Властелин мира

— Я намерен вернуться во Францию, — объяснил Роскович, — но прежде, чем попасть в Париж, собираюсь совершить путешествие по Италии и Южной Франции. Между тем все мои векселя выписаны на английские банки. Окажите мне услугу: выдайте как можно больше векселей на французские банки. Еще лучше, если бы я мог получить у вас некоторое количество французских банкнотов. Вы в состоянии выполнить мою просьбу?

— Можете не сомневаться! — ответил мистер Натан и вызвал бухгалтера.

Все дело было улажено за каких-нибудь четверть часа. Взамен английских векселей граф Роскович получил французские, а всю наличность, оказавшуюся в тот момент в кассе, — в французских банкнотах. Вполне удовлетворенный, он простился,с банкиром.

— Кстати, мистер Натан, — обернувшись уже на пороге, снова сказал Роскович, — нет ли у вас здесь, в Новом Орлеане, на примете искусного врача?

— Разумеется, есть! — ответил Натан. — Но позвольте узнать, что с вами?

— Нервы немного не в порядке, — ответил граф, — а я знаю свою натуру. Мне предстоит морское путешествие — хотелось бы, знаете, избежать возможных приступов. Так что если вы порекомендуете мне хорошего врача…

— Пожалуйста: доктор Томсон, совсем близко отсюда. Нужно миновать по нашей улице всего четыре дома. Он великолепный врач!

Окончательно распрощавшись с мистером Натаном, граф отправился к доктору Томсону, но не застал его дома. Граф решил подождать, и спустя четверть часа врач появился.

— Я хотел бы поговорить с вами по весьма необычному делу, доктор. Оно, безусловно, должно остаться между нами, — начал граф. — Видите ли, я собираюсь отправиться в Рио-де-Жанейро, чтобы вступить в брак с молодой, очаровательной и очень состоятельной девушкой. По крайней мере именно такой мне ее описывали, поскольку сам я ни разу ее не видел. Нужно вам сказать, что эта женитьба сделает меня несчастным. Мы оба с детства назначены в супруги нашими родителями. Однако на родине, в Петербурге, я влюблен в молодую даму, с которой не намерен расставаться ни при каких условиях. Я лучше умру, чем дам согласие на этот брак. Так что мне остается единственная возможность избежать женитьбы на девице из Рио-де-Жанейро: если она сама отвергнет меня. Но на это у меня сейчас нет почти никаких надежд. Я прекрасно сознаю, что не отличаюсь красотой и, не считая видной фигуры, не обладаю ничем, что могло бы прельстить молодую девушку. Впрочем, меня нельзя назвать и уродом, а раз уж ее с пеленок приучили к мысли, что я ее будущий супруг, она, чего доброго, еще даст свое согласие. И все же она никак не может стать моей женой! Это совершенно невозможно! Поэтому я подумал о последнем, отчаянном средстве. Вы, доктор, должны сделать меня безобразным, омерзительным. Разве не существует снадобий, способных вызывать на коже сыпь?

— Отчего же, иногда такими снадобьями лечат детей, — заметил доктор Томсон.

— В таком случае повышенная доза вызовет тот же эффект и у взрослого?

— Верно, только это небезопасно.

— А в чем состоит опасность?

— Опасность в том, что весь организм претерпевает серьезные изменения, а их последствия непредсказуемы. Дело может дойти и до заболевания крови. Употребляя подобное средство, нужно быть чрезвычайно осторожным.

— Что ж, я буду осторожен, — заверил Роскович. — И еще одно, доктор! Я думаю, что от такой искусственно вызванной сыпи можно избавиться с помощью других снадобий!

— Вы не ошиблись, — согласился врач. — После того как лечение достигает своей цели и сыпь помогает изгнать из детского организма дурные соки, мы избавляем от нее больного.

— Хорошо! Так пропишите мне оба средства: то, что вызывает сыпь, и то, что избавляет от нее. И последнее, доктор! Мне хотелось бы, чтобы сыпь высыпала в основном на лице: ведь это естественно в моих обстоятельствах!

