ЗЕРМАТТ — СЕНТЯБРЬ

— Марко, смотри! — Изабель стояла широко расставив ноги, целясь в лунку на мостике, перекинутом через крепостной ров и ведущем в Саксонский замок. — Смотри же! — кричала она.

— Ну... и что ты скажешь, Марко? — спросил Джованни, когда облаченный в белый форменный костюм официант разливал в огромные чашки горячее молоко.

— Марко, смотри! — Изабель легонько взмахнула клюшкой, для гольфа. В чистом альпийском воздухе прозвучал характерный глухой удар, сразу же по мостику шурша покатился мяч, который в конце концов исчез в Саксонском замке. Изи театрально подняла руки, торжествуя победу. — Я смогла! У меня получилось!

— Это еще неизвестно, — рассмеялся Сэл. — Я ничего не видел.

Джованни пытался развернуть плитку шоколада, но тонкая золотая фольга оказалась чересчур нежной для его грубых шишковатых пальцев.

— Дайте я, — сказал Сэл, беря у старика плитку из рук и быстро снимая обертку. Опустив шоколад в чашку с дымящимся молоком, он крикнул Изабель: — Я имел в виду, что отсюда не видно, угодил ли мяч в лунку.

Изабель обернулась к Эрику, который стоял, прислонившись к китайской пагоде и размахивая клюшкой, как какой-нибудь Фред Астен с тростью.

— Эрик, ну скажи ему! — потребовала она капризным тоном.

Эрик заслонил рукой от солнца глаза и крикнул сидевшему на гостиничной веранде Сэлу:

— Она не обманывает.

— Ну что, Марко, как идут дела? — Джованни привез сюда на уик-энд Изабель с друзьями, которые семь недель не вылезали из студии, работая по десять — одиннадцать часов в сутки. Джованни не выдержал и прилетел из Рио в Мюнхен повидать дочь. Карл нехотя согласился предоставить им короткий отпуск, и старый калека обставил его с необычайной роскошью. Для него не было большей радости, чем тратить деньги на родных и друзей.

— Вы имеете в виду записи Изабель? — Сэл медленно покачал головой, снова устремив взгляд на миниатюрную площадку для игры в гольф. Разумеется, и Саксонский замок, и китайская пагода были всего лишь аттракционами этого сказочного города, устроенного на потеху туристам, за исключением небольшого кладбища в центре него, где были захоронены юные альпинисты.

— Не знаю, Джо, — ответил Сэл, не сводя глаз с Эрика и Изабель, направлявшихся теперь к голландской ветряной мельнице. И продолжал, глядя в лицо старику: . — Как человек заинтересованный, ничего не могу утверждать с полной уверенностью, но клянусь Богом, Изабель не хуже всех тех, кого мне довелось когда-либо слышать.

Джованни испытующе смотрел на него секунду-другую.

— Значит, у нее хорошо получается?

— Очень хорошо.

Старик улыбнулся. Он светился от радости.

— Так я и думал. Личико Изабель сейчас сияет от счастья, в ней появилась уверенность. Ничего этого я прежде не замечал. Значит, вышла из нее певица? Да, Марко?

— Она неподражаема, Джо! Естественность. Природный талант. Она действительно неподражаема.

Джованни был в полном восторге.

— Марко! Смотри!

— Что ты сейчас собираешься сделать?

— Смотри хорошенько. Я закачу мяч в лунку с первой попытки.

Сэл, смеясь, взглянул на Джованни. Тот был в полном недоумении.

— Изи говорит, что попадет в лунку с первой попытки.

— Что ты сказал? — крикнула Изи. Она отошла подальше, и ее почти не было слышно.

— Смотрите! — Мяч подскочил и попал в одну из вращающихся лопастей ветряной мельницы.

— Вот зараза! Дерьмо! — разозлилась девушка.

— Да, удар был что надо! — съехидничал Марко. — Если бы мини-гольф входил в программу Олимпийских игр, ты...

— Марко!

— ...ты завоевала бы золотую медаль.

— Пошел ты к траханой матери! — уже добродушно парировала она.

— Изабель! — одернул ее отец. — Тебе не пристало так выражаться. — И повторил то же по-португальски.

Изабель рассмеялась, и ее нежный, как звон колокольчика, смех отозвался эхом в прозрачном осеннем воздухе.

— Непослушная девчонка! — улыбнулся Джованни и с напускной строгостью покачал головой.

