Тень над Вавилоном

Единственной меркой для него служило то очевидное уважение, которое проявляли к нему его соратники, порой его даже удивляло, что они относятся к нему, как к ровне. Да, конечно, все снова и снова он выдавал результаты, которые вызывали у них восхищение. Но когда это происходило, он относил все на счет счастливых озарений, и для него не было выше награды, чем небрежные, весьма сдержанные комплименты коллег и как результат – возникающее при этом чувство товарищества. Ему было особенно приятно сознавать, что его признавали своим, «одним из команды».
      Кируин был бы поражен и сбит с толку, узнай он, что остальные считают его даже по их меркам кем-то вроде вундеркинда – он бы этого просто не понял. С его точки зрения, он ничем не отличался от них, только ему хотелось бы с большей непринужденностью участвовать в затеваемых ими в свободное время – а порой и на дежурстве – дружеских пикировках. Если у него и были недостатки, то одним из них, возможно, была излишняя серьезность, но она компенсировалась его скромностью и прямодушием, за что он был искренне любим и уважаем в коллективе.
      Однако у Кируина был один тайный пунктик, он даже поделился им со своим боссом Уолтером Соренсеном при собеседовании перед поступлением на работу в НБР. Он приходил в ужас при мысли, что кто-нибудь может дать ему кличку «Радар». Он и на самом деле поразительно походил на актера, исполнявшего соответствующую роль в популярном бесконечном телесериале: крошечного роста, круглолицый, в маленьких круглых очках, со слегка гнусавым голосом. Он искренне поведал Соренсену о своих опасениях и страхах, и тот отчетливо понял, что в действительности беспокоит нервного юношу. Кируин, по мнению Соренсена, был из тех молодых людей, что отчасти страдали комплексом неполноценности. Он еще раз просмотрел его конфиденциальные характеристики с блестящими отзывами ученых, которые осторожно направляли рост молодого человека. Кируин принадлежал к числу самородков. Соренсен, будучи хорошим организатором, отлично знал, как выжать из своих подчиненных максимум. За день до выхода Кируина на новое место работы Соренсен коротко переговорил с его будущими коллегами. Он кратко рассказал о квалификации Кируина, что не могло не произвести должного впечатления на сотрудников. В конце же беседы он добавил:
      – И сделайте, ребята, мне и ему одолжение, а? Он – славный молодой парнишка, и не стоит его слишком подначивать. Он на самом деле не переносит, когда его называют Радаром, как того парня в телесериале. Если только я кого-то из вас уличу в этом, то можете быть уверены – поимею в задницу. И я не шучу.
      Так что Кируина не подначивали, а сам он последовал совету Соренсена и сменил оправу – очки у него теперь были квадратными. Все это происходило семь лет назад. С тех пор уверенность Кируина в себе неизмеримо возросла. Он играл важную роль в разработке аналитических методов Национального бюро разведки. Когда кто-то впервые заметил в его присутствии, что Соренсен слегка напоминает моржа, он громко расхохотался. По иронии судьбы после этого кличка «Морж» прилипла к Соренсену, который знал об этом, но не обращал внимания, а Кируина так ни разу никто и не назвал Радаром.
      Установка монитора вспомогательной оборонительной спутниковой системы обнаружения, действующей в реальном масштабе времени, была одной из идей Кируина. Это было четыре года назад, и в то время Кируина еще удивило, что Соренсен лично принял в этом участие.
      – Не наше это дело, Джон, – с серьезным видом сказал тогда Морж. – Реальное время – не наше дело. Мы ограничиваемся вещами средней и большой продолжительности. Анализом в реальном масштабе времени и оценкой быстротекущих ситуаций занимается НОРАД. Они для этого и существуют. У нас же – более интересная работа: вычислить позже то, на что у них не хватило времени.
