За это время он миновал Тихуану — эти ворота в Третий мир, потом — Розариту-Бич со знаменитым отелем и наконец выехал на платное шоссе, чистое, гладкое и совершенно пустое. Деревня, выросшая вдоль цементной дороги, да и не деревня вовсе, а горстка теснящихся хижин. Их обитатели уже начали пробуждаться и вылезали навстречу солнцу. Пронесшаяся буря причинила ущерб ветхим постройкам, кое-где снесло крыши, а сами хибары залило дождем. И сейчас низкорослые мужчины с коричневой кожей были заняты ликвидацией последствий стихийного бедствия.

Подъехав к контрольной будке, Сэл опустил в руку сонного кассира стодолларовую купюру и поехал дальше, что было весьма неразумно в его положении. Пораженный такой щедростью кассир не мог не запомнить своего благодетеля. Сэл это понимал, но других денег у него просто не было, к тому же все силы были направлены на то, чтобы не уснуть за рулем. В общем, плевать он хотел на сдачу.

В Пуэрто-Нуэво он ни разу не отключился, более того, пообедал в ресторане с блюдами из лангуста, уплатил за это удовольствие аж целых 6 долларов 95 центов (!), а потом посетил Ла-Фонда, откуда открывалась самая красивая панорама взморья. Но после этого его снова стала бить дрожь, и от боли помутилось сознание. Приходил он в себя теперь лишь время от времени и то ненадолго.

Шоссе на этом участке, извилистое и довольно опасное, проходило по высеченным уступам коварных скал, нависших над Тихим океаном. Временной дороги поблизости не было, как и поселений или хотя бы какого-то человеческого жилья, где он мог бы остановиться. Дрожа от лихорадки, весь в поту, он тем не менее не выпускал руль из рук и держался белой полосы, отчаянно плясавшей у него перед глазами. На появившемся впереди указателе Сэл прочел, что до ближайшего пункта 27 километров. А может быть, он ошибся? И там вовсе не 27, а 2 или 270? Дрожащие руки на зачехленном кожей рулевом колесе онемели. Он не чувствовал их, даже не видел. Вся левая сторона тела нестерпимо ныла. К бедру от груди стекала влажная струйка — снова открылась рана. Наступил момент, когда Сэл больше не мог бороться с этим кошмаром и все пережитое за последние двадцать четыре часа: невероятное напряжение, парализующий разум страх, острая боль навалились на него разом, и Сэл отдался неизвестности, как юная девушка страстному любовнику, и погрузился в океан мира и покоя.

«Это конец? Я умираю?» — было последней мыслью Сэла, перед тем как он отключился. Как долго он был без сознания? Минуту? Час? Вечность? Очнулся он от легкого прикосновения к лицу. Приподнял веки и увидел глаза ангела. Маленького, коричневого, сопливого ангела.

— Que pasa, senor?[23] — осведомился ангел, шмыгая носом. — Вы в порядке?

Сэл с минуту смотрел на ангела, ничего не понимая, потом медленно повернул голову и сквозь грязное ветровое стекло «джипа» увидел еще троих мальчуганов лет десяти, а рядом неоседланную гнедую лошадь, которую они вели по все еще мокрой, покрытой красной грязью улице. Вдоль нее в беспорядке располагались небольшие аккуратные домики, точнее, коттеджи: белые, бледно-розовые и голубые. Тротуаров не было. У домов, по обеим сторонам ступенек, ведущих к двери, стояли похожие на кузнечное зубило кактусы в ржавых банках из-под кофе. Трое смеющихся мальчуганов и осанистый, кастрированный мерин, с высоко поднятым пышным хвостом, важно шествовавший перед «джипом», усилили у Сэла ирреальность происходящего.

— Вы в порядке? — повторил маленький ангел, и Сэл снова повернул голову туда, откуда шел голос. — Сеньор?!

