Ему нравились эти люди. Их жизнь отстояла от его на световые годы – этот странный военный жаргон, то, как каждый из них, похоже, знал, о чем думает другой, прежде чем тот вымолвит слово, их профессионализм, – но он понимал, что у него с ними есть и много общего. Как и он, они были крепкими, здоровыми, уравновешенными и полагались лишь на собственные силы. Неожиданно ему пришло в голову, что он ни разу не замечал ни у кого из них ни малейших признаков плохого настроения. Они должны были ощущать напряжение – он и сам его чувствовал, – но никакого недовольства, ни намека на раздражение не было. Находиться с ними вместе было приятно. Хорошая команда. Но в то же время, как ни странно, они не были по-настоящему коллективистами, не более, чем он сам. Это были личности. Возможно, именно поэтому из них вышла столь незаурядная комбинация – каждый был вполне способен побеспокоится о себе сам, но они решили быть вместе, тем самым приумножив свои таланты. Не один лидер с группой бездумных исполнителей, а шесть сильных характеров – девять, считая Мела, Энди и Криса, – каждый из которых (кроме, как он считал, его самого) смог бы руководить операцией с момента, когда был утвержден план.
      Дэнни перебрал по очереди каждого из своих соратников. Огромный, рассудительный Тони Акфорд – уверенный в себе, спокойный, добродушный и дружелюбный мужчина и, хотя при таких ручищах этого можно было ожидать меньше всего, поразительно ловкий, терпеливый и умелый работник. Боб Ашер, этот маленький жилистый непоседа со сверкающей лысиной, обычно собранный и спокойный, но с неожиданными вспышками искрящегося юмора, тоже оказался любезным и заботливым – не он ли побеспокоился о Дэнни и о его бесконечных таблицах и взял на себя труд раздобыть и настроить для него маленький компьютер? Дэнни уже знал о том, что Боб побывал вместе с Эдом Хауардом в турецкой тюрьме, но он был озадачен, услышав, как остальные то и дело поминают Ашера как «телезвезду». Как-то он поинтересовался, что они имеют в виду, и был поражен, узнав, что Боб был одним из тех двоих человек, которые первыми проникли через верхнее окно Иранского посольства на Принсез-Гейт в Лондоне во время успешной операции специальной воздушно-десантной службы по освобождению сотрудников посольства в 1979 году. С тех пор телевидение десятки раз прокручивало кадры в стиле «вспышка-трах-бах», живописующие эти события, и Дэнни часто задумывался об их участниках – кем они были, что они собой представляют. Теперь он мог считать одного из этих людей своим другом. Да, Боб и Тони были ему ближе всех по духу.
      Мела Харриса по-настоящему глубоко он так и не понял – неугомонный, живой характер, никогда не может подолгу усидеть на месте, его маленькие горящие глаза все время стреляли по сторонам. Дэнни подозревал, что из всей компании Харрис был самым взрывным, хотя сам он потверждений тому и не видел. Зато, как он понял, их видели сардинские похитители…
      Энди Денард и Крис Палмер были своеобразной командой в команде. Энди был неутомимым хохмачом, но Дэнни знал от Хауарда, что это мужественный и опытнейший пилот с холодным и расчетливым умом, скрывавшимся за клоунским поведением. Ну и, конечно же, Крис – несгибаемый, исключительно надежный, такой же, как и Тони, хладнокровный профессионал.
      Джонни Берн, по разумению Дэнни, был несколько иным. Так же, как в Меле Харрисе, в нем было трудно разобраться. В Джонни было что-то такое, чего Макдоналду никак не удавалось ухватить. Из них из всех Хауард, похоже, полагался на Берна больше всего. Дэнни это удивляло – он скорее ожидал, что естественным «номером два» в руководстве операцией был бы Майк Зиглер.