— Господин граф, — серьезно заявил врач, — не относитесь к этому так легкомысленно. Дело может принять опасный оборот. Я, во всяком случае, не хотел бы брать на себя ответственность за подобные эксперименты.

— Разумеется, об этом не может быть и речи! — вскричал Роскович. — Я все беру на себя! Ведь я просил вас молчать об этом деле и сам буду держать язык за зубами. Даю вам честное слово, что употреблю ваши снадобья исключительно для собственной персоны. Решайтесь, доктор! Как только получу рецепты, я немедленно вручаю вам тысячу долларов. Одно снадобье я велю заказать у одного аптекаря, другое — у другого. Вот деньги, доктор, — выписывайте рецепты!

— Как вам будет угодно, но я снимаю с себя ответственность и прошу вас быть осторожным, — сдался доктор Томсон, поглядывая на две пятисотдолларовые бумажки, которые граф положил на стол. — Вот, возьмите рецепты. Того из снадобий, что изготовят по первому рецепту, больше десяти капель принимать нельзя, иначе можно умереть. А если хотите, чтобы сыпь появилась в основном на лице, сильно разотрите его, пока не наступит прилив крови, или воспользуйтесь прежде шпанской мушкой.

— Так и сделаю, будьте уверены! — сказал Роскович, пряча рецепты. — Прощайте, доктор! Еще раз прошу вас хранить молчание. Я уеду сегодня же.

На этом граф откланялся и пошел в гостиницу. Шагал он теперь легко, пружинисто. Казалось, его обуревает радостное чувство и он вполне доволен собой.

В гостинице Роскович уплатил по счету и объяснил, что без промедления уезжает пароходом в Мехико. Затем он отослал на судно свой багаж, велел купить себе билет и покинул гостиницу, захватив с собой лишь небольшой, заранее приготовленный сверток.

С первым рецептом Роскович заглянул в ближайшую аптеку. Оказалось, что ждать лекарства придется около часа. Тогда он отправился в следующую и подал аптекарю второй рецепт. Узнав, что приготовление второго лекарства займет примерно столько же времени, граф, чтобы как-то скоротать его, принялся бродить по улицам, тщательно избегая порта и особенно людных мест, где ему могли повстречаться знакомые.

Забрав готовые снадобья, он остановил на улице какого-то мальчугана и вручил ему записку, наказав отнести ее на пароход перед самым отплытием. В записке он уведомлял капитана, что пока не может занять свое место на судне, однако просит присмотреть за своим багажом, который заберет в Мехико, прибыв туда ближайшим пароходом.

— Так! — прошептал граф. — Теперь ни одна живая душа не знает, что я в Новом Орлеане. Граф Роскович уехал в Мехико.

X. ЛОРД ХОУП В НОВОМ ОРЛЕАНЕ

Одновременно с графом Росковичем порт покинул другой господин, направившийся в город.

Идти ему пришлось долго. Он миновал центральную, наиболее оживленную часть Нового Орлеана и очутился на окраине с тесными улочками и неказистыми домишками. Перед одним из них он остановился, некоторое время внимательно разглядывал его и наконец решил войти.

В прихожей посетителя встретила владелица домика, хорошо сохранившаяся пожилая женщина.

— Скажите, не здесь ли живет молодая француженка, что приехала в Новый Орлеан с юношей по имени Вольфрам?

— Именно здесь, сэр, — сдержанно ответила хозяйка. — Что вам угодно?

— Передайте этой девушке, что с ней хочет поговорить человек, с которым она некогда беседовала в Калифорнии.

Хозяйка на мгновение исчезла и тут же появилась вновь.

— Можете войти, сэр, мисс Амелия занимает эту комнату.

Лорд Хоуп — это был именно он — оказался в небольшой светлой комнатке, бедно, почти убого обставленной. Посередине комнаты виднелась хрупкая женская фигурка.

— Мадемуазель, — начал лорд, — я осмелился разыскать вас.

— Благодарю, милорд, — ответила Амелия. — Мало кому придет охота навещать нас в подобном положении. Я ценю ваше великодушие. Садитесь, прошу вас!

