XV. ПСИХИАТРИЧЕСКАЯ ЛЕЧЕБНИЦА

В одной из живописнейших провинций к югу от Парижа вдалеке от дорог возвышался большой приветливый, хотя и сильно укрепленный, дом, окруженный обширным парком. Раньше это был замок, но по распоряжению властей он был расширен и превращен в психиатрическую лечебницу, в которой, впрочем, содержались только те, кто и так уже находился под строгим надзором государства. Иными словами, это была лечебница для заключенных.

Спустя несколько дней после описанных выше событий к заведующему лечебницей явился незнакомый пожилой господин с рекомендательным письмом некоего высокопоставленного чиновника министерства, ведавшего подобными заведениями. В письме содержалась просьба рассказать его подателю — доктору Коннару — все, что тому угодно будет узнать о лечебнице и ее пациентах.

Заведующий, которому поневоле приходилось вести довольно уединенную жизнь, ведь больных насчитывалось немного, с готовностью согласился познакомить любезного доктора Коннара с особенностями проводимого лечения.

Доктор, казалось, остался весьма доволен разумными порядками, установленными в лечебнице. У каждого пациента он проводил немало времени, с большим вниманием изучая характерные симптомы расстройства его психики.

— А здесь у нас еще один тихий, безобидный больной, — заметил заведующий, открывая дверь очередной палаты. — Он кроток, словно дитя. Тем не менее мне охарактеризовали его как весьма опасного преступника, способного даже симулировать сумасшествие. Это убийца. Его зовут Этьен Рабласи.

— По-моему, я уже что-то слышал об этом человеке, — сказал доктор Коннар. — Теперь давайте посмотрим на него.

Они вошли в просторное помещение, довольно светлое, ибо там было несколько окон, расположенных, правда, очень высоко, почти под потолком, и забранных крепкими решетками. Больной сидел на табурете у стола, подперев голову рукой. Выглядел он в общем неплохо и производил впечатление вполне разумного человека.

Он с удивлением взглянул на вошедших. Убедившись, что это не санитары, к которым он успел привыкнуть, больной поднялся со своего места, поклонился и пододвинул им свой табурет, как бы приглашая присесть.

— Ну, как вы чувствуете себя сегодня, господин Рабласи? — спросил заведующий.

Больной ничего не ответил, а лицо его приняло угрюмое выражение.

— Он никак не реагирует, если его называют Рабласи! — шепнул заведующий Коннару. — Он выдает себя за небезызвестного капитана Морреля. Впрочем, сейчас вы сами услышите! Я вижу, вы здоровы и бодры, капитан Моррель! — громко сказал он.

— Да, благодарю вас, сударь! — учтиво отозвался капитан. — Я чувствую себя совершенно здоровым. Позвольте узнать, мое дело закончено?

— Еще не совсем, — ответил заведующий. — Но я надеюсь, вас оправдают.

— Оправдают? Этого я не требую! — сказал капитан с необъяснимой улыбкой душевнобольного, спокойно глядя на заведующего своими блестящими, но пустыми глазами. — Мне хотелось бы только повидать жену и ребенка!

— Но, дорогой капитан, у вас нет ни жены, ни ребенка! — возразил заведующий.

— Ни жены, ни ребенка? — пробормотал Моррель, тупо и безразлично уставившись в пол. — Странно, а мне казалось… хм! Я хочу вам кое-что сказать! Да, да, так оно и есть!

С этими словами он загадочно и доверительно, как это свойственно сумасшедшим, подмигнул заведующему, приглашая подойти поближе, и наклонился к его уху.

— Я видел сон! — сказал он довольно громким шепотом, так что было слышно и доктору. — Видел сон с той минуты, когда попал на остров Монте-Кристо. Да, мне явилась не сама Валентина, а всего лишь ее дух! У меня не было ни жены, ни ребенка! Это был только сон!

— Ну, что вы скажете об этом безумце? — поинтересовался заведующий у доктора. — Похоже это на симуляцию?

— Нет, — ответил доктор, — это, безусловно, не притворство. Да и к чему оно здесь? Палата прочна, словно тюремная камера. Бежать отсюда не легче, чем из тюрьмы.

