– Питер, там тебя хочет видеть кто-то из консульства.
      – А? – Брови сэра Питера Дартингтона слегка приподнялись, и он сдвинул солнцезащитные очки на лоб. – Что ему надо? – Он поставил бокал с пуншем «плантатор» на расположенный сбоку столик и поднял спинку шезлонга. Усевшись прямо, он посмотрел на свою жену.
      – Он не сказал, дорогой. Я оставила его в кабинете.
      Сунув ноги в шлепанцы и натянув на себя рубашку, Дартингтон недовольно проворчал:
      – Как они, черт возьми, вообще узнали, что я здесь?
      – Дорогой, полагаю, им сообщили об этом в твоем офисе. Ты не хочешь спросить его, не останется ли он с нами на ленч?
      – Нет. – Хмурясь из-за прерванного отдыха и продолжая ворчать, Дартингтон исчез в вилле.
      Он нашел посетителя в рабочем кабинете.
      – Сэр Питер Дартингтон? – При появлении промышленника мужчина встал.
      Он был в легком светло-сером костюме, высокий лоб придавал его лицу ученый вид.
      – Да, – холодно ответил ему Дартингтон. – Чем могу быть полезен?
      – Меня зовут Смит – сержант уголовной полиции Смит. Я прикреплен к британскому консульству в Нассау. – Смит извлек удостоверение, но Дартингтон раздраженно отмахнулся, и тот продолжил: – Мои коллеги в Лондоне попросили меня принять участие в расследовании по делу, касающемуся национальной безопасности, и мы надеемся, что вы окажетесь способны оказать нам помощь.
      – Дело о безопасности? А нельзя ли с этим подождать, пока я не вернусь в Лондон? – Дартингтон был настороже.
      – Боюсь, что нет, сэр. – Мужчина открыл свой портфель и извлек оттуда тонкую стопку документов. Он взял верхнюю страницу и передал ее Дартингтону.
      – Сэр, пожалуйста, не могли бы вы определить, ваша это подпись или нет?
      Дартингтон снова нахмурился.
      – Минуточку, мне понадобятся очки. Куда же, черт их… а, вот они. – Он сгреб со стола очки для чтения и водрузил их на нос.
      Смит пристально следил за выражением лица сэра Питера, пока тот всматривался в документ.
      – Да, это моя подп… – Лицо Дартингтона вдруг изменилось. – Одну минутку, что за чертовщина? Это конфиденциальный док… – По мере того, как он вчитывался в копию факса, отосланного Берном Хьюзу, лицо его становилось все более хмурым. Неожиданно он разразился серией громких восклицаний, переходящих из одного в другое: – Я этого никогда не посылал! Какого черта, что все это значит?! Это фальшивка! Откуда, черт побери, она взялась?!
      Смит продолжал внимательно изучать выражение недоумения и негодования на лице Дартингтона, пока протесты наконец не стихли. Не скрывалось ли за ним что-то еще? Все так же молча, он разглядывал промышленника.
      Не прочитав и половины документа, Дартингтон как-то сразу слишком хорошо осознал, что тот ему предвещает. Он был крайне напуган. Инстинктивное возмущение послужило удачной маскировкой для его страха. Это дало ему несколько секунд, чтобы собраться с мыслями. Он уселся в кресло и метнул взгляд на посетителя.
      – Сержант Смит, думаю, вам лучше объяснить, что все это значит?
      На самом деле, Смит вовсе не был сержантом полиции. Будучи офицером британской разведки, он был тщательно ознакомлен с делом, а главный инспектор Пол Халлам непосредственно его проинструктировал, как подступиться к Дартингтону. Смит был умным и наблюдательным человеком, но у него не было опыта дознания в работе с такими людьми, как сэр Питер. Будь на его месте Холлам, тот бы почти наверняка засек то мимолетное мгновение, когда Дартингтон сообразил, в какую неприятность он влип, – Смит же это упустил. Тем не менее, он видел на лице Дартингтона нечто такое, что слабо согласовывалось с поведением человека, которого вроде бы загнали в угол. Это было выражение уверенности. Смит подумал, что Дартингтон, видно, что-то припас в рукаве.
      Смит был прав. Совсем неожиданно на Дартингтона снизошло прозрение – каким же умницей оказался Хауард. Он уже предвидел, что последует дальше.
