Высокая ставка

Много песен есть на свете о любви, -

неуверенно начала она, -

Но, увы, они не для меня...

В небе есть счастливая звезда,

Но, увы, она не для меня...

Гул пронесся по толпе, словно легкий бриз прошелестел палой листвой.

— Вы только послушайте!

— Это дочка Джемелли? Изабель подошла к микрофону.

— Мне кажется, я уже слышала этот голос, Джордж. Кого он напоминает?

— Одну черную певицу.

— Точно!

— Она — чудо, ты не находишь? — сказал кто-то на хорошем английском.

— Редкий талант!

Разодетая бразильская матрона коснулась руки Джованни Джемелли.

— Ваша дочь великолепно поет. Вы можете гордиться ею.

Джемелли от удивления не мог прийти в себя и слушал с открытым ртом.

— Эй, кэп, вы не думаете, что девочка замечательно поет? — обратился кто-то к Маклишу.

Маклиш промолчал, и хотя губы его сложились в некое подобие улыбки, глаза были злыми, как у быка.

— Кого же она напоминает? — по-нью-йоркски прогундосила миссис Лейбарман.

— Билли Холидей, — проворчал наконец капитан с таким видом, словно проглотил яд..

— Билли Холидей! Совершенно верно.

— Никогда бы не подумала, глядя на нее.

Сэл проиграл легкое изящное соло в середине песни и посмотрел на Изабель. Она ответила ему полным нежности взглядом. Он улыбнулся и подмигнул ей, чего никогда прежде не делал. «Ты их достала, девочка. Они полюбили тебя».

Изабель снова запела:

Я была глупой, влюбленной...

Она вспомнила их репетиции и, дважды повторив последнюю строку, закончила первую песню. Все зааплодировали. И громче всех Маклиш, который подошел к Изабель и, положив ей руку на талию, пытался занять ее место у микрофона.

— Похлопаем малышке Джемелли. Она замечательно поет. Благодарю вас...

Сэл заиграл следующую мелодию — медленный блюз. Маклиш бросил на него угрожающий взгляд. Гнев горячей волной захлестнул Сэла. «Не становись у меня на пути. Не доставай меня, старина». Он вдруг представил себе «вальтер» Даго Реда, спрятанный под одеялом на койке.

— Пусть она споет! — закричал кто-то.

Маклиш, выдавив из себя улыбку, повернулся к пассажирам:

— Эй, а не пора ли подумать о розыгрыше приза?

— Плевать на приз, Мак. Нам барахла хватает. Пусть девочка еще споет.

— Еще!

Маклиш еще шире заулыбался, казалось, его толстые щеки вот-вот лопнут.

— Вы правы. Как насчет еще одной песенки, мисс? — спросил он Изабель, бросая злобные взгляды на Сэла.

Не обращая внимания, Сэл кивком головы указал Изи на микрофон, и Маклишу ничего не оставалось, как вернуться к столу. Изабель подошла к микрофону, коснулась его кончиками пальцев, закрыла глаза и снова запела. Уже со второй строки она покорила слушателей и очаровывала их все больше и больше. Теперь они были целиком в ее власти. Куда девалась ее нервозность? Ее робость? Казалось, она всю жизнь пела перед публикой.

И люди поверили в искренность ее исполнения. Это было написано на их лицах в мерцающем пламени свечей. Они горячо сочувствовали девушке с разбитым сердцем, жестоко обманутой вероломным возлюбленным, о котором пела Изабель. Изабель состоялась. Великая певица. А не просто посредственность, которая способна передать лишь слова, а не сокровенный смысл песни. Как ей удалось так быстро овладеть мастерством? Сэл не в силах был этого понять. В начале семидесятых в Нью-Орлеане был гитарист, подросток. Маргинал, бродяжка. Куда-то он исчез на год, а потом вновь объявился. Теперь это был настоящий музыкант, и, слушая Изабель, покорившую всех этих богатых стариков, Сэл невольно вспомнил о гитаристе. Конечно, Изабель — это совсем другое. Нечто потрясающее. Она ведь совсем ребенок и нигде не училась, а поет как профессиональная певица. У нее не только великолепный голос, не только врожденный талант, но еще и способность передать слушателям саму идею песни, заставить их сопереживать. Эти старики, больные и жеманные, давно забывшие и первую любовь, и первую разлуку, сейчас вспоминали свою юность. И тем ужасней показалась им старость с ее болезнями, и одиночеством, и душевными муками. Изабель разбередила их раны. «Настоящая волшебница», — думал Сэл, когда девушка закончила песню под возгласы одобрения и бурные аплодисменты.

