Тем паче, что названия менялись. Из разговора Дейрдре с Бостриком я понял, что в былые времена улица Зеленщиков звалась Трактирной. Лишь Проспект - единственная в Фенарде совершенно прямая и поддерживаемая в порядке улица - всегда оставался Проспектом. Возможно, это было связано с тем, что он представлял собой путь от южных ворот мимо рыночной площади прямо ко дворцу префекта.
      Поскольку денек выдался на славу, у меня не было никакого настроения возиться с деталями письменного стола. У Дестрина наступило пусть временное, но улучшение. А Дейрдре, напротив, сопела носом и чихала из-за цветения цветов. Я вызвался пройтись к рыночной площади - взглянуть, не прибыли ли торговцы тканями. И позвал с собой Бострика.
      Тот был рад возможности выбраться из мастерской, где я донимал его поучениями, а Дейрдре - жалобами на плохое самочувствие.
      - Мы и вправду прогуляемся, почтенный подмастерье?
      - Если, конечно, ты, Бострик, не предпочтешь остаться с почтенным хозяином мастерской и поддерживать огонь.
      - Поддерживать огонь, должно быть, большая честь...
      - Бострик!
      - ...но все же я предпочел бы прогулку.
      Порой мне казалось, будто Бреттель избрал Бострика именно потому, что под его откровенно ироничной почтительностью и незамысловатым юмором скрывалось нечто куда более глубокое.
      Мы шли по улице, когда зацокали копыта, и мы увидели скачущего в сторону дворца одинокого гонца.
      - Интересно, что за новости он привез?
      - Вид у него не шибко радостный. Может быть, самодержец... - Бострик осекся, когда всадник в сером мундире войска префекта налетел прямо на нас, словно нас и не было. Солдат ехал, вперив взгляд куда-то вперед, и вид имел совершенно отсутствующий.
      У него не было никакой ауры, вообще никакой, лишь глубокая пустота, в самых глубинах которой слабо ощущалась белизна.
      - Что это? - Бострик посмотрел на меня. - Что это с ним?
      Я покачал головой, хотя догадывался, в чем дело.
      - Ему надо куда-то попасть. Так надо, что он прет напрямик, никого не замечая.
      Остальные прохожие - мужчина в синих шелках, торговка с мешком, рыжеволосый подросток с выбитым передним зубом - отступали с дороги гонца, похоже, не заметив в нем ничего необычного.
      По другую сторону Проспекта, между двумя серыми каменными зданиями, начиналась улочка, створ которой окаймляли две клумбы с ранними ярко-красными цветами. Мужчина в голубой рубахе и сером кожаном жилете свернул туда чуть ли не украдкой.
      - Это что за улица? - спросил я Бострика.
      - Которая?
      - Вон та, между клумбами. Ты, вроде бы, все здешние переулки знаешь.
      - Это, собственно, даже и не улица... - промямлил он, покраснев.
      - Может, площадь? - насмешливо спросил я, довольный тем, что, похоже, малость его смутил.
      - Не совсем улица... - упрямо повторил он, глядя куда-то в сторону.
      - Что ты имеешь в виду? - настойчиво спросил я.
      - Ладно. Я тебе покажу. Сам увидишь.
      С этими словами Бострик неожиданно повернулся и припустил через Проспект чуть ли не бегом.
      Мостовая была узкой, не более половины рода в ширину, зато ее устилали полированные мраморные плиты, не имевшие ни выщербинки, ни царапинки.
      Мой взгляд поднялся к балкону, находившемуся чуть выше моей головы, и я увидел стоявшую там рыжеволосую женщину. Трудно было сказать, сколько ей лет. Всю ее одежду составляла лишь легкая полотняная сорочка. Такая тонкая, что я мог видеть все линии тела и даже темные соски.
      "...два молодых человека?.."
      Неудивительно, что Бострик краснел.
      Не глядя на меня, он остановился и пробормотал:
      - Это улица... женщин...