      Наверно, уже в полусотый раз Морж ударился в чтение одной из своих любимых лекций с обычным загибанием пальцев, терпеливо объясняя новоиспеченному аналитику назначение Национального бюро разведки США.
      Старый славный Морж, думал Кируин, вот уже почти три года, как я в НБР, а ты по-прежнему относишься ко мне так, как если бы это был мой первый день. Но все же Кируин повторил попытку:
      – Вы абсолютно правы, Уолтер, но меня волнует задержка во времени. Вспомните, что случается каждый раз, когда приходит подтверждение о старте? Каждый раз, когда Советы запускают спутник или проводят учебные стрельбы? Звучит истошный вопль о моментальном анализе. Окей, насколько я знаю, у ребят из НОРАДа этот вопль звучит тоже, но в основном они обращаются к нам просто так – узнать, есть ли у нас какие-то подробности или нет. Они считают, что мы те самые ребята, которые могут дать им эти подробности, вот поэтому они и вопят на нас. Конечно же, когда это происходит, подставляю свой зад не я… – Кируин намеренно позволил концу фразы повиснуть в воздухе, он знал, что уже завладел вниманием Уолтера Соренсена.
      Это было больным местом Моржа – очень больным. Он был терпеливым человеком, но буквально выходил из себя, когда был вынужден втолковывать каждому способному поднять трубку «треклятому погоняле», что его управление не только не отвечает за краткосрочный анализ, но еще даже не знает, что получено подтверждение старта, – НОРАД еще не дошел до той стадии обработки данных, когда информация передается дальше. Моржу никогда не нравилось, когда создавалось впечатление, что он не в курсе происходящего.
      – Треклятые погонялы, – ворчал Соренсен, используя заезженное выражение для названия чиновников, которые докучали ему своим любопытством. Каждый раз, когда он опускал трубку после подобного разговора, звучало одно и то же: – Треклятые погонялы!
      – Уолтер, мне это видится следующим образом, – продолжал Кируин. – Если бы у нас здесь был хотя бы один дисплей с информацией в реальном времени, скажем, с данными со спутника вспомогательной системы обнаружения, мы бы тут же узнавали, что что-то происходит. Нам не пришлось бы тратить на это много времени. ДСП была бы идеальна. Ведь весь сыр-бор возникает из-за подтверждающих сигналов именно этой системы. Я мог бы составить программу быстрого анализа, которая дала бы нам общую схему происходящего. Черт возьми, да у меня уйдет не больше нескольких секунд на каждый старт, и мы знаем, что с девяноста пятью процентами из них НОРАД разбирается сам и данные о них так до нас и не доходят. Мы всего лишь потратим немного времени на оставшиеся пять. Мы ничего не потеряем – на самом деле, может быть, даже выиграем часок-другой, если потом с сигналом все равно придется работать. А у вас найдется, что ответить этим хамам.
      Казалось, Соренсен задумался. Идея была заманчивой. Он потеребил свои огромные обвислые усы и наконец согласился:
      – Ладно, попробуем. Один экран и над твоим столом. Это твое дитя. Установишь все сам. Я и знать не хочу о его существовании, пока не раздастся очередной вопль. Выход только на один спутник, о'кей? Я не хочу, чтобы ты развлекался со стереоизображением, используя два спутника для расчета траекторий или чего-то в том же духе. Этим должен заниматься НОРАД. Один-единственный спутник. И послушай меня, сынок, – добавил он, угрожающе покачивая пальцем, – не дай Бог, если я застану тебя пялящимся на эту чертову штуковину день напролет вместо того, чтобы выполнять свои непосредственные обязанности.
      – Ни в коем случае! – воскликнул счастливый Кируин. – Она будет просто стоять и ждать, когда понадобятся готовые ответы для погонял. Раз или два в месяц, если дела пойдут в том же духе.
