РИО-ДЕ-ЖАНЕЙРО — НОЯБРЬ

Рио напоминал публичный дом. Длинный, расположенный на извилистом берегу бордель. Даже океан, обрушивающий свои волны на узкую песчаную полосу Копакабана-Бич, источал запах обильной горячей спермы, растекающейся по темным бедрам взмокшей от пота потаскухи. И как в любом бардаке мира, где жаждущие утоляют свой сексуальный голод, здесь на каждом шагу случаются убийства и изнасилования, причем на глазах у всех.

Тощие чумазые подростки группами бродят по набережной, с вожделением поглядывая на часы и фотоаппараты туристов, направляющихся на теплый песчаный берег. Ночью таксисты мчатся на красный свет, только бы не останавливаться на каком-нибудь сомнительном перекрестке, где их могут ограбить.

Из окна апартаментов на седьмом этаже собственного дома «Джемелли де Жанейро», выходящего на Копакабану, Сэл мог наблюдать, как проститутки, прячась за припаркованными машинами, крадутся к какому-нибудь отелю, в то время как маленькие полицейские машины тупо кружатся рядом, без конца сигналя синими огнями. Сэл уже понял, что девицы совершенно не боятся ареста, а прячутся от вымогателей и сутенеров. На холмах Рио гнездятся многочисленные гетто: представители среднего класса, как и Сэл, живут в квартирах без особого комфорта, чтобы не враждовать с утратившими всякую надежду бедняками.

В душные вечера Сэл прогуливался по широкому, выложенному мозаикой из черно-белых плит променаду вдоль Копакабана-Бич; полчища проституток напоминали ему тараканов: они были столь же многочисленны, сколь и наглы. Блондинки, брюнетки всех цветов и оттенков, они заигрывали с ним, хватали за брюки, подсаживались за его столик в кафе, предлагая свои услуги и весьма сомнительные развлечения с женщинами самого разного возраста. Сэл улыбался, отшучивался, с четырнадцати лет у него установились деловые контакты с проститутками, так что в их обществе он чувствовал себя легко и непринужденно. Когда же их назойливость становилась просто невыносимой, он предпочитал откупаться от них деньгами, причем платил гораздо больше, чем чумазым оборванцам за бумажные кулечки с орехами, которые они жалобным голосом навязывали туристам в открытых кафе. Но орехи стоили совсем дешево, и Сэл не оставался в накладе.

Крусадо, мелкая местная валюта, котировалась чрезвычайно низко по отношению к доллару. Расплачиваясь иногда за обед, за майку с эмблемой тукана или за проезд в кебе, он мысленно переводил соответствующую сумму в доллары и бывал весьма смущен тем, что оставляет огромные чаевые. Уровень инфляции составлял 40 процентов в месяц, 1300 процентов в год. И день ото дня возрастал. Казалось, в стране вот-вот наступит анархия, за которой неизбежно последует восстание. Атмосфера была наэлектризована до предела, в воздухе витал горький запах крови, готовой пролиться в любую минуту, и тем не менее на улицах ни днем ни ночью не умолкал веселый смех. Караибки, разгуливающие по пляжу в микробикини, были, по мнению Сэла, самыми сексуальными женщинами из всех, которых ему доводилось когда-либо видеть. Их голые ягодицы блестели на солнце, отливая золотом, загорелые груди колыхались при ходьбе; так же, как профессиональные проститутки, они готовы были ублажить первого встречного, стоило ему пожелать.

Рио и впрямь был публичным домом.

Запись осуществлялась в сверхсовременной 32-канальной цифровой студии, расположенной в высотном здании в районе Фламенго, у залива Сугарлоуф. Драм-машина «Роланд R-8», шестнадцатибитовый сэмплер «Акай S-1000», эмулятор на жестком диске и рояль «Ямаха» были соединены с компьютером с помощью MIDI-интерфейса, который позволял Сэлу играть на одной лишь клавиатуре, подключая ее к разным синтезаторам.