      – Сэр Питер, вам не трудно взглянуть в верхнюю часть документа? Там вы увидите серию цифр и букв.
      – Да-да, – согласился Дартингтон.
      – Это опознавательный код и телефонный номер аппарата, с которого был послан факс. Пожалуйста, не могли бы вы его сравнить с кодом и номером вот этого факса? – Смит извлек из стопки еще документ и передал его сэру Питеру.
      Дартингтон просмотрел текст. Это был более ранний факс, на этот раз отосланный им лично и тоже Хьюзу.
      – Послушайте, где вы достали эти документы? Я требую объяснения!
      – Сэр Питер, пожалуйста, будьте добры сравнить номера и коды.
      – Они одинаковые. Даты и время – разные, но все остальное – одинаковое.
      – Действительно, одинаковое. Оба документа и в самом деле были посланы с одного и того же аппарата. Каждая модель обладает индивидуальной системой записи и передачи своих кодов. Факсы были посланы с аппарата «Кэнонфакс-220». Вы отрицаете, что посылали эти документы?
      – Конечно, отрицаю! То есть нет, не отрицаю. Я посылал более ранний – я его помню. Но вот этот – более поздний – подделка.
      – Повторяю, сэр Питер, эти документы были отосланы с одного и того же аппарата?
      Дартингтон нахмурился. Самое время выглядеть действительно озадаченным, подумал он и стал демонстративно сравнивать документы. Какое-то время он сидел, явно ломая над чем-то голову. Затем с криком «Минуточку!» он вскочил на ноги и подошел к столу. Достав из него «ежедневник», он по пути к креслу пролистал страницы. Сравнив еще раз даты на факсах, он посмотрел на Смита.
      – Это все объясняет, – сообщил Дартингтон, с улыбкой усаживаясь обратно и с интересом разглядывая Смита.
      Настала очередь разведчика выглядеть растерянным. Все происходило совсем не так, как он ожидал.
      – Сэр Питер, просветите меня, пожалуйста.
      – В ночь на 19 ноября прошлого года мой дом в Кенте был обворован. Подростки. Среди прочих украденных вещей были некоторые документы и факсимильный аппарат – этот самый аппарат. На поддельном факсе стоит дата – 2 декабря. Ясно, что аппарат попал в плохие руки. Указанный же здесь номер телефона ничего не значит – его приходится вводить вручную. Все это говорит лишь о том, что вор не изменил настройку. Думаю, вы получили свой ответ. – Он издал легкий вздох притворного облегчения. – А теперь, – продолжил он, придав голосу жесткие нотки, – будьте уж так любезны, расскажите, и побыстрее, что все это значит? Что там еще стряслось и что по этому поводу предпринимают ваши люди?
      Смит находился в полной растерянности. Он нацарапал дату кражи на клочке бумаги и мысленно сделал пометку устроить Лондону выволочку за то, что те не проверяют факты. Затем он поднял взгляд на промышленника.
      – Сэр Питер, как оказалось, мы должны принести свои извинения, впрочем, как и дать объяснение. Возможно, вы поймете всю тяжесть ситуации, если я сообщу вам, что, оказывается, люди, ответственные за посылку этих документов, воспользовавшись средствами, затребованными в этом факсе, проникли в Саудовскую Аравию и осуществляют что-то вроде, ну, скажем, террористической операции.
      Дартингтон распрямил спину – его изумление было искренним. Сбитый с толку Смит совершил ошибку, которой избежал бы Халлам: он не рассказал всей правды. Сообщи он Дартингтону, до какой степени уже продвинулось следствие, тот наверняка выказал бы тревогу. Если бы он пошел дальше и дал понять, что установлены личности членов команды… но он этого не сделал, и Дартингтону удалось удержать себя в руках.
      – Понимаю, – медленно произнес он, сохраняя на лице маску озабоченности. – Боже праведный! Это, конечно же, все объясняет. Послушайте, мне крайне жаль, что я был не особенно вежлив с вами. Но я и понятия не имел. Надеюсь, вы схватите этих людей. Могу ли я что-то сделать, чтобы помочь…
      – Спасибо, сэр Питер. Вы очень любезны, что проявили такое понимание. Но, как вы уже оценили, мы не можем тут слишком деликатничать. – Смит поднялся на ноги. – Еще раз мои извинения за то, что побеспокоил вас со столь неприятными вещами.
