что контрабандисты, пираты? Много их высаживается на остров? Мой дом они не обнаружили?

— Нет, теперь они совсем нас не беспокоят. Разве что иногда пристанет какая-нибудь небольшая барка с контрабандой. Но такое случается редко. Впрочем, в последнее время мне кое-что не нравится.

— Выкладывай, в чем дело, — потребовал граф.

— Вот уже месяца два, а то и больше мне попадается на глаза одно судно. Похоже, оно кружит вокруг острова. Как бы там ни было, его видно почти каждый день то с одного, то с другого места.

— Под каким же оно флагом? — спросил граф, которого рассказ Джакопо, казалось, ничуть не обеспокоил.

— Думаю, это французский корабль, — ответил Джакопо. — А какой — военный, торговый, частный или правительственный, — не знаю.

— Ну, это ни о чем не говорит, — ответил граф. — Если увидишь его еще раз — скажешь мне. Вероятно, это военный корабль, который охотится за контрабандистами.

На следующее утро яхта опять стояла под парами, готовая к новому, непродолжительному плаванию. Ей предстояло доставить графа в небольшую гавань на побережье Франции.

Граф нежно простился с Гайде, с сыном. Впервые он почувствовал, что значит покидать жену и ребенка: он с большей охотой пересек бы пустыню Калифорнии, чем отправился в цивилизованный Париж. Он прекрасно знал, что такое цивилизация: она таит в себе больше опасностей, нежели безжизненная пустыня. Граф успел уже объехать весь мир и, покидая очередную страну, никогда не терзался сожалением. Но тогда Гайде не была его женой, тогда у них не было сына! Призвав на помощь свое необыкновенное самообладание, он все же принудил себя держаться совершенно спокойно и с улыбкой покинул семью, сопровождаемый одним Али.

Навстречу им спешил запыхавшийся Джакопо.

— Синьор, корабль, о котором я вам вчера говорил, опять объявился! Все утро, а может быть, и всю ночь он маневрирует в открытом море!

— Хорошо, Джакопо, я понаблюдаю за ним с яхты, — пообещал граф. — Прощай!

Поднявшись на борт, граф припал к подзорной трубе. С первого взгляда он опознал французский правительственный корабль. Это был небольшой восьмипушечный корвет, насчитывающий от тридцати до сорока человек команды.

— Полный вперед! — приказал граф и прошел в каюту еще раз просмотреть свои бумаги, ибо предвидел, что они ему вот-вот понадобятся. Паспорт его был в порядке. Он был выдан на имя лорда Хоупа, землевладельца из Калифорнии.

Яхта взяла курс к берегам Франции, не обращая ни малейшего внимания на французский корабль. Однако тот на всех парусах направился к яхте.

— Лечь в дрейф! — прозвучал с корвета приказ, усиленный рупором.

Граф отдал команду остановить машину, и тотчас с французского корвета спустили шлюпку, которая пошла к яхте. В шлюпке находились десять солдат. У руля сидел офицер, рядом с ним — человек в гражданском платье.

Граф встретил обоих у трапа. Как всегда в подобных обстоятельствах, он выглядел подчеркнуто спокойным и предельно собранным. Еще накануне он несколько изменил свою внешность, чтобы случайно не быть узнанным в Париже. Он вообще не собирался появляться в парижском высшем свете, а хотел повидаться лишь с аббатом и герцогом.

— Простите, сударь! — сказал офицер. — Мы получили приказ осматривать каждое незнакомое судно, которое держит курс к французским берегам. Поэтому вы должны извинить нас…

— Напротив, я нахожу эту меру вполне оправданной, — ответил граф, придавая своему французскому легкий английский акцент. — Вот мои бумаги. Что касается яхты, можете ее осмотреть. Никакой контрабанды у нас на борту нет.

Господин в штатском углубился в изучение паспорта, а офицер, прихватив нескольких солдат, начал осмотр судна. В человеке, вертевшем в руках его паспорт, граф сразу же узнал полицейского чиновника, и это насторожило его.

— Простите, милорд, — сказал чиновник. — Вы идете с острова Монте-Кристо?

— Совершенно верно. Этот пустынный островок привлек мое внимание, и вчера я бросил там якорь.

— Вы высадили на остров несколько человек, — заметил полицейский. — Позвольте узнать, кто они такие?

— Это что же, допрос? — спокойно спросил Монте-Кристо. — Я полагал, вполне достаточно паспорта, который у меня в полном порядке. Что же касается всего остального, то это не представляет особого интереса…

— Для нас, хотели вы сказать, — прервал его чиновник. — Вы ошибаетесь. Наш интерес к вашей персоне столь велик, что мы уже очень давно патрулируем в здешних водах, поджидая вас.