Все дорожки Сэл записал сам — ударные, бас, многочисленные наложения партий духовых инструментов, гитарные аккорды и соло. Слава Богу, что его мать умудрялась всеми правдами и неправдами добывать хотя бы пять долларов, чтобы каждую неделю платить обучавшей его игре на фортепиано мисс Тибо — этой страхолюдине старой деве, воспылавшей к нему любовной страстью, и, к его ужасу, не оставлявшей его в покое.

Сэл записал четыре песни, балладу и две танцевальные мелодии, которые в свое время начал записывать на «Антонии», а завершил здесь. Танцевальные мелодии служили музыкальными заставками в джазовом ритме, в которых порой отчетливо выделялись звуки, напоминавшие удары мяча об стенку, и ритмы, побуждавшие слушателей вертеть задницей, — словом, эта музыка возбуждала, но запомнить ее было совершенно невозможно. Когда же начались вокальные записи Изабель, стало очевидно — они одухотворяли всю композицию, обеспечив ей высочайший класс. Заурядные мелодии диско зазвучали пронзительным гимном. Как и предполагал Сэл, Изи нашла себя здесь, в студии. Так было угодно Судьбе. Таково было ее предназначение в жизни. И теперь настала пора ее записать. Через год, а может, через полгода она будет петь иначе, более ровно, более уверенно, может быть, более профессионально, и все же не так, как сегодня. Нынешнее ее исполнение было подлинным волшебством. Дарованный ей природой голос звучал свободно и ярко. Сэл объяснил ей, как следует исполнять его песни, потом перешел в контрольную кабину к Пауло, бразильскому инженеру по звукозаписи, и стал слушать, стараясь не пропустить ни единого нюанса, ни единой ноты. Она пела в модном тогда плавном стиле Билли Холидей, и Сэл был в восторге.

— Кто эта девушка? — поинтересовался Пауло. — Какой великолепный голос! Ее лицо кажется мне знакомым.

— Изабель Джемелли, дочь Джованни, — пояснил Сэл.

— Конечно! — воскликнул инженер. — Дочь Джемелли.

Накачавшись крепким бразильским кофе и дешевым перуанским кокаином, они почти три недели работали по четырнадцать часов без выходных. Несмотря на усталость, голос Изабель становился все сильнее, все лучше звучал, будто все эти годы она сдерживала его и он только ждал возможности вырваться на волю и воспарить к невиданным высотам, и все благодаря поддержке Сэла.

Он сидел в контрольной будке за большой стеклянной перегородкой, следя, как она, слегка поддерживая руками наушники, поет перед мощным студийным микрофоном, и пел вместе с нею, только не вслух, про себя.

И когда что-то не устраивало его в ее исполнении, когда та или иная музыкальная фраза звучала не так, как прозвучала бы в исполнении Сэла Д'Аморе, он прерывал запись, шел в студию и объяснял Изабель, что от нее требуется, а она внимательно слушала, и в ее огромных глазах светился живой интерес ко всему, что здесь происходило; таким образом со второй или третьей попытки Изабель удавалось передать в своем исполнении интонации Билли Холидей, Сэла Д'Аморе и тысячи других звезд — Чаки, Ареты, Эллы Стива, — которые ей довелось услышать и записать на своеобразном магнитофоне — то есть в собственной памяти. И все оттенки их голосов сливались, словно в хоре богинь, взаимопроникая, синтезируясь в этом величественном, одухотворенном, поразительном голосе. В нем было что-то новое, неподражаемое, присущее только ей, Изабель.

Прошли три напряженных недели, и перед заключительным, самым ответственным этапом, когда отдельные части записи сводятся воедино, они решили денек передохнуть. Это была суббота. Именно тогда между ними и возникла первая размолвка. Они пили кока-колу под навесом, украшенным гирляндами кокосовых орехов, у ларька с прохладительными напитками на Ипанема-Бич.

Загорелые молодые мужчины на пляже с азартными возгласами, игравшие в свой любимый футбол, собрали многочисленных зрительниц.

— Нет, — решительно заявила она. — Нет.

Дувший с моря жаркий ветер растрепал ее длинные, выгоревшие на солнце волосы. Потемневшее от загара тело, едва прикрытое бикини, было стройным и гибким, но еще не сформировавшимся и чуть полноватым, как у крепкого подростка.