      Но получилось по-другому. Вскоре после установки монитора вспомогательной системы обнаружения на рабочем месте Кируина летом 1988 года в Национальное бюро разведки неожиданно поступили инструкции отложить в сторону значительную часть обычных заданий. Кируина и еще пятерых аналитиков сорвали с работы по Восточному блоку и перебросили в отдел Ближнего Востока. Будучи привлеченными к анализу иракской программы ядерных исследований, они в течение месяца трудились буквально сутки напролет, чтобы выдать свое заключение. Кируин не припоминал другой такой работы со столь высокой степенью срочности и приоритетности – все остальное, казалось, отошло на задний план. К ним поступали кое-какие данные от Центрального разведывательного управления и масса слухов, казалось, со всего света – некоторые из них впоследствии весьма пригодились. Подготовка заключения была завершена в начале сентября 1988 года. В нем содержался вывод о том, что иракская ядерная программа продвинулась достаточно далеко, и давался прогноз о практическом создании ядерного оружия к 1994 году. После этого страсти немного поутихли.
      Но не надолго. Двумя неделями позже снова пришла инструкция – пополнить отчет свежими данными и уточнить детали. Кируин это предвидел: заключение пестрело ссылками на нехватку времени, на то, что, мол, отчет всего лишь предварительный, что непрерывно поступают новые данные – бу-бу-бу, бу-бу-бу, бу-бу-бу. Кируин подумал, что, как бы то ни было, но старине Моржу придется со всем этим еще помыкаться. Вы не можете просто изменить орбиты двух KH-11 и ждать немедленного ответа на вопросы по новым районам, над которыми те начнут летать. Верно – спутники «Ки-хоул» и раньше совершали рутинные пролеты над Ираком, но существовал предел тому, что могла извлечь маленькая команда из данных, добытых по этому району, да и архивно-информационное обеспечение у них было тоже ограничено. Кроме того, эти ребята в основном были заняты слежением за ходом ирано-иракского конфликта – кто-то даже прозвал их «соопекунами по наследству». Но это была не их промашха – они всего лишь выполняли приказы.
      Итак, вновь пришло распоряжение: на этот раз уже на шесть месяцев работы. Орбиты «Ки-хоул» должны быть сдвинуты для максимального охвата иракской территории. Одного прохода в день было явно недостаточно. Кируин сделал грубые расчеты, насколько это сократит время жизни спутников из-за дополнительных расходов топлива. Получилось, что почти вдвое: в среднем до семисот пятидесяти дней на каждую «птичку». Да и «птички» к тому же были совсем не маленькие – KH-11 относились к числу самых крупных из тех семи тысяч разномастных объектов, что болтались на орбите. Будучи шестидесяти четырех футов в длину и тридцати тысяч фунтов весом каждый, спутники серии KH-11 произвели революцию в возможностях НБР присматривать за Советским Союзом. Долгое время, пока бывший офицер-наблюдатель из Центрального оперативного отдела не продал Советам экземпляр инструкций по эксплуатации, те не знали даже, для чего эти спутники предназначены. Они знали, что те там есть,но понятия не имели для чего. Казалось, что от них не поступает никаких сигналов: в отличие от своих предшественников из серии KH-9 они, похоже, вообще не испускали какого-либо излучения. Связь с KH-11 была весьма хитроумной: «Ки-хоул» посылал узконаправленный сигнал не прямо на Землю, а вверх, в космос, на геостационарный спутник связи. Таким образом, с виду KH-11 был электронным мертвецом, и Советы не удосуживались прятать свои секретные штучки, когда тот проходил у них над головой. Но принципиальным достижением, реализованным в KH-11, явилось то, что он мог передавать данные в реальном масштабе времени. Предыдущие спутники «Ки-хоул» сбрасывали возвращаемые на Землю капсулы с фотопленкой, которые потом подбирались для дальнейшей обработки и анализа. Спутники же KH-11 самостоятельно переводили информацию в цифровой код и отсылали ее с помощью электронных средств, таким образом материалы были готовы для немедленного анализа без каких-либо проволочек или ожидания.