— Чудесно, — вопил маленький старичок, совсем лысый, пытаясь встать на ноги. — Замечательно!

— Браво, брависсимо!

Пассажиры свистели и едва не отбили себе ладони, как подростки на концерте рок-музыки.

«Похоже, ты их достала, — размышлял Сэл, — жаль, они не покупают пластинок. Но ничего, мы достанем и остальных». Словно угадав его мысли, Изабель, сияющая, повернулась к нему.

— Я же говорил, они вас полюбят, — закричал Сэл, стараясь перекрыть шум, и заиграл новую песню — свою. Он слушал, как поет Изабель, и пытался представить себе ее голос в будущем. Она станет великой артисткой. Голос Билли Холидей только трамплин в музыку восьмидесятых годов. Даже сейчас, когда он играл для Изабель и про себя пел вместе с ней свою новую песню, в его голове, словно фрукты в саду, вызревали новые мелодии. Это будут баллады, трогающие до слез и вселяющие надежду в сердца, и шальные танцевальные ритмы, когда невозможно удержать, задницу на стуле...

— Великолепно! — завопил плешивый старичок. И тут Сэл умудрился рассмотреть сквозь плотное кольцо окружавших Изабель пассажиров, что она ему улыбается. Каждый старался коснуться ее нежной кожи, ощутить теплоту и юность, причаститься к ее таланту.

— Невероятно!

— Потрясающе!

Изи вертелась во все стороны, стараясь не упустить его из виду.

— Почему вы скрывали от нас свой талант?

— Вы профессиональная артистка?

— Я хочу купить вашу пластинку! У вас есть пластинки?

— Эта последняя песня просто чудесная. Я никогда ее раньше не слышала.

До Сэла донеслись слова Изи:

— Ее написал Марко. Правда, прекрасная песня?

Сэл почувствовал, как его распирает от гордости.

— Это вы написали сами? — заорал на всю столовую плешивый старичок, обращаясь к Сэлу.

«Хантер, маленького ублюдка зовут Хантер».

— Да, я, — просипел Сэл, следя за Изабель в окружении целой толпы пассажиров. Они гладили ее руки, ее пышные волосы, а она их благодарила и счастливо улыбалась. Впервые за многие годы Сэл почувствовал себя значительным и сильным. Никогда еще он не смотрел с таким восторгом на женщину.

— Я написал ее здесь, на борту «Антонии», — ответил он плешивому.

— Правда? — Хантер никак не мог успокоиться. — Чертовски хорошая песня. Настоящий хит. Это будет настоящий хит.

— Хотелось бы надеяться, мистер Хантер. Мне кажется, что...

Толпа вдруг расступилась, пропуская Джованни Джемелли, который ковылял к дочери. Он бросил пристальный взгляд на Сэла и остановился перед дрожащей Изабель. Страсти улеглись, теперь все взгляды обратились на отца и дочь. Сеньор Джемелли удивленно покачал головой, с гордой улыбкой взглянул на дочь и раскрыл ей объятия.

— Ты — гений!

— О, папа! — воскликнула Изабель. — Тебе понравилось?

Джованни просиял.

— Очень понравилось. Видишь? Я плакал. Ты — настоящая артистка. — Он еще шире раскрыл объятия. — Надеюсь, ты не будешь стыдиться своего бедного отца, когда станешь знаменитостью?

— О, папочка! — вскричала она и обвила его шею руками. — О, папочка...

По столовой понеслись ахи и охи.

Сэл улыбался с нежностью в сердце, наблюдая за этой сценой, пока взбешенный Маклиш не прошипел ему в ухо:

— Жду в своем офисе, мистер Толедано! Немедленно!

Капитан побагровел от гнева и даже пил виски, что редко себе позволял.

