IV. ПЯТЬДЕСЯТ ТЫСЯЧ ФРАНКОВ

Спустя несколько дней после знакомства у Терезы дон Лотарио попросил госпожу Данглар о конфиденциальной встрече, и баронесса, собиравшаяся в этот день навестить больную подругу, назначила ему на десять часов вечера.

Когда молодой человек вошел в комнату баронессы — ту самую, которая совсем недавно была свидетельницей отвратительной сцены, разыгравшейся между матерью и сыном, — он выглядел серьезнее обычного.

— Не знаю, удивились ли вы, сударыня, получив мое письмо, — сказал он, — но вы, надеюсь, простите мне мою дерзость с той же благосклонностью, какую вы проявляли ко мне в последнее время. Я искал этой встречи, чтобы попросить у вас помощи и совета. Я страстно желаю завоевать любовь Терезы!

— Вы жаждете помощи, совета? — спросила госпожа Данглар, казалось приятно пораженная простодушием молодого человека и теплотой, с которой он говорил. — Ну, ведь в любовных делах советовать и помогать бесполезно. Почему бы вам не объясниться с Терезой?

— Как раз об этом я и пришел поговорить. Думаю, Тереза давно поняла, что привело меня к ней, но до сих пор мне неясно, испытывает ли она ко мне что-то похожее… любит ли она меня? А вы — близкая подруга Терезы. С вами она, верно, делилась своими мыслями обо мне. Поэтому я и пришел к вам.

— Откровенность за откровенность, мой друг! Тереза не раз признавалась мне, что вы ее заинтересовали, она рада видеть вас и беседовать с вами. Но я не замечала, чтобы она питала к вам более глубокое чувство. Я попытаюсь заглянуть в ее сердце. Но позвольте дать вам совет: не торопитесь! Тереза много, очень много страдала. Возможно, ее душевная рана еще слишком свежа. Однако не найти сердца, которое долго сопротивлялось бы преданной, верной любви. Действуйте не спеша, не опережайте события!

— Вы правы! — вздохнул дон Лотарио. — Да и мне легче, когда есть кому излить душу!

— Простите, госпожа, если я помешала, — прервала их разговор горничная. — Мне только что передали визитную карточку…

— Так поздно? — неясное предчувствие овладело баронессой. Она взяла карточку, и рука ее дрогнула. Если бы дон Лотарио в этот миг взглянул на нее, он заметил бы, как она побледнела. — Передайте этой персоне, — она подчеркнула слово персона, — что я приму ее завтра.

— Эта персона настаивает, чтобы вы ее приняли сейчас, госпожа! — возразила горничная. — Она утверждает, что у нее к вам неотложное дело.

— Хорошо! — согласилась баронесса с непривычной для нее энергией. — Я приму ее. Проводите дона Лотарио в гостиную. Простите, сударь! Всего пять минут, и я снова буду в вашем распоряжении. Тягостный визит, не более.

— Вообще мне пора, позвольте пожелать вам доброй ночи!

— Нет, нет! — запротестовала госпожа Данглар, опасаясь, видимо, что молодой испанец встретится с нежданным визитером. — Пройдите в гостиную, а потом мы продолжим разговор!

Дон Лотарио последовал за горничной в соседнюю комнату. Насколько он знал, гостиную отделяла от будуара баронессы анфилада комнат. Горничной было известно, что дон Лотарио знаком с расположением комнат, поэтому она ограничилась тем, что предложила ему пройти в гостиную, где уже горел свет, и подождать там.

Однако испанец нашел дверь, ведущую в следующую комнату, запертой. Звать горничную ему не хотелось. Кроме того, он не счел нескромным слышать предстоящий разговор с бедной просительницей и остался в соседней комнате за полуоткрытой дверью в будуар баронессы.

Он слышал, как туда кто-то вошел. Но вовсе не женщина, как он ожидал! Судя по решительным, твердым шагам, отчетливо раздававшимся, несмотря на ковры, это был мужчина.