— Ну, не скажите, — прошептал заведующий. — Во время прогулки в парке больные пользуются некоторой свободой.

Вместе с доктором он покинул палату, продемонстрировал своему гостю еще нескольких пациентов и наконец вернулся с ним в свою квартиру.

Доктор Коннар рассказал, что остановился у друга детства, который живет неподалеку. Он попросил разрешения навещать иногда необычное заведение, на что заведующий охотно дал согласие. Вполне удовлетворенный, доктор распрощался с гостеприимным хозяином.

На следующий день его можно было видеть в несколько непривычном для почтенного, уже немолодого врача месте. Он расположился среди ветвей дерева, которое росло вблизи стены, окружавшей больничный парк. Со своего наблюдательного пункта доктор внимательно изучал все дорожки парка, прибегая иногда к помощи небольшой подзорной трубы. Окончив осмотр, он осторожно спустился с дерева и, стараясь остаться незамеченным, покинул окрестности лечебницы, к счастью весьма малонаселенные, чтобы направиться в раскинувшийся неподалеку городок, где снимал комнату в скромной гостинице.

Еще через день доктор снова наведался в лечебницу, причем оказался там как раз в то время, когда Моррель, или Рабласи, в сопровождении санитара прогуливался в парке. Присоединившись к ним, доктор время от времени задавал больному какие-то вопросы, причем спрашивал столь необычным голосом, что того всякий раз охватывало беспокойство и он устремлял на Коннара пристальный взгляд.

— Погода, мне кажется, не совсем подходит для прогулок, — заметил доктор, делясь своими наблюдениями с заведующим. (И в самом деле, было очень холодно, и земля оделась легким снежным покрывалом.) — И вы разрешаете несчастному не пропускать ни одного дня?

— А почему бы нет? — ответил заведующий. — Движение оказывает на больного благотворное действие.

— А не опасно отпускать его с одним санитаром?

— О нет, ничуть! Вы сами могли убедиться, насколько безобиден и тих этот человек. Не думаю, чтобы он притворялся! Да и санитары нужны мне для других больных — ведь большинство из них буйные. Кроме того, на ногах у него кандалы — где уж тут перебраться через высокую стену?

— Ах да, я и забыл! — спохватился доктор Коннар. — Вы совершенно правы!

Назавтра, незадолго до полудня, доктор снова находился на своем наблюдательном пункте, который устроил на громадной ели: ее густые лапы служили прекрасным укрытием даже зимой. Он не отрывался от подзорной трубы, наведенной на здание лечебницы. Заметив, что в дверях, выходящих в парк, появились двое, доктор слез с дерева и сделал знак какому— то человеку, который сидел на пне недалеко от него и, казалось, только и ждал этого сигнала.

Незнакомец — это был негр — поднялся и подошел к доктору.

Доктор что-то сказал ему, потом забросил на стену веревочную лестницу и взобрался по ней наверх. Все это он проделал так скрытно, что заметить его из парка было совершенно невозможно. Тем временем негр притащил еще одну лестницу — на этот раз деревянную — и установил рядом с веревочной.

Прошло около десяти минут. Услышав шаги, доктор осторожно выглянул и увидел Морреля, приближающегося в сопровождении санитара.

Им предстояло пройти совсем рядом со стеной. Моррель шел немного впереди, а санитар, беззаботно насвистывающий какую-то песенку, отставал от своего подопечного на несколько шагов. И когда страж капитана проходил мимо того места, где притаился взобравшийся на стену Коннар, доктор прыгнул прямо на него. От неожиданности санитар закричал, но доктор не дал ему опомниться: засунул в рот кляп и связал руки. Все это Коннар проделал с таким проворством и с такой энергией, каких вряд ли можно было ожидать от человека его возраста. В довершение всего он связал санитару ноги и только тогда взглянул на Морреля.

Услышав вопль своего провожатого, капитан обернулся — да так и застыл на месте при виде столь необычного зрелища. Не теряя ни минуты, доктор шагнул к нему.

— Моррель! — сказал он. — Мы должны бежать! Вы меня понимаете? Нам нужно к Валентине, к маленькому Эдмону! Скорее, там лестница!

Говоря это, он лихорадочно разбивал кандалы на ногах капитана.