— Мадемуазель, — продолжал лорд Хоуп, — мне сказали, ваша с Вольфрамом судьба сложилась не лучшим образом. Вам довелось бороться с лишениями, даже с нуждой.

— Если называть нуждой нехватку самого необходимого — пожалуй, да! — ответила Амелия с таким спокойствием, какое можно было объяснить только полнейшим безразличием и отчаянием.

— Надеюсь, единственное, в чем вы не испытываете недостатка, так это в любви Вольфрама? — спросил лорд.

— Это действительно так, милорд. Однако его любовь не приносит мне утешения, ибо я вижу, как бесконечно он страдает, и понимаю, что ему было бы, наверное, легче, если бы не приходилось заботиться еще и обо мне.

— Вы слишком мрачно смотрите на жизнь! — попытался утешить девушку лорд Хоуп. — Все — дело случая. Малейшая случайность способна резко изменить вашу жизнь. Возможно, мне удастся что-то сделать для вас. Разве само мое присутствие здесь не кажется вам добрым знаком?

— Нет, милорд, не кажется. Да и какие на то причины?

— Как же, ведь в моих силах помочь Вольфраму! — заметил лорд.

— Сомневаюсь, что он примет помощь!

— Однако я не теряю надежды. Посмотрим! Ваша судьба должна решиться со дня на день. Я вижу, что дальше так продолжаться не может. Я поговорю с Вольфрамом. Прощайте! Когда мы увидимся в следующий раз — а я думаю, что встреча не заставит себя ждать, — у вас не будет столь мрачных мыслей.

С этими словами лорд покинул Амелию. Пока он добирался до улицы Святого Чарлза, его лицо выглядело хмурым, почти угрюмым. Подойдя к зданию, принадлежащему фирме «Братья Натан», он не вошел в контору, а, толкнув массивную дверь, сразу поднялся в квартиру мистера Натана.

— Добро пожаловать, милорд! — вскричал хозяин, спеша ему навстречу. — Как вы кстати! С тех пор как из вашего письма я узнал, что вы прибыли в Новый Орлеан, я с нетерпением жду вашего прихода! Однако у вас такой озабоченный вид!

Лорд молча пожал ему руку и опустился в предложенное кресло.

— Да, мистер Натан, озабоченный! — сказал он. — Для этого есть причины. Я только что от Амелии!

— От Амелии? Я так и предполагал. И вы, конечно же, застали ее в отчаянии!

— В отчаянии? Нет! — ответил лорд. — В состоянии безмерной усталости от жизни, в состоянии такого полнейшего равнодушия, что мне самому стало почти страшно, что с ними будет!

— Я так и думал! — воскликнул Натан. — Да, милорд, вы зашли слишком далеко! Но с себя я всякую ответственность снимаю! Моей вины в том нет!

— Я знаю, мистер Натан, и благодарю вас за все, — сказал лорд. — Впрочем, все будет хорошо. Нужно только вновь вселить надежду в сердца молодых людей, и они начнут жить и чувствовать как прежде.

— Так торопитесь же дать им эту надежду! — вскричал мистер Натан. — У меня просто сердце разрывается, когда я вижу Вольфрама на стройке. Я постоянно опасаюсь какого-нибудь несчастья!

— Теперь опасность позади, — заметил лорд. — Сознаюсь, однако, что испытание слишком затянулось. Я хотел бы немедленно видеть Вольфрама. Попросите позвать его — пора решать с этим делом.

— Слава Богу! — обрадовался Натан. — Я сам позову его. А вы, милорд, ознакомьтесь пока с письмами, которые я получил для вас.

Он поспешил покинуть комнату, а лорд принялся просматривать переданные банкиром письма, адресованные фирме «Братья Натан». Одно было от аббата Лагиде, два — от герцога***. Оба автора занимались проверкой слухов о смерти Морреля и приняли все меры, чтобы выяснить его местонахождение. В письмах упоминалось имя Рабласи, и герцог был на верном пути, хотя и не знал всей правды.