— Боже мой, Изи, весь мир знает Джемелли. Весь мир. Почему же не использовать его имя?

— Все тогда скажут, что как певица я ничего не стою, что это отец сделал меня знаменитой, что он купил мне популярность.

— Послушай, Изи, думаешь, так просто получить контракт? Вообразила, что его заключают с первым встречным? Если нам удалось сделать удачный хит, значит, появился еще один великий талант и это может служить залогом в музыкальном бизнесе?

Она отвернулась, не желая отвечать.

— Нет, я так не думаю. Тут приходится учитывать массу вещей. Главное — не упустить время. Получить контракт — значит точно рассчитать, что, когда и кому петь. Ловить миг удачи. Это своего рода азартная игра. И тут все средства хороши. А то, что я единственная наследница основателя «Дома Джемелли де Жанейро» — короля кожаных изделий, может только помешать. Это интересно. Это увлекательно. Это сулит сексуальные радости. Это... Нет, Марко! — продолжала она сердито, сдернув с лица солнечные очки. — Я хочу выступать под именем Изабель. Просто Изабель. Без фамилии, как, например, Мадонна или Принц. — Она провела рукой по волосам, и он заметил, что она не бреет волос под мышками. — Изабель. Изабель. Мне нравится, а тебе — нет?

«Боже мой, — негодовал Сэл, — не закончена еще запись ее первого ролика, а она уже возомнила себя знаменитостью».

— Послушай, Изи, мода на имена без фамилий давным-давно прошла. — С минуту он молча разглядывал ее. — А какая девичья фамилия у твоей матери?

Она прикрыла глаза ладонью и покосилась в его сторону:

— Девичья фамилия матери? Мендес.

Сэл подумал.

— Нет, не пойдет. В мире известен только один бразилец, Сержио Мендес. И не надо, чтобы тебя воспринимали как некую модернизацию Бразии 1966 года.

Изабель стала листать лежавший на столе ярко иллюстрированный журнал.

— Всем в мире известно, кто такой Пеле, — рассеянно заметила она.

Сэл потягивал теплую кока-колу.

— А кто такой Пеле?

Она опять прикрыла глаза рукой и взглянула на него, желая убедиться, что он не шутит, а потом рассмеялась вполне добродушно.

— Ну конечно, вы, американцы, считаете свою страну пупом земли!

— Я — канадец. Канадец.

Она передернула плечами:

— Канадец, американец, не все ли равно. Взгляни-ка, Марко. — Она подвинула журнал к нему. — Прочти эту статью.

Сэл, щурясь, посмотрел на залитую солнцем страницу.

— Что это?

«МЕЖДУНАРОДНЫЙ МУЗЫКАЛЬНЫЙ ФЕСТИВАЛЬ» — гласил крупный заголовок. ЯНВАРЬ 25 — 30. КАННЫ.

— Читай! — потребовала Изабель.

— Ежегодный съезд продюсеров, писателей, артистов и распространителей музыкальной продукции всего мира! Сюда съедутся представители восьмидесяти шести стран! Деловые контакты и грандиозные сделки, — прочитал он. — Э, минуточку! — Выступления знаменитых артистов! Симпозиумы и презентации! — Опустим эту муть! — Ежегодный конкурс телевизионных клипов, показанных по национальному телевидению. — Это уже интересно. Ниже следовал список десяти победителей ежегодного конкурса, ставших знаменитыми и преуспевающими в музыкальной индустрии.

«Потрясающе!» — подумал Сэл, обнаружив среди победителей несколько знакомых и довольно громких имен.

— А где этот самый Каннез? — спросил он.

— О, Марко, — Изабель укоризненно покачала головой. — Ты что, никогда не слышал о Каннах?

— Ах, да. Это в... в...

— На Ривьере. Во Франции.

«Прекрасно. Прекрасно. Пусть где угодно, только не в Штатах». Он вернулся к заголовку статьи. Январь 25 — 30.

Словно угадав его мысли, она спросила:

— Думаешь, успеем подготовиться?

— Должны успеть, — улыбнулся Сэл.

У него появилась надежда и в тоже время тревога.