— Что вы, черт возьми, о себе вообразили, мистер?

«Медовый месяц окончился, — подумал Сэл. „Мистер“ — так Маклиш обращался к членам команды, когда злился на них. — Больше никаких привилегий. Я теперь — член команды, как и все».

— Это мой корабль, мистер. Вам известно?

— Конечно, кэп. Я просто подумал...

— Подумали, мистер Толедано. Но не за это вам платят! — Маклиш благоухал виски и «киской» Мэгги Пуласки. — Я плачу тебе, чтобы ты играл. Играл для меня, только для меня! На моем корабле никто больше не должен петь! — Маклиш вопил, как рассерженный ребенок, и Сэл отступил.

«Не теряй этой работы, — сказал он себе. — Она тебе нужна. Тебе нужен этот корабль».

— Босс, почему вы...

— Кто разрешил девчонке петь на моем корабле? Отвечай!

— Ну... понимаете, я думал... э... я думал, что...

— Она не вдруг появилась из публики. Эта потаскушка. Кое-кто ее чертовски хорошо подготовил!

«Следи за выражениями, старый блядун». Сэл почувствовал, как кровь бросилась в голову.

— И она пела песню, которую ты написал! А я и не знал, что ты пишешь песни! — Профессиональная гордость Маклиша была уязвлена: им посмели пренебречь!! — Ты ни разу не попросил меня спеть твою песню, хотя бы одну! — Маклиш метался по каюте, поглощая виски, и, прежде чем Сэл успел ответить, погрозил ему пальцем. — Не смей больше подходить к спинету без моего разрешения, ясно? И к звуковой системе тоже. Это моя собственность!

— Конечно, кэп...

— И мне плевать, что эта полукровка, эта проститутка трясет перед тобой своим задом!

«Ах ты, проспиртованный америкашка! Не смей говорить о ней, как...»

— Я не потерплю, чтобы кто-нибудь из команды так обращался со мной, мистер. И нечего зубы скалить!

«Никто не вправе так разговаривать со мной. Не для того я умер и снова воскрес. Не могу больше выносить это дерьмо».

Но вместо этого Сэл вполне миролюбиво сказал:

— Она спела всего одну-две песни, капитан. Какое это имеет значение?

— Какое это имеет значение? Какое имеет значение? — взорвался Маклиш, вплотную подошел к Сэлу и ткнул пальцем в закрытую дверь. — Мистер, вы выставили меня дураком, — злобно шипел он. — Выставили дураком перед всей командой! Моей собственной командой. — Он повысил голос: — И перед мистером Соломоном Линдерманом и его супругой.

Сэл недоумевал.

— Солли Линдерман? Какого черта?..

— О, вы, оказывается, не все знаете, мистер шоу-бизнес. К вашему сведению: Сол Линдерман — крупнейший агент в Майами, и он хочет записать меня! — Маклиш постучал пальцем в грудь. — Хотел попросить, чтобы ты мне аккомпанировал, а ты... — Он негодующе посмотрел на Сэла.

Ситуация показалась Сэлу не только забавной, но и унизительной. За кого принимает его этот бездарный козел!

— Капитан, — заговорил Сэл. Голос у него был хриплый, тяжелый. — Солли Линдерман пришел ко мне в тот самый вечер, когда мы отошли от Антверпена. И теперь чуть ли не каждый день я выслушиваю нудные военные сводки о том, как в сороковых годах он устраивал концерты знаменитых оркестров. Знаменитейших. В сороковых. Понимаете, что это значит, капитан? Это значит, что Солли Линдерман — уже стар и живет со своей старенькой душкой женой в чудесном коттеджике в Форт-Лодердейл. Вот и все. Вы меня поняли?

Маклиш снова рассвирепел.

— Нет, мистер, вам известно далеко не все, это уж точно. Так слушайте же. У мистера Линдермана очень хорошие связи с индустрией развлечений в Майами, и он поможет...

— Боже мой, капитан! — вскричал Сэл. — Неужели вы всерьез надеетесь, что кто-нибудь станет платить вам деньги за ваше пение?