      – Ничего-ничего, сержант. – Дартингтон проводил Смита до дверей и пожелал тому всего доброго.
      Он стоял на крыльце виллы, пока Смит усаживался в машину. Даже слепому ясно, какой ты сержант полиции, подумал Дартингтон. Да у тебя на лбу написано, что ты из разведки!
      Джулиан Смит не торопясь удалялся от виллы, раздосадованный тем, как прошло дознание. Он не поверил ни единому слову из того, что сказал Дартингтон. Да, говорил он бойко и убедительно, все так. Но эта чертова история с кражей факсимильного аппарата явно шита белыми нитками. Он не сомневался, что при проверке все подтвердится, но уж слишком гладко все получалось. Не стоит расстраиваться, решил он. У него хватило времени, чтобы кое-что сделать на вилле, ну а телефонная линия уже прослушивалась. Два скрытых микрофона и записи телефонных разговоров что-нибудь да откроют.
 
      Форштевень огромного боевого корабля разрезал спокойные воды в северной части Персидского залива. За кормой далеко в темноту уходило кипящее фосфоресцирующее свечение. Четыре турбины, развивающие мощность двести двенадцать [тысяч] лошадиных сил, увлекали корабль на север со скоростью тридцать узлов.
      На его мостике, почти в ста футах над поверхностью моря, капитан корабля ощущал прилив надежды, последовавший вслед за приказом, полученным десять минут назад. Возможно, он означал временную отсрочку. Оставалось каких-то три недели до тех пор, когда его корабль – один из четырех самых больших линейных кораблей в мире – должен был отправиться домой и встать на консервацию. «Нью-Джерси» первым постигла эта участь; «Айова» – самый старый из четырех – был следующим; ну а вскоре за ними последовал «Висконсин». Еще каких-то три недели – и наступит очередь линкора ВМФ США «Миссури». Неужели это и впрямь его последний поход?
      А вдруг нет? Это было немыслимо. «Миссури» представлял собой ни больше ни меньше, как живую плавучую историю. И это была великая и гордая история как для него, так и для его трех кораблей-братьев. Не считая злосчастных японских линкоров класса «Ямато», они были самыми быстроходными и самыми тяжеловооруженными из когда-либо построенных боевых кораблей. Ничто не могло противостоять их колоссальной мощи. Капитан в который раз стал вспоминать их блестящее прошлое. Встав в строй в 1943–44-ом годах – почти полвека назад, – четверка доблестно сражалась против японцев на Тихом океане. Когда в конце второй мировой войны Япония капитулировала, сама церемония капитуляции происходила на палубе линкора ВМФ США «Миссури». В конце сороковых годов три из четырех гигантских кораблей были отправлены в запас – считалось, что время линкоров миновало. Только «Миссури» поддерживался в боевом состоянии, и то лишь в основном благодаря связанным с ним историческим событиям. В 1959 году его три корабля-брата были расконсервированы для бомбардировки береговых укреплений во время войны в Корее, а сам «Миссури» был еще и флагманским кораблем командующего Седьмым флотом. В конце Корейской войны они были опять законсервированы, на этот раз – все четверо, и, как утверждали умники, это было определенно их концом.
      Оказалось, что умники ошибались. Капитан мог вспомнить с незамутненной ясностью, как он увидел корабль, которым сейчас командовал, в первый раз. Даже тогда у него было странное чувство, что его судьба будет каким-то образом связана с ним. Он был новоиспеченным лейтенантом (младшим) на борту эсминца, когда в конце 1967 года услышал, что «Миссури» собираются расконсервировать для использования в войне во Вьетнаме. Новость наполнила молодого морского офицера странным возбуждением, а шестью месяцами позже он был временно прикреплен к боевому экипажу линкора. В ночь перед встречей с кораблем он не мог уснуть. На следующее утро на рассвете он взглянул на море – и увидел его почти перед собой. У него перехватило дух. Величественный, внушающий благоговение… он не мог подобрать слов, чтобы описать корабль. Он видел огромный опознавательный номер «63» на его борту, видел три трехствольные башни шестнадцатидюймовых орудий главного калибра, десять двуствольных башен пятидюймовых орудий вспомогательного, впитывал в себя каждую деталь корабля.
      Тогдашнее знакомство оказалось непродолжительным, а всего лишь через два года он с грустью узнал, что «Миссури» в очередной раз отправляется в запас. Присвоение ему звания полного лейтенанта и две нашивки на рукаве последовали двумя годами позже, в 1970-м, а еще через пять лет он стал капитан-лейтенантом.
