С глубоким и покаянным поклоном я протянул ей букет роз, который купил по пути.

– Не сердитесь на меня, Мэри, – сказал я с искренним раскаянием. – Я был пьян до бесчувствия. Я был вынужден…

Мэри взяла букет, и лицо ее вспыхнуло от смущения.

– Но, мистер Силади… я, действительно… Собственно говоря, это я должна просить прощения. Вы в интересах науки рисковали здоровьем, а я…

Он замолчала и беспомощно осмотрелась вокруг.

Йеттмар, все еще стоя на коленях возле статуи, всплеснул руками.

– Браво! Нет ничего лучше романтики! Любовь и египтология! Анубис и букет красных роз!

Мэри Росс заслонила лицо букетом и охотнее всего сбежала бы. Но она была секретаршей, отвечала за все, и ее присутствие было крайне необходимо.

Еще через пару минут пришли Осима и Миддлтон. Малькольм кивнул мисс Росс, чтобы она закрыла дверь и отключила телефон.

Затем погасил сигару и окинул присутствующих взглядом.

– Прежде всего, я приветствую вас, господа. Все в сборе?

Поскольку никто не ответил, он продолжил:

– Все в общих чертах знают, зачем я пригласил вас сюда. Вы все сотрудники Института египтологии, мои очень уважаемые коллеги, и сейчас, когда у меня возникли серьезные проблемы, я не могу принять решение, не выслушав ваши мнения или советы.

Осима откинулся на спинку стула и прикрыл глаза. Я не был уверен, слушает ли он вообще, что говорит Малькольм.

– Несколько дней назад в институте произошли странные события, главным героем которых был, в большей или меньшей степени, мистер Силади. Прошу вас, мистер Силади, расскажите вкратце, что случилось.

Я встал и начал говорить. Я начал свой рассказ не с военных, а с Хальворссона. Довольно подробно поведал, как ко мне приехал исследователь фольклора, сообщил об источниках, в которых упоминается находящаяся под землей пирамида, и, наконец, о том, что хотел от меня Хальворссон. Потом рассказал о военных и обо всем, что услышал от них.

Когда я закончил, в комнате воцарилась гнетущая тишина, слышно было только шипение спички, когда папа Малькольм раскуривал сигару. Почти все задумчиво смотрели на статуэтки, но ни один не осмелился заговорить.

Тогда я опять попросил слова.

– Если позволите, я хотел бы задать несколько конкретных вопросов. Сначала, пожалуй, относительно профессора Хальворссона. Что вы думаете о нем? – 8 каком смысле? – поднял глаза Йеттмар.

– Есть что-то в этой истории о загадочной пирамиде?

Осима открыл глаза и покачал головой.

– Я не думаю. По-моему, это чистейшей воды фольклор.

– По-моему, тоже, – сказал Миддлтон. – В фольклоре мира полным-полно утерянных или спрятанных сокровищ, подземных пещер и тому подобного. По-моему, это нельзя принимать за чистую монету.

Малькольм только попыхивал себе сигарой и помалкивал.

– Кто знает? – покачал головой осторожный Йеттмар, который наряду с египтологией занимался еще и клинописью. – Я не считаю это таким уж невероятным.

– Что же, по-твоему, выходит, под землей построили пирамиду и спрятали в ней обелиск? – насмешливо спросил Миддлтон.

– Этого я не утверждаю. Но было бы неверно отбрасывать возможность существования некоего подземного комплекса, построенного неизвестно зачем. Может быть, это действительно обсерватория, как полагает коллега Силади, но может быть и что-то другое. Я не считаю каждую легенду сказкой. Нередко, когда мы снимаем с нее лак, перед нами предстает историческая правда.

– В данном случае вряд ли, – проворчал Осима.

– Почему же? Прошу не забывать, что здесь имеется не один источник, и главное – не из одного времени. Первый и последний разделены почти двумя тысячелетиями. И каждый из них по-своему знакомит нас с захороненной пирамидой.