— Добрый вечер, мамочка! — донесся до него мужской голос. — Вы не хотели принимать меня — это несправедливо с вашей стороны.

— Предоставьте мне судить о том, что есть справедливость и несправедливость! Что вам угодно от меня, сударь?

— Как вы холодны, как строги! И это называется материнской любовью? — спросил неизвестный. — Разве мое письмо не объяснило вам, что мне нужно? Разве вы вправе оставлять меня в нищете?

Дон Лотарио был скорее испуган, чем удивлен, — он узнал голос своего прежнего знакомого, барона де Лупера. Что он за человек? Что ему нужно от баронессы? Неужели он настолько беден, что вынужден клянчить деньги? Однако он назвал баронессу матерью! Между тем у нее не было сына, по крайней мере он никогда ничего подобного не слышал. За всем этим скрывалась какая-то тайна!

— Вы сказали в нищете? — повторила баронесса. — Пустив на ветер всего за три недели сто тысяч франков, вы разглагольствуете о нищете?! Не вы ли писали мне, что получили обещанные пятьдесят тысяч в дополнение к тем пятидесяти тысячам, которые в этой самой комнате я передала вам недавно из рук в руки? Разве вы не уверяли меня, что на первое время вам вполне достаточно?

— Все верно, — согласился Лупер, и Лотарио показалось, что он сел. — Все так и было, не спорю! Но, увы, человек предполагает, а Бог располагает! Я думал, что невесть как разбогател, получив от вас последние пятьдесят тысяч, а они разошлись за неделю. Тогда я написал вам и опять попросил денег. Но ответа не получил. Я решил, что вы потеряли мой адрес, поэтому я здесь.

— Так вам опять подавай деньги? — спросила госпожа Данглар, и Лотарио услышал, что ее голос, всегда чистый и звонкий, дрожит.

— Вы угадали! Мне нужны деньги, минимум пятьдесят тысяч. Теперь я буду умнее — стану их экономить. Но сейчас они мне необходимы — я в крайне трудном положении. Ведь вы не можете допустить, чтобы ваше родное дитя терпело лишения?

— Не впадайте в патетику — в ваших устах она смешна! — вскричала баронесса. — Когда вы явились ко мне в первый раз, я была потрясена несчастьем, которое наслало на меня Провидение, подарив такого сына, и не в силах была ответить вам так, как вы того заслуживаете. Сегодня я не менее несчастна, но лучше владею собой. Возможно, сударь, что когда-то я и носила вас под сердцем, хотя доказательств тому нет. Да будь вы даже моим законным сыном, я не признала бы вас: такой отъявленный негодяй, вор и убийца, как вы, потерял всякое право на мою любовь! Тем более вы сами признались, что вас растили и воспитывали достойным человеком! Я не могу относиться к вам иначе как к попрошайке, которому жертвую милостыню! Но такому человеку, как вы, кто так сорит деньгами, не выжать из меня ни су! Кроме тех денег, что я дала вам по собственной воле, вы не добьетесь от меня ничего! Вот мое последнее слово! Оставьте мне свой адрес, вы получите сумму, какую я смогу вам дать. А сейчас уходите. Сегодня вы не получите ничего. Денег в доме нет.

Дон Лотарио невольно приблизился к полуоткрытой двери, откуда был виден будуар. Он был ярко освещен, в то время как в комнате, где находился наш герой, горела всего одна лампа.

Мать и сын стояли друг против друга. Баронесса — бледная как смерть, но не теряя гордой осанки, Лупер — перед ней, потупив голову.

— В таком случае я приду завтра! — упорствовал барон. — Ведь вы не можете не дать мне деньги!

— Не приходите вообще никогда! — воскликнула баронесса. — Утром я пришлю вам столько, сколько сочту нужным. Повторяю: будь у меня даже миллионы, я скорее бросила бы их в Сену, чем доверила такому человеку! И не пытайтесь приходить ко мне, пока я не позову! Для вас меня дома нет. Сегодня я приняла вас лишь затем, чтобы сказать все это. Можете шуметь, делать что вам заблагорассудится! Уходите! Теперь вы знаете мое мнение!