      В 1981 году, через год после присвоения ему звания капитана 3-го ранга и назначения на штабную должность в военно-морское министерство, по коридорам пошли слухи, что новый министр обороны Каспар Уайнбергер рассматривает вопрос о еще одной расконсервации всех четырех линкоров класса «Айова». Новость вызвала чувство изумления, но постепенно стали просачиваться подробности замысла. Первым должны были переоснастить «Нью-Джерси», за ним шли «Айова», «Миссури» и «Висконсин». Шестнадцатидюймовые орудия оставлялись на месте. Хотя их давно сняли с производства и технически они устарели, в арсеналах по-прежнему хранились тридцать четыре запасных ствола и более двадцати тысяч снарядов. Новое вооружение можно было разместить на относительно небольшом пространстве за счет демонтажа восьми из двадцати пятидюймовых орудий, чья роль в качестве противосамолетной системы значительно снизилась. Все переоснащение, включая обновление помещений и вспомогательных служб, модернизацию всей электроники и системы связи, замену двигателей и перестройку палубы кормовой части под вертолетную площадку на всех четырех кораблях, обошлось флоту дешевле, чем постройка одного нового фрегата. В звании капитана 1-го ранга и в ожидании назначения на должность в действующем флоте второй раз он присутствовал на спуске «Миссури» на воду в июле 1987 года, когда линкор должен был войти в состав Тихоокеанского флота США. И снова у него возникло сильное ощущение, что где-то там впереди его судьба переплетется с судьбой корабля.
      Он оказался прав. Теперь капитан с гордостью вспоминал тот день, когда после всех этих лет с момента первой встречи с «Миссури» корабль был вверен ему под командование. Это был самый лучший день в его жизни. Он командовал кораблем во время «войны в заливе» в 1991-м, где «Миссури» с «Висконсином» сыграли важную роль. Но скоро все должно подойти к концу. А не может ли так быть, что этот боевой приказ прибавит сроку жизни престарелому джентльмену?
      Капитан встряхнулся, чтобы вернуться к действительности, и произнес в переговорник:
      – Орудийный босс? Доложите о ходе подготовки.
      – Еще две минуты до готовности, сэр, – ответил ему капитан 3-го ранга Джеймс Бойд – офицер боевой части «Миссури».
      – Доложите, когда будет полная готовность. – Капитан отвернулся в сторону и сам себе улыбнулся в темноте мостика.
      С тех пор, как десять минут назад он отдал приказ «боевая тревога», на борту царила атмосфера едва сдерживаемого возбуждения. Капитан мысленно представил, как тысяча шестьсот человек все разом приходят в движение. Неужели этот сигнал прозвучал на «Миссури» в последний раз?
      Он задумался о приказе, который получил от Объединенного комитета начальников штабов. Странный приказ. Все же это лучше, чем ничего. Он надеялся, что за приказом скрывается что-то важное. Да, так и должно бы быть, если согласно ему они перенацеливают целых четыреракеты. Капитан пристально посмотрел на четыре приземистых кожуха на верхней палубе «Миссури», между двумя его трубами. Под каждым кожухом скрывалось по четыре пусковых трубы, всего их было шестнадцать. По одной трубе из каждой стартовой установки сегодня ночью опустеет…
      – КРМБ готовы, сэр, – донесся голос Бойда.
      – Радио? У нас есть подтверждение приказа о запуске?
      – Так точно, сэр, – ответил офицер связи.
      – Приступить к запуску!
      После срабатывания бустерного реактивного двигателя в первой пусковой трубе тонкая цилиндрическая ракета вылетела горизонтально над морем, оставляя за собой белый шлейф из частиц отработанного горючего. Трех тысяч четырехсот пятидесяти фунтов весом, двадцати одного фута в длину и двадцати дюймов в диаметре, ракета, казалось, на мгновение зависла в воздухе, стоя на хвосте, затем медленно пошла вверх, все набирая и набирая скорость. Через полсекунды после вылета из пусковой трубы в центральной части ракеты раскрылась и встала на место пара коротких обрубленных крыльев, а в хвосте появились четыре небольших стабилизатора. В нижней части ракеты, ближе к ее концу, распахнулся воздухозаборник, подавший воздух в жидкостный реактивный двигатель «Уильямс-Р107», который ожил и стал увеличивать тягу. Ракета, казалось, вздрогнула, как бы приходя в себя, – заработала спутниковая система наведения. Отработал и отстрелился бустер. На высоте пятьсот футов ракета «Томагавк BGM-109C» наклонила нос и помчалась на северо-запад по заранее запрограммированному курсу. Из переговорника вновь донесся голос Бойда:
      – Ракеты стартовали в 18.52. Время в полете – пятьдесят пять минут. Предполагаемое время одновременного достижения цели – 19.47 по местному времени.