– Ясно, – сказал Карабинас. – Нам остается только разыскать перстень горбатого джинна, потереть его, и пирамида сама поднимется из-под песка.

Йеттмар улыбнулся.

– Почему вы обыгрываете наиболее невероятную историю. Никое? История калифа Ибн Хамида, действительно, сказка. И, пожалуй, история Рантиди немного стоит. А вот хетт Субесипу видел пирамиду.

– Это он так говорит!

– И неизвестный грек тоже, тот, из свиты Александра Великого.

– Он видел не пирамиду.

– Все равно. Но то, что он описал, связано с пирамидой.

Малькольм посчитал, что настало время вмешаться.

– Господа! По всей вероятности, мы так не договоримся. Довольно трудно решать такие вопросы теоретическим путем, И цель мистера Силади совсем не в том, чтобы заставить вас принять решение.

– Тогда пусть он будет добр сказать нам, в чем же дело? – спросил с сарказмом Йеттмар.

– Вопрос в том, правильно ли поступил мистер Силади, когда не поставил нас в известность о визите Хальворссона полгода назад.

– По-моему, правильно, – быстро сказал Осима. – Было бы излишним выносить это дело на Совет. Все равно ничего бы из этого не вышло.

– А вы как считаете?

Миддлтон скривил рот, Карабинас тоже состроил гримасу, и только Йеттмар произнес:

– И по-моему, тоже, это не имело бы смысла. Но куда вы клоните?

– А вот куда, – сказал медленно Малькольм. – Мистер Силади отказал Хальворссону, поскольку не видел никакой возможности получить когда-нибудь хоть один цент на розыски подземной пирамиды на основании представленных им данных.

– И я бы отказал, – сказал Осима.

– Еще бы, – буркнул Миддлтон.

– А это должно означать, – продолжал, попыхивая сигарой, Малькольм, – что нам не обязательно связывать подземную пирамиду с теми находками, которые вы здесь видите. По крайней мере, не следует делать это публично. Если мы вообще будем что-нибудь публиковать об этом…

Йеттмар встал и подозрительно посмотрел на Старика.

– Эй! Малькольм! Что за игру вы затеваете? Малькольм кивнул мне.

– Петер!

Я встал и начал обрисовывать план, который мы разработали за эти дни.

– Первым делом я должен сказать вам, что верю в подземную пирамиду. Прошу вас, не улыбайтесь, я объясню, почему. Во всяком случае, хотел бы подчеркнуть, что я не фантазер, и если появляется хоть одно доказательство того, что речь идет лишь о легенде, – отбрасываю свою теорию без раздумий и сожалений. Думаю, этого достаточно. Я верю в пирамиду, пожалуй, потому, что лично встречался с Хальворссоном. А кто хоть раз поговорил с ним, тому трудно не попасть под его влияние.

– Это не научный аргумент, – сказал Осима,

– В этом я полностью отдаю себе отчет. Но я верю в пирамиду не только потому, что Хальворссон верит в нее. А потому также, что нет в этом ничего невероятного.

– Ну-ну, – пробурчал Йеттмар.

– Когда я впервые услышал о захороненной пирамиде и Хальворссон зачитал свои источники, я стал размышлять над тем, что можно было бы возразить против пирамиды. И был вынужден признать, что ничего.

– Как это – ничего?

– В буквальном смысле. А что, в конце концов, вы можете возразить против нее? Почему это невозможно, чтобы под землей построили пирамиду?

– Нонсенс, – сказал Осима. – Для чего это делать?

– Тому могут быть несколько причин. Но я предлагаю оставить этот вопрос пока в покое. Не будем забывать, что еще первобытный человек оборудовал свои культовые сооружения в труднодоступных местах. Я имею в виду пещеры, глубокие овраги и тому подобное. По-моему, вполне можно представить себе, что в некоем подземном помещении установили обелиск, который использовали в качестве обсерватории. Что можно против этого возразить?