      Во время морского путешествия Хауард немного рассказал Дэнни об армейских заслугах Берна. Будучи молодым командиром взвода во время войны на Фолклендах, в ночь перед штурмом горы Лонгдон Джонни со своим взводом наткнулся на необозначенное аргентинское минное поле. Это было сплошное невезение. Его сержант подорвался на мине и потерял ногу. Увидев это, другой солдат запаниковал и, бросившись бежать, подорвался на второй мине и тоже лишился ноги. Находившийся рядом третий солдат, оставшийся, как и положено, на месте, был тяжело ранен осколками мины. Взводный санитар, капрал, отважно попытавшийся пробраться вперед, чтобы помочь раненым, подорвался на третьей мине и, в свою очередь, тоже остался без ноги. За какие-то две минуты у Джонни на руках неожиданно оказалось четверо страшно изувеченных солдат. Он хладнокровно взвалил на себя сержанта и вывел взвод с минного поля обратно, при этом все шли точно след в след за своим командиром. Не успели они скрыться за безопасным скалистым выступом, как взлетевшие ракеты залили равнину светом и полдюжины аргентинских пулеметных гнезд на холме перед ними начали поливать свинцом открытое пространство. Джонни Берн трижды в одиночку возвращался на минное поле, чтобы вынести оттуда раненых. Он организовал группу с носилками, чтобы обеспечить эвакуацию раненых в полевой госпиталь, затем, проведя с остатками взвода предбоевую напутственную беседу, повел их в сокрушительную атаку на вражеские позиции.
      Хауард узнал об этой операции. Всегда в поисках новых талантов для работы в «Экс-эф секьюритиз», он переговорил кое с кем из солдат Берна, когда те возвратились с Фолклендов. Помимо того, что они отдавали должное неимоверной храбрости своего командира, все они сходились в одном – он буквально ужаснул их своей свирепостью во время самой атаки на аргентинские позиции. И в то же время… когда аргентинцы сдались, Берн взял двенадцать пленных и проявил к ним милосердие, запретив своим разъяренным людям применять какие-либо крутые ответные меры и позаботившись об аргентинских раненых…
      Что можно сказать о таком человеке, недоумевал Дэнни. Сложный человек, во многом подчиняющийся настроению и собственным пристрастиям, храбрый мужчина. И все же… Вот оно! Неожиданно Дэнни осенило, что в душе Джонни Берна по-прежнему оставалось что-то от маленького мальчишки. Казалось, что каким-то образом он так до конца и не вырос. Было что-то подкупающее в его энтузиазме, в его способности целиком окунаться в работу.
      Непредсказуемый? Нет. Таким он быть не мог. Эд Хауард никогда бы не выбрал кого-то, в ком не был бы уверен.
      Дэнни мог ясно себе представить, почему выбор пал и на Майка. Майк был одним из самых впечатляющих мужчин, когда-либо встречавшихся Макдоналду, – настоящая энергостанция, атлетичный, хладнокровный, с чувством юмора, блестящий солдат. Во время ночных тренировок за пределами баданахского лагеря именно Майк мог раствориться и вновь материализоваться прямо из воздуха. Именно его выбрал Эд, чтобы натаскать и обучить Дэнни кое-каким приемам ведения огневого и рукопашного боя. Понаблюдав, как Майк выполняет учебные приемы, Дэнни понял, что никогда еще не видел никого, кто так полно владел бы собственным телом, так уверенно и точно им управлял. Да, он был впечатляющим мужчиной. Впечатляющим и внушающим страх. Настоящий боец – с головы до пят. И приятный, обаятельный человек.
      Сам Эд Хауард, продолжал размышлять Дэнни, представлял собой полную загадку. Никто никогда не смог бы распознать, о чем он думает. Как можно разобраться, что прячется за этими темными, ничего не выражающими глазами, в этой расчетливой и умной голове? Хауард был чем-то вроде организационного гения, и, возможно, самым лучшим – а уж самым опытным наверняка – солдатом из них из всех. Остальные о нем рассказывали не слишком много, хотя Зиглер как-то обмолвился, что Хауард служил с ним вместе в последние дни войны во Вьетнаме и был дважды награжден боевыми наградами США за храбрость, проявленную во время выполнения различных заданий. Он точно не говорил, что это были за задания, тем не менее новость обескуражила Дэнни. Какого черта британские солдаты делали во Вьетнаме? Он впервые слышал о подобных вещах и не знал, верить ему в это или нет. Но было не очень похоже, чтобы Майк шутил.