      Итак, два KH-11 были обречены на сожжение ради сбора данных об Ираке. На изменение склонения их орбиты и перемещение перигея дальше к югу, чтобы тот приходился над нужной широтой, ушло четыре дня. Теперь нижняя точка эллиптической орбиты была в двухстах пяти километрах от поверхности, что позволяло подробно рассмотреть все объекты. Но и это их не удовлетворило, и они хотели, чтобы спутники на каждом витке еще и «подныривали». Это означало снижение перигея до ста пятидесяти километров над конкретной целью для максимального разрешения ее изображения с последующим возвращением на обычную орбиту благодаря эффекту «уйди-уйди». Ракетчики подняли перигей с трехсот до трехсот пятидесяти километров, но Кируин сомневался, что это поможет намного увеличить продолжительность жизни спутников. Все упиралось в запас топлива. Из-за того, что один проход в день сочли недостаточным, возникала необходимость «подтолкнуть» спутник, как только его орбита смещалась в сторону, чтобы он проходил над районом цели на каждом витке.
      Кируин подумал, что схематически траектория KH-11 сильно напоминает клубок шерсти. Каждый раз, когда нить делает оборот вокруг клубка, она чуть-чуть смещается в сторону. Земля находится в центре клубка, а отверстия наверху и внизу соответствуют северному и южному полюсам. Нить совершает более дюжины оборотов в сутки над различными районами, но только раз в сутки, в одно и то же время, она проходит над одним и тем же местом. Для того, чтобы нить проходила над нужным районом более часто, было необходимо ее «подталкивать», дабы компенсировать смещение, возникающее из-за вращения Земли. Период обращения спутника, движущегося со скоростью шесть километров в секунду, составляет девяносто минут, что означает шестнадцать витков в сутки. Шестнадцать включений двигателей каждые сутки! Это приведет к огромным расходам гидразинового топлива и сократит время жизни спутника. Но пока эти два спутника будут существовать, они, конечно же, добудут массу сведений. А что же будет, когда они исчерпают свои ресурсы? На замену отработавшим взовьются ввысь еще два «Титана-4С» с новыми спутниками. Дорогое предприятие.
      – В этих игрищах время – деньги, – объяснил Морж, и он совсем не шутил. – Вам, ребята, нужно как можно полнее использовать эти игрушки, пока они не сломались.
      Кируину и его команде действительно удалось раскрутить дело на полную катушку, чтобы выполнить задание. Было собрано гораздо больше подробной информации. У них появилась возможность быть более избирательными в своих поисках данных еще за несколько месяцев.
      Во втором докладе анализировались несколько сооружений, не подвергавшихся ранее детальному рассмотрению, и огромное количество агентурных разведданных из ЦРУ для перекрестной проверки результатов. Предварительный вердикт, представленный Моржом, как и было приказано, в середине работы, гласил, что Ирак способен создать ядерную бомбу к 1993 году. Окончательный же вердикт (Кируин позднее упрекал себя в том, что не сообразил заранее, что он отнюдь не окончательный) приблизил срок к 1992 году.
      Бах! – и все закрутилось по новой, теперь уже с грифом «высшая приоритетность». На все про все им дали сто дней. Требовались конкретные ответы на вопросы, допускалось высказывание дополнительных соображений в индивидуальном порядке. К работе подключились третий KH-11 и еще шесть аналитиков. Вскоре на подмогу всем им ожидался KH-12. Кируин значительно продвинулся по службе. Все это время вспомогательный монитор торчал на краю его рабочего места, эпизодически вспыхивая сигналами, подтверждающими старты ракет. Но в этот период он по большей части оставлял его без внимания, а Морж обращался с «погонялами» крайне жестко, ликующе размахивая у них перед носом непосредственным приказом министра обороны Дика Чейни, когда те начинали возмущаться.