Сэл отпил из чашки горячего шоколада и обжег язык. В этот момент в дверях террасы, ведущих в холл отеля, появился Карл в сопровождении хозяйки отеля — высокой, стройной седовласой шведки. Они беседовали по-немецки. «Интересно, о чем, — подумал Сэл, — скорее всего о пенсионной страховке, оформленной еще при Гитлере».

— Карл — настоящий профессионал, Джо, — сказал Сэл неожиданно хриплым, словно простуженным голосом.

— Во-о-от как? — изумленно уставился на него калека-коротышка, отчаянно пытаясь понять, что к чему.

— Лучшего продюсера я не встречал. Только вряд ли он заинтересуется моими произведениями, знаю по опыту. А Изи повезло.

— Что значит продюсер, Марко? Что он производит? Разве можно произвести человека, например, тебя[22]?

Сэл с улыбкой пожал плечами:

— Ладно, Джо. Ладно. Забудь о том, что я сказал.

Тем временем снова появился официант. С профессиональной ловкостью и проворством он расставил тосты, масло и чашки на белоснежной скатерти и удалился. А Карл с хозяйкой отеля, весело смеясь, покинули веранду.

— Этого отеля прежде здесь не было, — заметил Джованни, жуя тост.

— Что?

— Этого отеля здесь не было. Их тоже не было. — Он указал изуродованной рукой в сторону примыкающих друг к другу живописных маленьких гостиниц. — Мне было лет семь или восемь, когда отец впервые привез меня сюда. Еще до того, как я свалился с дерева и разбился.

— До несчастья, которое произошло с вами?

— Да. — Джованни отпил шоколада из чашки. — Всего этого и в помине не было. Крошечная деревушка: одна или две гостиницы, вот и все.

— Ну а горы. Разве их тоже не было?

Джованни расплылся в улыбке. Ему нравилось, когда Марко вот так его поддразнивал. Другие никогда не делали этого, возможно, из-за его физического уродства, — он вдруг понял, что это очень приятно.

— Да, сеньор Толедано, горы, конечно, были. Только не такие, а совсем маленькие. — Он показал рукой. — Игрушечные.

Оба дружно рассмеялись. Сэл подул на шоколад и сделал глоток. День выдался чудесный, ярко сияло солнце. Здесь часто менялась погода, и стоило набежать тучам над вершинами гор, как становилось холодно и темно. Сэл пил маленькими глотками шоколад и смотрел на погруженного в воспоминания старика.

— Помню, — продолжал Джованни, скользя взглядом по крышам домов и узким улочкам, — помню, как бегал здесь. Мы приехали в самый канун Рождества, и я видел, как запрягали лошадей в — как же они называются — дай Бог памяти, — одним словом — специальные снежные повозки...

— Сани.

— Да, да, сани. Бегу, бывало, изо всех сил, цепляясь за... за... сани, и мчусь по деревне. Я тогда бегал быстрее всех. — Он сокрушенно покачал головой, словно укоряя Бога за то, что сыграл с ним такую жестокую шутку. — Трудно поверить, правда?

Сэл, не зная, что на это сказать, промолчал.

— Я смотрел на спускающихся с гор лыжников, — продолжал Джованни, — высоких и стройных, и твердил отцу, что хочу быть похожим на них, высоким и сильным. Я так мечтал ходить на лыжах! — Джованни устремил взгляд в пространство. — А отец только смеялся. Он был большим человеком, мой папа, но война все отняла у него. Лучшего друга я никогда не имел. — Старый калека отпил, еще немного из чашки и проникновенно взглянул на Сэла.

— Изабель рассказала, в прошлом году вы потеряли отца.

«Прости, папа, я виноват перед тобой».

— Да, это так.

— Очень сочувствую вам. Примите мои соболез...

— О чем болтают два старца, — спросила, склонившись над балюстрадой террасы, Изабель. Она появилась неожиданно, запыхавшаяся от быстрой ходьбы, с нежным румянцем на смуглых щеках. — Вы должны смотреть на меня! — От нее исходил пьянящий аромат осени и яблочного сидра.

— Надеешься, что толпа зрителей будет следовать за тобой по пятам, — шутливо заметил Сэл.