– То, что мы еще никогда о таком не слышали. Это не имело бы прецедента в истории Египта. И в истории строительства в Египте тоже.

Вот и попался японец в мою ловушку.

– Отлично, Бонни, – сказал я. – По-вашему, это невероятно, потому что нам не известно ничего подобного в истории Египта, а историю-то мы, действительно, хорошо знаем, так?

– Ну, примерно так.

Я встал, подошел к столу, взял с него саркофаг и поднял на ладони.

– Посмотрите сюда, коллеги. То, что лежит у меня на ладони, безусловно, изделие времен Нового царства. Внешняя его часть – это саркофаг римского типа, который почти неизвестен в египетских похоронных обрядах.

– Но-но, не так уж и неизвестен, – сказал Миддлтон.

– Внутри же него мы обнаружим саркофаг в виде мумии, которая повторяет контуры тела умершего, завернутого в полотно. А внутри этой последней лежит глиняная фигурка умершего в одежде. И что самое интересное, на теле нацарапан скелет. Я спрашиваю, Бонни, встречали ли вы такую же египетскую находку или похожую на эту? Общеизвестно, что вы – первый специалист по раскопкам в мире. Никто лучше вас не знает музейных материалов. Вам знакомо что-нибудь подобное?

Осима безмолвно покачал головой.

– И не задумываясь можно сказать, что вот этот принцип матрешки в данном случае тоже необычен и незнаком нам, не так ли?

– А что за штука эта матрешка? – удивленно спросил Миддлтон.

– Вы не знаете кукол-матрешек? Их делают из дерева русские. В большой фигуре помещается меньшая, в той – еще меньшая, и так далее, а в последней – совсем маленькая. Они вставляют друг в дружку восемь – девять кукол.

– Понятно.

– Непривычно также, что фигурка, изображающая умершего, находится внутри саркофага, имеющего форму мумии.

– Ив самом деле, – сказал Йеттмар.

– Не говоря уже о том, что изображение скелета на фигурке…

Осима положил на стол свои очки и прервал меня:

– Хорошо уже, хорошо, сдаюсь. Знаю, что вы хотите сказать. То, что лежит у вас на ладони, является уникальной вещью, и если бы вы вчера утром спросили меня, может ли быть нечто подобное в искусстве Египта, я бы вас высмеял. И тем не менее вот оно, у вас на ладони. Вы правы, Силади. Пожалуй, я поторопился со своим быстрым и окончательным приговором. Может быть, и в самом деле существует эта подземная пирамида. Но вот для чего ее сделали – я не возьму в толк. Хотя, может быть, вы правы и в этом вопросе. Возможно, что ее построили как обсерваторию. Но одно несомненно. Нет в мире такой организации, которая пожертвовала бы хоть один цент для такой цели. Разве что мы заморочим им чем-нибудь голову.

Тут у меня возникло чувство, что я, пожалуй, выиграл битву. Мне удалось переубедить Осиму.

Я снова поставил саркофаг на стол.

– Позвольте мне еще один вопрос. Каково ваше мнение о тех странных людях, – и я показал на саркофаг, – которых в греческом источнике называют советниками Эхнатона? Подумайте только о необычном строении их тела: уплощенная голова и вертикальные ребра. Как вы полагаете: что бы это означало?

Все посмотрели на Карабинаса, который лучше всех из нас разбирался в антропологии, поскольку был специалистом по династиям неизвестного происхождения.

Карабинас промычал что-то и пожал плечами:

– Ну, честно говоря, не представляю. С точки зрения антропологии это может быть нечто среднее между монголоидным и негроидным типом. Конечно, мне нужно было бы увидеть и настоящие кости. А то я нахожусь в таком положении, как если бы кто-то попросил меня, показав древнегреческое изображение Полифема, установить, к какому типу людей относилось это одноглазое чудовище.

Миддлтон засмеялся, и даже Старик попытался улыбнуться.