Пока доктор Коннар занимался с санитаром, негр тоже не терял времени попусту. Он уже успел взобраться на стену и спустить в парк деревянную лестницу.

Моррель недоуменно уставился на странного доктора. При упоминании о Валентине и Эдмоне лицо у него задрожало, но казалось, он не понимает Коннара.

— Говорю вам, Моррель, маленький Эдмон зовет вас! Он там, за стеной! Идите за мной! Разве вы не слышите, как он зовет отца? Это ваш Эдмон!

— Эдмон! Мой сын! — вскричал Моррель, и лицо его просияло. — Где он, мой мальчик? Где Валентина? Да, я слышу — он зовет меня! Я иду, иду, Эдмон!

Он бросился к лестнице и взобрался по ней с ловкостью и уверенностью лунатика. Очутившись на стене, он выпрямился во весь рост, намереваясь шагать дальше, словно находился на земле. Он непременно разбился бы, свалившись с изрядной высоты, если бы негр не подхватил его и не помог спуститься по веревочной лестнице.

Между тем доктор Коннар последовал за капитаном, втянул наверх деревянную лестницу и перебросил ее через стену, за пределы больничного парка.

— Друг мой, — крикнул он санитару, который по-прежнему лежал на земле, не в силах пошевелиться, — я напугал вас. Может быть, вас прогонят отсюда, если придут к мысли, что вы были в сговоре со мной. В этом случае отправляйтесь в Париж, на улицу Меле, к господину Эрбо. Он отсчитает вам от моего имени двадцать тысяч франков.

Затем доктор, воспользовавшись веревочной лестницей, спустился наземь, где его уже ждал недоумевающий Моррель.

— Где мой сын? — кричал он, озираясь по сторонам. — Где Валентина?

— Пойдемте, пойдемте, они там! — восклицал доктор, схватив капитана за руку и увлекал за собой.

Повторяя на разные лады эти слова и подбадривая таким образом несчастного Морреля, он тащил его прочь, подальше от злополучной лечебницы. Негр помогал ему, поддерживая Макса с другой стороны. Спустя несколько минут все трое миновали заросли кустарника и оказались на дороге, где их уже ожидала запряженная шестеркой лошадей дорожная карета. На козлах сидел человек, одетый кучером.

Доктор Коннар подсадил Морреля в экипаж, негр захлопнул дверцу, и карета рванулась с места, держа путь на юго-восток.

Оказавшись в тесном, отрезанном от внешнего мира помещении, какое представляла собой карета, капитан попытался было оказать доктору некоторое сопротивление, но тот поднес к его лицу флакон, содержимое которого привело Макса в состояние беспамятства. Доктор переодел его в гражданское платье, а тюремную одежду вышвырнул в окно.

Что и говорить, доктор Коннар умел ездить так же быстро, как граф Монте-Кристо, и в этом не было ничего удивительного: как давно уже, наверное, догадались читатели, это и был граф собственной персоной. На этот раз он, понятно, избрал другой путь — не тот, каким добирался до Парижа в обществе полицейского чиновника. Он направлялся через Лион в Пьемонт. Под Ниццей графа должна была поджидать его яхта, но не паровая — поскольку граф стремился отвести от себя всякие подозрения, — а обычная парусная.

Все время, пока продолжалось путешествие, Моррель пребывал в полузабытьи, потому что граф добавлял в воду и вино, предназначавшиеся больному, особое снадобье. Это было единственное средство, позволявшее несчастному выдерживать длительное пребывание в тесной карете.

Бумаги путешественников не вызвали никаких сомнений. Судя по паспортам, в карете находились доктор Коннар, некий весьма состоятельный больной, сопровождаемый доктором в Ниццу, и его слуга-негр, в котором читатель, безусловно, узнал нубийца Али. По прибытии в Ниццу граф дал капитану сильнейшую дозу своего лекарства, погрузив в такой крепкий сон, что без всякого труда перенес его в ожидавшую яхту.

Парусник, двигаясь вдоль побережья, доставил наших героев в условленное место, где стояла на якоре паровая яхта.

Едва поднявшись на борт судна, граф обратил внимание на удрученные, сумрачные лица команды. Штурман протянул ему письмо.