      - Да что уж там, парнишка, говори прямо - улица потаскух. Или думаешь, мы сами не знаем, кто мы такие?
      Я не видел женщину, которая произнесла эти слова, поскольку взгляд мой перескочил с рыжеволосой в сорочке на блондинку в одеянии без пояса, открывавшем взгляду маленькую, но великолепно сформированную грудь.
      Почти лишившись дыхания, с затуманенными глазами, я отвернулся и увидел женщину в прозрачной юбке, которая вела к двери давешнего мужчину в голубом шелке.
      В открытом незастекленном окне другого дома красовалась еще одна полуодетая женщина, с тончайшей талией и тоже обнаженной, невероятно красивой грудью.
      - Желаете получить удовольствие, юноши? Могу, если угодно, ублажить обоих!
      Этот голос принадлежал темноволосой красавице, чьи длинные локоны оттеняли кремовую кожу обнаженных плеч и груди. Я чуть не умер, глядя на нее.
      Бострик сопел так громко, что я слышал это, несмотря на все свое возбуждение.
      "...подмастерье столяра... я думаю..."
      Последние слова были произнесены шепотом, так что мне едва удалось их расслышать, но они насторожили меня настолько, что я потянулся к темноволосой своими чувствами.
      И охнул от изумления и отвращения. Скрывавшаяся за иллюзорным обликом красавицы низкорослая плотная женщина излучала не только хаос, но и тяжелую болезнь, свернувшуюся глубоко внутри клубком, подобно липкой зеленой змее. Переместив чувства к стоявшей на балконе рыжеволосой, я обнаружил не только ее болезненную худобу и пустую, отсутствующую улыбку, но и висевший у бедра длинный нож. Чувства утверждали, что мои глаза воспринимали морок. Внутри у меня все перевернулось, во рту скопилась горечь.
      Полированный мрамор под ногами превратился в растрескавшуюся глину, заваленную хламом и нечистотами. Аромат цветов сменился отвратительным смрадом.
      Бострик стоял как вкопанный, покуда я не ткнул его под ребра и не взял за локоть.
      Когда мы, спотыкаясь, выбрались на проспект, он выглядел совершенно ошарашенным. Что же до меня... Если я выглядел так, как себя ощущал, то лучше бы утреннему туману быть поплотнее.
      - Видел? - пробормотал Бострик. - Ты видел?
      Ничего не ответив, я заставил себя шагать в сторону рыночной площади, стараясь отдышаться и выбросить из памяти гнилостную вонь. И все это время мне не давала покоя одна мысль - откуда одна из этих шлюх могла знать меня?
      Содрогнувшись, я непроизвольно потянулся чувствами к Бострику и уловил внедренную в него и тянущуюся к заколдованному кварталу тонкую нить вожделения. Эту нить можно было просто обрезать, однако, уже малость научившись осторожности, я предпочел укрепить в нем гармоническое начало, с тем, чтобы, отойдя от возбуждения, он мог отринуть мерзостное наваждение сам.
      Бострик пробормотал что-то невнятное.
      - Пойдем-ка взглянем на ткани, - предложил я.
      - Ткани? После ЭТОГО ты можешь думать о тканях?
      - Это гораздо безопаснее, - заметил я, стараясь говорить сдержанно.
      - Безопаснее? - обращенные в мои сторону глаза Бострика сверкнули.
      - Меня весьма привлекают женщины, - устало проговорил я, угадав его мысль. - Но молодые, здоровые и уж всяко не заколдованные.
      - Заколдованные?
      Последний его вопрос остался без ответа.
      Мы прошли мимо стоящего у входа на рыночную площадь отрешенного стража, окруженного аурой ощутимого холода.
      Найти торговцев тканями оказалось ничуть не проще, чем разгадать магические тайны улицы Шлюх.
      Пройдя добрую половину торговой площади, миновав неработающий фонтан, лотки горшечников, корзины зеленщиков и прилавок, на котором маленький скрюченный человечек разложил разукрашенные ало-золотыми узорами одеяла, я так и не обнаружил ни цветных знамен, ни торговцев текстилем.