      Запуск всех четырех крылатых ракет был осуществлен менее чем за тридцать секунд. Капитан со смешанным выражением гордости и грусти на лице смотрел по-над морем, как они исчезают в ночи.

      – Майк, как там у нас с уличным движением? – Эд Хауард поднял взгляд на подошедшего Зиглера.
      – Хуже, чем в Нью-Йорке в час пик во время какого-нибудь государственного визита. Никогда еще не видел столько разного дерьма на одной распроклятой дороге. Должно быть, там передислоцируется целая дивизия – бампер к бамперу, и так миля за милей! – Зиглер присел рядом и налил себе чашку кофе. – Тьфу, да он совсем холодный. – Американец, поморщившись, отставил чашку. – А как там наши гости?
      – Напуганы до смерти. Джонни продолжает их обрабатывать. – Хауард ткнул пальцем в сторону группки людей, сбившихся в дальнем углу складского помещения.
      Старик уже преодолел страх. Теперь он смирился с неизбежностью смерти. Он слыхал об американахс бесчувственными сердцами и знал, что пощады ему не ждать. Он испытывал горечь за своих двух сыновей – он так желал, чтобы они не пришли, чтобы хотя бы разочек не стали подменять его на дежурстве. Но они пришли – его хорошие, обязательные сыновья, – и теперь старик знал, что их всех должны убить. Таков был образ жизни этих людей – так он слыхал. Его внуки останутся без отцов, без деда, женщины – без своих мужей… Он скорбел об этом. Они были нищими, и у них ничего не было. Эта работа – охрана здания – явилась чудом, и теперь, в отличие от других, у них было немного денег, чтобы как-то прожить. И вот всему наступит конец. Он не испытывал гнева – только горечь. Он не мог их ненавидеть, этих американов,в особенности того, что говорил, как настоящий араб. Разве не дал он ему и его сыновьям еды и кофе? Как давно он последний раз пил настоящий кофе? И разве они плохо с ним обращались? Разве этот американне был с ним вежлив? Разве не относился он с уважением к его возрасту? Возможно ли было его ненавидеть? Этот мужчина был воином и делал то, что ему положено было делать. Судьба неотвратима: он – старый человек, и его сыновья – все трое – скоро умрут.
      –  Саиб,– произнес Джонни Берн. – Старик, мы собираемся скоро уходить отсюда. Возможно, через час…
      –  Сайди,я – саиб.Я – ничтожество, – ответил старик. – Но мои сыновья, они… – он указал на двух молодых мужчин, сидевших прикованными наручниками к стальной решетке, – … они молоды. Они хорошие сыновья. Они почитают своего отца. Они много работают. У них есть женщины и дети. Я теперь никто, я уже старик. Я – ничтожество. Убейте меня – мои дни сочтены. Это Божья воля. Но если, послушав веление сердца, вы захотите пощадить моих сыновей – Всевышний наверняка улыбнется вам в этой жизни.
      – Старик, между нами нет личной вражды. – Голос Берна звучал ровно и холодно.
      – Я это знаю, сайди.Вы с нами хорошо обращались. Но вы собираетесь убить нас. Этого следовало ожидать. Я прошу только за жизнь своих сыновей.
      Дэнни Макдоналд сидел чуть-чуть поодаль, наблюдая и прислушиваясь к разговору. Он думал, что понял некоторые слова – немного, но, как бы то ни было, достаточно, чтобы разобрать, о чем говорит старик. Вслед за первоначальным леденящим страхом он, похоже, смирился с судьбой и принял ее неизбежность. Когда они только схватили его, в грязном рубище, худого и костлявого, с поседевшей раньше времени всклокоченной бородой, он являл собой жалкое зрелище. Однако теперь… Дэнни видел, что даже перед лицом смерти каким-то образом на того сошло глубокое душевное успокоение. Он с отвращением понимал, что, когда команда пойдет дальше, старика и его сыновей ожидает смерть. Им не позволят остаться в живых и, возможно, поднять тревогу… Дэнни видел суровое выражение на лице Джонни Берна. Неумолимое и пугающее выражение. Он не мог больше смотреть на все это. Дэнни поднялся и подошел к Хауарду с Зиглером.