— Меня? — с искренним удивлением спросил Монте-Кристо. — Разве я вам знаком?

— Не как лорд Хоуп, а скорее как граф Монте-Кристо.

— Так вы полагаете, что у меня два имени? — спросил граф, которому потребовалось все его присутствие духа, ибо он почуял опасность, еще не видя ее, и понял, что нужно быть настороже.

— Не только эти два, что я назвал, — возразил чиновник. — Вас знают также как Эдмона Дантеса, аббата Бузони, Синдбада-Морехода, лорда Уилмора. Однако прежде вы всегда предпочитали имя графа Монте-Кристо, под которым и появлялись в Париже.

— Признаюсь, вы неплохо осведомлены. Но что все это значит? — спросил граф.

— Это значит, что вам придется поступить в наше полное распоряжение, — ответил чиновник. — Поэтому прикажите вашей яхте возвращаться на остров, а сами перебирайтесь на наше судно.

— К чему такая спешка? — воскликнул граф. — Прежде позвольте узнать, с кем имею честь?

— Как вам будет угодно. Вот мой ответ. — Полицейский протянул графу бумагу.

Тот развернул ее и прочитал следующее:

«Предъявитель сего, советник полиции господин Дюкаль, уполномочен немедленно задержать, не останавливаясь, если потребуется, перед применением силы, и незамедлительно доставить в Париж лицо, известное под именем графа Монте-Кристо. Всем властям надлежит оказывать господину Дюкалю содействие в выполнении данного поручения.

Министр полиции».

— Хорошо, — сказал граф, — если даже допустить, что я — тот самый граф Монте-Кристо, а вы имеете предписание своего правительства задержать меня, его выполнению препятствует одно немаловажное обстоятельство. Дело в том, что я не француз. Я гражданин Тосканы и подданный Великобритании.

— Это не может помешать мне исполнить свой долг, — ответил чиновник. — Тайные инструкции, которые я получил, дают мне право доставить вас в Париж в любом случае.

— Прекрасно! — вскричал граф. — Я как раз направляюсь туда, а путешествовать в таком обществе мне даже веселее. Слуга, которого я беру с собой, нем. Итак, господин советник полиции, я в вашем распоряжении. Попрошу вас лишь об одном одолжении. Не я продолжу путешествие с вами, а вы — со мной.

— Не знаю, право, как это понимать! — ответил Дюкаль.

— Как я уже говорил, я очень спешу, мне не терпится добраться до Парижа. Да и вы задержали меня. А мне важно попасть туда как можно быстрее. Но сделать это раньше меня вам не удастся, ибо от Фрежюса до Парижа для меня уже готовы почтовые лошади. Так что прошу вас путешествовать со мной.

— Ваше предложение не так уж плохо! — согласился полицейский чиновник. Монте-Кристо ему явно импонировал, и он сделался весьма учтив и обходителен. — Только вот еще что! Строго говоря, у меня было предписание высадиться непосредственно на остров Монте-Кристо и прямо там заглянуть в ваши бумаги.

— Господин советник, — невозмутимо заметил граф, — хорошо, что случай помешал вам исполнить свое намерение. Здесь, в открытом море, я подчиняюсь насилию. Кроме того, мне безразлично, с кем ехать в Париж, потому что там это недоразумение выяснится. Но если бы вы осмелились так или иначе оскорбить меня на моем острове Монте-Кристо, на силу я бы ответил силой и, вероятно, имел бы успех.

— Давайте оставим эту тему! — сказал полицейский советник, внимательно выслушав графа. — Да и интересует меня главным образом только ваша персона, и, если вы дадите мне честное слово, что не попытаетесь бежать по пути в Париж, я попрошу составить нам компанию только двух полицейских, которые находятся со мной на корабле.

— Хорошо, даю вам слово, — ответил граф. — А чтобы понапрасну не волновать моих близких и друзей, которые остались на острове, позвольте мне продолжить плавание до Фрежюса на собственной яхте и лишь оттуда отправить ее обратно. До тех пор благоволите оставаться со мной. И солдаты пусть остаются на борту.

— Ничего не имею против, — согласился чиновник. — Нашли что-нибудь интересное, господин лейтенант? — обратился он к вернувшемуся офицеру.

— Нет, — ответил тот. — Все в порядке.

— Я остаюсь здесь, — сказал советник. — Ваши солдаты тоже могут остаться на яхте. Мы вместе пойдем до фрежюса, а затем я поеду с этим господином в Париж.

Граф велел держать курс на Фрежюс, но не обгонять французский корвет. Его приказ был в точности исполнен. Впрочем, благодаря попутному ветру корвет все время держался рядом с яхтой, хотя ее машина работала на полную мощность. Вечером они подошли к французскому побережью.