Монте-Кристо распечатал его и прочел следующее:

«Ваше сиятельство!

Клянусь Богом, я не виноват в том, что случилось! Предотвратить это несчастье я не мог. Если Вы хоть на миг усомнитесь в моей преданности, я готов лишить себя жизни!

Бертуччо».

XVI. БЕНЕДЕТТО

В то время, когда мягкая зима, привычная для жителей Центральной Европы, незаметно преодолевала незримую границу, отделявшую старый год от нового, в то время, когда снега, которые покрывали Альпы и Апеннины, спустились чуть ниже к подножию гор, на благословенном острове Монте-Кристо царила самая настоящая весна.

Неудивительно, что бедняга прокаженный не мог усидеть в отведенной ему хижине, а с самого утра поднимался на скалы и, расположившись на нагретых камнях, нежился под лучами солнца. Никому не было до него дела. Бертуччо исправно давал ему лекарство, оставленное графом, однако больной, как нетрудно догадаться, не спешил использовать его по назначению.

Обыкновенно прокаженный устраивался над обрывом, как раз там, где у подножия находилось таинственное жилище графа, почти целиком вырубленное в скале, так что непосвященный мог заметить его лишь после длительных поисков.

Теперь это жилище — ему, разумеется, недоступное, ибо его хижина стояла в стороне, — сделалось, похоже, объектом самого пристального внимания прокаженного. Сидел ли он на скале, как бы отрешившись от всего, что его окружало, или лежал, притворившись спящим, он не сводил с него глаз и мало-помалу раскрыл все его тайны. Он узнал расположение отдельных комнат, определил назначение отдельных помещений, установил обитателей загадочных апартаментов. Скоро ему стало известно, где помещается жена графа с сыном и служанками, где содержат безумного Вильфора, где устроился управляющий Бертуччо и какие комнаты отведены прислуге.

Как— то утром, выйдя из своей хижины, прокаженный увидел Бертуччо и Джакопо, увлеченных разговором. Время от времени Джакопо показывал рукой на восток. Прокаженный попытался незаметно приблизиться к собеседникам, пока не очутился совсем рядом с ними, и, спрятавшись за кустами, притворился спящим.

— Правда, его сиятельство особенно не предостерегал нас, — сказал Бертуччо, — однако нам следует соблюдать осторожность. Впрочем, ничего такого пока не произошло. Пираты и контрабандисты знают, что на этот остров наложено табу. Но графа давно здесь не было, и молодые парни, которые занимаются теперь этим неправедным делом, не питают должного почтения к прежним обычаям и законам.

— Если они и осмелятся нарушить неписаный закон, охраняющий наш остров, у нас хватит людей, чтобы постоять за себя! — сказал Джакопо. — Господин граф оставил нам столько оружия, что мы в состоянии обратить в бегство целую шайку! А их всего девять человек!

— Как ты думаешь, кто они — пираты или контрабандисты? — спросил Бертуччо.

— Мне кажется, контрабандисты, — заметил Джакопо. — Поэтому особых мер можно не принимать.

— Нас в общем-то целая дюжина, так что опасаться, пожалуй, нечего.

— За все время, что я на острове, и пираты и контрабандисты высаживались здесь раз пятьдесят, не меньше, и никогда им не приходило в голову забираться сюда.

Поговорив, собеседники ушли, а прокаженный еще некоторое время оставался в своем убежище, потом осторожно поднялся, обогнул жилище графа и, никем не замеченный, затерялся в конце концов среди скал, направляясь на восточное побережье острова.

Остров Монте-Кристо, как помнит читатель, невелик, и прокаженный довольно скоро добрался до места, откуда мог окинуть взором всю восточную оконечность этого клочка суши. В укромной бухте он обнаружил небольшое суденышко типа итальянской сперонары, так искусно укрытое среди скал, что заметить его было почти невозможно. На берегу, неподалеку от судна, расположились вокруг костра, кто сидя, кто лежа, какие-то люди.

Судя по всему, незнакомцы готовили обед. Один из них отделился от своих товарищей и направился в глубь острова, вероятно, на поиски щавеля, который моряки и вообще итальянцы охотно употребляют в пищу вместо салата.

Роскович незаметно приблизился к сборщику щавеля, пока расстояние между ними не сократилось примерно до пятидесяти шагов.