Изабель бросила быстрый взгляд на отца, скорее лукавый, нежели застенчивый, и мягко проговорила:

— Вовсе не по пятам. — Она перегнулась через перила, привлекая к себе Сэла, и поцеловала, впившись губами в кончик его языка. Изабель захватывала его все глубже и глубже, крепко сжимая, пока боль не стала нестерпимой. Тогда она разжала губы и рассмеялась ему прямо в рот. Его пенис встрепенулся, подобно спящей собаке, почуявшей запах крови.

— Изабель! — Джованни не сводил с нее укоризненного взгляда, а она в ответ только смеялась.

— Ну! — Изабель отпустила перила и теперь стояла на поросшей травой земле, плавно уходившей вниз к сказочному городу с площадкой для мини-гольфа.

— Смотрите же на меня! И чтобы не отвлекались ни на минуту!

— Можешь в этом не сомневаться! — крикнул Сэл ей вдогонку.

— Смеется точь-в-точь как мать, — прошептал Джованни и перекрестился.

Изабель направилась к мавританской крепости, где Эрик прохаживался между двумя минаретами, едва доходившими ему до пояса. Она оглянулась, помахав рукой, и опять крикнула:

— Наблюдайте за мной! — Для Сэла и Джованни ее голос прозвучал далекой музыкой.

— Она во всем похожа на мать, — продолжал Джованни, пристально глядя на Сэла. — Вы любите ее, Марко? И она вас тоже?

Сэл Д'Аморе. Он был смущен. Они с Изабель ни от кого не скрывали, но и не афишировали своих чувств, их любви ничто не угрожало.

— Джованни, я слишком стар для...

— Я женился на ее матери, когда мне было пятьдесят три, а ей — восемнадцать.

«Но я-то помоложе», — с удовлетворением подумал Сэл.

Джованни достал из кармана сигару и попытался ее раскурить. Это было непросто. Настоящий ритуал.

— Марко, — сказал он наконец, — я должен поговорить с тобой.

«О, черт, неужели ему предстоит мужской разговор из серии каковы-твои-намерения-в-отношении-моей-дочери? Такого с ним еще не бывало. Впрочем, все в жизни бывает впервые».

Джованни положил сигару на скатерть и снял с цепочки, подвешенной к поясу, золотой перочинный ножичек.

— Знаешь, Марко, моя Изабель, мать Изабель... я с ней не прожил и года. — Старик тщетно пытался своими скрюченными пальцами открыть ножичек. — Всего одиннадцать с половиной месяцев. — В глазах Джованни отразилось отчаяние. То ли при воспоминании о безвременной кончине жены, то ли из-за неспособности справиться с перочинным ножом. Тогда Сэл взял его у Джованни и легко извлек лезвие. — Всего одиннадцать с половиной месяцев, — повторил Джованни. — Это было как... — Он попробовал щелкнуть пальцами, но они не повиновались. — Это была жизнь, настоящая жизнь. Потом все кончилось.

Сэл обрезал кончик сигары.

— Да, Джо, я понимаю.

Джованни улыбнулся и подался вперед всем своим маленьким, уродливым телом.

— Какая это была женщина, мама миа! — Глаза калеки озарились счастливым блеском. — Знаешь, я помню каждое мгновение нашей любви. Каждое! Ты улыбаешься, Марко, но это правда. Никогда больше я не испытывал ничего подобного. Никогда. Меня спасла Изабель.

Сэл протянул сигару Джованни, тот взял ее как-то неловко. И продолжал:

— Изабель унаследовала от матери и красоту, и смех, и огонь души... — Сэл зажег спичку, Джованни сунул в пламя зачищенный кончик сигары, долго раскуривал.

— Но в Изабель есть нечто такое, чего не было в ее матери. — Он смотрел на Сэла сквозь облачко дыма.

— В ней... в ней... — Он не мог подобрать нужные слова. — В ней... — Неожиданно солнце зашло за тучи, и на стол легла тень — словно сам Господь задернул на окне штору. На террасе сразу стало темно и прохладно. — Именно это я и имел в виду, — воскликнул Джованни. — Так бывает и с ней.

Сэл с недоумением смотрел на старика.

— Именно так! — Джованни указал на небо. — То она сияет от счастья, то вдруг на лицо набегает облако грусти. Понимаешь? В детстве, бывало, играет с куклой, смеется, потом — раз и голову открутила кукле. Вот так. — Он руками показал как. — А потом, раскаявшись, начинала горько плакать, казалось, сердце у нее разорвется от горя.

Джованни помолчал, испытующе глядя на Сэла, и переместил сигару в уголок губ.