Лицо ангела заволокло туманом. Сэл закрыл глаза и снова отключился. А когда открыл их, то обнаружил, что лежит в комнате, залитой ярким светом, с растрескавшимся, облупившимся потолком. Сэл заслонил глаза рукой от слепящего света, но уже через минуту смог оглядеть комнату, в которой находился, совсем маленькую, с белыми стенами. Помимо кровати, на которой он лежал, здесь был металлический шкаф, выкрашенный белой краской, со стеклянными дверцами, такой же стол, накрытый белоснежной простыней, с какими-то инструментами и еще стол, на нем в стеклянной банке ватные тампоны, в Другой — шпадели. На стене — намалеванный яркими красками Иисус Христос, а рядом в рамке — обгорелый кусок ткани с какой-то надписью на иврите. Сэл заслонил лицо рукой и снова уснул. А когда проснулся, то, еще не открыв глаз, понял, что в соседней комнате включено радио. Транслировалась передача из Лос-Анджелеса.

— ...тринадцать дней назад пропала девочка. Во вторник вечером возле Голливудского водохранилища были обнаружены три трупа, два — в среду утром после разразившейся накануне грозовой бури и еще один в тот же день, но несколько позже в извлеченном из водохранилища угнанном лимузине. После двух дней водолазам пришлось прекратить поиски возможных жертв, поскольку глубина водохранилища в некоторых местах достигает ста тридцати футов. Мы беседовали с представителями Лос-Анджелесского отделения полиции сегодня утром.

Вкрадчивый голос корреспондента:

— Как вы считаете, выявит ли расследование дополнительные печальные обстоятельства этого дела?

И готовый на все случаи жизни ответ полицейского:

— Подождём окончания следствия. Тогда ответим на все вопросы.

— А правда ли, лейтенант, что установить личности пострадавших невозможно из-за отсутствия каких-либо документов и что на одежде у них нет даже этикеток с указанием производителя или торговой фирмы?

— Мы... на данный момент личность пострадавших не установлена. Мы можем сообщить некоторые подробности лишь после заключения судебно-медицинского эксперта.

Кто-то коснулся плеча Сэла, и мужской голос спросил:

— Вы проснулись?

— А можете вы, лейтенант, подтвердить, что угнанный лимузин был взят напрокат в аренду рок-звездой Изабель?

Сэл медленно разомкнул веки. И не увидел ни яркого света, ни маленького коричневого ангела. Кто-то огромный, с орлиным носом на бледном лице склонился над ним. В его ноздрях Сэл отчетливо разглядел пучки жестких волос.

— В данный момент ничего не могу вам сказать, — заявил полицейский.

Теперь, когда Сэл открыл глаза, радио, казалось, звучало тише.

— А как вы прокомментируете слухи о том, что друг Изабель, автор песен Марко Толедано, был последним, кого видели в лимузине?

— Мы не можем это прокомментировать.

— Итак, — сказал человек с орлиным носом, — вы наконец проснулись. Как себя чувствуете? Хреново?

— Вы можете подтвердить, что Толедано никто не видел со вторника, точнее, после состоявшейся в тот вечер церемонии вручения призов «Грэмми»?

— Мм... да. Мы очень хотели бы побеседовать с мистером Толедано, но пока нам не удалось его разыскать.

— Есть хотите? — спросил великан. На нем были выцветшие голубые джинсы, белая куртка, на ногах гуарачи. Волосы длинные, с проседью.

— Лейтенант, вы полагаете, что тело мистера Толедано покоится на дне водохранилища?

— Трудно сказать...

— Алисия, — позвал великан, — принеси чашку бульона... — и обратился к Сэлу: — Она готовит его лучше всех в Калифорнии, он вкуснее куриного, который готовит моя матушка, и через неделю вам станет лучше.

Кто-то переключил радио на местную программу. Великан между тем отошел от Сэла и стал бросать инструментарий в примитивный стерилизатор. Сэл попытался приподняться на локте, но у него закружилась голова.

— Где... где я нахожусь?

Не прерывая своего занятия, великан быстро обернулся.

— Ваш голос мне очень знаком! — сказал он. Сэл ничего не ответил, и тогда великан продолжил: — Вы находитесь в «Clinica para los Ninos de Ensenada», что означает «Детская больница в Энсенаде».

— А вы — врач? — Сэл попробовал сесть в постели.

Великан положил руку ему на плечо.

— Вам еще нельзя подниматься...

Видя, однако, упорство Сэла, великан помог ему сесть и спустить ноги с кровати.

— Послушайте, — сказал великан, — вам надо пока лежать.

Но Сэл не ложился, сидел, дожидаясь, пока пройдет головокружение.