      Бострика пробрала дрожь, когда мы проходили мимо Матильды, немолодой бойкой толстухи. Выставленные ею цветы увядали прямо в горшках, подавляемые ее внутренним хаосом. Правда, в ней заключалось не зло, а лишь беспорядок.
      Что бы там ни чувствовал Бострик, для меня было предпочтительнее разделить ложе с дюжиной этаких Матильд, чем с любой из девок с улицы Шлюх. Чем лучше я узнавал Фенард, тем меньше мне здесь нравилось. Вполне возможно, что так случилось бы, задержись я в любом другом месте.
      Правда, этого я точно не знал.
      Зато знал наверняка, что торговцы шерстью не прибыли и что у меня нет желания даже приближаться к той улочке.
      XLVIII
      - Интересно, кто это? - пробормотал Дестрин, заслышав стук.
      Я посмотрел на Бострика, стоящего с рубанком в руке. Посмотрел столь выразительно, что он подпрыгнул, положил инструмент и поспешил к двери.
      Несмотря на летнее тепло, работавший над скамьей Дестрин держал дверь и окно закрытыми, поддерживал в очаге слабый огонь и носил под фартуком старую вязаную фуфайку.
      Дела вроде бы шли неплохо, но всякий раз, когда я собирался похлопать себя по плечу, случалась какая-нибудь пакость - вроде памятного затопления конюшни. Причем обвинять, вроде бы, было некого. Даже после обнаруженного мною гнезда хаоса на улице Шлюх я не мог приписать капризы погоды проискам Антонина. Сложность заключалась как раз в полной невозможности отличить беспорядок, изначально присущий Фенарду, от магически привнесенного.
      Другая сложность заключалась в сильной ограниченности моих познаний и навыков по части работы с гармонией. Да, я мог поддержать силы Дестрина, усилить природную склонность Бострика к порядку или помочь нескольким изначально добрым душам противостоять порче хаоса. Но на этом мои возможности исчерпывались.
      Задумавшись, я печально покачал головой.
      - Леррис, с тобой все в порядке? - спросил Дестрин.
      - Все хорошо.
      По правде сказать, так оно и было. Если меня что и угнетало, то лишь некоторые мысли и жара в мастерской.
      Утерев лоб, я снова всмотрелся в волокна белого дуба, спрашивая себя зачем я согласился взять заказ на этот стол? Без выцветшей книги рисунков Дормана дело обстояло бы еще сложнее, но даже при наличии чертежа мне пришлось использовать всю свою способность к сосредоточению, чтобы, глядя на необработанную древесину, мысленно представить себе детали изделия и собрать их вместе.
      - Вот, хозяин, - Бострик вручил Дестрину плоский конверт и тут же вернулся к кухонному столу, который обстругивал рубанком.
      Я знал, что наседаю на рыжеволосого парня даже основательнее, чем наседал на меня дядюшка Сардит. Но мне приходилось торопиться. Сколько времени у меня в запасе и скоро ли Бострик успеет освоить ремесло в достаточной степени - я не знал. Впрочем, он уже обращался с инструментами ловчее Дестрина, что же до Дейрдре... Она постарше его, но душа у Бострика добрая, а какие-то несколько лет не являются непреодолимой преградой.
      - Леррис!
      Вскинув глаза, я увидел, что Дестрин побледнел. В следующий миг он схватился за стул, зайдясь в приступе кашля.
      Бострик посмотрел на меня.
      - Смотри, чтобы все было по линии, - сказал я ему, огибая конец лавки.
      - Ты только глянь! - прохрипел Дестрин, кидая мне плотную бумагу.
      Я пробежал глазами уведомление.
      "Понеже префект вынужден поддерживать оборонительные сооружения государства Галлос против возрастающей угрозы вторжения со стороны самодержца Кифриена, равно как и в связи с необходимостью противостоять настроениям, порожденным в малых княжествах Восточного Кандара Черной магией Отшельничьего, государственная казна нуждается в пополнении, каковое осуществимо лишь путем повышения ежесезонных податей".