Сэл обернулся и увидел на площадке для гольфа рядом с Эриком Изабель и Карла. Девушка что-то рассказывала, бурно жестикулируя и весело смеясь.

— К чему ты клонишь?

Калека миллионер не сводил глаз со своей смеющейся дочери.

— Хочу, чтобы ты понял, что Изабель хорошая девушка, но иногда может причинить боль.

Сэл согласно кивнул, глядя мимо Джованни.

— Ты должен понять, что нет на земле радости большей, чем любовь. — Старик тяжело вздохнул. — В то же время любовь способна причинить нестерпимую боль!

Снова выглянуло из-за туч солнце, и туман рассеялся. До них донесся веселый смех Изабель. И от этого на душе стало радостней и светлей.

ЛОС-АНДЖЕЛЕС — ФЕВРАЛЬ

Уже вторую неделю в Лос-Анджелесе беспрерывно лил дождь, отмыв небо над лос-анджелесским бассейном почти до голубизны старых вылинявших джинсов, когда «Боинг-747», развернувшись, взял курс на пункт назначения, и сейчас внизу были отчетливо видны хитросплетения вестсайдских автомобильных дорог бесплатного пользования.

— Наш самолет идет на снижение, — послышался искаженный микрофоном скрипучий голос командира воздушного лайнера. — Температура в Лос-Анджелесе плюс пятнадцать градусов, облачно, пятидесятипроцентная вероятность дождя. — Раздался щелчок: микрофон выключили, но через минуту снова включили. — Экипаж корабля, совершающего полет по маршруту Лондон — Лос-Анджелес, рейсом № 365, пользуясь случаем, благодарит находящуюся у нас на борту Изабель за великодушие и отзывчивость. Спасибо, Изабель, за фотографии и автографы. Мы любим вас!

Послышались восторженные возгласы и аплодисменты — особенно усердствовали подростки, поклонники джаза, — и в заднем салоне туристического класса, и даже в салоне первого класса, где прямо перед Изабель сидели три маленькие светловолосые сестрички. Они прыгали на своих сиденьях и громко хлопали в ладоши. Изабель с напускной строгостью приложила палец к губам, но девчушки так разошлись, что остановить их было невозможно. Они широко улыбались и с восторгом взирали на Изабель, словно на сошедшую с иконы святую. И лишь когда Изабель шикнула, девчушки завопили, и их русые головки исчезли за спинками кресел. Сэл знал о сестричках, пожалуй, все, что можно было узнать за четырнадцать часов полета. Звали их Дженифер, Джессика и Эйприл. Им было соответственно: одиннадцать, девять и восемь лет. Они гостили месяц у бабушки с дедушкой в Лейсестере, а теперь возвращались с родителями домой в Гарден-Грав, Калифорнию. Их самой-самой любимой певицей была Мадонна, а теперь стала рок-звезда Изабель, — вот истинный крест, святейшая правда, после того, как они услышали песню из первого альбома «Тропик Козерога». Но что совершенно невероятно, так это то, что Изабель, сама Изабель, сидела позади них в этом огромном, старом самолете. Немного погодя из-за спинок кресел медленно всплыли три русые макушки, послышалось сдавленное хихиканье, и наконец появились три пары глаз, две — голубых и одна — зеленых.

— Скажите, девочки, положа руку на сердце, какая песня из «Тропика Козерога» вам больше всего нравится?

Каждая не задумываясь назвала свою любимую песню.

Сэл откинулся на спинку кресла и усмехнулся. Изабель покосилась на него и толкнула в бок.

— Не надо, Марко, как ты любишь говорить, напрашиваться на комплименты. Все песни твои.