Маклиш задрожал и выпучил глаза. Он был так потрясен, что не мог вымолвить ни слова. А Сэл продолжал:

— Здесь на корабле публика принимает все. Ей просто некуда деться. Но поверьте мне, Джексон, ни один идиот не захочет платить за ваш визг!

Тут Маклиш не выдержал, перегнулся через стол и схватил Сэла за лацканы фрака.

— Убери свои вонючие лапы, — со свистом прошипел Сэл, словно ядовитая змея, прежде чем ужалить, — не то я размозжу твои мозги по этой затраханной каюте.

Маклиш понял, что Сэл не шутит, и застыл на месте. А Сэл вдруг представил себе, как уперся дулом «вальтера» в живот Маклиша и нажал на спусковой крючок. Кровь потекла по руке, когда девятимиллиметровая смерть прорвала кишки капитана и селезенку, застряв в позвоночнике. Маклиш обмяк, как пустой мешок, и со стоном распростерся на полу. Эта картина не вызвала у Сэла отрицательных эмоций, напротив, вселила в него уверенность.

И вот тут-то Сэл понял, что в «Толл Колд Уан» потерял нечто большее, чем некоторое количество крови.

Несколько мгновений, показавшихся Сэлу вечностью, Маклиш в упор смотрел на него, затем отпустил.

— Завтра, когда корабль причалит в Рио, — сказал он холодно и властно, — вы уберетесь отсюда до того, как по трапу спустится новый пассажир. Я не желаю вас больше видеть. А теперь — вон.

* * *

Сэлу не потребовалось и пяти минут, чтобы сложить вещи. Чемодан и рюкзак. Несколько рубашек. Пара или две брюк, фрак. Даже дерьмовых бритвенных принадлежностей не было — он носил теперь бороду. Дешевый одеколон, зубная паста, дезодорант, портативный проигрыватель, несколько книг из судовой библиотеки и семь с половиной тысяч американских долларов в банкнотах. И конечно, полуавтоматический девятимиллиметровый «вальтер».

Сэл сидел на краю кровати и сосредоточенно рассматривал «вальтер», проклиная себя. «Надо же было все испортить. Собственными руками. Теперь у меня нет ничего: ни укрытия, ни работы. Я все послал к черту. А ведь мог оставаться здесь хоть всю жизнь или по крайней мере до того времени, как скоплю достаточно денег, чтобы начать все сначала. И капитан ко мне хорошо относился, ценил как музыканта. А что я буду, черт возьми, делать теперь? Где я найду работу в этой задроченной Бразилии? Ведь я не знаю и десятка слов на испанском, или португальском, или на каком они там говорят. Из-за сумасбродной девчонки с голосом падшего ангела. Я все бросил. Иисусе, ты слышал, как она пела сегодня? Ты слышал? Поверь, я никогда ничего подобного не слышал. Откуда это у нее? Такая глубина понимания, такая чистота чувств, такая выразительность, такая мелодичность, такая, такая... душа? Кто она? И что я буду без нее делать? Влачить жалкое существование? Ее талант — как радиация. Или что-то в этом роде. Она зажгла во мне огонь. Пробудила вдохновение. Как же я смогу теперь...»

В дверь тихо постучали. Должно быть, Изабель. Удивилась, что я не пришел ночью на главную палубу поздравить ее и сказать «до свидания» перед прибытием в Рио. Он ничего не сможет ей объяснить. Ведь это его проблемы. Пусть будет доволен тем, что неделю-другую поработал с ней. Кто знает, может быть, именно с их встречи и начнется ее блестящая карьера? Нет. Нечего обольщаться, но как она пела его песню! Как божественно пела!

В дверь снова постучали, и тихий мужской голос произнес:

— Извините.

А может быть, это Маклиш? Продумал ситуацию и решил оставить его на корабле? Сэл быстро сунул «вальтер» под матрац и шагнул к двери. «Не задирай нос, — сказал он себе. — Не вздумай оскорблять капитана». С деланной непринужденностью Сэл отпер дверь.

В ярко освещенном коридоре, опираясь на палку, стоял Джованни Джемелли.

— Мистер Толедано, если не возражаете, я хотел бы с вами поговорить.