– Но могу утверждать, – продолжал Карабинас, – что ни один воин, принадлежавший к какой-либо династии чуждого происхождения, не походил на него. Я абсолютно уверен в этом!

– Что же дальше? – проворчал Йеттмар.

– Не знаю. Плоскую голову, пожалуй, можно было бы объяснить сходством с негроидным типом.

– Как именно, черт возьми?

– Мы предполагаем, что Египет имел тесные связи с Суданом. Хотя и не слишком избалованы такими источниками. Именно поэтому мы почти ничего не знаем о том, в какой степени Африка была исследована Египетским царством.

– Пожалуй, ни в какой, – сказал Миддлтон.

– Вполне вероятно, что египтяне никогда не добирались дальше истоков Нила, то есть Хапи. Но можем ли мы быть в этом уверены? Действительно ли это так, или до час не дошли письменные памятники о таких путешествиях? В самом ли деле они не знали прилегавших к ним областей Африки? А если они т не достигали их, то не может ли быть, что африканцы бывали у египтян? Масса вопросов без ответа…

Осима, весь напрягшись, подался вперед:

– Вы полагаете, что советниками Эхнатона могли быть негры?

– Что-то в этом роде. А сейчас, после ваших слов, у меня даже возникла безумная идея.

– Какая же?

– Керамическая мумия, несомненно, изображает мужчину монголоидно-негроидного типа. Середины второго тысячелетия до нашей эры. Что мы знаем о миграции народов Средней Азии тех времен?

– Немного, – сказал папа Малькольм и выпустил изо рта изящные кольца дыма, – но какое это имеет отношение к нашему делу?

– Представьте себе следующее. Из Средней Азии, то есть из степей, граничащих с Китаем и Тибетом, уходит кочевой народ, но не в сторону Европы, по ставшему позже привычному пути, а на Ближний Восток, и каким-то образом попадает в Африку.

– Ну уж нет! – Миддлтон схватился за голову.

– А почему нет? Оседает где-то на побережье Африки, может быть, как раз в районе Эфиопии и Сомали, и ассимилируется с коренным негроидным населением. Тогда монголоидно-негроидный тип получает отличное объяснение.

– И все это за тысячу лет до гуннов! – многозначительно кивнул Осима.

– Точно, – поддакнул Карабинас. – Может быть, в этой истории были замешаны и ваши предки, Бонни!

– Премного благодарен!

– Этим можно было бы объяснить и странную форму головы.

– Не хотите ли вы сказать, что предки гуннов имели кубические головы?

– Нив коем случае. Напротив. Каждому известно, что отдельные африканские племена и в наше время деформируют головы. Вытягивают, придают шарообразную форму, и бог знает, что они там еще делают. Вполне вероятно, что и это, как любое другое искусство, насчитывает тысячелетия. Считаю вероятным, что здесь речь идет о сжатии черепа. На голову новорожденного надевали дощатую клетку или что-то похожее, и еще мягкий череп прекрасно себе деформировался.

– Xa-xa-xa! Прекрасно! – поднял глаза к небу Осима.

– Какого черта, Бонни! – дернул головой Миддлтон. – В вас берет верх ограниченность эстетики белого человека? Только то прекрасно, что вы считаете прекрасным? А этим квадратноголовым, пожалуй, показалась бы отвратительной ваша собственная башка.

Осима покраснел.

– Но как это увязать с вертикальными ребрами? Карабинас вздохнул и развел руками.

– На все у меня, пожалуй, не хватит идей… Хотя, кто знает… Воины первобытных племен еще и сегодня рисуют белой краской скелет у себя на теле, когда затевают танцы войны. Может быть, и это нечто подобное.

– И это подтвердило бы также африканское происхождение! – сказал Йеттмар.

– Да постойте же! – выкрикнул Миддлтон. – Тот грек ведь писал, что он видел скелет. И ребра были вертикальные. Понимаете? Не какой-то там рисунок, а кости!