      То был стандартный текст, под которым, уже другим почерком и более темными чернилами, сделали приписку:
      "Дестрин, столяр-краснодеревщик. Ежесезонный сбор- пять золотых".
      Первоначально было написано "три золотых", но потом "три" вычеркнули и заменили на "пять". Внесший изменение подписался инициалом "Дж.". Снизу уведомление скрепляла тяжелая печать из синего воска.
      - Первый раз, может, и заплатим... Но есть будет нечего, кроме супа. Второй сбор мне не выплатить нипочем, даже в конце года. Ежели отдавать по пять золотых в три месяца, нам и дерево-то покупать будет не на что, прерывисто дыша, Дестрин тяжело опирался о скамью.
      Горе могло ухудшить состояние этого, и без того недужного человека, чья внутренняя структура приходила в упадок, несмотря на все мои усилия.
      - Мы что-нибудь придумаем, - заявил я, силясь придать голосу уверенность, которой на самом деле у меня не было и в помине.
      - Что тут придумаешь? - мастер зашелся в кашле.
      - Обязательно придумаем. Поторопимся со столом для Бреттеля - уже подспорье, - бодро проговорил я, хотя у меня имелся повод для серьезных и совсем невеселых раздумий.
      По мере увеличения доходности мастерской увеличивались и подати, однако размер последнего сбора составлял всего золотой и пять серебреников. Судя по приписке, эту ставку собирались удвоить, но потом кто-то добавил еще два золотых. Мне казалось, что такое внимание именно к мастерской Дестрина не случайно, хотя это оставалось просто бездоказательным предположением.
      У меня не было ни малейшего представления о том, кто и каким манером устанавливает и распределяет подати. До сих пор все мое внимание и время полностью поглощались делами мастерской и попытками осмыслить содержание "Начал Гармонии".
      - Тебе нужно что-нибудь выпить, - заявил я Дестрину. - Ну-ка посмотрим, что есть у Дейрдре.
      Дестрин несколько удивился - с чего это я так раскомандовался? Однако лицо его стало уже менее бледным, и он позволил мне помочь ему подняться по лестнице, пробормотав:
      - Ничего... я в порядке.
      Не ответив, я провел мастера через комнату к его любимому креслу.
      Завидев нас, Дейрдре отложила подушечку, над которой работала, и поднялась нам навстречу. Не промолвив ни слова, она перевела взгляд с Дестрина на меня, а к тому мгновению, когда я усадил ее отца в потертое кресло, уже налила ему кружку сока.
      - Мне надо взглянуть, как там Бострик, - сказал я девушке, уходя вниз. Чем больше узнавал я о магии гармонии, тем больше опасался самообмана и самообольщения, порожденных слишком частым обращением к ней.
      А еще я торопился открыть в мастерской окна, чтобы мы с бедолагой Бостриком не задохнулись.
      XLIX
      - Капитан Торман приказывает тебе занять тропу на холме и удерживать ее от мятежников, - лишь выпалив единым духом эти слова, гонец позволяет себе набрать воздуху.
      - Как? - командир отряда смотрит на него с недоумением. - Мы ожидали, что на подмогу нам подойдет все войско герцога Хидленского.
      - Это приказ! - произносит юный солдат со смущенным выражением на лице.
      Предводительница отряда вздыхает и поджимает губы. Ветер сдувает со лба ее короткие черные волосы.
      - Мы поняли, - говорит наконец она, вперив в гонца взгляд черных глаз.
      Съежившись под ее пронизывающим взглядом, молодой человек салютует.
      - Это все, командир?
      - Да. Передай капитану, что приказ будет выполнен.
      - Как?
      - Передай капитану, что приказ будет выполнен, - голос ее холоден, и звучащий в нем металл подобен звону погребального колокола. - Будет выполнен, если он станет оберегать дорогу на Галлос.
      - Если он станет охранять юго-западную дорогу на Галлос? - уточняет гонец.