Сэл был совершенно обескуражен. Вот уж кого он не ожидал увидеть у своих дверей. Что привело сюда этого безобразного, изуродованного старика? Сэлу неприятно было на него смотреть.

— Да, конечно, пожалуйста... Но нам запрещено принимать пассажиров в своих каютах. — «Что за глупости я говорю?»

Джованни Джемелли улыбнулся.

— Не думаю, что эти правила распространяются на таких стариков, как я. Кроме того, по лестницам очень трудно взбираться. Почему бы нам не поговорить в вашей каюте?

— Конечно, сеньор Джемелли, — он быстро оглядел каюту, — но здесь очень тесно... — Сэл отступил, пропуская старика.

— Все нормально. — Улыбка не сходила с лица Джемелли. — Я займу не очень много места. — Он стоял, ожидая, когда Сэл пригласит его сесть.

— О, — произнес Сэл, наконец-то придя в себя, — здесь нет стула.

Джованни кивнул на кровать.

— Конечно, сеньор. Садитесь сюда. — Сэл торопливо закрыл и задвинул под койку чемодан.

— Вы тоже садитесь. У меня болит шея, когда я поднимаю голову.

Сэл снова вытащил чемодан и устроился на нем. Не очень надежно и не очень удобно.

— Сложили вещи, — констатировал Джованни Джемелли, — капитан вас уволил.

— Вы уже знаете? — удивился Сэл.

Джованни пожал плечами и развел руками — жест типичный для итальянца.

— Если вы богаты, к вам приходят и все рассказывают. Пусть даже вам неинтересно. А теперь давайте познакомимся как полагается. Я — Джованни Джемелли. — Он протянул скрюченную руку. — А вы...

— Марко Толедано. — Рука старика была холодной и костлявой, как лапка у цыпленка.

— Вы из Америки? — Джованни сложил руки на набалдашнике.

— Из Канады.

— Итальянец?

— Да, мои родители из Палермо.

— А... — Джованни поднял брови. — Говорите по-итальянски?

Сэл покачал головой.

— Могу только заказать еду.

— Или трахнуть девочку?

«К чему он клонит?» — удивился Сэл.

Словно угадав его мысли, Джованни с улыбкой произнес:

— Мистер Толедано, я пришел сюда, чтобы поблагодарить вас.

— Я... Поблагодарить меня? За что, сеньор Джемелли?

Джованни снова улыбнулся и вздохнул. Потом обвел взглядом каюту.

— У вас нечего выпить? Коньяк или еще что-нибудь?

— Только «Джек Дэниелз».

— Конечно. Если американец может...

— Я канадец.

— Конечно, конечно. Почему бы старому человеку не смочить горло?

Сэл налил два стакана и один протянул старику. Но только было собрался опрокинуть свой, как Джованни сказал:

— Позвольте произнести тост.

Он поднял стакан и произнес:

— За Изабель.

— За Изабель, — повторил Сэл. «Почему он здесь? Что, черт возьми, ему нужно?»

Джованни отпил из стакана и, сжимая его в руке, снова оперся о набалдашник.

— А она правда хороша. Верно?

Сэлу давно хотелось поговорить с кем-нибудь о своем тайном открытии. Так почему бы не с ее отцом?

— У нее есть все, чтобы стать одной из лучших. Одной... из самых... лучших.

Джованни с гордостью улыбнулся, как и положено отцу.

— По-моему, она прелестна. Я все время думал об этом, когда она пела. У меня даже мурашки по телу забегали. Это было такое... такое чувство! Но я сказал себе: отец Изабель не может, не может... — Он не мог подобрать нужного слова.

— Быть беспристрастным?

— Да, да, именно это я и хотел сказать. Ведь она моя дочь, как я могу быть... — И снова запнулся, видимо, забыл слово.

— Беспристрастным, — подсказал Сэл.

— Да, да. Но когда все стоя ей аплодировали и кричали — поймите меня! — я уже больше не сомневался в том, что она хороша.

— Не просто хороша, а великолепна! Необычайна. Видите ли, мистер Джемелли, я в шоу-бизнесе с четырнадцати лет. Но такого таланта никогда не встречал. Никогда. И пожалуй, больше не встречу.