— Думаешь, я уже могу выйти на сцену, Марко? Могу рассчитывать на успех?

Сэл откинулся на спинку шаткого металлического стула.

— Мало сказать успех. Ты приведешь всех в восторг. — В этот момент о стол ударился футбольный мяч, опрокинув бокалы и бутылки. Легкий стул под. Сэлом перевернулся, и Сэл, не успев вскочить на ноги, шлепнулся спиной на песок.

— О, Марко, — смеясь, воскликнула Изабель. — С тобой все в порядке?

Не теряя достоинства, Сэл поднялся на ноги и стал стряхивать с брюк песок.

— Посмотрел бы ты, Марко, какой забавный у тебя был вид.

Он зло пробормотал «ха-ха-ха» и увидел подходившего к ним великолепно сложенного и очень изящного молодого человека с шоколадной от загара кожей.

— Мои глубочайшие извинения. Я неудачно бросил мяч и... О, Изабель! Встретить тебя здесь я не ожидал.

Изабель мгновенно преобразилась, и это не ускользнуло от Сэла.

— Клаудио!

Они расцеловали друг друга в обе щеки.

— Я нашла швейцарскую школу... слишком... слишком швейцарскую, потому и убежала. — Она захихикала. — Но уже месяц, как вернулась назад.

— Почему же я ни разу не видел тебя на джазовых тусовках или в дискотеке Воадора? — У молодого человека были голубовато-зеленые глаза, под волосами на груди поблескивали капельки пота.

— Я делаю альбом. Разве ты не слышал? Все время в студии.

— Альбом? Не знал, что ты поешь.

Изабель игриво улыбнулась.

— Ты ничего не знаешь обо мне, Клаудио!

Сэл поднял мяч и бросил юноше. Клаудио ловко поймал его и внимательно посмотрел на Сэла.

— Клаудио, это мой продюсер, Марко Толедано.

Юнец протянул руку и поздоровался с Сэлом.

— Клаудио — мой старый друг, — объяснила Изабель.

— Как поживаете? — спросил Сэл.

— Нормально, — ответил Клаудио и полностью переключился на Изабель, встал на колени рядом с ее креслом, положил руку ей на плечо, и они начали разговаривать по-португальски о чем-то интимном. Изабель наклонилась к нему, коснулась пальцами его руки. Сэл с минуту смотрел на них, потом отвлекся, тщетно пытаясь собрать сломанный стул и водворить на прежнее место. Он снова взглянул на молодую пару. Юноша что-то говорил Изабель, скользя руками по бикини и нежно глядя на ее грудь. Большие темные очки скрывали выражение лица девушки. Оба были молоды, непосредственны, как дети, играющие на солнце. Сэл не спускал с них глаз несколько секунд и вдруг, размахнувшись, швырнул стул на пятидесятигаллонную железную бочку для масла. Испуганный грохотом, молодой человек поднял голову.

Сэл ехидно ухмыльнулся:

— Жаль, не попал.

Клаудио выпрямился и посмотрел на Изабель.

— Я позвоню тебе, — проговорил он, даже не взглянув на Сэла, подхватил мяч и на ходу бросил радостно закричавшим друзьям.

Сэл взял стул от другого столика и, досадуя, поставил на место прежнего.

— Ты всегда позволяешь мужчинам так с тобой обращаться, и еще при всех?

Изабель сдвинула свои солнечные очки на темя и удивленно на него посмотрела.

— Марко, ты ревнуешь?

— Нет, — решительно ответил Сэл. — Просто считаю это неприличным.

Она слегка нахмурилась.

— Кто дал тебе право меня поучать? Даже отец этого не делает.

Руки Сэла нервно дрожали, когда он ставил на место бутылки и стаканы, сметая со стола тающие кубики льда.

— Я... это выглядит неприлично. — Он предостерегающе поднял палец. — Заруби себе на носу. Кто занимается шоу-бизнесом, постоянно на виду у публики. Надеюсь, ты поняла меня?

— Марко, я выросла здесь.

— Не имеет значения. Кстати, кто этот парень?

— Друг детства, — проговорила она и, решив его поддразнить, добавила: — Давнишний любовник.