      Кируин наконец-то отстоял свою точку зрения, что методика отслеживания требует пересмотра, и предложил оценивать развитие таких стран третьего мира, как Ирак, по несколько иным параметрам, нежели те, что были приняты для разваливающихся супердержав вроде Советского Союза. Морж предоставил ему полную свободу действий. Сам же Соренсен имел долгие беседы с ветеранами ЦРУ, возвращаясь к тем дням, когда советская ядерная промышленность находилась в младенческом возрасте. Привлеченные гражданские ученые внесли свой вклад, указав на легкодоступные разработки в области современных технологий, и как результат бедные старые рыцари плаща и кинжала получили еще больше зацепок и нитей для раскрутки вопроса. Некоторым корпорациям в Европе жестоко надрали уши за то, что они натворили, а среди якобы респектабельных промышленников будет еще немало покрасневших лиц. Среди членов правительств, возможно, тоже…
      Все происходило с обескураживающей быстротой, вспоминал Кируин, и превратилось, беспорно, в самую увлекательную работу из всех, что ему когда-либо доводилось выполнять.
      К октябрю 1989 года окончательный доклад был закончен. Его оценки последних строительных объектов в Ираке расширили область исследований, и окончательный документ содержал множество соображений самого Кируина. Март 1991-го, говорилось в докладе, возможно, февраль. К этому времени у Ирака будет первая собственная ядерная бомба. Чуть больше чем через год.
      Кируин осознал, насколько серьезно все это было воспринято, когда изменилась орбита спутника, с которым был связан его монитор. Господи, теперь тот не проходил даже над восточной частью СССР. С его экрана исчезла Камчатка. Теперь спутники вспомогательной оборонной программы использовались совсем в другой игре. И еще одно: отныне они не делали снимков – они просто отслеживали в инфракрасном диапазоне яркие автографы, оставляемые ракетами, и фиксировали места запусков. После обнаружения старта спутники визуально сопровождали боеголовку, а на основе данных, полученных от нескольких из них, в пределах шести секунд строилось трехмерное изображение, дающее ее траекторию и вероятную цель.
      Спутники слежения были геостационарными, то есть неподвижными относительно поверхности Земли, и поэтому всегда наблюдали за одним и тем же районом, сообщая данные о своем участке каждые десять секунд. Чтобы оставаться над одним и тем же местом, им приходилось летать по гораздо более высоким орбитам. Спутник, связанный с монитором Кируина, был тринадцатым по счету из запущенных и до недавнего времени оставался геостационарен относительно Синьцзяна на северо-западе Китая. Оттуда, с расстояния тридцати восьми тысяч километров, превышающего орбиту KH-11 в сто с лишним раз, он был способен разглядеть почти половину земной поверхности, включая весь Советский Союз, страны Варшавского Договора, Китай и Дальний Восток. Но с тех пор, как Национальное бюро разведки представило доклад по Ираку, он был сдвинут почти на три тысячи миль к западу и теперь висел… угадайте где? Правильно – над Персидским заливом. Где-то там, наверху, были разбросаны еще такие же спутники, обеспечивающие трехмерные изображения и для работы НОРАД.