Аббат же писал следующее:

«Наконец нам удалось обнаружить Морреля. Под фамилией Рабласи его держат в психиатрической лечебнице, и он — увы! — потерял рассудок. Это факт, граф, и я умоляю Вас приехать к нам и помочь поправить дела, которые приняли столь печальный оборот. Не теряйте времени!»

— Моррель сошел с ума! — до неузнаваемости изменившимся голосом произнес лорд. — Такого я никак не ожидал! Господи, дай мне силы!

Из этого состояния его вывел звук открывшейся двери. Он поднялся с кресла и мгновенно взял себя в руки, спокойно и сосредоточенно глядя на вошедших.

Это были мистер Натан и Вольфрам. Молодой человек явился прямо в рабочей одежде, покрытый грязью. Он сразу узнал лорда и небрежно, с безразличным видом кивнул ему в знак приветствия. Потом, похоже, в нем проснулись прежние воспоминания, и он нахмурился.

— Нам уже доводилось встречаться, мистер Вольфрам, не правда ли? — заметил лорд, не обращая никакого внимания на мрачное выражение лица юноши.

— У меня нет ни малейшего желания вспоминать об этом, — дерзко ответил Вольфрам.

— Резонно, — сказал лорд. — Между тем, спокойно все обдумав, вы согласитесь, что зашли тогда слишком далеко и я поступил правильно. Сейчас я от всей души предлагаю вам руку в знак примирения и хотел бы что-то сделать для вас. Вы заслуживаете совершенно иной участи, нежели теперешнее ваше занятие. Мне предстоит также выполнить некоторые обязательства, касающиеся вас. Ваша фамилия Бюхтинг, не так ли?

Вольфрам с удивлением взглянул на лорда, но не проронил ни слова.

— Ну, в том, что вы — Вольфрам Бюхтинг, я совершенно уверен, — продолжал лорд. — Я знал вашего отца — он скончался у меня на глазах — и обязан вручить вам то, что он вам завещал.

— Прежде я должен быть уверен, что вы действительно делаете это от имени моего отца, — возразил Вольфрам. — А если это и так, мне хотелось бы получить завещанное через кого-нибудь другого!

— Вы не в силах забыть обиду, — невозмутимо ответил лорд. — Но меня это не смущает. То, что я говорил с вашим отцом, не подлежит никакому сомнению. Иначе откуда бы я узнал вашу фамилию? Вы и Вольфрам Бюхтинг — одно и то же лицо: достаточно взглянуть на кольцо, подаренное вами мормону Бертуа, чтобы убедиться в этом.

— Допустим. И что же завещал мне отец?

— Я наткнулся на него в пустыне, когда он уже умирал, — заметил лорд. — Он поведал мне историю своей жизни и просил, если я найду возможность, передать все, что окажется при нем, его детям. Отыскать вашу сестру мне не удалось, да и с вами я, как вы помните, познакомился Совершенно случайно. У вашего отца я обнаружил десять тысяч долларов. Готов вручить вам эту сумму. Позаботьтесь, чтобы ваша сестра получила причитающуюся ей долю.

Лорд вытащил бумажник и положил банкноты на стол.

— Милорд, — сказал Вольфрам, по-прежнему мрачно глядя на него, — из последних писем отца было ясно: рассчитывать на приличное наследство нам не приходится. Вероятно, вы, милорд, по каким-то неведомым причинам решили помочь мне. Однако никакой дружбы между нами быть не может, и менее всего я хочу быть обязанным именно вам!

— Но вы мне уже обязаны, — заметил лорд. — Я и тот мистер Стенли, который направил вас сюда, в Новый Орлеан, — один и тот же человек.

— Как? — вздрогнув, воскликнул Вольфрам. — Вы — мистер Стенли? Это неправда!

— Отчего же! Я превосходно владею искусством перевоплощения, — возразил лорд. — Мистер Натан может подтвердить.

— Верно! — с готовностью сказал банкир. — Лорд Хоуп и был тем мистером Стенли.