— Ну что же, — продолжал великан, — да, я врач. Единственный здесь в своем роде. И если, глядя на меня, вы усомнитесь в том, что я мексиканец, то этому есть объяснение. — Он снял со своих огромных лапищ резиновые перчатки и бросил на стол. Взял огромную стоявшую там банку пива, сделал несколько больших глотков. — Я Шелдон Сильвермен, уроженец Бруклина, обретался и в «Беверли-Хиллз» — Он улыбнулся. — Мой дед родом с Украины, но перебрался в Москву и стал коммунистом. Когда его хотели забрать в царскую армию, он бежал из Москвы, прошел пешком огромное расстояние и умудрился сесть на пароход, отплывавший в Америку. Отец мой родился в Ист-Сайде и тоже был коммунистом. Преподавал гражданское право в высших учебных заведениях и воспитал одиннадцать детей. Я появился на свет в Бруклине, мечтал хорошо зарабатывать и потому стал врачом. И вот сижу я лет десять назад в хилкрестском загородном клубе, играю в картишки с другом, мотоциклетным гонщиком Маркусом Велбжан. Он жалуется на слишком высокие налоги на земли в пустыне, на алчных любовниц, и вдруг понимаю, — он взглянул на Сэла, — вдруг отчетливо понимаю, что сижу по уши в дерьме.

Вошла девушка с дымящейся чашкой бульона и кукурузными лепешками. Запах еды дал Сэлу почувствовать, как сильно он голоден.

— В общем, я понял, что жизнь моя — кусок дерьма. И все потому, что в детстве только и слышал речи о «братстве народов» и о том, что надо «помогать обездоленным».

Сэл слушал и ел огромной щербатой ложкой бульон, а Шелдон Сильвермен говорил без умолку:

— И вот там, в игральном зале хилкрестского загородного клуба, переполненного завсегдатаями, я сижу и вижу: Ирв Рэднер блефует, и вдруг прозреваю. Моя жизнь — дерьмо. Поэтому... — Он передернул плечами. — Поэтому... я все ликвидировал. Буквально все продал. Лодку, дом, кооперативную квартиру в Вайкики, «мерседес». Обе дочери у меня замужние, жена много лет назад ушла к своему тренеру, словом, никто не мог помешать мне. Верно? — Он еще отпил пива. — Итак, я все продал, приехал сюда и открыл вот эту больницу. — Он хитро улыбнулся. — Мне представился шанс существенно поправить свои финансовые дела, заработать миллион баксов. Нельзя было его упустить. — Он поставил банку на стол. — В «Беверли-Хиллз» я снабжал тринадцатилетних барышень из богатых семей противозачаточными пилюлями. Здесь лечу холеру, полиомиелит, эмфизему, дизентерию и даже проказу. Да, да, здесь встречаются и прокаженные. Местные жители слишком бедны, чтобы заботиться о своем здоровье. А центр Дапо всего в часе езды отсюда.

Проглотив очередную ложку бульона с лепешкой, Сэл задержал взгляд на докторе.

— Как много вы говорите.

Шелдон Сильвермен не обиделся.

— Будьте снисходительны. Не так часто мне приходится болтать по-английски. Американцев здесь почти нет.

Сэл хотел было сказать, что он канадец, но промолчал.

— Как я здесь оказался? — спросил он.

— Вы приехали на своем «джипе». Не могли же вы двигаться со скоростью три или четыре мили в час. Но вы легко отделались, машина не пострадала, если не считать вмятины на крыле. Дети обнаружили вас в среду утром.

«Маленький коричневый ангел с сопливым носом», — подумал Сэл.

— Вы были ранены, — как бы между прочим заметил Шелдон Сильвермен. — И вам чертовски повезло. Знаете, как говорили в старых фильмах: «Пройди пуля на дюйм правее — или левее — был бы конец!» — Он выразительно поднял брови вверх. — Это именно то, что могло произойти с вами. Пуля прошла в нескольких миллиметрах от главной артерии. И все-таки пришлось влить вам четыре пинты крови и наложить лед на колено. Оно было величиной с крупный грейпфрут.

Сэл перестал есть и уставился на Сильвермена.

— Сколько времени?

Доктор взглянул на свои «Касио».

— Начало первого.

— Нет, я хотел бы знать: какой сегодня день? Давно ли я здесь нахожусь?

Сильвермен улыбнулся:

— Сегодня суббота. Вы проспали почти семьдесят два часа.