      За последние год-два в Ираке было зафиксировано лишь несколько стартов. Анализ показал, что это были пробные запуски ракет типа СС-1, «Скад-Б», «Аль-Аббас» и «Аль-Хуссейн». Засечь их было непросто, но спутниковая система обнаружения была хорошей системой. Облачный покров являлся основным препятствием: различить что-то размером с межконтинентальную баллистическую ракету, для чего, собственно, и были созданы спутники этой серии, сквозь тонкие облака и уж тем более на выходе из них еще можно было рассчитывать, но «Скад-Б» были гораздо меньших размеров. Их тепловое излучение составляло меньше одного процента от излучения межконтинентальных баллистических ракет, и, конечно же, они не достигали таких высот. Не так-то просто было их засечь, особенно в облаках, но Кируину все равно это удавалось и не однажды. Практика оказалась полезной. Раздел доклада по системам доставки включал информацию о тренировочных запусках ракет «Скад», и хотя большая часть точных данных была получена из НОРАД, в какой-то степени это утешило начальство. Конструкция ракеты «Скад», куда ни ткни, была паршивой – воистину кусок металлолома в свободном полете с чертовски неточной системой наведения эпохи каменного века. Однако прицепите к ней ядерную боеголовку и…
      Обращаясь к прошлому, Кируин заключил, что начальство, должно быть, понимало, что затевает Ирак. Его утешало то, что оно обладало предвидением. Даже Морж признал, что «погонялы» сообразили что к чему. Кувейт, «Щит в пустыне»… затем сама «Буря в пустыне». Вот уж была потеха! Когда Морж застукал младших сотрудников, толпившихся вокруг монитора Кируина, который транслировал «живой» старт «Скада», то чуть было не приказал отключить прибор и избавиться от него. В экране, работающем в реальном масштабе времени, было что-то завораживающее. Кируин и сам им увлекся.
      Он снова стал прокручивать события в голове. Когда случается старт, все происходит так быстро! Вжик – и вверх устремляется «Скад». В пределах десяти секунд со спутника приходит первое «бип». Последующие сигналы поступают каждые десять секунд. Центр оповещения главного командования НОРАД, погребенный глубоко под горами Шайенн в штате Колорадо, должен дать подтверждение и сообщить о траектории ракеты и вероятной цели через одну минуту после момента старта – время, необходимое при отсутствии облачного покрова. Облака увеличивали срок на дополнительный промежуток, пока ракета не пройдет сквозь них. Разведывательные спутники посылали данные на специальные ретрансляционные космические станции, которые направляли информацию непосредственно в НОРАД. После того, как там рассчитывали траекторию, цифры передавались на спутник военной системы космической связи «Милсат», который в свою очередь ретранслировал их в Центральный пункт связи в Персидском заливе. Через три с половиной минуты с момента старта полевые командиры получали необходимую информацию, а уже через девяносто секунд после этого – всего каких-то пять минут с момента старта – ее получали сами батареи ракет «Пэтриот» в Израиле или Саудовской Аравии. Время полета «Скада» составляло менее восьми минут, так что у батарей «Пэтриотов» оставалось самое большее три минуты, чтобы засечь и сбить приближающуюся ракету. Те, кто служил на этих батареях, спали в сапогах и с одним закрытым глазом. Если вообще спали.
      Проблема с «Пэтриотами» заключалась в том, что они предназначались для нормальных целей, а не для металлолома вроде «Скадов» или их модификаций «Аль-Аббас» и «Аль-Хуссейн». Эти паршивые «Скады» начинали рассыпаться на нисходящей части траектории на высоте пятнадцать – двадцать километров и падали на землю, развалившись на три, а то и большее количество частей. У них отваливались хвостовые отсеки, отрывались стабилизаторы, и даже сам корпус ракеты иногда мог разломиться пополам. Стандартная процедура перехвата заключалась в пуске двух антиракет «Пэтриот ПВО-2» по каждой цели, поэтому очень часто четыре или большее число ракет устремлялись вверх при появлении в воздухе каждого «Скада»: две из них преследовали боеголовку, а остальные попарно гонялись за всеми отвалившимися частями, причем иногда – вплоть до самой поверхности Земли. В одну из ночей было запущено тридцать пять «ПВО-2» против всего лишь семи «Скадов». Миллион баксов за каждый старт! Кончилось все тем, что обломки как «Пэтриотов», так и «Скадов», рассыпавшись на обширной территории, причинили больший материальный ущерб, чем это сделали бы собственно боеголовки. В Израиле с началом применения «Пэтриотов» потери в живой силе возросли практически на шестьдесят процентов на каждый «Скад», а масштабы разрушений утроились.