Джованни никак не мог выбрать удобное положение и все время вертелся на койке. С тех пор, как десять лет назад у него случился первый приступ артрита, боль ни на минуту не оставляла его.

— Как вы думаете, Марко? Могу ли я вас так называть? Почему талант проявился у нее именно сейчас? У нее никогда не появлялось желания петь. Или брать уроки пения. Почему она... она... как вы говорите, расцвела только сейчас? Почему?

Сэл пожал плечами.

— Кто знает. — Он задумался на мгновение и сказал: — Должно быть, пришло ее время. Вот и все. Одни звезды начинают раньше, другие — позже. Сейчас у Изабель, ну как бы вам это объяснить, пробили ее внутренние часы, в общем, в этом роде.

Джемелли нахмурился и пристально посмотрел на Сэла.

— Вы так думаете?

Сэл кивнул.

— Да, думаю.

Джемелли мрачно покачал головой.

— Ошибаетесь.

«Странный старик. Чертовски странный старик».

— Это вы пробудили чудесный голос ее сердца, вы. — Старик ткнул пальцем в Сэла. — Я пришел поблагодарить вас. — Старик поднял стакан. — Спасибо, мистер Толедано.

— Марко, — сказал Сэл. В его голове поднялся целый рой мыслей: "Не исключено, что он поможет мне.

Познакомит меня с каким-нибудь владельцем ночного клуба или еще с кем-нибудь. Выхлопочет разрешение на работу".

— Марко, — снова заговорил Джованни. — Я искал вас после того, как Изабель спела, но вы уже ушли. Я сразу хотел поблагодарить вас. Поблагодарить за смех моей дочери. За улыбку на ее лице. Вы видели эту улыбку, Марко?

«Ее отец, этот клоп, совсем как ребенок».

— О да, я думаю...

— Эта улыбка, ведь вы ее видели... — Глаза Джованни потеплели и увлажнились. — Эта улыбка идет прямо из души моей Изабель. Я знаю, знаю мою маленькую девочку, люблю и понимаю ее, и сегодня, после того, как она спела и все окружили ее, и потом, когда она улыбалась, я знал, что моя Изабель счастлива. Никогда в жизни я не видел, чтобы моя дочь так улыбалась. И я понимаю ее чувства. Сегодня моя Изабель счастлива. Впервые в жизни. И это сделали вы. — Он палкой указал на Сэла.

— Мистер Джемелли, — скромно возразил Сэл. — Вы мне льстите. — «Если бы это что-нибудь значило. Если бы это хоть что-нибудь значило». — Я думаю, что...

— Нет, — решительно заявил Джованни, махнув рукой, словно отметая все возражения Сэла. — Только благодаря вам моя дочь обрела радость жизни. Только благодаря вам.

«А у этого скрюченного старикашки есть и ум, и сила воли, и решительность. Карлик-мультимиллионер. Смекалки ему не занимать».

— Никто не знает так хорошо мою маленькую девочку, как я, Джованни. — Он помолчал, глядя на темную жидкость в стакане, и снова заговорил: — У моей девочки... у моей девочки была очень трудная жизнь.

«Дочь богача. Какая у нее, черт возьми, трудная жизнь?»

Джованни поднял глаза на Сэла.

— Она так несчастна, моя девочка. Вы даже не можете себе представить. Марко, — Джованни наклонился к нему, — она росла без матери. — Джованни замолчал.

«Еще бы, конечно, не могу!» Воспользовавшись молчанием старика, Сэл поинтересовался:

— А... а почему вы не женились снова, сеньор Джо...

Джованни не ответил и продолжал свою мысль:

— Мне даже в страшном сне не снилось, что у моей малышки не будет матери. — Казалось, Джованни говорил сам с собой, глядя на Сэла невидящими глазами. — Какое горе! Какая боль! Какое одиночество! — Он приложил к своей груди скрюченную руку. — Моя Изабель. Она потеряла мать в день своего рождения. — Джованни взболтнул виски. — В этом я виню себя.

«Должно быть, она была великолепная женщина, — подумал Сэл, — раз он до сих пор о ней вспоминает».