— Давнишний любовник? Да ему не больше двадцати, а тебе шестнадцать. Когда же ты успела?

Она положила на стол очки.

— Марко, пожалуйста, не учи меня жить.

— Но ты однажды дала мне это право. Помнишь, на корабле. Обещала во всем меня слушаться.

Изабель пристально на него посмотрела. Сквозь детские черты проглянула спокойная уверенность женщины.

— Я имела в виду профессию, а не личные дела. Сэл вертел в пальцах пачку сигарет.

— А я и говорю о профессии, Изи. Здесь все важно, любая мелочь. Тебя могут назвать шлюхой. И в конце концов ты ею станешь.

— Зря волнуешься. И, прости, но ты, кажется, ревнив.

Сэл закурил.

— Ошибаешься, меня интересует только дело. Мы ведь партнеры, не так ли? И я забочусь о своих капиталах.

Изабель несколько мгновений пристально изучала его, потом надела очки и не спеша поднялась. Ее телу была присуща врожденная красота, внушающая благоговейный трепет, как, скажем, водопад в джунглях, ягуары, нежащиеся на солнце, или какой-нибудь экзотический цветок.

— Пойдем, я хочу кое-что тебе показать.

Она вела по извилистой дороге красный «Форд-эскорт ХРЗ» с опускаемым верхом, видимо, это была излюбленная марка избалованных дочек богатых кариока, вела быстро даже по стандартам Рио. Они промчались вдоль Ле-Блона, затем по шоссе, петляющему у подножия скалистых холмов, попали в Сан-Корнадо с его огромными, обращенными к океану отелями в стиле Майами, и свернули в сторону от побережья, в горы, в такое место, которого не найдешь на карте Рио-де-Жанейро.

— Вот она, Роцинха, — сказала Изабель, кивнув на раскинувшееся на склоне гетто, к которому они быстро приближались. — Одна из самых больших трущоб в мире. Здесь живет миллион бедняков. Моя мать родом отсюда.

Машина Изабель на большой скорости промчалась мимо грузовика со всяким хламом, карабкающегося по крутому серпантину Авениды Нимейер. Шофер посигналил ей, а чумазые рабочие, облепившие борта машины, весело закричали:

— Изабель... Изабель!

Девушка нажала на клаксон, помахала рукой и с улыбкой повернулась к Сэлу.

— В Роцинхе меня все знают, и в Рио тоже. Но здесь особенно. А скоро, благодаря тебе, узнают во всем мире! — крикнула она.

— Тебе этого хочется?

— Да! Да!

«Я могу этого добиться, — подумал Сэл, — конечно же могу».

Изабель припарковала автомобиль на обочине трущобного пригорода. Гетто со своими маленькими улочками, точнее переулками, напоминало муравейник или общину из другой эры, живущую на скале.

Узкие пыльные тротуары кишмя кишели угрюмыми мужчинами, полуголыми ребятишками всех цветов и оттенков, злыми полудикими собаками. Сэл обернулся и посмотрел туда, откуда они приехали — на многоэтажные отели Сан-Корнадо и простирающийся за ними океан.

— Не правда ли, эта панорама стоит миллион долларов? — Изабель весело рассмеялась. — И ею могут любоваться самые бедные жители Рио. А теперь, — Изабель указала на полицейский фургон, припаркованный у обочины ста ярдами выше, — взгляни вон туда.

Полицейские в коричневой униформе разговаривали с двумя девчонками-тинэйджерами.

— Они не посмеют показаться в Роцинхе, — сказала Изабель. — Их там закидают камнями. Или просто убьют. — Она подошла к Сэлу. — Десять лет назад здесь не было ни электричества, ни воды, ни сточных канав, правительство ничего не делало, а местная мафия помогла осветить улицы и дома, провести воду. Так что жители теперь защищают гангстеров. Мафия продает кокаин, оружие, все что угодно, но преступников никто не выдаст полиции.

— Значит, мы приехали сюда за наркотиками?

Изабель загадочно улыбнулась.

— Может быть, Марко.

К ним подбежала целая орава ребятишек.