      И все-таки, что же происходит в голове Хауарда? Дэнни снова перевернулся на живот и уставился в затылок Хауарда. Он сомневался, что кто-то сможет когда-нибудь вычислить этого человека или разгадать его мысли. По своей природе Хауард был самым замкнутым и одиноким из них. Дэнни подумал, что в этом есть что-то печальное. Возможно, это от неумения сходиться с людьми иначе, чем на профессиональной основе. Он видел квартиру Хауарда в Лондоне. Она была исключительно безликой – ни малейшей подсказки к личности живущего в ней человека. А может, у него вообще нет никакой личной жизни…
      Дэнни оставил свои рассуждения. Он знал, что его сотоварищи именно те люди, кого он хотел бы видеть рядом в тяжелую минуту. Ему льстило, что ониостановили свой выбор именно на неми приняли его в свой круг. Его первоначальные сомнения и подозрительность улетучились. Дэнни Макдоналд еще раз вспомнил о предстоящем ему деле, и снова его душа наполнилась опаляющим гневом. Теперь уже скоро. Каких-то лишь несколько дней… Глаза его яростно сверкнули в темноте, прежде чем он улегся обратно и попытался успокоиться.
      Мысли Зиглера, находившегося на переднем пассажирском сиденье второй машины, о своем друге Эдварде не многим отличались от рассуждений Макдоналда. «Что же тебе предстоит, Эд, после этого дела? Что же будет с каждым из нас после такого? Всем нам придется измениться. Надеюсь, ты найдешь то, что ищешь…»
      Акфорд, сидевший за баранкой, прервал череду мыслей Зиглера:
      – Я должен как-нибудь съездить в Штаты. Ты знаешь, всегда хотелось, но как-то все не выходило. Может, начать с Нью-Йорка, чтобы осчастливить женушку? Она сама ирландка и не устает твердить, как там много кругом ирландцев. Как ты думаешь, мне там понравится?
      – Наверняка, Тони, если ты любишь большие города, – легко согласился Зиглер. Про себя он подумал, что Акфорд возненавидит Нью-Йорк, возможно, даже больше его самого. Он был бы гораздо более счастлив, живя просто на ферме где-то на Среднем Западе. Предпочтительно с полным набором сломанной сельхозтехники для починки. – Да-а, Нью-Йорк – славный город. Если ты любишь города, конечно, – повторил он с нажимом.
      – О-о… – Акфорд уловил намек. Несколько секунд он прокручивал его в голове, не переставая работать челюстями над пластинкой жвачки. – Ладно, может, я и задержусь там на пару дней. А потом уеду и подальше – погляжу на остальную страну.
      – Вот это уже на что-то похоже. Значит, так – если ты действительно приедешь, дай мне знать. Что-нибудь придумаем. Может, отправимся в поход на каноэ, немного порыбачим. Как насчет этого?
      – Заметано, приятель. Ну-ка, пристегнись. – Передняя машина притормозила, и Акфорд весь напрягся. Вскоре после этого посередине дороги появилось большое белое пятно краски. – Думаю, мы приехали. Приборы ночного видения готовы?
      – Ага.
      Обе машины съехали с дороги после второго пятна. Свернувший первым Берн тут же загасил все огни и, прежде чем остановиться, проехал еще с четверть мили по проселку, чтобы их наверняка не заметили с шоссе. Настроение Хауарда поднялось. Он передал Берну летный шлем, на лицевой части которого выступали два похожих на искусственные глаза оптических устройства. Берн надел шлем, подправил ремешок на подбородке и включил оптику. Хауард рядом, а Зиглер и Акфорд во второй машине сделали то же самое.
      Окружающая местность стала ясно видна в темноте. Приборы ночного видения (ПНВ) улавливали крошечное количество имевшегося света и усиливали его в пятьдесят тысяч раз – ночь превратилась в поразительно отчетливый день.
      – Давай попробуем с инфракрасными прожекторами, – предложил Хауарду Берн.
      Он щелкнул тумблером на приборном щитке. Акфорд снабдил каждый «лендкрузер» дополнительным набором фар. Они были полностью закрыты фильтрами черного цвета, которые не пропускали видимый свет. Через фильтры проникали только невидимые инфракрасные волны. ПНВ были чувствительны как к инфракрасному, так и к видимому излучению, поэтому наблюдаемая в них картина эффектно преобразилась. Какой бы хорошей ни была видимость до этого, теперь создавалось впечатление, как если бы наступил яркий солнечный день, с той лишь разницей, что ПНВ давали зелено-белое изображение.