— В таком случае, милорд, я проклинаю вас! — в гневе вскричал Вольфрам. — Я проклинаю вас, как проклял того мистера Стенли, ибо он виновник всех наших несчастий. Именно мистер Стенли спас нам жизнь в пустыне и помог выбраться из нее, но за это я не чувствую к нему никакой благодарности! Лучше бы мы погибли от голода, чем испытывать здесь муки, которые в тысячу раз страшнее голодной смерти! Именно мистер Стенли направил меня сюда! И за это я должен быть ему благодарен? А как меня тут приняли! Какие страдания выпали на мою долю! Так вот, милорд, если вы и есть тот мистер Стенли, я швырну вам последние несколько долларов, что у меня остались, и стану трудиться день и ночь, чтобы вернуть вам все ваши деньги! От вас мне не нужно ни цента! На ваших деньгах, на ваших советах — печать проклятия!

С этими словами он повернулся и направился к двери.

— Постойте, — крикнул лорд, — выслушайте меня! Вы торопитесь навстречу собственным несчастьям! Я собирался рассказать вам все!

Он схватил молодого человека за руку, намереваясь задержать его.

— С меня довольно и того, что я услышал! — вскричал Вольфрам. — Отпустите меня, иначе…

Он высвободился, рванул дверь и с силой захлопнул ее за собой.

Лорд стоял на прежнем месте и глядел вслед Вольфраму. Губы его были плотно сжаты, лицо непроницаемо.

— Будем продолжать, — сказал он банкиру. — Останавливаться на этом мы не имеем права. Он должен испытать все сполна. Этот человек наделен такой стойкостью и самостоятельностью, что способен горы своротить. Пойдем следом за ним. Надеюсь, мне удастся все растолковать ему. Он поймет меня. А если этого не произойдет, придется помогать ему и Амелии как-то иначе.

— Так не будем терять время! — воскликнул Натан. — У меня очень неспокойно на душе. От такого человека можно ждать чего угодно. До сих пор его поддерживала любовь к Амелии. Но это отчаяние… это отчаяние…

Когда они вышли на улицу, было уже довольно поздно. Повсюду царило настоящее столпотворение, и им стоило немалого труда быстро продвигаться вперед. Тем не менее вскоре они добрались до дамбы и направились туда, где велись строительные работы.

Наши герои были не единственными, кто спешил в том же направлении: их обгоняли матросы, ремесленники, негры, клерки — словом, все, кто оказался в этот час в порту.

— Что там случилось? — спрашивали любопытные, присоединяясь к спешащим. — Кто это стрелял?

— Мастер, — отвечали им. — Он уложил какого-то рабочего.

Мистер Натан побледнел. Он взглянул на лорда, но не осмелился произнести ни слова. Они опять ускорили шаги и теперь почти бежали, так что намного обогнали остальных. Они увидели плотную толпу, собравшуюся поглазеть на убитого.

Пробиться через толпу стоило огромных трудов, но лорд и мистер Натан взялись за руки и совместными усилиями преодолели это препятствие. Толпа вокруг гудела, словно пчелиный рой, но никто, казалось, и не знал, как было дело. Да лорд и не задавал вопросов.

На тачке, прямо перед ними, неподвижно лежал человек. Одежда его была залита кровью.

— Это он! Это Вольфрам! — одновременно вырвалось у обоих.

Около Вольфрама стояли несколько мастеров и портовых служащих. Один из мастеров еще сжимал в руке пистолет.

— О, вот и мистер Натан, — сказал он. — Так вот, мистер Натан частенько предостерегал меня от этого парня и советовал приглядывать именно за ним.

— Совершенно верно! — дрожащим голосом промолвил банкир. — Но как это случилось?

— Очень просто, мы повздорили, — хладнокровно ответил стрелявший. — Но виноват этот Вольфрам. Я был в городе, а когда вернулся — услышал, что какой-то джентльмен увел Вольфрама со стройки. Ну, и разозлился, ведь я строго-настрого приказал парню работать как следует.

Спрашиваю, кто разрешил ему уйти, а он в ответ так нагло заявляет: «Никто!» Тут я вышел из себя и слегка стукнул его стеком. Он замахнулся на меня лопатой. По его физиономии было видно, что удар будет серьезный — чего доброго, еще раскроит мне череп. Я выхватил из кармана пистолет и уложил его.