— Изабель, Изабель! — радостно кричали они. Их чумазые лица светились любовью.

— Ах вы, мои хорошие! Что вам сегодня дать? Денежку или сладости?

— А мне денежку.

— А мне и то и другое.

Изабель притворилась сердитой.

— Кто хочет все сразу, признавайтесь?

Послышалось дружное хихиканье, после чего одна из милых девчушек сказала:

— Мигель! Мигель хочет все сразу.

— Кто из вас Мигель? — с напускной строгостью спросила Изабель, подбоченившись.

Дети переглянулись. «Никто не хочет указывать на него пальцем, — подумал Сэл. — Здесь, пожалуй, недолго схлопотать и по носу».

Наконец из толпы, потупившись, но с гордой улыбкой вышел высокий чумазый мальчуган в майке с эмблемой «Guns & Rosses». «Это игра. Они наверняка проделывали это и прежде».

— Это ты Мигель? — спросила Изабель.

Мальчуган молча кивнул.

— Послушай, Мигель, когда-нибудь ты разбогатеешь, потому что осмеливаешься просить больше, чем тебе предлагают.

Она взяла из-под сиденья в машине плотно набитый бумажный пакет и вернулась к детворе.

— Вот здесь и денежки, и сладости.

В ответ послышались ликующие крики детворы.

Оделив каждого плиткой шоколада и монетой в один крузейро и поручив им сторожить машину, Изабель повела Сэла вниз по склону по пыльным улицам в центр гетто.

— Ты понял, Сэл, о чем мы говорили? — спросила она.

— Я понял, что они любят тебя.

— Это благодаря моей матери. Она стала настоящей легендой в Роцинхе: родилась здесь, а вышла замуж за богача. Но, увы, после свадьбы не прожила и года. Они считают, что я принесу им удачу.

«И мне тоже», — подумал Сэл.

— Взгляни на них, — сказала Изабель.

Жители Роцинхи, заметил Сэл, вовсе не выглядели подавленными. Напротив. Жизнь здесь била ключом. Обивочные мастерские под открытым небом, крошечные бакалейные лавки, в которых продавалось все — от жевательной резинки до пива, авторемонтные мастерские, где делали пригодным к употреблению все, что выбрасывали на свалку более состоятельные кариока.

— Нет на свете лучших людей! — воскликнула Изабель. — Но никто из них не смог выбраться отсюда.

— Никто?

— Никто. — Она остановилась, и на губах ее появилась все та же загадочная улыбка. — Никто, кроме моей мамы.

Тем временем они подошли к покосившейся хижине ярко-голубого цвета на краю обрыва, заваленного мусором, и Изабель забарабанила кулаком в облупившуюся голубую дверь.

— Открывай, старая свинья, — кричала она по-португальски. — Небось опять напилась и валяешься там в грязи!

Изабель продолжала барабанить, пока дверь не открылась. На пороге, жмурясь на солнце, появилась неряшливая толстуха.

— Изабель, внучка? Это ты?

Одутловатое, болезненно-бледное лицо старухи напоминало испорченную сосиску, от нее исходил мерзкий запах пота и спирта.

— Это ты, моя любимая внученька?

Изабель пропустила Сэла вперед.

— Да, это я, старая шлюха. Посмотри, кого я к тебе привела. Это мой продюсер и автор песен. Хочет сделать из меня известную певицу. Теперь мои пластинки будут покупать во всем мире.

Непомерно толстая старуха с трудом протиснулась в дверь хибары. При ярком свете дня она казалась еще безобразней. Необычайных размеров платье было все в пятнах.

— Внученька, моя любимая внученька, — причитала старуха. — Я знала, что ты не забудешь свою бедную бабушку. — Она приблизилась к Изабель. — Что ты мне привезла?

Изабель порылась в бумажном пакете и достала пачку крузейро, скрепленных резинкой.

— Вот твои проклятые деньги, старая ведьма. Деньги, которые ты получаешь за меня от калеки.

Она швырнула пачку Марии Мендес, своей «бабушке», но та замешкалась, к тому же плохо видела. Деньги угодили в щеку старухи и, отскочив, упали на землю.