      Для невооруженного глаза машины в темноте были невидимы, однако для их пассажиров, отлично все видевших с помощью своих фотоумножителей, различать проселок и двигаться по нему с разумной скоростью оказалось пустяшным делом. Они тронулись в путь на север. Впереди, в пятидесяти милях от них, лежала иракская граница.
 
      – Вот там, впереди – свет. – Голос Берна напрягся.
      – Вижу, – ответил Хауард. – Притормози. Подползи поближе. – Он еще раз снял показания с навигационного прибора.
      Тот выдал 39°402 восточной долготы и 32°042 северной широты. В зависимости от того, какую выбрать линию на карте, они либо чуть-чуть не доехали, либо уже чуть-чуть переехали реальную иракскую границу. Все равно карта этих мест была столь приблизительной, что и сами линии могли быть нанесены неточно… но свет горел километрах в трех впереди. Это означало, что его источник находится внутри Ирака – какую линию ни выбирай.
      Вот уже десять миль, миновав последнюю развилку, они передвигались более медленно и осторожно. Эта часть дороги была отвратительна – ею явно никто не пользовался очень долгое время. Похоже, ею не занимались со времен Всемирного потопа. Весьма подходящее выражение, подумал Хауард. Сезонные потоки воды местами напрочь смыли целые участки проселка. Десятью милями раньше им едва удалось обнаружить развилку дорог. Ее заметил Зиглер из задней машины и посигналил ИК-прожекторами. Они остановились на несколько минут, чтобы посовещаться, и Хауард решил, что Зиглер прав. Левое ответвление несколько миль шло на север, затем начинало загибаться к западу, поворачивало обратно на юг и опять выходило на шоссе ТАНа возле Тураифа, рядом с иорданской границей. Отнюдь не там, куда они хотели попасть. Они повернули направо в сторону границы с Ираком.
      Машины крались по направлению к свету с почти бесшумно работающими двигателями. Не доезжая с километр, Хауард подал знак Берну еще раз остановиться. Они вылезли из машины и стали всматриваться в сторону света, пытаясь поточнее разглядеть, что же это такое.
      Хауард ощутил прикосновение к плечу – из второй машины к ним присоединился Зиглер.
      – Движение, – шепнул он на ухо Хауарду. – Видишь вон тот слабый огонек слева? Думаю, это – сигарета. Основной источник света качается на ветру. Полагаю – газовый фонарь, висящий снаружи. Слева, чуть в стороне от дороги, находится здание. Возможно, охраняемый пост.
      – Согласен. Ладно, подъедем немного поближе.
      Хауард, Берн и Зиглер говорили на эту тему еще перед выездом. Они понятия не имели, будет ли в этом месте пограничный пост или нет, а если будет, то чей – саудовский, иракский или и тот и другой вместе. Они решили, что если на него наткнутся, то оценят ситуацию и будут действовать по обстоятельствам. Зиглер рассмотрел наиболее вероятную возможность.
      – Нет, вы только взгляните на это Богом проклятое место, – говорил он, тыча пальцем в карту там, где проселок пересекал границу. – Прямо-таки тепленькое местечко, а? Есть где поразвлечься, ночная жизнь идет вовсю. Мечта каждого военного!
      – К чему ты клонишь, Майк? – спросил его Джонни.
      – Если бы ты был важным иракским генералом, то кого бы ты послал служить в такое тоскливое место? Я скажу тебе кого: настоящих засранцев. Ты послал бы их сюда для того, чтобы они не смогли что-то изгадить где-нибудь еще. Чтобы они не мешались под ногами. С глаз – долой, из сердца – вон. Ты послал бы туда кого-то, о ком не хочется даже вспоминать, верно?
      Хауард уловил мысль.
      – Думаю, что ты прав. Это действительно бессмысленная служба. И несут ее неопытные или никчемные солдаты. Моральный дух падает. День за днем, ночь за ночью ничего не происходит. Дисциплина – низкая, боеготовность – почти нулевая, снаряжение – лишь самое основное. Не думаю, что мы столкнемся с особыми трудностями, но дело не в этом. Мы должны, черт побери, еще сделать так, чтобы нас наверняка никто не увидел.