Лорд распорядился, чтобы яхта немедленно возвращалась на остров, и, воспользовавшись шлюпкой с корвета, куда Али перенес его чемодан, вместе с полицейским советником направился к берегу, где их уже ожидала вторая шлюпка с французского судна. В ней находились те двое полицейских, о которых говорил советник.

— Итак, все готово к отъезду? — спросил граф. — В таком случае сейчас отправимся. Видите, как я тороплюсь. Пойдемте со мной в почтовую контору. Готовы лошади для господина Лаффита? — поинтересовался он у почтового служащего.

— Разумеется, сударь, они были заказаны на восемь вечера, уже запряжены и ждут во дворе, — ответил тот. — Если вы и есть господин Лаффит, они к вашим услугам!

Появился элегантный, удобный экипаж с четырьмя сиденьями внутри и тремя — для кучера и двух слуг — снаружи. Одно из мест рядом с кучером тут же занял Али.

— Как вам удалось заказать этот великолепный экипаж? — с удивлением спросил чиновник. — Неужели это собственность почты? Право, не предполагал, что наше почтовое ведомство обеспечивает проезжающих столь красивыми каретами!

— Вы ошибаетесь, сударь! — ответил Монте-Кристо. — Экипаж — мой собственный. Я заказал его мастерам в Марселе, а оттуда его доставили сюда.

На лице советника полиции, человека осторожного и невозмутимого, мелькнуло изумление. Спустя минуту он вместе с графом очутился на заднем сиденье. Полицейские устроились напротив.

Между тем настала ночь, а кучер все гнал лошадей, ибо граф показал ему пару золотых, велев мчаться во весь опор. Через два часа спутники были уже на ближайшей почтовой станции. Там повторилась та же история. Граф спросил лошадей для господина Лаффита. Запряженные лошади уже ждали во дворе. И так было на всех почтовых станциях по пути следования графа.

Утром выяснилось, что путешественники проехали за ночь почти пятьдесят лье.

— Черт побери! Вот это я понимаю! — вскричал советник. — Так можно ездить!

— Не правда ли?! — заметил граф. Он как раз выходил из экипажа, намереваясь узнать, нельзя ли на этой станции — это был довольно большой город — остановиться и позавтракать. — Не думаю, чтобы вас столь же хорошо обслуживали, путешествуй вы за казенный счет. Итак, мы завтракаем здесь?

— Как вам будет угодно! — ответил советник, и граф снял в гостинице отдельную комнату.

Когда они остались вдвоем за богато сервированным столом, которому граф, верный себе, уделил мало внимания, он сказал:

— Господин советник, я уже говорил, что в Париж меня призывают неотложные дела, семейные обстоятельства, которые необходимо уладить как можно скорее. Я не имею представления, какие причины побуждают правительство Франции познакомиться с моей скромной персоной. Но вам известен заведенный порядок. Вы прекрасно знаете, что бесплодные допросы могут отнять у меня все двадцать четыре часа — те самые двадцать четыре часа, какие нужны мне как воздух. Более всего мне хотелось бы заранее отыскать пути и средства возможно быстрее покончить с этим делом. Не поймите меня превратно. У меня и в мыслях нет подкупать вас. В Париже у меня такие связи, что недоразумение скоро выяснится. Но мне необходимо знать, что же послужило поводом для моего ареста. Если я буду знать это, мне не составит труда тотчас обратиться к влиятельным лицам. Одним словом, если вы располагаете какими-либо сведениями на сей счет, прошу сообщить их мне.

Советник полиции улыбнулся. Однако Монте-Кристо был так искренен, а лицо его по-прежнему хранило такое простодушное выражение, что советник почти смутился.

— Вы не ошиблись, — согласился он. — Неизвестно, кстати, что считать разглашением государственной тайны. В моем предписании не сказано об этом ни слова, следовательно, я вправе поступить, как сочту нужным. Однако никто не снимает с меня ответственности за мои поступки. А в таких делах и не заметишь, как лишишься и службы, и куска хлеба!

— О, думаю, до этого не дойдет! — успокоил его граф, как-то странно улыбаясь. — Впрочем, я готов возместить вам все убытки. И вот тому доказательство!

Быстрым движением он положил перед советником пачку банкнотов.

— Вы шутите! — воскликнул тот, покосился на деньги и с напускным равнодушием, почти машинально принялся пересчитывать купюры. — Пятьдесят купюр по тысяче франков каждая — о, сударь, вы шутите! За кого вы меня принимаете?! Не скрою, ответственность в самом деле велика, но я и без всего этого взял бы ее на себя, только бы оказать вам любезность! Надеюсь, вы не сомневаетесь в этом?

— Нисколько! — успокоил его Монте-Кристо. — Ну, так что же вам известно?