Сэл осторожно поставил чашку с бульоном на столик возле кровати и с сомнением огляделся.

— Господи, — сказал он наконец. — Мне нужно уходить отсюда. — Он попытался соскользнуть с кровати.

— На вашем месте я не делал бы этого. — Сильвермен подскочил к Сэлу. Тот, ступив на шершавый, в щербинах пол, едва сдержал готовый вырвать вопль и схватился за грудь.

— Там швы, дружище, — Сильвермен поддерживал Сэла, упрямо старавшегося стоять на ногах. — Нельзя вам еще вставать. — Сэл вцепился в спинку кровати, подождал, пока утихнет боль и пройдет тошнота. Потом взглянул на доктора.

— Нельзя мне здесь оставаться, — бросил он.

После продолжительной паузы Сильвермен понимающе кивнул и, отойдя в сторону, дал Сэлу возможность попробовать свои силы. Сэл сделал шаг, потом, стараясь сохранить равновесие, еще шаг, поморщился от боли и попробовал выпрямить спину. Только сейчас он заметил, что совершенно голый.

— Ваш клоунский костюм пришлось выбросить за негодностью. Мы найдем для вас что-нибудь подходящее, вы ведь небольшого роста. — Он повернулся все к той же девушке и произнес что-то на певучем мексиканском. Девушка быстро вышла.

Сэл продолжал стоять у кровати на трясущихся ногах.

— И все-таки я советую вам полежать еще хоть неделю, а то и две. Организм довольно остро реагирует на ранение.

Сэл покачал головой и еще сильнее вцепился в спинку кровати. А через минуту снова появилась Алисия с парой старых джинсов, благоухающей свежестью майкой и парой сандалий на подошве из шин. Вместе с врачом они помогли Сэлу одеться. Труднее всего оказалось натянуть майку — он не мог поднять руки. Наконец, полностью экипированный, он прислонился к кровати, ожидая, пока комната перестанет вращаться перед глазами. Когда Алисия вышла, доктор достал из шкафа закрытый на запор, весь в пятнах «дипломат», положил его на кровать рядом с Сэлом, а сверху немецкий «люгер».

— Эти вещи мы нашли на переднем сиденье «джипа». Насколько я понимаю, они ваши.

Сэл некоторое время смотрел на «дипломат» с «люгером», потом спросил:

— Открывали?

Брови Сильвермена снова взметнулись.

— С какой стати? Он не был ранен, и ему не требовалась медицинская помощь.

Сэл едва заметно улыбнулся, взял «люгер» и сунул его за пояс джинсов под майкой. Затем попытался открыть «дипломат», нажав обеими руками на крышку, но из-за перекоса замок никак не поддавался, и тогда Сэл сломал его. Деньги были на месте.

Сэл взглянул на Сильвермена, но тот оставался индифферентным, не выразив ни удивления, ни смущения, ни любопытства. Знал он о содержимом кейса или не знал, трудно было сказать. Во всяком случае, это его совершенно не интересовало. Сэл вынул полдюжины пачек и положил на кровать.

— Спасибо, что заштопали меня.

Брови доктора опять подскочили вверх: столько денег, а он не считает нужным объяснить, откуда они. Но тут Сэл сказал:

— Не краденые.

— А я и не говорил, что краденые.

— Тогда возьмите. Не для себя, так для детей.

Сильвермен некоторое время задумчиво смотрел на пачки купюр, затем тряхнул головой, допил пиво из банки, снова посмотрел на деньги, а потом в упор на Сэла.

— Дети могли их взять.

— Ну и что. Берите же!

— Возьму, — согласился Сильвермен.

В небе ярко сияло солнце, но в пыльном воздухе уже чувствовалось дыхание зимы, которая наступает в феврале по обе стороны Южной Калифорнии. Усаживаясь с помощью доктора-великана в «джип», Сэл огляделся и вспомнил, что находится в Мексике. Устроившись поудобнее за рулем, он несколько раз глубоко вздохнул, чтобы восстановить дыхание.

— Почувствуете головокружение — немедленно остановитесь и подождите, пока оно пройдет, — напутствовал Сильвермен Сэла, — если до вечера снова окажетесь в постели... — Он осекся на полуслове и вручил Сэлу ключ, болтавшийся у него на пальце. — Желаю удачи.