      – О'кей, – прошептал Хауард, уже сейчас вспоминая тот разговор. – Почти то, что мы и ожидали. И еще шанс разжиться кое-каким оружием. Этим займутся трое из нас. Мы подъедем на машинах ярдов на четыреста-пятьсот поближе. Затем – Джонни остается с машинами. Я иду и устраиваю что-то вроде диверсии. Майк, ты берешь Тони или Боба и смотришь, какими стволами можно разжиться у них в оружейке. Как ты полагаешь, сколько тебе нужно времени? Одного часа хватит?
      – Давай назначим диверсию ровно на 22.00, – ответил Зиглер. – Приятная круглая цифра. К этому времени я управлюсь. Встретимся в пятистах ярдах за постом.
      – Отлично. Джонни, приблизительно в 21.45 ты очень медленно подъедешь к заставе настолько близко, насколько это будет безопасно. Проедешь мимо с потушенным светом, когда произойдет диверсия. У кого-нибудь есть что-то еще?
      – Эд, – шепнул Зиглер. – Ты не будешь против, если я возьму с собой Дэнни?
      Хауард бросил на него взгляд и улыбнулся.
      – Отличная мысль. Это даст ему ощущение, что он является неотъемлемой частью коллектива. Да и в работе своей он привык подбираться к цели так, чтобы остаться незамеченным, не так ли?
      – Как раз об этом я и подумал, – ответил Зиглер. Он подошел к машине Хауарда и зашептал в окошко: – Мак, босс выбрал нас с тобою, чтобы проскользнуть на пограничный пост и немножко его ограбить.
      Неожиданно для себя Макдоналд почувствовал, что польщен тем, что выбрали его.
 
      Задача Хауарда оказалась простой. Приблизившись к пограничному посту, он отчетливо разглядел с помощью ПНВ главное здание. Перед домом стоял здоровый грузовик. Снаружи, яркий через оптику ПНВ, светил одинокий газовый фонарь. Под ним на деревянной скамейке, сгорбившись, сидел единственный часовой. Закутавшись от холодного ночного воздуха толстой шинелью, он уткнул голову в грудь. Человек выглядел полусонным и явно не настороже. Хауард посмотрел влево. За основным зданием стояло еще одно, поменьше, а третье – длинное низкое строение – находилось рядом с ним. Размеры зданий и грузовика говорили о том, что численность личного состава заставы равна взводу, а возможно, и немного меньше.
      Ярдах в ста дальше и левее Хауард увидел то, что искал. Там находилась площадка, огороженная низкими стенами и без крыши. Пятиминутное наблюдение подтвердило, что она не охраняется. Хауард медленно подполз к проему в стене и заглянул внутрь. «Годится, – подумал он. – Вот вам готовая диверсия». Он достал из кармана кусачки и принялся за работу.
 
      Зиглер двигался сквозь темноту словно призрак. Следуя за ним, Дэнни ощущал исключительную уверенность. Он быстро овладел основными сигналами, подаваемыми руками, и техникой передвижения в темноте, которой его обучил Зиглер неподалеку от баданахского лагеря. И, как отметил Хауард, в вопросах бесшумного и скрытого перемещения он был отнюдь не новичок. Мужчины приблизились к задней стене основного здания. С другой стороны одинокий часовой съежился под шинелью на скамейке. Зиглер жестом уложил Макдоналда на землю и, проделав последние несколько ярдов в одиночку, подобрался под боковую стену. Сдвинув с лица ПНВ, он заглянул в окно. Внутри находились стол со стулом. Из середины комнаты исходил тусклый свет от керосинового нагревателя. На стуле спал мужчина с погонами иракского лейтенанта, его лицо было покрыто многодневной щетиной, сдвинутый набекрень берет закрывал глаза. «Вот индюк», – подумал Зиглер. Деревянная перегородка отделяла кабинет командира заставы от остальной части здания, где, как предполагал Зиглер, находилось хранилище. Он вернулся к Макдоналду. Заглядывать в окно второго здания не было необходимости – доносившийся оттуда дружный хор храпящих солдат подсказал им, что это казарменное помещение. В третьем здании располагались кухня и столовая. Внутри его находилось шесть человек, раскидавшихся вокруг еще одного керосинового нагревателя. Это был очередной караульный наряд.
      – О'кей, Дэнни, – прошептал Зиглер в темноте. – Существуют три возможности. Либо солдаты, свободные от службы, держат оружие при себе в казарме, либо оно заперто на складе в основном здании в помещении за кабинетом командира, либо и то и другое вместе. Я склоняюсь к третьему варианту – запасное оружие должно храниться в здании. Давай-ка посмотрим.