      «Рэйтеон корпорейшен» – производитель «Пэтриотов» – в какой-то мере предвидела возникновение этой проблемы по результатам пробных стрельб по аналогичным целям на полигоне Уайт-Сэндз в пустыне Аризоны, но никому и в голову не могло прийти, насколько непрочными и ненадежными окажутся эти иракские «Скады». «Рэйтеон» нашла решение проблемы исключительно быстро и уже через двадцать четыре часа отослала дополнительное оборудование в район Персидского залива. Теперь операторы «Пэтриотов» могли переводить систему из автоматического режима в ручной, что позволяло им наводить антиракеты на цель с наиболее устойчивой траекторией – носовую часть с боеголовкой, – хотя при этом и требовалось изрядное присутствие духа, чтобы выбрать единственный обломок из нескольких за каких-то, может быть, сорок секунд до того, как все это упадет тебе за шиворот.
      Лишь однажды произошла настоящая трагедия – катастрофический случай, когда «Скад» накрыл ресторанчик на авиабазе в Дахране, убив при этом двадцать восемь отдыхавших военнослужащих США. «Пэтриоты» не сбили «Скад» – но тут уж ничьей вины не было. Незадача произошла при определении «зоны прикрытия» – ЗП. У каждой батареи «Пэтриотов» была своя строго определенная зона, которую она защищала. Существовал предел для ее размеров – если бы она была слишком велика, осуществить удачный перехват стало бы почти невозможно. Поэтому любой «Скад», направляющийся за пределы ЗП, игнорировался. Размеры зоны прикрытия зависели от траектории атакующей ракеты: если та приближалась по низкой траектории, то зона могла быть больше, так как это означало, что «Скад» летит не так быстро, но если он падал почти вертикально и с большой скоростью, у «Пэтриота» оставалось меньше времени для перехвата. Ракета, уничтожившая ресторанчик, прилетела по исключительно сложной траектории, и оградить весь район от подобных случайностей не представлялось возможным. Ресторанчик располагался в каких-то пятнадцати метрахот зоны прикрытия. Исключительное невезение – находись батарея «Пэтриотов» лишь на пятнадцать метров поближе…
      В целом же, подумал Кируин, «Рэйтеон» на удивление удачно справилась с разработкой системы «Пэтриот». Ведь поначалу, напомнил он себе, она не являлась противоракетной – «ПВО-1» предназначалась для борьбы с самолетами. И только когда до начальства дошло, на что она способна, было приказано усовершенствовать ее системы наведения для нужд ПРО. В целом «ПВО-2» получилась действительно очень хорошей – она показала, что может быть сделано. Ничего, что существуют недостатки, – уже само по себе обладание столь весомым оружием имело важное политическое значение. Система «Пэтриот» в какой-то степени успокоила израильское общественное мнение и явилась основным аргументом против участия в войне самого Израиля.
      Здесь Кируин ошибался. Настоящей причиной того, что Израиль остался в стороне, являлось создание преемницы «Пэтриот» – системы «Эрроу». В отличие от более ограниченной системы «Пэтриот», способной поразить цель на расстоянии десять-двадцать и на высоте менее пяти километров, система «Эрроу» должна была сбивать цели в ста километрах от старта и на высоте сорок километров. Проблема заключалась в том, что она была весьма дорогой. Израильтянам было не по карману разработать ее самим. Израильское правительство отчаянно торговалось с Соединенными Штатами, требуя оказать финансовую и техническую помощь. Но тут США были вынуждены проявлять предельную осторожность: Договор по ОСВ 1972 года запрещал «передачу технологий», и они не могли засветиться, передавая информацию. А вот финансирование и обязательство купить «Эрроу» – другое дело, и США гарантировали Израилю и то и другое. Именно это и заставляло израильтян сидеть тихо, а вовсе не «Пэтриот».