Лупер продолжал стоять, опустив голову и сжав кулаки. Казалось, у него в голове зреет какой-то план.

— И вы не дадите мне денег, даже если бы из-за этого мне пришлось совершить самое серьезное преступление в своей жизни?! — зловеще спросил он, понизив голос.

— Да, — вскричала баронесса, — я этого не сделаю! Более всего дону Лотарио хотелось броситься на этого негодяя и как следует его проучить — настолько возмутила его подлость мерзавца, которого несчастная женщина вынуждена была признать своим сыном. Не в силах оставаться немым свидетелем этого разговора, он отошел в глубину комнаты, где голоса матери и сына доносились до него в виде неясных, приглушенных звуков.

Через несколько минут ему почудилось, что он слышит слабый крик, и он поспешил вернуться на прежнее место, откуда был виден будуар. Там за это время произошло следующее.

— Пятьдесят тысяч франков, всего пятьдесят тысяч! — тупо повторял Лупер.

— Ничего! Ни су! — отвечала госпожа Данглар с прежней решимостью. — Уходите!

— Говорю вам, пятьдесят тысяч франков! — настаивал Лупер. — Я должен получить их, сударыня!

— Нет, ничего ты не получишь! Я не собираюсь быть соучастницей твоих преступлений!

— Так будь же ты проклята! — заскрежетал зубами барон.

Он взмахнул правой рукой, и госпожа Данглар, негромко вскрикнув, упала на ковер. Мгновение Лупер глядел на нее, потом стремительно шагнул к стоявшему в будуаре столику и лихорадочно принялся обшаривать ящики.

— Деньги! — пробормотал он, вытаскивая пачку банкнотов. — Примерно двадцать тысяч! Дьявольщина! Почему не больше! Остальное — ценные бумаги! Брать или нет? Может быть, завтра удалось бы их продать; впрочем, завтра меня будут уже искать! Горничной-то известно мое имя! Черт побери, из-за двадцати тысяч франков придется сматываться из Парижа!

Именно в эту минуту дон Лотарио опять занял свою прежнюю позицию у полуоткрытой двери. Однако впопыхах он не увидел госпожу Данглар и подумал, что она вышла из комнаты. Он видел, как Лупер спрятал что-то в нагрудный карман и, захватив шляпу, поспешно исчез. Лишь теперь испанец заметил несчастную баронессу. Она лежала на полу, на груди и на ковре расплывались темные пятна крови.

Не помня себя от ужаса, он вбежал в будуар и рванул шнур ближайшего звонка. Баронесса лежала бледная и неподвижная. По ее шелковому платью из раны, оказавшейся вблизи сердца, медленно струилась кровь. Лицо еще хранило выражение прежней решимости. Руки были сжаты в кулаки.

— Созовите всю прислугу! Пошлите за врачом и полицией! Этот негодяй убил госпожу Данглар! Нельзя терять ни минуты! — кричал Лотарио горничной. Та, вскрикнув, упала в обморок. Молодой человек не переставая дергал за шнур звонка, пока вся перепуганная прислуга не сгрудилась в будуаре убитой. Через несколько минут переполох охватил весь дом.

Появились врачи и полицейские. Дон Лотарио по-прежнему машинально отдавал распоряжения, хотя пребывал в каком-то оцепенении. Только когда полицейские, более привычные к подобным происшествиям, начали выяснять обстоятельства преступления и очередь дошла до него, он пришел в себя и дал показания, сообщив все, что мог. У него спросили имя и фамилию, имена и фамилии его знакомых — ведь он и сам мог быть убийцей — и лишь после допроса горничной позволили ему уйти.