      - Вот именно. Он должен использовать оставшиеся силы, чтобы удержать юго-западный перевал.
      Гонец взбирается на своего коня, ошарашено переводя взгляд с женщины с холодными глазами на выстроившихся позади нее солдат. Другая женщина, стоящая в строю, касается рукоятки ножа, и гонец снова переводит глаза на офицера.
      - Это все! - повторяет предводительница.
      Гонец щелкает поводьями и направляет скакуна вниз по склону.
      Предводительница отряда смотрит вниз, на простирающуюся к северу долину, а потом переводит взгляд на сложенный квадрат карты. Дорого же пришлось заплатить ей за эту карту!.. Впрочем, иные сказали бы, что цена не так уж велика. Женщина глубоко вздыхает. Несмотря на принятую прошлой ночью холодную ванну, она чувствует себя нечистой, словно не мылась неделями. Она поднимает голову и всматривается в очертания высящихся на востоке холмов.
      Ближайший к ней солдат, покосившись на своего командира, бочком направляет пони к другой женщине, светловолосой, с парой ножей на поясе. Единственной, кроме командира, женщине в отряде.
      - Она не собирается выполнять приказ капитана... - шепчет он.
      - Глянь-ка туда, вниз, - обрывает его блондинка, указывая на стелющуюся по дороге на дальнем конце долины пыль.
      Неприятеля сверху не различить, но оба знают - враг там.
      - Что скажешь?
      - Торман убивал командиров и за меньшее... - не унимается боец.
      - Тихо ты!
      Женщина в кожаном офицерском колете косится на перешептывающихся подчиненных, а потом направляет своего коня на восток, вдоль кряжа.
      - А Торман-то послал ее не туда...
      Командир не обращает внимания на донесшийся из третьей шеренги шепоток, Сосед по строю дергает высказавшегося за тунику:
      - Вспомни Джирео, идиот!
      Блондинка едва сдерживает улыбку, командир не сводит взгляда с пространства между холмами.
      "...не нравится мне все это..."
      "...заткнись..."
      "...Торман, мерзкий ублюдок, готов загубить целый отряд..."
      "...она права. На кой нам сдалось оставлять свои кишки на этой тропе в угоду Торману..."
      "...мне все равно не нравится..."
      "...что, есть идея получше?"
      Переговариваясь вполголоса, воины следуют за черноволосой женщиной-офицером, направляющейся к дамбе. Облако пыли свидетельствует о том, что фритаунские мятежники приближаются.
      Облако пыли успевает пересечь долину примерно на треть, когда командир спешивается у окованных железом ворот дамбы. Холодное железо укрепляет каждое соединение и каждое бревно красного дуба, позволяя закрытым воротам выдерживать мощный напор воды.
      От южной, каменной стены водохранилища отходят четыре канала, питающих акведуки, несущие воду к засушливым степям южного Кифриена. Над каждым каналом возвышается железное колесо, но все колеса замкнуты железными засовами с двойными замками. Замками размером с кулак здоровенного хуторянина.
      Качая головой, командир отряда внимательно рассматривает шлюзовый затвор и окованные железом балки.
      "...что ей здесь..."
      "...шшш... знает, что делает..."
      Наконец она извлекает из промасленного свертка позади седла железный ломик и короткую изогнутую пилу с грубыми зубьями. С этими предметами в руках она приближается к воротам.
      - Могут пострадать оливковые рощи, - бормочет женщина себе под нос, но если это может сделать самодержец, то можем и мы.
      Скользнув взглядом по бревнам, она начинает отдирать железную обивку.
      На лицах ее солдат написано недоумение, но они молча сидят в седлах и ждут. Обнажив скрытый под железом красный дуб, командир окликает одного из солдат:
      - Кассейн!
      Плотный малый спешивается и отдает поводья блондинке.
      - Да, командир.
      - Возьми эту пилу и пропили бревно настолько, насколько сможешь. Пока полотно не зажмет.
      - Зажмет?