      – Эд? Можно, я кое о чем спрошу?
      – Валяй.
      – Убивать этих трех сторожей, старика и его сыновей, действительно необходимо?
      Эд Хауард с любопытством взглянул на Макдоналда.
      – Что ты хочешь сказать, Дэнни? – осторожно поинтересовался он, его черные глаза ничего не выражали.
      – Послушай, Эд, я же не тупой. Я же знаю, что сделал Джонни с тем солдатом на пароме. Я мог бы и сказать. Вы собираетесь повторить то же самое и здесь, ведь так? Называется – никаких свидетелей, не так ли?
      – Присядь-ка, Дэнни. – Не спуская своего пронзительного взгляда с лица Макдоналда, Хауард подождал, пока тот усядется. – Ты ведь знал правила игры, когда подписывался на это дело? Мы не в состоянии позволить себе, чтобы кто-то имел возможность нас выдать. И ты это знаешь. Джонни это знает, все мы это знаем. Да, Джонни убил того солдата. И мне не пришлось ему об этом говорить. Он и сам знал, что это нужно было сделать. Для справки: ему это было вовсе не в радость, несмотря даже на то, что солдат тот был исключительно мерзким типом и пытался продырявить Майка своим штыком. Поэтому мне нет нужды говорить Джонни, как поступить с этой троицей. – Хауард сделал паузу. – Но тебе я кое-что скажу. – Он подался вперед, его темные глаза на неулыбчивом лице были по-прежнему прикованы к Макдоналду. – Мы несобираемся их убивать.
      – Как ты ска… Тогда почему же Джонни всю дорогу на них давил?
      – Дэнни, – вздохнул Хауард, – все мы сегодня немного поспали, не так ли?
      – Да, но какое отношение это имеет к…
      – У каждого из нас было несколько часов, – перебил его Хауард. – Двое – на посту, четверо отдыхают. Мы все немного отдохнули. Все, – повторил он, доставая сигарету, – кроме Джонни. Вскоре после того, как сегодня утром на замену старику пришли его сыновья, он обратился ко мне и сказал, что хочет кое-что попробовать. Это была его идея.
      – Что ты имеешь в виду?
      – Оставить их в живых была идея Джонни, а не моя. Он сказал, что, если ему удастся, поговорив с ними, установить отношения, основанные на взаимном уважении, будет меньше шансов на то, что они возненавидят нас и поднимут тревогу. Но это самое взаимоуважение должно в значительной степени основываться на их страхе перед нами. Вот почему Джонни все это время так их накачивал. Когда он сообщит, что их оставят в живых, они станут испытывать к нам чувство благодарности. Очень часто то же самое начинает испытывать жертва по отношению к своему похитителю. Случай с девицей Херст в Америке типичен в этом смысле. Она начала испытывать такое непреодолимое чувство благодарности к своему похитителю, когда тот сохранил ей жизнь, и в то же время была так обижена на свою семью и власти за то, что те ничего не предприняли для ее спасения, что даже стала соучастницей его последующих преступлений. Это – хорошо известный психологический трюк, Дэнни. Все, чего старается добиться Джонни, это ужать процесс обработки до двенадцати часов вместо обычных нескольких суток или недель. Вот почему он так и не поспал.
      Макдоналд ничего не ответил. То, что рассказал Хауард, для него оказалось полной неожиданностью. У него сложилось совершенно превратное мнение о Берне. Голова Дэнни слегка пошла кругом.
      Хауард продолжал объяснять:
      – …Есть и еще одно обстоятельство, которое мы бросим на чашу весов, чтобы гарантировать их молчание, – доверительно сообщил он.
      – Джонни пригрозит, что, если они заговорят, мы вернемся и перебьем их?
      – И это тоже, но в несколько иной форме. В большей степени это будет вопросом доверия и чести. Но я имел в виду другое. Мы собираемся дать им кое-какие деньги. Достаточно много денег, – добавил он.
      – Хочешь сказать, что мы купим их молчание?