V. НАДЕЖДЫ И СОМНЕНИЯ

В полном смятении, почти не помня себя, дон Лотарио устремился к аббату Лагиде. Однако слуга объяснил, что аббат, получив приглашение, около часа назад отправился на званый вечер. Молодому человеку ничего не оставалось, как уйти ни с чем. Шагая по улице Гран-Шантье, он приблизился к дому, где жила Тереза. Ему почудилось, что в ее окнах горит свет. Неужели именно он будет первый, кто сообщит ей о гибели подруги? Нет, это невозможно! При повышенной возбудимости и болезненной впечатлительности молодой девушки приходится остерегаться, сообщая ей о таком несчастье. Иначе снова можно сделаться невольным свидетелем тягостной сцены, вроде той, какую он застал во время своего первого визита. А этого он не хотел.

Когда он не спеша проходил мимо хорошо знакомого теперь дома, из парадной вышли двое мужчин. Холод заставил их плотнее закутаться в свои плащи. Шагали они довольно медленно и не придавали значения тому, что дон Лотарио — впрочем, без всякого умысла — шел следом. Судя по походке и по одежде, оба спутника были светскими людьми.

— Ни одного фиакра поблизости! — заметил один. — Жаль! Придется идти пешком!

— Тем лучше! — ответил другой. — Я бы с удовольствием прогулялся, чтобы согреться! Ну, что вы скажете об этом графе Аренберге?

— Или его самого надули, или он — мошенник! — ответил первый, что был пониже ростом; акцент выдавал в нем парижанина и безусловно образованного человека. — Знаем мы эти истории!

— Что вы! — возразил высокий. — Граф богатый человек, не так ли? Или я ошибаюсь?

— Судя по тому, что мне приходилось слышать, он богат, — ответил первый. — Я вовсе и не хотел сказать, что он обманывает ради собственной выгоды.

— Граф Аренберг богат, и это для меня главное, — отозвался высокий.

— Кстати, вскоре он покинет Париж, он сам вам заявил. Так что вам в нем проку?

— Вполне достаточно, ибо и я не намерен оставаться в Париже. Я тоже отправлюсь в Германию!

— Бррр! Впрочем, как вам угодно. Пусть каждый идет своей дорогой. Кстати, я очень вам благодарен за то, что вы познакомили меня с графом. Он знает аббата Лагиде, а если с его помощью я войду в круг знакомых аббата, мне больше нечего и желать. Лагиде — весьма известное и влиятельное лицо в Париже.

Этот разговор, невольным свидетелем которого сделался наш герой, заинтересовал его с самых первых фраз. Он по-прежнему держался поблизости от собеседников, которые разговаривали настолько громко, что молодой человек без труда разбирал каждое сказанное ими слово.

— Вот и держитесь своего аббата, мне это по душе. А я примусь за графа! — сказал высокий. — Кстати, как вам понравилась та бледная молодая особа, что была у него некоторое время?

— Мила, но не более того! — ответил тот, что пониже. — Не знай я, что граф весьма состоятельный человек, я принял бы ее за приманку. Мне кажется, ее страдающие глаза не оставят равнодушными эксцентричные натуры. Может быть, она его любовница, ибо и святые не без греха!

Оба расхохотались. Дон Лотарио почти раскаивался, что последовал за ними, — так больно задел этот смех его израненное сердце. Сказать такое о девушке, которую он так пылко любил! Как могло случиться, чтобы и граф, и Тереза водили знакомство со столь недостойными людьми? Неужели граф так плохо знает свет, что стал жертвой тех, кто намерен использовать его религиозный фанатизм в сугубо мирских целях?

Ему захотелось увидеть лица обоих, чтобы опознать их, доведись случайно встретиться с ними у графа. На это у него была еще одна причина. Всякий раз, когда говорил высокий, испанцем овладевало своеобразное ощущение: так бывает, когда слышишь как будто бы уже знакомый голос, но не знаешь наверное, кому он принадлежит. Дон Лотарио прибавил шагу и, заметив, что незнакомцы собираются свернуть в переулок, на углу которого стоял фонарь, перешел дорогу и получил возможность отчетливо разглядеть их лица.