— Так что понимаете, Марко, когда моя Изабель улыбается вот так, от всего сердца, мне это приносит огромную радость. — Старик усмехнулся, и на лице его появилось выражение какой-то мрачной гордости. — Как это могло случиться, Марко, что жизнь такого калеки, как я, скрасили две самые прекрасные женщины?

Сэл молчал, не мешая Джованни выговориться. К чему старик клонит? Ведь неспроста все это Сэлу рассказывает...

— Моя жена... моя жена была... э... как солнце, поднявшееся над океаном. Понимаете? И дочь тоже — как солнце. Но солнце порой закрывают тучи, и тогда начинается шторм. Понимаете? Назавтра солнце снова проглянет, и океан успокоится, но сегодня, сегодня... — Джованни пожал плечами и тряхнул головой. — Понимаете? Я плохой отец, Марко. Я слишком люблю свою дочь. Да, я сам во всем виноват. Не могу наказывать девочку. Какой же я после этого отец? — Он воздел руки к небу и с трудом продолжал: — Настоящий отец должен наказывать свою дочь. Я же не наказал ее даже тогда, когда, семилетняя, на дне рождения у подруги она растоптала все подарки, потому что они предназначались не ей. Что я за отец, если даже прикрикнуть на нее не решаюсь? Ей было тринадцать, когда она попала в полицию за то, что в поселке Роцинха купила у мафиози макону. В пятнадцать она занималась любовью с садовником прямо в машине. — Джованни сокрушенно покачал головой. — А потом убежала из школы и связалась с ангольским дипломатом. Ну какой я отец? Я слишком ее люблю. Я сам во всем виноват. Я, как это вы говорите, человек никчемный. Не могу быть с Изабель строгим, как того хочет моя сестра Ангелина. Ну не могу. Стоит ей взглянуть на меня своими большими печальными глазами, и я сразу вспоминаю ее мать и ничего не могу с собой сделать! Я — банкрот. — Он осторожно потер свои ревматические руки. — Как отец — я полный банкрот.

Наступило молчание. Первым его нарушил Джованни. — В сердце моей дочери поселилась тоска. Много, много тоски. Порой она запирается в комнате и часами — понимаете? — часами рыдает. Во всем доме слышно. Доктора говорят, что это такая... такая депрессия — маниакальная называется. Но это все от тоски. Вот здесь, — он коснулся своей груди. — Великая тоска и огромный гнев, Марко. — Он отпил из стакана виски. — И в этом нет ничего удивительного. Ведь с самого рождения она осталась без матери. — Он повернулся к Сэлу. — Так что понимаете, Марко, я не мог не поблагодарить вас, когда увидел, как моя дочь улыбается. Увидел ее счастливое лицо. Впервые в жизни. Grazio[17], сеньор Толедано. Вы так много сделали для нее и для меня.

«О'кей, я — великолепный человеческий экземпляр. Ну и что же я заслужил?»

— Марко, я хочу кое о чем вас попросить, о'кей? «О'кей!»

— Станьте учителем Изабель. Чтобы из нее получилась певица. Вы же учили ее все это время на корабле, она мне рассказывала. Все равно капитан вас уволил. Верно? А я вам предлагаю работу. Что скажете?

«Вот это здорово. Я буду иметь укрытие, да еще учить Изабель!»

— Не знаю, право, сеньор Джемелли. У меня уйма предложений со всего света. Я вот сижу и думаю, какое из них принять.

— Да, да, — кивнул сеньор Джемелли, — знаю, вы прекрасный музыкант, очень известный, но поймите, речь идет о моей дочери. Это для меня очень важно. Очень. Я буду вам хорошо платить.

Сэл улыбнулся:

— Уверен, сеньор, мы договоримся.

— Скажу вам сразу: вы будете жить в одной из квартир компании Джемелли де Жанейро и у вас будет автомобиль. Это, как говорится, хлебные.

Сэл улыбнулся.

— Чаевые.

— Si[18], чаевые. Совершенно точно. — Он насколько мог выпрямился и протянул Сэлу маленькую, похожую на лапку руку. Сэл пожал ее.

— Скажите, Марко, какие у вас планы в отношении Изабель? Она ведь очень способная, да? Настоящая артистка. Что ей нужно прежде всего? Сцена? Опера, да? До-ре-ми-фа-соль? Да? Занятия, занятия, занятия — это primo[19], нет?