      - Да. Дерево будет схватывать пилу.
      Командир переходит к следующей запорной балке и начинает отдирать железо, но тут вмешивается блондинка. Передав поводья двух лошадей третьему бойцу, она подходит к командиру:
      - Я справлюсь с этим быстрее.
      Командир отряда передает ей ломик.
      - Я поднимусь наверх. Оставлю здесь вторую пилу. Проследи, чтобы бревна были надпилены, насколько это воз - можно.
      Сделав пять быстрых шагов, она возвращается к своему коню и командует:
      - Дарсо, останешься здесь и поможешь пилить. Алтра и Ферл, несите стражу и будьте бдительны. Потом поменяетесь - пилить будете по очереди.
      - Я не...
      - Знаю, ты кавалерист, а не плотник. Но если не станешь пилить, можешь считать тебя мертвым кавалеристом. Лошадей привяжи вон к тому корню.
      Вскочив в седло, она кивает оставшимся пятерым солдатам, и они едут по покатой тропе на север, откуда заезжают на дамбу.
      Спешившись там, командир смотрит на запад и, увидев, что облако пыли уже почти достигло середины долины, бормочет проклятие.
      Сняв седельные сумы и стараясь не показывать, насколько они тяжелы, женщина осторожно ставит их на землю подальше от воды. Расстегнув застежки одной из них, она достает пропитанный маслом и воском кожаный мешок. Другая сума остается закрытой. С глубоким вздохом она поднимает промасленный мешок и, пройдя на плоский каменный бык, в который вмурованы железные петли шлюзового затвора, с чрезвычайной осторожностью опускает свою ношу на камень.
      Некоторое время она смотрит вниз, пытаясь определить, не начали ли подаваться ворота, а потом свешивается с дамбы и спрашивает:
      - Эй, много ты сделала?
      - Пять бревен уже подпилено, осталось приблизительно столько же.
      Офицер задумчиво смотрит на плещущуюся внизу, переливающуюся через край водослива воду, окидывает взглядом шлюзовый затвор, снова свешивается со стены и кричит:
      - Заканчивай и поднимайся ко мне. Со всей командой!
      - Бревна эти! Они крепкие...
      - Знаю я. Знаю!
      Женщина, на вороте зеленого кожаного мундира которой поблескивает еще не успевшая потускнеть серебряная жар-птица, выпрямляется.
      - Одного должно хватить... - бормочет она себе под нос, рассматривая облако пыли, под которым уже можно различить верховых солдат. Более тысячи мятежников, не принятых на службу новым герцогом.
      Внизу пятеро воинов взбираются в седла и направляют коней по узкой тропе, ведущей на дамбу.
      Пока блондинка ведет их на соединение с остальным отрядом, командир возвращается к своему коню и достает из седельной сумы тонкий моток вощеного шнура. С этим мотком она возвращается назад и останавливается, задумчиво глядя на темно-зеленую водную гладь позади шлюзового затвора.
      Быстрыми, уверенными ударами она отсекает от мотка четыре равных отрезка, два из которых откладывает в сторону, а один, вынув затычку, вставляет в отверстие в мешке, которое тут же облепляет по краям воском. Второй отрезок привязывается к горловине все того же мешка. Очень медленно и аккуратно командир стравливает веревку, вокруг которой обмотан запальный шнур, пока мешок не опускается на глубину примерно четырех локтей. На ошарашенные взгляды своих солдат предводительница не обращает внимания.
      Наконец она пропускает веревку через колесо, а два оставшихся отрезка кладет один к одному на камень, возле которого держит в поводу своего коня блондинка.
      - Все назад! - командует она. - Наверх - и за тот бугор!
      Даже не проследив, выполнен ли ее приказ, черноволосая женщина снова окидывает взглядом долину.
      "Может быть, выждать еще? - мысленно спрашивает она себя. Воздействие было бы сильнее. Но что, если..." Командир качает головой и снимает с пояса кресало.
      За щелчком следует шипение: запальный шнур занимается, и струйка огня бежит к мешку с порохом.