– И снова у меня есть идея! – возбужденно заявил Карабинас. – Только что мы говорили о деформации головы. Возможно, что и верхнюю часть туловища тоже чем-то деформировали. Предположим, костяной клеткой. Чтобы грудь выглядела более плоской или, наоборот, более выпуклой, мускулистой. И вертикальные ребра представляют собой остатки этой клетки, которую положили на умершего при похоронах.

– И у меня есть идея! – воскликнул Осима. – А если это просто-напросто нагрудник? Потайной нагрудник, имевший то же назначение, что и пуленепробиваемый жилет в наши дни.

Мне показалось, что пора вмешаться. Мы уже были далеки от того, чтобы коллеги встретили мой план кислой миной.

– Итак, мы имеем следующую ситуацию, – заговорил я, и все сразу умолкли. – Похоже на то, что недостатка в теориях у нас не будет. Я же скажу следующее. Какие теории подтвердятся, а какие нет– время покажет. Но мы, несомненно, имеем дело с исключительно интересным явлением. И именно с точки зрения истории Египта. Мы и прежде знали, что Африка, в первую очередь Северная Африка, оказывала влияние на египетское государство, как равно и Азия через хеттов и ассирийцев. Но мы мало знаем о влиянии на Египет со стороны Черной Африки. Кроме того, и вокруг самого Эхнатона слишком много загадок. Может быть, мы близки к тому, чтобы узнать кое-что новое. Осима потер нос и озабоченно произнес:

– Но есть в этом деле одна закавыка, Силади. Если я вас правильно понял, цель этого продолжительного совещания состоит в том, чтобы мы договорились об экспедиции, которая займется розысками захороненной пирамиды и мумий советников Эхнатона.

– В общих чертах.

– В том-то вся беда. Конечно же, я и коллеги примем в ней самое непосредственное участие, или я заблуждаюсь?

– Не заблуждаешься, – сказал Карабинас, и Миддлтон одобрительно покивал.

– Несмотря на это, я продолжаю утверждать, что нет такой организации, которая выделит хоть грош для такой цели. Даже, пожалуй, если мы предположим, что эти советники и в самом деле были неграми, мы ничего не получим и от такого благотворительного заведения, которое поддерживает чернокожих…

– Чушь! – сказал Йеттмар. – Таких нет.

– Тогда экспедиция лопнула!

– Как же, лопнула! – воскликнул Миддлтон. – Я вижу вас насквозь, Силади, ах вы, старый лис! Вы хотите организовать экспедицию, назвав совсем иную причину, а не ту, настоящую!

– Что-что? – опешил Осима.

– Послушайте, Бонни! Мистер Силади абсолютно прав. Будем помалкивать в тряпочку. Нет никакой загадочной подземной пирамиды и никаких советников с кубическими головами…

– Тогда что же есть, черт возьми? Миддлтон подскочил, подошел к столу и положил руку между ушами бога с шакальей головой.

– Это! Анубис, Апис и, если угодно, этот маленький саркофаг. Они будут нашими аргументами. Понимаете? Осима громко свистнул.

– Тут уж, пожалуй, раскроются кошельки! Особенно если мы подготовим общественность нашими публикациями. Находка тысячелетия! Тогда можно начать и благотворительные сборы!

И вдруг все словно с цепи сорвались. Все четверо кричали наперебой, только Сепия сидела спокойно и дула на свои ногти, покрытые свежим лаком, а Мэри Росс испуганно переводила глаза с одного на другого, словно боялась, что мы вот-вот кинемся дубасить друг друга.

Папа Малькольм, прежде чем заговорить, снова выпустил вверх огромные кольца дыма. Он говорил спокойным, тихим голосом, как обычно, но нельзя было не прислушаться к его словам.

– К сожалению, друзья мои, я должен сказать, этот путь тоже не годится. Причем, он совершенно непригоден. Это мы не можем преподнести общественности. Это абсолютно невозможно.