— Ведь я сам приходил за ним! Просто второпях забыл получить на него разрешение! — промолвил вконец расстроенный банкир.

— Жаль, мистер Натан, — сокрушался мастер. — Но теперь уже ничего не исправишь.

Тем временем лорд Хоуп расстегнул на Вольфраме куртку, задрал рубашку и осмотрел рану.

— Принесите воды и бинтов! — потребовал он непререкаемым тоном. — Возможно, беднягу еще удастся спасти. Мистер Натан, распорядитесь, чтобы этого человека предоставили нашим заботам, и примите все меры, чтобы Амелия ничего не знала, пока мы не будем уверены, что он останется в живых! Скорее воды и бинтов! — повторил он, обращаясь к толпившимся вокруг людям.

Воду уже успели принести. Не обращая ни малейшего внимания на все происходящее, лорд промыл рану и впился глазами в лицо Вольфрама.

— Он еще жив! — вскричал Хоуп. — Натан, быстрее достаньте носилки! Скорее, скорее! Боже мой! Если этот человек погибнет, его убийца — я!

Натан бросился на поиски носилок. Лорд и Вольфрам были по-прежнему окружены зеваками, которым не терпелось узнать, скончался юноша или просто потерял сознание. Однако интерес к происшествию постепенно угасал: убедившись, что глазеть больше не на что, самые нетерпеливые из зевак стали расходиться, и вскоре от большой толпы осталось не больше половины. Устав, вероятно, ждать, чем кончится дело, разбрелись и портовые служащие.

Все это время лорд без устали хлопотал вокруг раненого. Так и не дождавшись бинтов, он разорвал свой носовой платок и попытался соорудить что-то вроде повязки.

Наконец появились люди с носилками, присланные мистером Натаном. Они указали лорду дом недалеко от порта, куда можно было перенести Вольфрама. Лорд помог уложить раненого на носилки и пошел за ними.

Когда юношу переложили на кровать, лорд послал за самыми известными в городе хирургами и в ожидании их сидел возле Вольфрама, который все еще не подавал признаков жизни. Дверь тихо отворилась, и в комнату на цыпочках вошел мистер Натан.

— Вы распорядились сообщить Амелии, что сегодня Вольфрам домой не вернется? — шепотом спросил лорд. — Она ни в коем случае не должна знать правду.

— Я велел ей передать, что эти несколько дней нам потребуются его услуги и поэтому мы вынуждены на время разлучить их, — ответил банкир. — Хозяйка обещала никого к ней не пускать. А что вы сами думаете о состоянии Вольфрама?

— Не знаю, что и сказать, — ответил лорд, опустив глаза. — Состояние тяжелое, чрезвычайно тяжелое! Но он не умрет, нет! Бог не может покарать меня так жестоко! Не откажите в любезности, мистер Натан, распорядитесь передать на мою яхту записку. Надо сообщить Гайде, что я останусь здесь на ночь. Ночью все решится! Но он не умрет, нет, нет!

Банкир поспешил исполнить просьбу друга. Пока он отсутствовал, стали собираться врачи, осмотрели пациента и устроили консилиум.

Однако прийти к единому мнению ученым мужам не удалось. Кое-кто утверждал, что Вольфрам, уже мертв или на грани смерти, другие считали чудом, что он не умер мгновенно. И только один полагал, что раненого можно спасти. Пуля повредила большую вену, заметил он, но известны случаи, когда она вновь восстанавливалась, что и позволяло при тщательном уходе сохранять раненым жизнь.

Скрывая волнение, лорд выслушал каждого и попросил последнего врача остаться.

— Сэр, — сказал он, — спасите этого молодого человека, и вы получите десять тысяч долларов!

— Я сделаю все возможное, но не подумайте, что только ради денег! — ответил хирург.

Он попросил принести инструменты, освободил раненого от одежды и самым тщательным образом обследовал его, уделяя особое внимание ране. Во время осмотра, который проводился с применением зонда, у Вольфрама иногда вырывался стон и по его телу пробегала дрожь. Врач посчитал это добрым знаком. Он убедился, что внутреннего кровотечения у раненого нет. Тем не менее лорду он никаких гарантий дать не смог.