Того, что пониже ростом, он не знал: это оказался незнакомый ему человек с тонким умным лицом. Рослого же опознал сразу, несмотря на высоко поднятый воротник его плаща: перед ним был не кто иной, как его ночной гость Рабласи.

Испанец решил предостеречь графа. Подобный субъект мог являться к Аренбергу лишь с недобрыми, корыстными намерениями. Молодой человек слышал, как мы убедились, о замыслах негодяя. При одной только мысли, что Тереза могла общаться с подобным типом, его бросило в дрожь.

Улицы вдоль Сены стали более многолюдными, и испанец потерял обоих злоумышленников из виду. Углубившись в их поиски, он очутился вскоре возле Пале-Рояля. Он вспомнил, что как раз сегодняшним вечером там опять собирается общество молодых людей для игры в карты.

Уже недели три, с того самого вечера, когда познакомился с Терезой, дон Лотарио не был в Пале-Рояле. Да и вообще он редко видел своих знакомых. Но сейчас он ощутил острую потребность очутиться среди людей. Ему не хотелось оставаться наедине со своими невеселыми мыслями, и он вошел в здание. Служители уже знали его и пропустили в комнату, где шла игра.

Первым, кого он увидел, был Лупер, сидевший за игорным столом. Испанец в ужасе отшатнулся. Ему показалось, кровь застыла у него в жилах. Здесь находился человек, каких-нибудь полчаса назад убивший собственную мать, — человек, которого нисколько не тяготило совершенное преступление и не страшило наказание, что могло настигнуть его в любую минуту.

Дон Лотарио готов был броситься к Луперу, сбить его с ног и затем передать в руки правосудия. Но он удержался от этого естественного порыва. Ему хотелось посмотреть, до каких же пределов могут дойти гнусность и бесстыдство этого чудовища! Ведь его послали познавать жизнь во всех ее проявлениях; что ж, прекрасно! — он намерен понаблюдать, как убийца ищет спасения от собственной совести, он готов заглянуть в самую мрачную, самую отвратительную бездну.

— Добрый вечер, господа! — сказал он, взяв себя в руки и изобразив на лице беззаботную улыбку. — Как ведет себя госпожа Фортуна?

— Как всегда: по своей близорукости не замечает самых достойных! — ответил Шато-Рено, слывший немного тщеславным. — Я проиграл десять тысяч франков. Сегодня Лупер в выигрыше. Берегитесь, барон, вас ждут неприятности! Удача на бирже, везение в игре — так долго продолжаться не может! Подумайте о будущем!

Нетрудно было догадаться, что внезапное повышение своей кредитоспособности Лупер приписал удачным спекуляциям на бирже. С некоторых пор он проматывал огромные суммы, поэтому и в описываемый нами вечер вновь получил доступ в Пале-Рояль.

— Утешьтесь, граф! — отвечал барон. — Как только наберу денег на дорогу, так и выйду из игры.

— Вы собрались уезжать? Куда же? — поинтересовался Бошан. — Разве игра на бирже более не удерживает вас в Париже?

— Отнюдь, дела призывают меня в Лондон. Возможно, я уеду уже завтра утром, — ответил барон.

— Вы так бледны и серьезны сегодня, дон Лотарио, — заметил Франц д'Эпине.

— Я прибыл из дома смерти, — ответил Лотарио. — Из дома баронессы Данглар, которую только что нашли убитой в своем будуаре.

Все изменились в лице. Бывший возлюбленный баронессы, Люсьен Дебрэ, вздрогнул, глубоко потрясенный этим известием. Лотарио обвел взглядом всех, кто находился в комнате. Невозмутимым оставался лишь Лупер, который даже не побледнел.

— Она убита? Боже мой! Это ужасно! — вскричал Бошан. — А кем? Вам известны подробности?

— Убита человеком, который однажды уже был у нее ночью. Он требовал, чтобы она приняла его и сегодня. Ему удалось бежать. На визитной карточке, открывшей ему доступ к баронессе, было указано его имя — барон де Лупер.