— К сожалению, не так много, но для вас этого, может быть, вполне достаточно, — начал советник, уже успевший спрятать деньги в бумажник. — Некоторое время назад меня вызвали в министерство и поинтересовались, не знаю ли я чего-либо о человеке, который некогда жил в Париже под именем графа Монте-Кристо. К своему стыду, должен признаться, сударь, что ваше имя было мне совершенно незнакомо. Однако я получил приказ навести справки и взялся за работу. Таким образом я постепенно выяснил, что вы жили на Елисейских Полях и поддерживали знакомство с семействами Вильфор, Данглар, Морсер и Эрбо. До многого я не докопался, но пришел к убеждению, что вы очень богаты и не занимаетесь ничем таким, что могло бы бросить на вас тень. Затем меня вызвали к господину Фран-Карре, королевскому прокурору. Я имел с ним продолжительный разговор. Он тогда еще не оправился от последствий травмы, которую получил, спасаясь из горящей тюрьмы. Не подлежит сомнению, заявил мне королевский прокурор, что вы, граф, замешаны в Булонском деле. По крайней мере вы оказывали заговорщикам денежную поддержку. Моррель, добавил господин Фран-Карре, действовал по вашему наущению. От прокурора мне стало известно, что кроме особняка на Елисейских Полях вам принадлежат замок в Трепоре и владения на острове Монте-Кристо. Прокурор просил меня взять остров под наблюдение, поскольку правительству очень важно выяснить, что вы за личность и каковы ваши намерения. Необходимо было следить и за замком в Трепоре. Далее я получил предписание перлюстрировать корреспонденцию герцога***. Из его переписки мне стало ясно, что вас надо искать не в Европе, а, вероятнее всего, в Америке. Однако я предположил, что вскоре вы вернетесь в Старый Свет — вернее всего, на остров Монте-Кристо. Поэтому я решил подкараулить вас на борту известного вам теперь корвета — и, как видите, не обманулся в своих ожиданиях!

— Хорошо! — сказал граф. — Но с чего вы взяли, что я вернусь в Европу?!

— Я подумал, что человек с вашими возможностями и вашими талантами долго в Америке не задержится и скоро непременно вернется. Кроме того, я не сомневался, что вы постараетесь помочь Моррелю, потому что его судьба вам не безразлична.

— Кстати, что вам известно о его судьбе?

— Говорят, ему удалось бежать, — ответил чиновник. — Однако подробностей я не знаю. Не забывайте, я два месяца болтался в открытом море!

— Это верно, — согласился граф. — Что ж, вы дали мне весьма ценные сведения. Ясно, что правительство считает меня тайным участником Булонского дела. Это недоразумение я скоро улажу. А теперь, если не возражаете, пора в дорогу! Чем раньше мы прибудем в Париж, тем лучше!

Путешествие продолжалось с еще большей скоростью. Когда они въехали в Южные ворота Парижа, советник полиции сказал кучеру, куда держать путь. Через четверть часа экипаж остановился перед зданием полицейской префектуры.

Советник вышел первым, граф — следом за ним.

— А где же ваш чернокожий слуга, сударь? — удивился советник, обнаружив, что рядом с кучером никого нет.

— Вы имеете в виду Али? — улыбнулся граф. — Как только карета остановилась, он по своему обыкновению тут же спрыгнул с козел. Не беспокойтесь о нем! Он знает, что делает. Позаботьтесь лучше о моем чемодане — оставляю его под вашу ответственность.

Несколько огорченный промахом, который он, несомненно, допустил, советник полиции вошел вместе с графом в здание префектуры. Там он шепнул несколько слов какому-то чиновнику и повел графа в глубь здания.

— Честь имею откланяться, сударь, — сказал он потом. — Свой долг я исполнил до конца. Возможно, мы больше не увидимся. Надеюсь, ваше дело скоро уладится наилучшим для вас образом. Чтобы приблизить эту минуту, я сделаю все, что в моих силах.

XIII. ПРЕФЕКТ, МИНИСТР И КОРОЛЬ

Не прошло и пяти минут, как дверь отворилась и вошел некий господин. Угадать род его занятий было нелегко, ибо он носил гражданское платье, а его манера держать себя мало что говорила. Его можно было принять за образованного и состоятельного парижанина, каких немало в столице. Правда, здесь, в префектуре, трудно было не заподозрить в нем высокопоставленного полицейского чиновника.

— К вашим услугам, сударь! — начал вошедший. — Извините, что заставил вас ждать!

С этими словами он слегка поклонился и, казалось, ожидал подобного же приветствия от графа.

Между тем в позе графа было столько спокойствия и уверенности, а взгляд его был таким проницательным, таким гордым и открытым, что чиновник вначале удивился, а потом почувствовал смущение. Чтобы скрыть замешательство, он вытащил носовой платок и принялся протирать стекла очков.