– Но почему же, черт побери? – изумился Осима. – Ведь нам приходилось начинать раскопки, имея и менее интересные находки.

– Возможно, – сказал Малькольм, – вернее, так оно и было. Но это ничего не значит.

– Почему? Скажите же, наконец, почему?

– Во-первых, – начал перечислять свои аргументы Старик, – потому, что эти памятники не существуют. Их выкопали из египетской земли американские граждане, нарушив египетские законы, а потом контрабандой вывезли из страны. К тому же это были американские военные. Вы понимаете, что в таком случае означала бы публикация?

Никто не произнес ни слова.

– Международный скандал. Не говоря уже о том, что все мы вылетим. То есть, отсюда, из института.

Карабинас что-то тихонько пробурчал, потом обратился к Старику.

– А… что будет… если, скажем, мы чуть-чуть слукавим. В интересах науки, разумеется.

– Как вы это себе представляете, Карабинас? – 'Ну, скажем, мы скроем их происхождение.

– Скроем?

– Именно так.

– Но каким образом?

– Послушайте. Моя идея пока только вырисовывается. Скажем, так: мы сообщим, что в наши руки попало несколько археологических памятников, датируемых временем Нового царства. Скажем, через международных маклеров. Ведь это само по себе не запрещено.

– Но и не поощряется.

– Это я знаю. Только для достижения определенной цели дозволительны соответствующие средства.

– Дальше, Карабинас.

– Итак, мы сообщаем, что стали обладателями этих статуй. Как правило, о происхождении новых вещей не слишком расспрашивают. Главное, чтобы они не были украдены из какого-нибудь музея. На всякий случай, мы можем придумать какое-нибудь место, где они, по словам маклеров, были найдены. Или еще что-нибудь в этом роде… Может быть, тогда кто-нибудь и даст денег.

Малькольм покачал головой.

– Не пойдет, Карабинас, сожалею, но не пойдет.

– Почему же, шеф?

– Вот послушайте. Нехорошо уж то, что наш институт будет упомянут в связи с международным антикварным рынком, имеющим двусмысленную репутацию. Я не думаю, что наши меценаты обрадуются этому.

– Но среди них есть, очевидно, и такие, которые отличаются более гибким мышлением.

– Возможно. Но продолжу. Если даже кто-то и даст деньги, я не могу себе представить, что мы с ними будем делать.

– Что-что?

– А все очень просто, к сожалению. Если мы скроем, откуда у нас эти находки и при случае укажем ложное место, то если и получим от египтян разрешение на раскопки, копать придется именно в том месте, на которое мы попросим разрешение. Понимаете? А место находки всего в нескольких милях от больших пирамид.

– Но, в конце концов, почему мы не можем попросить разрешения на раскопки в том месте?

– По многим причинам, дорогой Карабинас. Во-первых, потому, что придется объяснять, какого лешего мы хотим копать там, где, по общепринятому мнению, уже давно ничего нет. В тех местах уже триста лет ковыряются археологи, как профессионалы, так и любители. И все считают, что там, под песком, не должно быть уже и булавки.

– Но ведь есть!

– Я сейчас высказал только общепринятое мнение, а не свое собственное. Итак, мы непременно вызовем подозрение, если попросим разрешения на раскопки в тех местах, которые каждый уже считает перекопанными и выпотрошенными. Не говоря уже о том, что в затылок нам постоянно будет дышать целая толпа любопытных, чиновников и других. Недалеко столица: наши раскопки станут главным развлечением.

– Это так уж страшно?

– Само по себе нет. Только вот если мы все-таки найдем что-нибудь, то никогда не избавимся от подозрения, что знали об этом заранее. Что, в свою очередь, только приведет к сложностям в международных от– ношениях. И, кроме того, остается открытым главный вопрос: кто, черт возьми, будет финансировать наши раскопки? Вы полагаете, кто-нибудь даст хоть доллар, если мы попросимся на эту убогую, тысячекратно прочесанную территорию? Для просеивания песка?