      Кируин вздохнул. Теперь все вернулось в норму или почти вернулось. Ближний Восток по-прежнему оставался приоритетным районом, но сейчас они выполняли задачи, связанные в основном со слежением, просто наблюдая за перемещениями войск и стратегическими объектами. Оценить результаты бомбового удара по ядерному объекту в Эль-Атире оказалось и приятным разнообразием, и одновременно вызовом. Информация со спутника KH-12 была высококачественной – интересно, будет ли на должном уровне его доклад? Он был уверен, что будет.
      Кируин подозвал одного из младших сотрудников.
      – О'кей, Питер, думаю, с этим у нас покончено. Причеши отдельные документы и отошли все куда следует.
      Подчиненный кивнул и принялся за перепечатку отчета, чтобы отдать его на подпись Моржу.
      Кируин потер глаза, откинулся в кресле и зевнул. За стенами здания на улицах Вашингтона должен был стоять солнечный весенний день. Кируин находился на службе с шести утра. Если повезет, то через полчаса он освободится и сможет провести оставшуюся половину дня на воздухе вместе с ребенком и Кэрри. Он вытянул руки вверх и покрутил туда-сюда головой, разгоняя чувство усталости в шее.
      Его внимание вновь привлек мигающий огонек на мониторе, связанном со спутником. Шла обработка данных. Кируин посмотрел на цифры и нахмурился. Будь я проклят, подумал он, быстро набрав запрос с требованием дополнительной информации о полученном сигнале.
      – Уолтер, – позвал он через плечо, – тут подтверждение старта на мониторе. Западный Ирак. Похоже на запуск «Скада». Хотите взглянуть?
      Соренсен встал из-за стола и подошел поближе.
      – Что значит «Скада»? Ты с ума сошел? Слава Богу, эта чертова война кончилась. – Он изучил данные, и его лоб прорезали глубокие морщины.
      – Да, но взгляните на координаты места запуска. – Кируин пробежал пальцами по клавиатуре, и на экране под наложенной картой района появились дополнительные цифры. – Прямо на границе – даже не верится.
      – Насколько излучение совпадает по характеристикам? – спросил Соренсен, пристально вглядываясь в экран и теребя усы.
      – Совпадает с параметрами излучения «Скада» на волне четыре и три десятых микрометра, на волне два и семь десятых интенсивность излучения, может быть, чуть-чуть поменьше.
      Коротковолновые инфракрасные датчики на разведывательном спутнике обычно следили за этими длинами волн: относительная интенсивность двух сигналов в этом диапазоне давала аналитикам огромное количество информации. Исходя из нее, можно было установить тип запущенной ракеты. Разное горючее в сочетании с особенностями ракеты давало строго индивидуальную картину. Как только ЦРУ узнавало тип горючего, можно было без труда определить тип ракеты.
      – Где он сейчас?
      Кируин набрал запрос. Через несколько секунд сигнал на экране обновился. Кируин заморгал от удивления.
      – Черт, он не сдвинулся с места! Может быть, испытания двигателя?
      Лицо Соренсена расплылось в усмешке:
      – Испытания двигателя, так тебя в задницу! Взгляни на новые цифры для волны два и семь десятых микрометра. Выше, правильно? Тебе это что-нибудь говорит? Испытания двигателя? Здесь? На границе? Хочешь кое-что услышать, зазнайка? Ты засек не что иное, как «нефтяную бадью»! Никогда бы не подумал, что ты можешь попасться на это. Эй, ребята! – загудел Морж, ообернувшись к присутствующим в комнате. Те с удивлением подняли головы и стали наблюдать, как он, призвав на помощь все свои актерские способности, заговорил с нарочитым южным акцентом: – Тут вот мальчик Джонни раздобыл себе «нефтяную бадью»! Ну и все время уговаривал меня на нее полюбоваться! Как вамэто нравится? – Он хлопнул Кируина по плечу. – Отличная работа, мальчик Джонни, продолжай в том же духе, ты понял?