Это была правда. Все песни, вошедшие в первый альбом Изабель, сочинил Сэл. Альбом стал бестселлером и разошелся огромным тиражом, что просто невероятно для первого альбома исполнителя. Значит, черт возьми, это один из лучших альбомов. Почти год ушел на записывание, переписывание, изъятие отдельных частей, синтезирование фонограмм, на перекомпоновку частей, прежде чем Карл наконец счел работу завершенной. Сначала альбом поступил на рынок в Германию, и он целых три недели оставался бестселлером. Потом Карл заключил контракт с «Граммофон-Пасифик» на распространение альбома во всех странах мира, и прежде всего в Англии. Шесть месяцев спустя «Тропик Козерога» достиг берегов Америки, где имел ошеломляющий успех. И вот сейчас все они летят в Лос-Анджелес, — это была первая поездка Изабель в Штаты уже в роли звезды, чтобы решить вопрос о ее турне по Америке, а главное — присутствовать на вручении наград «Грэмми». Изабель и «Тропик Козерога» значились в семи номинациях. Сэл — только в одной. Его песня «Прикосновение незнакомки» вместе с четырьмя песнями других авторов была включена в номинацию «Лучшая песня года». Одно огорчало: если его песня завоюет приз, прославится Марко Толедано, а не Сэл Д'Аморе. «Но, учитывая определенные обстоятельства, может быть, и к лучшему, — размышлял Сэл, поглаживая подбородок. — Три года прошло с тех пор, как он бежал из Нью-Орлеана, три года, насыщенных новизной, радостью и успехом, но три года, в общем-то, не такой уж большой срок».

— Взгляни, приятель, — услышал Сэл голос Эрика за спиной. Он посмотрел в иллюминатор на появившийся на горизонте Лос-Анджелес, стремительно плывущий им навстречу. — Лос-Анджелес. Именно таким я себе его и представлял, — сказал Эрик, великолепно имитируя интонацию Стиви Уандера. — Небоскребы и все прочее.

Сидевший рядом с Эриком Карл наклонился к Изабель. Она отвернулась от Сэла и вся обратилась в слух.

— На летном поле в нескольких метрах от самолета нас будут ждать три лимузина. Но все же я распорядился захватить для твоего отца кресло-каталку.

Изабель хотела, чтобы отец стал свидетелем ее триумфа, если она удостоится какого-нибудь приза, и старик летел вместе с ними. Но бедняга передвигался с огромным трудом, и каталка была ему просто необходима.

Она тепло улыбнулась Карлу.

— Спасибо. Вы очень внимательны.

В последнее время Сэл часто наблюдал подобные сцены. Он просто игнорирует меня, обращается только к Изабель, а ей это нравится. В их группе было десять человек, включая Джованни. Секретарь Карла, два фотографа — один с фото, другой с кинокамерой. Они снимали буквально все, что могло быть использовано в рекламных передачах и музыкальных видеофильмах. Еще в группу входили два молодых англичанина-рокера, мальчики на побегушках и личная охрана Изабель. В последний момент оказалось, что красавица эфиопка, жена Карла, с которой Сэл познакомился в Каннах, почему-то не летит, хотя было куплено одиннадцать билетов.

— Не забывайте, — ласково наставлял девушку Карл, — что вы знаменитость, постоянно на виду и мечтаете хоть несколько минут побыть наедине с собой.

— Игнорировать моих почитателей? — удивилась Изабель.

— Нет, ни в коем случае. До машин всего несколько шагов. Вы выйдете из самолета, бросаете взгляд на встречающих, изобразите удивление и радость, махните им рукой. При этом непременно улыбайтесь. Но вы — звезда, вы совершили длительный перелет и очень устали. Вам необходимо уединение и покой.

— Тебе надо побыть одной, — сказал Сэл, неудачно копируя Гарбо, чем ужасно насмешил Эрика, между тем как Карл и Изи удивленно взглянули на него и с заговорщицким видом снова углубились в прерванную беседу.

— Только не забывайте улыбаться. Будет много представителей прессы.

Изабель с важным видом кивнула.

— Конечно.

«Быстро же она освоилась в шоу-бизнесе», — подумал Сэл.

Карл между тем продолжал свой инструктаж:

— Сейчас, пожалуй, вам следует пойти в дамскую комнату и освежить макияж.

Изабель тотчас же отстегнула ремень и поспешила в туалет. Стюардесса не отважилась указать рок-звезде зажегшееся табло «пристегните, пожалуйста, ремни». Но трех девушек, вознамерившихся последовать за своим кумиром, заставила вернуться на место и пристегнуть себя к креслу.

«Боже, — размышлял Сэл, наблюдая, как приближается и увеличивается в размерах Лос-Анджелес, — когда Карл и Изи вот так беседуют, можно подумать, что они снимаются в каком-то траханом фильме. И музыка уже представляется чем-то второстепенным, и триумф Изабель тоже. Главное — самореклама. Кто-кто, а Карл всегда знает, что делает».

В аэропорту у выхода собрались журналисты и тысячи полторы фанатов. Изабель была одной из немногих рок-певиц, которыми восторгалась и интеллигентная профессиональная критика, и не умеющие писать дошколята.