М Миддлтон хлопнул себя по лбу и поднял к небу глаза.

– С ума сойти можно! – простонал он. – На раскопки подземной пирамиды денег просить не можем, потому что никто не даст, все посчитают это сказкой, а нас в лучшем случае фантазерами, а в худшем – сумасшедшими. Хорошо. В то же время мы не можем показать реально существующие находки, потому что попали они к нам нелегальным путем. И не можем рассказать о том, что произошло на самом деле, потому что если скажем, то послезавтра туда кинутся толпы, и не успеем мы и пальцем пошевелить, как они все разграбят. Если, конечно, кроме склепа, там еще что-то есть.

– Именно так, – сказал Малькольм. – Вот почему я прошу строгого соблюдения тайны!

– И еще потому невозможно все это, – продолжал в отчаянии Миддлтон, – что куда бы мы ни попросили разрешения, а копать надо в другом месте. И опять-таки, кто, черт возьми, захочет жертвовать деньгами для нашей цели, которая выглядит настолько туманной? Тронуться можно!

Малькольм усиленно пыхтел сигарой и с довольным видом разглядывал нас.

– Вот какая ситуация, господа! Точно к таким же выводам пришли и мы с мистером Силади. И позвал я вас сюда для того, чтобы, если я получу вашу поддержку, мы вместе попытались выбраться из этого тупика. Вы согласны, господа?

– Еще бы, – проворчал Йеттмар.

– В таком случае, – сказал Малькольм с улыбкой, – мы, пожалуй, можем открыть наше заседание.

Последующие полчаса мы провели в основном в молчании, нарушая его время от времени дерзкими, но абсолютно неосуществимыми идеями. И когда уже, казалось, совсем убедились, то неспособны придумать что-то толковое, Мэри Росс, которая до сих пор молча вела протокол, прокашлялась и, по своему обыкновению, робко попросила слова.

– Мистер Малькольм…

– Что у вас, Мэри?

– Я только что подумала…о циркулярном письме на прошлой неделе.

Сигара замерла во рту у папы Малькольма.

– О чем?

– О циркулярном письме, что пришло на прошлой неделе.

Старик дернул носом и зашевелил ноздрями, как заяц, учуявший морковку.

– Что еще за письмо?

– Я показывала вам, мистер Малькольм, – сказала Мэри, оправдываясь и в то же время с укором.

– Хорошо, хорошо, – отмахнулся папа Малькольм. – Вы отлично знаете, что я слепо доверяю вам. Но при чем здесь это письмо?

– В нем написано, что русские… Но вы же читали его, мистер Малькольм. Я ведь положила его вам на стол!

Папа Малькольм сделал затяжку, одновременно наливаясь кровью. Он помолчал несколько секунд, потом дрогнувшим голосом произнес:

– Дорогая Мэри! Может, вы и положили мне на стол циркулярное письмо, но я его все равно не читал! Не читал и баста! Я не намерен прочитывать всякий хлам, даже если вы мне кладете его на стол. Ясно?

– Ясно, – сказала Мэри, бледнея. – И прошу прощения…

Малькольм стряхнул с сигары пепел, потом, глубоко* вздохнув, посмотрел на Мэри.

L – А теперь, дорогая мисс, не скажете ли вы нам, что было написано в том проклятом письме, если вы уж И начали говорить? Вы упомянули о русских. Уж не случилась ли в Египте революция? ^ – Нет, откуда, – сказала Мэри обижен но, некогда заметила, что все уставились на нее, забыла о своей обиде. В ней взяла верх гордость преданного сотрудника, готового пойти за своим шефом в огонь и воду. – Русские по договору с египетским правительством строят огромную плотину на Ниле, вблизи Асуана.

– Новые конкуренты, – сказал Осима. – Русские до сих пор не слишком интересовались раскопками египтологов.

– А какое, черт возьми, имеем к этому отношение мы? – раздраженно спросил Йеттмар.