— Итак, сэр, — подытожил лорд, — мои возможности вам теперь известны. Я рассчитываю, что вы ни на минуту не оставите этого молодого человека. Откажите на время другим пациентам. Я доверю его вашим заботам лишь при условии, что вы будете неотлучно находиться подле него. Если он умрет, вашей вины в этом не будет: Если останется в живых — ваше будущее обеспечено, даю вам слово.

На следующее утро врач заявил, что надеется на выздоровление своего подопечного. Вскоре явился мистер Натан. Лорд поднялся и вместе с банкиром перешел в соседнюю комнату.

— Я только что от Амелии, — сказал Натан. — По счастью, никаких слухов до нее пока не дошло, и она совершенно не обеспокоена отсутствием Вольфрама, ибо уверена, что он у нас.

— Хорошо, пока он находится между жизнью и смертью, поддерживайте у нее такую уверенность, — распорядился лорд. — Эту тяжелую миссию мне придется снова возложить на вас, дорогой Натан, поскольку иного выхода у меня нет. Сегодня в четыре часа пополудни мне придется покинуть Новый Орлеан. События, которые волнуют меня не меньше, чем судьба этого молодого человека, призывают меня в Европу. Если Вольфраму суждено умереть, Амелия никогда не должна узнать об этом. Пусть лучше думает, что он покинул ее, пустившись на поиски лучшей жизни, и надеется на его возвращение. Если же он выживет — а я уповаю здесь на милость Провидения! — сделайте все возможное, чтобы быстрее поставить его на ноги.

— Сделаю все, что в моих силах, милорд! — пообещал мистер Натан, пожимая протянутую лордом руку.

В условленное время лорд и мистер Натан были уже в порту, на дамбе. У подножия лестницы лорда ожидала лодка.

Он сердечно распрощался с банкиром и уже поставил ногу на первую ступеньку лестницы, собираясь спуститься к воде, но в ту же минуту перед ним возник какой-то неизвестный с отвратительной физиономией, сплошь покрытой сыпью, как при проказе.

— Сжальтесь надо мной, сударь! — пробормотал прокаженный.

Изведавший все превратности бытия, привыкший невозмутимо взирать на блеск и величие, на безобразие и порок, лорд, однако, невольно отшатнулся от несчастного, в лице которого не было ничего человеческого.

— Что тебе надо? — с содроганием спросил он. — Дай мне пройти!

— Ах, сударь, умоляю вас ранами Христовыми, выслушайте меня! — вскричал прокаженный. — Уже несколько месяцев я мыкаюсь здесь, в Новом Орлеане, и никому нет до меня никакого дела, потому что я иностранец, француз! Я знаю, что умру, и хочу умереть на родине, но никто не берет меня на борт, даже за деньги. Сударь, если вы отплываете во Францию, приютите меня на своем судне, чтобы я мог увидеть еще разок свою Францию и умереть. Ах, сударь, вы, верно, добры и благородны, как никто другой! Но ведь и вы совершили в своей жизни что-то такое, за что молите небо о прощении! Если вы сжалитесь надо мной, Бог дарует вам прощение!

— Это правда! — прошептал лорд. Похоже, что мысль, высказанная несчастным, захватила его целиком. — Хорошо, я исполню твою просьбу. Спускайся со мной в лодку, по пути во Францию я попытаюсь вылечить тебя.

— Благодарю, благодарю вас, сударь! — униженно забормотал прокаженный, пытаясь припасть к ногам лорда.

— Оставь это! — прервал его лорд и спустился в лодку. Несчастный последовал за ним.

Через несколько минут лодка причалила к паровой яхте. Лорд дал указание управляющему отвести прокаженного в лазарет, а сам заперся в каюте.

Вскоре из трубы повалил дым, и яхта лорда Хоупа покинула Новый Орлеан.

XI. ВИЛЬФОР

Паровая яхта лорда стояла на якоре в гавани Кадикса. Лучи жаркого испанского солнца заливали палубу. Всюду царили привычная тишина и спокойствие. Лорда на борту не было, у него нашлись какие-то дела на берегу.