      – Нет. Это было бы абсолютно безрезультатно. Вероятней всего, с гордым человеком это даже имело бы обратный эффект, каким бы нищим тот ни был. Деньги примут форму компенсации за тот вред, что мы причинили старику, его сыновьям и его людям. Никаких обещаний. Он это поймет и примет деньги. А это в свою очередь, – Хауард усмехнулся, – сделает еще менее вероятным то, что он сам или его сыновья обратятся к иракским властям. Он будет понимать, что те вытрясут из него все, что он знает, и, вероятно, не очень-то будут при этом церемониться. Если он к ним обратится, то рано или поздно они обнаружат деньги. А это будет означать конец и его самого и всехего родственников.
      – О-о, – только и выдавил Макдоналд.
      – Теперь ты доволен? – поинтересовался Хауард. – Хорошо. Тогда займемся другими делами. Сейчас почти семь часов – я хотел бы убраться отсюда как можно скорее, но у нас задержка с шоссе. Этот здоровенный конвой, похоже, бесконечен. Я собираюсь подождать до восьми. Если к тому времени колонна не пройдет, придется подгадать какой-то промежуток и, забыв о шоссе, двигаться весь оставшийся путь по пересеченной местности.
      – Не нравится мне это, – проворчал Зиглер.
      – А почему бы и нет? – спросил Макдоналд. – Разве вдали от основной дороги мы не будем в большей безопасности?
      – Возрастает вероятность быть замеченными, – ответил Хауард. – Гораздо сложнее блефовать так, как это было прошлой ночью. Чем может заниматься пара санитарных машин, разъезжая по проселкам? Люди сочтут это странным. Нет, я хочу использовать шоссе, насколько это возможно. Как бы то ни было, – добавил он, поднявшись на ноги, – будем считать, что отправимся самое позднее в 20.00. Дэнни, сходи и дай знать Тони, ладно? Майк, сообрази какую-нибудь горячую похлебку. Поедим минут через пятнадцать.
      Макдоналд кивнул и пошел будить Акфорда. Зиглер обернулся к Хауарду и тихо спросил:
      – Думаешь, он может нас подвести?
      Сунув в рот еще одну сигарету, Хауард прикурил от предыдущей.
      – Майк, я не знаю. Не думаю. Но это дело с солдатом прошлой ночью, должно быть, выбило его из колеи. Возможно, с ним придется немного понянчиться. Так что пусть он думает, что мы не убьем эту троицу благодаря душевной доброте Джонни. Вот почему я не назвал ему истинной причины. Если сторожа исчезнут, то на нас наверняка начнется охота. Один пропавший солдат никого не удивит – они просто решат, что тот дезертировал. Но вот три неожиданно потерявшихся здесь сторожа? Слишком много для совпадения. Пойдем, я хочу еще разок взглянуть на конвой.
 
      Две пары крылатых ракет с промежутком девяносто секунд между ними достигли линии побережья. Первые две ракеты держали курс на восток, в то время как две вторые взяли чуть западнее. Восточная пара направилась прямо к дельте реки Шатт-эль-Араб, водному пути, служившему ирано-иракской границей. Когда ракеты сбросили высоту полета с пятисот до ста футов, включились их системы отслеживания рельефа местности, ТЕРКОМ, которые просканировали территорию под собой и внесли небольшие поправки в инерциальные системы наведения. Поначалу ракеты не привлекли особого внимания, но их присутствие было отмечено иранскими солдатами в Абадане и Хорремшехре, когда те пролетали над руинами огромных нефтеперерабатывающих заводов и нефтехранилищ. Будучи не совсем уверены в природе шума и грохота у себя над головой, иранские командиры на какое-то время привели подразделения в повышенную боевую готовность. Однако они отдали строгие приказы открывать огонь только в случае непосредственного нападения, поэтому никаких действий так и не было предпринято. Ракеты продолжили полет вдоль Шатт-эль-Араба и вошли в воздушное пространство Ирака сразу за восточной окраиной иракского города Басра. Здесь по тревоге были подняты уже войска Ирака – солдаты из бронетанковой дивизии Республиканской гвардии «Хаммураби» начали бесцельно палить в освещенное прожекторами ночное небо. К тому времени, когда поднялась стрельба, ракеты, двигавшиеся неизменно над водой со скоростью пятьсот пятьдесят миль в час, уже давно улетели.