— О, — простонала Мария Мендес, глядя под ноги.

— Послушай, старая шлюха, — продолжала Изабель, — он тебе нравится? Красивый, не правда ли?

— О, — снова простонала старуха, заметив наконец валявшуюся на земле пачку, и с мольбой посмотрела на Изабель.

— Прошу тебя, сделай милость, подними деньги.

— Нет уж, толстая корова, сама подними.

Старуха, не сводя глаз с купюр, ткнула в них пальцем и заголосила. Слезы ручьем текли по ее лицу.

— Прошу тебя. Прошу, — скулила она подобно ребенку.

Сэл не знал португальского, но понимал, что Изабель издевается над старухой. Он поднял деньги и, укоризненно взглянув на Изабель, протянул деньги Марии Мендес.

Изабель вызывающе, в упор смотрела на него.

— Спасибо, спасибо, — сквозь слезы шептала старуха, прижимая руки Сэла к груди. — Большое спасибо.

Брезгливо поморщившись, Изабель тряхнула головой и пошла прочь. Глядя ей вслед, Сэл с трудом высвободил руки — старуха вцепилась в них мертвой хваткой.

Вскоре они вернулись к машине — неподалеку мальчишки играли в футбол.

— Моя мать ее ненавидела, и я ненавижу.

Изабель сидела в машине, глядя прямо перед собой, сердито поджав губы. Обычно она казалась значительно старше своих лет, а сейчас выглядела шестнадцатилетней девчушкой.

— Изи, но она ведь немощная, несчастная старуха.

Изабель резко повернулась к нему, лицо ее дышало ненавистью:

— Она торговала моей матерью, словно рабыней, сделала из нее проститутку.

Сэл всплеснул руками.

— Послушай, может, я что-то не понимаю? Тогда объясни все по порядку. Может, ты имеешь в виду своего отца, а не мать?

Изабель вставила ключ зажигания, и мотор заработал.

— Я не желаю об этом говорить.

Красный XR3 развернулся и покатил вперед.

— Ладно, — крикнул Сэл, перекрывая шум мотора и встречного ветра. — Давай поедим где-нибудь. Я умираю с голоду.

Лицо Изабель озарила улыбка. Она словно засветилась вся изнутри.

— О, Марко, ведь сегодня суббота! В этот день полагается есть фейхоаду.

— Что, черт возьми, за фейхоада?

— Национальное бразильское блюдо. И я знаю, где его лучше всего готовят!

На вершине горы, в нескольких минутах езды от Роцинхи, на окраине Гавен, среди высоких деревьев, находилось самое живописное место в округе. Здесь Джемелли построил себе особняк, отгороженный от улицы высокими пальмами и глухой стеной.

Пока машина поднималась по извилистой подъездной дороге, Сэл думал не столько о красоте местности, сколько о великолепии самого поместья. И о его баснословной цене.

Поместье находилось на высокой горе, откуда был виден дом, в котором жила мать Изабель. Неудивительно, что она понравилась старику. Он увидел ее однажды из своего лимузина, и в нем взыграла страсть. Его можно понять, если Изабель на нее похожа. Ставлю шесть против пяти, что к своей красоте она была еще и «крепким орешком». Точно такая же в точности, как ее дочь. Сэл никогда прежде не встречал женщину — ЖЕНЩИНУ? — подобную Изабель, хотя их у него было немало: интеллектуалки, чокнутые и заурядные сексапилки. Только с Изабель они не шли ни в какое сравнение. На корабле он было подумал, что она в его власти и стоит приложить некоторые усилия, чтобы достичь желаемого. Возможно даже, она согласилась бы принадлежать ему. Впрочем, Сэлу Д'Аморе ни одна женщина не принадлежала. Он был пассивной стороной, чем-то вроде «мишени для женщин». Они понимали это, обычно пообщавшись с ним несколько минут.

— Это Зумира, — объявила Изабель, ласково обнимая полную черною женщину. — Она вырастила меня. Была мне как мать.

«Богатые белые дети и черные матери», — подумал Сэл. Они стояли в просторной, с высоким потолком кухне в «Доме Джемелли», и дразнящий аромат, исходивший от готовящейся на плите пищи, пробудил у Сэла аппетит. Изабель и Зумира, заболтавшись, забыли о Сэле и, спохватившись, расхохотались.