Мнимый прокаженный (в котором внимательный читатель, несомненно, узнал Бенедетто, сменившего личину графа д'Эрнонвиля на личину графа Росковича) расположился на палубе, недалеко от трубы. Именно там ему отвели место, чтобы в погожие дни он мог погреться на солнце, что он нередко и делал.

Безобразная сыпь, покрывшая его лицо и тело после того, как он начал принимать снадобье доктора Томсона, ничуть не уменьшилась и не побледнела. Напрасно лорд давал ему лучшие средства, обычно избавлявшие от проказы, — никаких признаков отступления болезни не наблюдалось. Назначенное лордом лечение и не могло дать ожидаемых результатов, ибо пациент, по понятным читателю причинам, уклонялся от него. Не в силах даже представить себе столь чудовищного обмана, лорд регулярно посылал больному лекарства, которые тот, открыв в лазарете небольшой иллюминатор, так же регулярно отправлял за борт.

Путешествие продолжалось недолго. День и ночь небольшая, но превосходная судовая машина трудилась на полную мощность, и яхта без труда преодолевала налетавший временами встречный ветер. В Кадиксе предстояло пополнить запасы угля.

Как ни стремился Роскович разузнать, что происходит на борту яхты, его наблюдения не дали особых результатов. Вначале, пока погода была ненастная, ему не разрешали покидать лазарет, а теперь, с наступлением ясных, теплых дней, позволили находиться на палубе, но он не заметил никого, кроме кочегара, штурмана, двух матросов и управляющего Бертуччо. Самого лорда он видел чрезвычайно редко. Каюта, которую занимал владелец яхты, всегда была заперта, а иллюминаторы плотно закрыты занавесками.

Сейчас прокаженный лежал, закрыв глаза, подставив солнцу свое отвратительное лицо. Вдруг до его слуха донеслись какие-то жалобные звуки, напоминавшие детский плач. Сперва он вскочил, но тотчас, опомнившись, медленно повернулся и украдкой посмотрел в направлении каюты лорда.

Там, на узкой площадке перед каютой, он увидел закутанную женскую фигурку с ребенком на руках. Малыш раскапризничался, и женщина ходила взад и вперед, укачивая плачущее дитя. Ее причудливая одежда чем-то напоминала наряд восточных женщин. От острого глаза Росковича не ускользнуло и то, что занавеска на одном из иллюминаторов была немного отодвинута, открывая взору прелестное женское лицо. Лучась счастьем и радостью, незнакомка не спускала глаз с той, что нежно убаюкивала малютку.

В это время из машинного отделения поднялся кочегар поболтать с матросами, занятыми погрузкой угля у противоположного борта яхты. Когда он не спеша возвращался назад, Роскович попытался заговорить с ним.

— Я и не знал, что на судне женщины! — заметил он. Кочегар остановился, но в сторону прокаженного не взглянул — видимо, не мог преодолеть отвращение.

— Это камеристка миледи, — буркнул он, — с маленьким лордом.

Едва кочегар скрылся в своих владениях, Роскович вновь уставился на женщину с ребенком. Так это камеристка, служанка. Значит, другая, выглядывающая из-за занавески, — жена милорда. Как она хороша, черт возьми! Никогда он не встречал таких красавиц!

— У него сын! — едва слышно пробормотал прокаженный. — Разумеется, он в нем души не чает!

Роскович вернулся в лазарет, отведенный ему под жилье. Лазарет размещался в носовой части судна и занимал, пожалуй, одно из самых удобных помещений на яхте.

Вскоре он заметил, что судно снялось с якоря, машина пришла в движение; и через некоторое время Кадикс скрылся за горизонтом — яхта лорда Хоупа вышла в открытое море.

— У него сын! — шепотом повторил прокаженный. — У него красавица жена! Хотел бы я знать, куда мы направляемся! Надеюсь, не в Марсель! Это было бы совсем ни к чему!

Здесь его размышления были прерваны непонятными звуками, доносившимися из соседнего помещения.