– В ходе сооружения водохранилища, а особенно после окончания этих работ, территория во многие тысячи квадратных миль навсегда окажется под водой.

Дело в том, что в этом районе запруживают реку для электростанции.

Все невольно насторожились. Было нечто в ее голосе, позволявшее подозревать, что тут что-то кроется, хотя пока мы еще не догадывались, на что она намекает этой плотиной.

– Под водой окажутся многие известные и, я полагаю, еще таящиеся под землей памятники. Среди прочих и храм Абу-Симбел.

– Это невозможно! – вскочил на ноги Миддлтон. – Этого мировая общественность не допустит! Папа Малькольм негромко хихикнул.

– Почему вы смеетесь, шеф? – вскинулся оскорбленный Миддлтон.

– Слушая вас, мой мальчик. Не допустит мировая общественность! Где вы живете, Миддлтон? Не допустит гибели Абу-Симбела, а Хиросиму допустила. Не говоря уже об остальном.

– Но это же дикость! Сейчас мирное время! Мэри Росс старалась перекричать шум.

– Именно поэтому и прислали письмо. Это призыв ЮНЕСКО ко всем нациям спасти Абу-Симбел и другие памятники.

– Вот видите? – Миддлтон ткнул в сторону Старика указательным пальцем. – Все-таки человечество не позволит!

Старик лишь пробормотал что-то, потом кивнул Мэри.

– Прошу вас продолжить, мисс.

– Словом, ЮНЕСКО обратилось ко всем правительствам мира с призывом, чтобы они помогли спасти памятники, находящиеся под угрозой затопления, и среди них храм Абу-Симбел. Храм нужно передвинуть, может быть, всего на несколько сот ярдов, куда уже не дойдет вода.

– Только, пожалуй…

– Да, конечно. Кроме того, там есть еще около десятка прочих храмов. Храмов Солнца. Египетское правительство предложило, что кто захочет, может забрать себе один из них. В подарок. Те страны, которые внесут самый большой вклад в спасение памятников, получат в подарок один из храмов солнца. Вот… в основном то, что написано в письме.

Мы помолчали немного, потом, наконец, папа Малькольм нарушил молчание:

– Да. Это, несомненно, красивый жест со стороны египтян. Но представляет ли он какой-то интерес для нас?

Осима потряс головой.

– "Вряд ли. Если кто и поедет, так, конечно, люди из Нью-Йорка или Вашингтона. И они же получат храм.

– Впрочем, это не наше дело, – сказал Миддлтон. – Перевозка храмов, их демонтаж и установка – не такое уж большое удовольствие. В основном, техническая работа. Да, кроме того, в классическую эпоху там практически никого не хоронили.

– В лучшем случае, мы нашли бы там коптские захоронения.

Папа Малькольм кивнул Мэри.

– Вот видите… Такова судьба призывов доброй воли. Они тонут в океане равнодушия.

И тут неожиданно Карабинас испустил вопль. Он подскочил и принялся плясать по комнате: расставил руки, как стервятник, высматривающий ягненка, и забегал вокруг стола.

– Он спятил, – невозмутимо вынес свой приговор Йеттмар.

Карабинас, сопровождаемый ошарашенным взглядом Малькольма, подскочил к Анубису и влепил ему в нос смачный поцелуй, затем подбежал к Мэри Росс и повторил с нею то же самое.

Бог-шакал продолжал улыбаться, ему, может быть, и понравилась эта забава, не то – Мэри Росс. Она покраснела и, закрыв лицо руками, отшатнулась к стене.

– Однако же, мистер Карабинас… Мистер Карабинас, да бог с вами! Что с вами случилось, мистер Карабинас? – повторяла она, пытаясь увернуться от возобновляемых наскоков Никоса Карабинаса.

Наконец он оставил Мэри в покое и подскочил к Малькольму.

– Мы спасены!

– Вы не в своем уме! – сказал Старик. – Каким образом?