Сэл попытался выдавить из себя улыбку.

— Э-э... что вас так развеселило?

Покатываюсь от смеха, Изабель ответила:

— Зумира любит низкорослых мужчин, среди любовников, говорит она, им нет равных.

Сэл решил себя защитить.

— Ну, сто шестьдесят восемь сантиметров не так уж и мало.

Все еще смеясь, Изабель взяла его за руку и повлекла за собой в огромную гостиную.

— Зумире понравилась твоя внешность.

Ведя Сэла по просторному холлу, она гладила сквозь тонкую ткань рубашки его плечо. Жаркий день был на исходе. За высокими зашторенными французскими окнами стали сгущаться сумерки. Изабель включила боковой свет и усадила Сэла на длинный белый диван. Всего раз или два бывал он в подобных домах, и то в качестве пианиста, а не гостя.

— Еда будет подана через несколько минут, — сказала девушка, направляясь к стойке бара, набитого до отказа бутылками с изысканными напитками. — Я приготовлю тебе чего-нибудь выпить. — Она скривила губы и типично по-американски бросила: — Что будешь пить, Мэк?

— А у тебя здорово получается, — похвалил ее Сэл, откинувшись на подушки дивана. — Слух у тебя просто великолепный, у одного на миллион бывает такой. Посмотри, Изабель, есть там «Джек Дэниелз»?

Она оглядела бутылки.

— У Джованни Джемелли есть все!

Она подала ему бокал и примостилась на диване рядом. Ее тело соблазнительно вырисовывалось под широченной майкой.

— А где сам синьор Джемелли? — поинтересовался Сэл, отпив из бокала.

Себе Изабель налила красного вина, пригубила бокал и облизала свои пухлые губы.

— Отец уехал по делам. В Сан-Паулу. — Она улыбнулась. — Вся прислуга, кроме Зумиры, разошлась по домам. Ведь сегодня суббота. После обеда я отвезу ее в Роцинху — она живет там с мужем. — Девушка поджала под себя ноги и, свернувшись калачиком, прижалась к плюшевым подушкам дивана и смотрела на Сэла прищурившись.

— Итак, Марко, боишься лишиться невинности?

Сэл не поверил своим ушам. Ей всего шестнадцать? Этой сучке шестнадцать?

— Невинность, хм, — улыбнулся он, — я давно потерял ее, не помню где и когда. — Сэл потягивал свой «Джек Дэниелз». — Я многого боюсь. Только не девушек.

«Давай, давай, продолжай в том же духе! Подожди минутку — ты этого хочешь? Она — именно то, что тебе нужно?»

Изабель продолжала испытующе смотреть на него. Потом подняла свой бокал.

— За нас, Марко, за нас.

Сэл кивнул.

— Я пью за нас.

Соус «фейхоада» был приготовлен из черной фасоли с кусочками соленой свинины, пряной колбасы, свиными отбивными и котлетами. Гарниром служил белый рис и всевозможные овощи, обильно сдобренные специями.

— Убойное блюдо! — воскликнул Сэл, в третий раз беря из стоявшего на столе керамического горшка.

— Никогда не видела, чтобы ты ел с таким удовольствием, Марко.

Они были одни в столовой за огромным столом для торжественных приемов. Изабель зажгла высокие свечи в серебряных подсвечниках, включила магнитофон, и зазвучала «Боже, благослови дитя» в исполнении Билли Холидей.

— Должно быть, ты очень голоден, — сказала она многозначительно, с явным сексуальным подтекстом.

— Нет, просто очень вкусно, — пробормотал он с набитым ртом. — Если приготовить соус из других компонентов, будет похоже на блюдо, которое я ел в Нью-Орлеане, из красных бобов и риса. Бобы отваривают, а потом прямо в кастрюле ставят на несколько дней в холодильник, чтобы зацепенели, как в «фейхоаде». — Сэл взял бутылочку с острой приправой и полил содержимое своей тарелки. — Эта штука похожа на соус «табаско».