Наружностью этот человек нисколько не походил на контрабандиста, а тем более на пирата. Это был тучный, безобразного сложения коротышка с красным одутловатым лицом, которое свидетельствовало скорее о склонности к праздной жизни и чревоугодию, но отнюдь не об энергии, столь необходимой всякому пирату.

Если бы обезображенная физиономия прокаженного, его налитые кровью глаза были способны отразить хоть малую толику того, что он почувствовал, вглядевшись в толстяка, мы увидели бы выражение полного недоумения, сменившегося радостью. Он не удержался от удивленного возгласа и тут же вышел из-за скалы, за которой до сих пор таился.

— Рад вас видеть, мой друг! — сказал он по-французски. — Сдается мне, вы ищете салат к обеду!

Контрабандист — назовем его так — поднял глаза и, увидев лицо прокаженного, в ужасе отшатнулся.

— Дьявол! — вскричал он. — Настоящее исчадие ада! Боже, спаси меня!

— Весьма неучтиво с вашей стороны, приятель, — ответил Роскович, состроив отвратительную гримасу, — просто не по-христиански так обращаться ко мне. Разве моя вина в том, что я выгляжу не так, как прежде? Как говорит древняя пословица, времена меняются, и мы меняемся вместе с ними. Кто узнал бы в том жалком бродяге, которого я вижу перед собой, барона Данглара, одного из первых банкиров Парижа?

— Так кто же вы, кто? — пролепетал барон, дрожа от страха, ибо прокаженный неумолимо приближался к нему. — В жизни не встречал вашего лица! Да Боже упаси!

— Некогда я был настоящим красавцем и, надеюсь, стану им снова! — ответил Роскович. — А теперь возьмите себя в руки и отвечайте на мои вопросы. Что это за люди, с которыми я вас видел? Контрабандисты или пираты?

— Понемногу и того, и другого, — ответил Данглар, все еще не оправившийся от испуга.

— Нет ли у вас охоты разжиться изрядным количеством дукатов? — продолжал спрашивать прокаженный.

— Э, тут нужно подумать! Да и не так просто добыть их здесь, на этом бесплодном клочке земли!

— И тем не менее. У вас не пропало желание отомстить графу Монте-Кристо, Данглар?

Толстяк невольно попятился. Казалось, он колеблется.

Можно ли доверять этому человеку, который неожиданно, словно нечистый, принявший на этот раз самое отталкивающее свое обличье, вырос перед ним как из-под земли.

— Ну, ну, поразмыслите! — продолжал Роскович, видя его замешательство. — Не хочу принуждать вас. Приходите опять сюда после полудня. Может быть, узнаете во мне старого знакомого? Вашим приятелям обо всем этом ни слова, лучше убедите их провести в этой бухте еще одну ночь. Когда вы услышите мой план и расскажете о нем остальным, они наверняка согласятся. Итак, по рукам, господин Данглар!

— Пожалуй, но прежде мне нужно знать, кто вы, — настаивал банкир.

— Узнаете после обеда, — ответил Роскович. — Сейчас я не могу задерживаться здесь, меня могут хватиться.

С этими словами он покинул ошеломленного банкира и тайком вернулся в свою хижину.

Он почти не притронулся к нехитрому обеду, что ему принесли. Он обследовал свой узелок, с которым почти не расставался, и, когда все кругом, казалось, стихло, захватил его с собой на вершину скалы и припрятал в укромном месте. Потом, распластавшись на скале, возобновил свои наблюдения, еще раз проверил все подходы к жилищу графа, после чего вновь улизнул на восточное побережье.

Какое— то время ему пришлось ждать и даже присесть на обломок скалы, пока вдалеке не показалась медленно приближавшаяся неуклюжая фигура барона.

— Поторапливайтесь, господин барон! — ободряюще крикнул ему Роскович. — Вы тащитесь так, словно в сутках семьдесят два часа!

— Сударь, — обратился к нему, приблизившись, Данглар, — ради Бога, скажите же мне, кто вы!

— Вы имеете удовольствие, господин барон, видеть человека, который однажды едва не стал вашим зятем. Я — Бе-недетто, князь Кавальканти!