      "...дьявольщина! Она таскала это при себе всю дорогу!"
      "...один завалящий Белый чародей... и мы все улетели бы в ад..."
      "...демоны защищают своих..."
      Вскочив в седло, черноволосая галопом мчится прочь от шлюза. Ее подчиненные никогда не видели, чтобы она так погоняла коня.
      Оказавшись позади каменистого уступа, где укрылись остальные, командир останавливается и ждет. Ждет.
      Ничего не происходит.
      Выругавшись, черноволосая бочком направляет коня обратно к дамбе.
      В этот миг раздается приглушенный грохот, и темно-зеленая вода вспучивается примерно на три локтя над затвором.
      - И это всех - звучит чей-то голос, но он тонет в шуме и грохоте водопада. Сорвав ворота, неистовый водный поток, клокоча и бурля, несется по теснине, устремясь в долину.
      "...милосердные боги!"
      "...невероятно!"
      "...теперь дошло, почему ей никогда не перечат!"
      Черноглазая женщина, чьи очи, как кажется, стали еще темнее, направляет коня на гребень дамбы, откуда наблюдает за тем, как навстречу мятежникам неотвратимо катится свирепый водяной вал.
      А над юго-западным перевалом, там, где пролегает единственная дорога, единственный путь к спасению, реет знамя Кифриена.
      Оливковые рощи, увы, пострадают. Но обученные солдаты нужны самодержцу больше, чем маслины.
      L
      Чертеж был достаточно прост - деревянное кресло со спинкой о пяти спицах. Инструменты Дормана, хотя некоторые из них были очень старыми, для такого рода работы вполне годились. Выискав в выцветшей книге соответствующие рисунки, я решил, что мы с Бостриком можем делать кресла не хуже Джирла и за меньшую цену. Заняться столовыми гарнитурами означало составить конкуренцию Пэрлоту.
      - Это нам по силам, - спокойно заявил я.
      Золотистый отблеск в глубине мастерской подсказал мне, что Дейрдре наблюдает за нами из темноты у подножия лестницы.
      - За восемь золотых или меньше? - спросил Дестрин, по-прежнему кутавшийся в поношенную фуфайку. Окошко, правда, было на сей раз приоткрыто, но только чуть-чуть.
      - Запросим десять, - сказал я, утерев лоб. - Четыре золотых уйдет только на материал, даже с учетом имеющегося у меня в конюшне. И работа займет пять-шесть дней.
      - Если ты берешься это изготовить, я объявлю цену, - медленно произнес Дестрин. Лицо его, несмотря на все мои усилия, оставалось сероватым.
      Меня не слишком вдохновляла перспектива делать работу для кого-нибудь вроде субпрефекта, но, несмотря на устойчивый доход от продажи лавок и неплохие приработки, денег едва хватало на уплату ежесезонных сборов. Стало быть, у нас оставался не слишком широкий выбор.
      Дейрдре могла заключить соглашение и поступить на содержание к кому-нибудь из местной знати. Либо же сам Дестрин мог заключить соглашение о поставке всей своей продукции префекту или кому-либо из крупных купцов. Однако без меня Дестрин не смог бы выполнить условия такого контракта, а разрыв его оставил бы Дейрдре без гроша.
      Правда, у нас имелась возможность выиграть предстоящие торги - они были открытыми, и Джирлу не удалось бы добиться успеха, используя интриги и связи.
      Конечно, самый благоприятный результат означал бы для Дестрина и Бострика лишь выигрыш времени, в лучшем случае около года. Если налог не снизят, мастерскую все равно придется закрыть. Однако за год многое может измениться.
      - Ты и впрямь думаешь, что мы с этим сладим? - снова спросил Бострик, пытаясь смахнуть с потного лба прилипшие опилки. На сей раз в его тоне не слышалось привычной насмешливой почтительности, из чего я заключил, что парнишка и вправду озабочен.
      Я вздохнул - мне бы его заботы. Работа по дереву, даже самая сложная, представляла наименьшее из моих затруднений.