      Задняя дверь хранилища была не заперта, и Зиглеру не пришлось ее даже взламывать. Он натянул пару шерстяных носков поверх своих сапог, чтобы те не стучали по деревянным половицам. Прибор ночного видения позволял ему видеть все внутри склада так же ясно, как если бы комната была освещена слабой лампочкой накаливания. В длинной пирамиде вдоль стены стояли две дюжины автоматов АКМ и АКМС. Рядом на полу располагался штабель из четырнадцатидюймовых металлических коробок зеленого цвета, в точности похожих на увеличенных размеров банки из-под сардин. В другой пирамиде находились шесть воронкообразных направляющих труб для ручных противотанковых гранатометов РПГ-7, под ними лежало несколько деревянных ящиков с реактивными гранатами. В третьей пирамиде стояли четыре легких пулемета РПД, шесть РПК и один средний пулемет Горюнова со снятыми сошками, которые валялись тут же на полу. Еще в трех ящиках оказались ручные осколочные гранаты, а в одном – самом большом – противотанковые мины.
      Действуя очень тихо, Зиглер передал шесть АКМСов Макдоналду, который тут же сложил их один к одному прямо на землю. Проверив надписи на русском, сделанные черной краской на тяжелых банках с «сардинами», Зиглер передал шесть из них вслед за автоматами. Он проигнорировал пирамиду с пулеметами, а вместо этого выбрал один из РПГ-7 и ящик с реактивными гранатами. Проверив мины, он с облегчением отметил, что ящик полон – значит, дорога не заминирована. Наконец, поднатужившись, он поднял один из ящиков с ручными гранатами.
      Громко скрипнула половица, и Зиглер застыл на месте. Проклятье! Он был зол на себя, мысли лихорадочно метались в голове. Почти тут же он сообразил, что звук донесся из-за тонкой перегородки, а не из-под его ноги. Лейтенант потянулся и поерзал на стуле. Больше звуков не было, и Зиглер, подождав для верности еще пару минут, на цыпочках вынес ящик с гранатами. Бесконечно медленно он прикрыл за собой дверь.
      Вскоре после этого Зиглер с Макдоналдом уложили в один рюкзак коробки с патронами, а во второй – ручные и реактивные гранаты – длинный ящик с последними немного торчал наружу. Связав АКМСы вместе так, чтобы они не клацали друг о друга, Зиглер забросил за спину один из рюкзаков и сверился с часами. У них еще было чуть меньше двадцати минут. Оставалось сделать последнее – вылить бутылку воды в бензобак грузовика. Макдоналд, нагруженный вторым рюкзаком, последовал за Зиглером в темноту.
      Через девятнадцать с половиной минут почти одновременно произошло сразу несколько событий. Во-первых, в кабинете зазвенел небольшой будильник. Лейтенант зевнул и проснулся, а часовой снаружи дернулся и стал виновато оглядываться – не заметил ли его кто-нибудь спящим на посту. И в этот момент из-за здания донеслось глухое «ву-у-умпф!»
      Часовой неуверенно встал. Посмотрев в разные стороны, он постучал в дверь командирского кабинета. Сделав это, он неожиданно ощутил запах гари, а небо начало светлеть от багровых отблесков. Тревожно заголосив, часовой ввалился в дверь как раз в тот момент, когда оттуда появился лейтенант, – мужчины столкнулись и оба упали. Лейтенант выругался, вскочил на ноги и побежал вокруг здания. Представшая глазам офицера картина заставила его моментально застыть на месте. Из груди его вырвался вопль ярости и страха. Солдат во втором здании по тревоге подняли ото сна. В темноте и сумятице они с руганью устроили свалку в поисках своих сапог и оружия и начали выскакивать из казармы в ночь – только было уже не похоже, что на дворе темное время суток.