— Черт побери! — отпрянул Данглар. — Возможно ли такое? И это говорите мне вы, вы — убийца, вы — человек, убивший мою жену!

— Неужели и до ваших ушей дошли эти вздорные слухи? — сочувственно спросил Бенедетго, пожимая плечами. — И как вы могли поверить этому — вы, кто не должен допускать и тени сомнений в моей невиновности? Впрочем, хватит об этом, теперь вам известно, кто я. Не угодно ли господину Данглару вкратце поведать мне о своих злоключениях с того времени, как ему пришлось бежать из Парижа?

То ли банкир несколько успокоился, узнав, с кем имеет дело, то ли воспоминания о прежних знакомствах развязали ему язык — как бы там ни было, он принялся бойко пересказывать прокаженному свою невеселую историю, то и дело осыпая проклятьями графа Монте-Кристо. Барон пожаловался внимательно слушавшему его Бенедетго, как граф разорил его в Париже, как преследовал даже в Риме, куда он бежал, захватив с собой последние пять миллионов, как лишил его там и этих денег, после чего открыл ему, что он Эдмон Дантес.

— Этот граф — большой хитрец! — воскликнул, смеясь, Бенедетго. — Но мы все-таки перехитрим его!

— Что мне тогда оставалось делать в Риме? — продолжал Данглар. — Я был без денег, без знакомств, потому что после банкротства мои прежние компаньоны отвернулись от меня. Хочешь не хочешь, а пришлось зарабатывать на жизнь. Некоторое время я служил официантом в гостинице. Но место оказалось незавидное: хлопот по горло, а денег мало; поскольку же в Риме меня знали плохо, подработать где-нибудь на стороне никак не удавалось. Тогда я поступил камердинером к одному знатному синьору. Однажды он оставил на столе тысячефранковый банкнот, и я, решив, что он намерен сделать мне тайный подарок, забрал деньги себе. К несчастью, этот сумасброд просто задумал проверить мою честность. Он прогнал меня, и мне оставалось только радоваться, что удалось избежать знакомства с итальянскими тюрьмами. Потом я вошел в пай с хозяином одной римской таверны, и когда тот однажды послал меня в Остию — помочь получить контрабандный сахар и сигареты, — я свел знакомство с теперешними моими това-рищами. Они промышляют контрабандой, а при случае не прочь сыграть роль таможенников и обшарить других в поисках недозволенных товаров. Скоро они узнали мои хорошие качества, а когда убедились, что для всех тех дел, где требуются мужество и ловкость, я не гожусь, стали использовать меня для выведывания нужных сведений у всяких глупцов и простофиль. Кроме того, чтобы урвать иногда лишний кусок, я сам вызвался готовить на всю компанию.

— Бедный барон! — иронически заметил Бенедетто. — Какая превратность судьбы! В Париже — один из первейших богачей, а теперь — повар в шайке контрабандистов! И во всем этом виноват достойнейший граф Монте-Кристо! Как вы, наверное, благодарны ему!

— Еще бы не благодарен! Я уничтожил бы его, не задумываясь! — пробормотал Данглар, невольно сжимая кулаки.

— Так вот слушайте! — сказал Бенедетго. — Вам известно, что это остров Монте-Кристо, что он принадлежит графу. Но вы, пожалуй, не знаете, что здесь находятся его жена и сын, а может быть, и его сокровища, что самого графа здесь нет и вернется он только через несколько дней!

— В самом деле? — вскричал барон, жадно ловивший каждое слово прокаженного. — Что же дальше?

— Дальше все очень просто: хватит ли мужества у ваших приятелей-контрабандистов напасть на одинокое жилище, которое защищает горстка людей, и захватить несметные сокровища?

— Хм! А вы точно знаете, что графа здесь нет? — спросил Данглар. — Иначе…

— Его нет на острове. Я ждал такого случая. Не напрасно же я навлек на себя эту ужасную хворь, не напрасно все разузнал и разведал. Я жажду отомстить. Я собирался сделать это в одиночку, но вот встретил вас и могу совершить двойную месть. Может быть, удастся лишить графа и его сокровищ. Ну, что скажете? Второго такого случая больше не представится. Не побоятся контрабандисты поддержать нас?