— Конечно же не-е-е-ет, — протянул Сэл.

— Нет, нет, — с готовностью поддакнул Джованни. — Я такой глупый. Изабель не какая-нибудь оперная корова. Толстая и жирная. Она прекрасна, как сверкающая звезда. Кинозвезда. Первым делом вы возьмете ее в ночной клуб, чтобы она пела там самбу, а? — Его глаза сверкали. — Вся Бразилия будет от нее без ума.

Сэл задумчиво почесал шрам под бородой.

— Нет, сеньор Джемелли, — сказал он серьезно. — Видите ли, Изабель, возможно, бразильская гражданка, но певица она американская.

— А-а-а... — протянул Джованни, сдвинув брови и пытаясь осмыслить то, что говорил ему Сэл.

— Видите ли, сеньор Джемелли, ночные клубы не самое подходящее место для начинающей певицы. Ночные клубы, дискотеки, бары — все это не музыкальный, а алкогольный бизнес. На первом месте там торговля спиртным, а не музыка, понимаете? Не хочу, чтобы Изабель начинала на этой... помойке.

— А-а-а, это интересно, — произнес Джованни, сделав вид, что понимает, и внимательно глядя на Сэла.

— Нужны пластинки, сеньор Джемелли. Индустрия пластинок. Кассеты. Вот единственно правильный путь.

Это и есть музыкальный бизнес. Вот с чего я хотел бы начать. — Глаза Сэла горели энтузиазмом. — Привести Изабель в студию, сделать несколько записей... Хотя бы четыре песни, все новые. Три танцевальных ритма и баллада, пожалуй, это самая лучшая смесь — и затем предложить записи в какой-нибудь крупный музыкальный центр...

— Верно, — согласился Джованни. — В Нью-Йорке, Голливуде...

«Нет, нет. Мне еще не время возвращаться в Штаты».

— Лучше в Лондоне, сэр.

— А у вас там есть деловые партнеры?

— Конечно. К тому же английский рынок широко открыт для новых дарований. Понимаете, что я имею в виду? Америка — крепкий орешек. — «И опасный». — Сначала мы утвердимся в Англии, а потом завоюем Штаты.

— Понимаю, понимаю... Но скажите мне, Марко, готова ли Изабель ко всему тому, о чем вы говорите? Ну, скажем, записываться на пластинки? Я знаю, она очень хороша. И все-таки...

Сэл долго смотрел на Джованни, раздумывая, как ему лучше ответить.

— На этот счет у меня есть своя маленькая теория, сэр. Я считаю, что некоторые певцы рок-н-ролла — немногие, очень немногие, иногда "один на целое поколение — должны быть записаны в самом начале карьеры. — Чтобы придать словам особую важность, Сэл всем телом подался вперед. — Элвис, Джеки Уилсон, Отис Рединг, «Битлз» — все они вошли в первую десятку прямо из углового кафе. Потому что обладали редким даром и были уже сложившимися певцами, настоящими профессионалами. Талант не зависит от возраста. Так что прежде всего студия. Вот, что нужно всем без исключения певцам рок-н-ролла. А у Изи именно такое дарование.

Джованни склонил голову набок.

— Изи?

Сэл улыбнулся:

— Всего лишь псевдоним.

Вдруг Джованни как-то странно взглянул на Сэла:

— Марко, нам нужно кое-что выяснить.

«Черт побери, о чем это он? Хочет сказать, чтобы я держался подальше от его дочери? Эта Изабель — та еще штучка».

— У меня к вам один вопрос.

— Слушаю вас, сеньор Джемелли.

Джованни беспокойно задвигался, неловко переставляя палку.

— Дело щекотливое.

«Ну, давай же, старина, выдай мне хорошенькое наставление».

— Пожалуйста, сеньор Джемелли, спрашивайте о чем угодно.

Глаза у Джованни были темные и печальные — настоящий Иисус Христос на кресте.

— Марко, скажите, у вас СПИД?

Сэл удивленно уставился на Джованни, затем до него дошло. Он запрокинул голову и громко расхохотался.

Книга пятая