 
      Работа Хауарда оказалась простой. На складе горюче-смазочных материалов находились двадцать шесть сорокапятигаллонных бочек с бензином и керосином и одна бочка с двигательным маслом. Одна полупустая бочка с керосином лежала на козлах, ее сливное отверстие было закрыто завинчивающейся пробкой. Бочки с бензином были поставлены на попа, к одной из них, как и к единственной бочке с маслом, была прикреплена ручная помпа. С помощью кусачек на двадцати стоячих бочках Хауард ослабил затычки, но доставать их не стал. В 21.50 он начал выкачивать масло и бензин на бетонный пол. Когда обе бочки с помпами опустели, он отвинтил пробку с бочки с керосином. Горючее забулькало на залитый бензином пол, стекая через четырехдюймовое сливное отверстие в стене в бетонный отстойный желоб, проходивший снаружи хранилища. Отстойник переполнился, но Хауард, стоя в пяти ярдах от него, продолжал ждать.
      Ровно за восемь секунд до 22.00 он включил свою зажигалку и поднес ее к куску ветоши, предварительно смоченной в керосине. Затем он швырнул горящий ком в отстойник и бесшумно поспешил прочь в темноту.
      Пламя пробежало из отстойника обратно через сливную дыру и с громким «ву-у-умпф!» – звуком, который услышал часовой, – подожгло горючее внутри стен. Но это было ничто по сравнению с теми звуками, которые раздались вскоре.
      Пламя яростно облизнуло бочки. Бочка из-под вылитого бензина, наполнившаяся парами горючего, а значит, самая взрывоопасная, рванула первой. Неимоверный грохот расколол тишину ночи, когда взорвалась воздушно-бензиновая смесь, осколки бочки прочертили небо. Часть из них пробила три ближайшие бочки, содержимое которых, вылившись на бетон, усилило огненный шабаш. Секундой позже начали взрываться и остальные емкости. Шесть бочек с оставшимися наглухо закрытыми пробками взорвались последними. Прошло почти пять минут, прежде чем последняя из них взлетела на воздух, продемонстрировав впечатляющее зрелище – огненный фонтан взметнувшихся ввысь горящих потоков бензина.
      К 21.45, за пятнадцать минут до того, как должна была произойти диверсия, Берн и Акфорд осторожно подогнали машины на пару сотен ярдов от зданий. В ожидании они замерли на месте. Как только Берн увидел первую вспышку, он завел двигатель своей машины, шум которого потонул в реве пламени и грохоте последовавших взрывов. Акфорд в задней машине сделал то же самое. Они ждали, когда появятся солдаты, чтобы посмотреть, чем же те займутся. Берн понимал, что момент начала движения требует очень тщательной прикидки.
      По прошествии целых недель или даже месяцев смертельной скуки и бездействия наконец-то произошло что-то такое, что привлекло и удерживало внимание несчастных иракских солдат, посланных на эту Богом забытую пограничную заставу. Любой огонь завораживает – только-только проснувшиеся солдаты вначале просто стояли и глазели на него. Затем, возбужденно переговариваясь, они стали передвигаться поближе к нему, чтобы было теплее.
      Ругаясь, угрожая и стараясь перекричать рев бушующего пламени, лейтенант сделал тщетную попытку заставить своих людей хоть как-то действовать. Единственным ответом на его призывы послужила бурная, полная ехидства тирада от огромного полуодетого, но теперь уже совсем проснувшегося капрала о том, что если он, лейтенант, жаждет пойти и помочиться на этот вулканический огонь из того бесполезного собачьего зиббапод названием ручная помпа, который является единственным противопожарным средством в этом престижном военном заведении, то тогда это его, лейтенанта, привилегия. Он, капрал, тогда помолится за его, лейтенанта, славное будущее в раю в легендарном окружении прекрасных, пухлых и заботливых служанок, шелковых занавесок, чистой проточной воды, обильных яств, изысканных фруктов и прочего в том же духе.
      Лейтенант сдался. Грызя ногти от отчаяния перед возможными последствиями после того, как начальство узнает об этой катастрофе (он почти сразу же решил не докладывать о ней несколько дней, пока не заметет следы), лейтенант мрачно отступил в сторону и наблюдал, как то немногое, что оставалось от его до сих пор непримечательной карьеры, возносилось в небеса вместе с огромными клубами густого черного дыма.
      Если бы он, или кто-то из его солдат, обернулся назад ровно в 22.05, то, возможно, как раз заметил бы, как темные силуэты двух изрядно испачканных санитарных машин проследовали мимо по дороге, ведущей на север, не далее чем в тридцати ярдах от них.
      Но никто так и не обернулся. Две машины проскользнули дальше, оставшись незамеченными.
      Команда Хауарда была в Ираке.

36