      - Кто-нибудь хочет холодного сока? - послышался голос Дейрдре. Осталось немного льда.
      Я кивнул и снова утер лоб.
      - Соку выпью, но безо льда, - промямлил Дестрин.
      - А я со льдом, - заявил Бострик. - Сейчас-то мне точно не помешает охладиться.
      В мастерской стояла такая жарища, что, получив сок из рук Дейрдре, я осушил кружку чуть ли не одним глотком. Дестрина все время знобило, а мне, при всех моих гармонизирующих способностях, гораздо лучше удавалось справляться с холодом, чем с жарой.
      - Пойду прогуляюсь, - промолвил наконец я.
      Ни Дестрин, ни Бострик не произнесли ни слова.
      - К обеду вернешься? - спросила Дейрдре.
      - Да. Мне нужно проветриться и пораскинуть мозгами.
      Она кивнула и легкими шажками взлетела вверх по ступенькам.
      Я вышел на улицу, еще не вполне представляя, куда же мне двинуться.
      Справа находилась площадь, и я, набрав полную грудь свежего воздуха, обогнул оставшуюся после ночного дождя лужу и зашагал в том направлении. Всю последнюю восьмидневку солнце затягивали тучи. Весна не желала уступать место лету, точно так же, как ранее не желала уходить зима.
      Печатая шаг по камням, я не спеша прошелся по Ювелирной и свернул на чуть более широкую улицу, где практиковали целители.
      Отнюдь не все мое свободное время посвящалось чистке конюшни и поездкам к Бреттелю за древесиной. Помимо моих ночных штудий и попыток применить полученные знания на практике, я также бродил по улицам Фенарда, пытаясь уразуметь, что же именно создает в нем такую странную атмосферу.
      Согласно моей настольной книге, ощущения предшествуют пониманию. Мне хотелось надеяться, что в моем случае временной разрыв будет не слишком долгим, потому как я ощущал тревогу. Особливо после того, как увидел Антонина и Сефию въезжающими во дворец префекта.
      Стоило мне вспомнить о ней, как меня пробирало холодом. Почему-то даже сильней, чем при воспоминании о мысленном соприкосновении с Антонином. И уж всяко больше, чем случалось во время прогулок по улице Целителей.
      У каждого лекаря имелась своя вывеска, и ближайшая ко мне, сделанная белыми буквами на красном фоне, излучала красноватую белизну.
      Лишь усилием воли мне удалось сдержать порыв и не перебежать на другую сторону улицы.
      Послышался стук копыт. Черный экипаж, запряженный вороным конем, отъехал от прикрытого козырьком входа и прокатил мимо меня.
      "ЛЕЧЕНИЕ". Эти буквы были вырезаны на доске из белого дуба и окрашены зеленым цветом. Ни дверь, ни вывеску не окружала никакая аура. Возможно, там практиковал не маг, а обычный травник, а то и просто шарлатан.
      Вывеску над другой дверью вместо надписи украшало изображение змеи, обвившейся вокруг посоха. О том, что это значит, я не имел ни малейшего представления.
      Женщина в тяжелом плаще и широкополой шляпе из черной кожи с черной вуалью выскользнула из двери почти перед моим носом и поспешила в направлении улицы Ювелиров.
      Запах роз не мог скрыть от меня укоренившегося в ней недуга - и не просто недуга, а глубочайшей порчи, подобной той, с которой я впервые столкнулся на улице Шлюх. После того я заприметил ту же хворь у торговки гребнями на площади и даже у спутницы одного жреца.
      Наверное, знающий Мастер хаоса мог бы устранить эту порчу, однако, по слухам, они заламывали цену куда большую, чем могло бы заплатить большинство женщин.
      Покачав головой, я продолжил путь.
      - Приворотные зелья... Приворотные зелья... - прошелестел из теней еле слышный голос. Уличная торговля за пределами площади категорически запрещалась, и то, что разносчик любовных напитков таился, удивления не вызывало.