Подземная пирамида

– Пробовал.

– И ничего?

– Может быть, это не давало мне покоя и во сне. Очевидно, поэтому-то я и проснулся.

– Петер…

– Да, дорогая.

– Я… уверена, что этому явлению есть объяснение.

– А разве я говорю не то же самое?

– Объяснение должно быть где-то здесь, у нас под носом.

– Но где?

– Не знаю, Петер. Только, несомненно, должен быть источник, из которого они возникли.

– Кто ОНИ?

– Голограммы. Ведь изображение было трехмерным и перемещалось в пространстве. Вместе со звуком.

– На что ты намекаешь?

– Я только рассуждаю. Нам нужно найти проектор.

Я приподнялся на локтях и посмотрел на нее, видимо, чуть ли не со страхом, потому что она прижала мою голову к подушке и накрыла своими волосами.

– Если мы не верим в привидения и чудеса, то должны разыскать устройство, с помощью которого были переданы в комнату эти изображения.

Я снова выбрался из-под водопада волос.

– А ты не слишком рационалистична, Розалинда? Она покачала головой.

– Напротив. Но я уверена, что мы идем по верному следу… Кто-то передал эти изображения в комнату. Доказательством может служить и то, что запись потом повторили, к тому же дублированную.

– Передали? Но кто и как?

– Давай попробуем вспомнить предшествовавшие этому явлению секунды. Что ты можешь вспомнить?

– Ну… откровенно говоря, не так много. Все сидели, а Селия как раз несла кофе.

– Она открыла дверь.

– И сразу же закрыла.

– Есть. Поднос!

– Поднос Селии?

– А что же еще?

– Невозможно. Это самый обычный поднос. Она уже много лет разносит на нем кофе.

– Тогда что-то другое. Ты, например, что делал, когда Селия вошла в комнату?

– Я? Что же я делал? Ах, да. Я как раз листал* перевод демотической рукописи.

– Демотическую?

– Это более поздний вид письменности. • – Что было в ней?

– В рукописи?

– В ней, конечно.

– Более поздний вариант «Книги Мертвых», описывающий предшествующие бальзамированию и последующие…

Она содрогнулась, замолчала и прижалась своим лицом к моему.

– Не может быть, чтобы… от этой рукописи?

– Глупости, – сказал я. – Рукопись не имеет никакого отношения к Иму. И даже если бы имела… Мы договорились, что стоим на материалистической точке зрения. Если будем действовать иначе, то могут быть тысячи решений. А значит – ни одного.

– Ты прав, – шепнула она. – Тог да надо продолжать поиски. В комнате должен был находиться какой-то предмет, имеющий отношение к Иму, на который может пасть подозрение, что он работает как передатчик. Если не листки рукописи…

Я почувствовал, что все вокруг меня погружается во тьму. Дрозды прекратили свой рассветный концерт, влетели в комнату, расселись на стульях, на столе, некоторые даже устроились на люстре. Усевшись поудобнее, они вдруг начали увеличиваться в размерах, расти, потом слились в одного гигантского дрозда, который принялся молотить меня по голове острым клювом. Я схватился за голову, чтобы отогнать его, но тут Розалинда заметила, что со мной что-то происходит, потому что сквозь пелену тумана я услышал ее испуганный пронзительный крик:

– Петер! Что с тобой, Петер?

Я обнаружил, что уже стою полусогнувшись около кровати и предпринимаю жалкие попытки натянуть на себя брюки, хотя на мне еще нет белья. И при этом я безостановочно что-то бормотал себе под нос, словно рехнулся.

Розалинда выпрыгнула из постели, обняла меня и положила на лоб ладонь.

– О, Петер! Дорогой… Что с тобой? Только что еще… Я качнулся и вцепился в ее руку, чтобы не упасть.

– Роза… линда… – пролепетал я. – Нужно мне… пойти… в моем кабинете… он был там на столе!..

Она усадила меня на край постели и стала гладить по спине, как больного ребенка, пока я окончательно не пришел в себя.

Когда сотрясавшая меня дрожь почти прекратилась, она обхватила ладонями мое лицо и заставила посмотреть ей в глаза.

– Петер! Что случилось? Ты должен сказать, что случилось!

И туту меня в голове неожиданно прояснилось. Я ясно увидел перед собой тот момент, когда Селия вошла с подносом. Что-то оглушительно сверкнуло, в небе раздался грохот, и комнату залило голубым светом.

И этот голубой свет исходил с моего стола.

Из скарабея, который лежал возле рукописи «Книги Мертвых» под лампой.

Мы оба поспешно, путаясь в одежде, собрались и через каких-то полчаса были у меня в кабинете. Платаны купались в золоте рассветного солнца, а проникавшие в окно лучи рисовали красноватые узоры на креслах.

В комнате все еще царил беспорядок, хотя перед уходом опрокинутые стулья были поставлены на свои места. От пролитого кофе на ковре остались черные пятна, и рядом с пятнами были втоптаны в ковер несколько кусков сахара. Листки рукописи, перепутанные и помятые, лежали на столе.

А возле них, устало сложив свои крыльца на спине, прямо под лампой отдыхал священный жук египтян – сделанный из неизвестного материала скарабей. 16 октября Мы снова все собрались в кабинете. И все взоры были устремлены на крохотного скарабея, который, упоенный победой, лежал у меня на ладони.

– Не могу поверить! Просто не могу поверить! – воскликнул Карабинас и стукнул по подлокотнику кресла. – Ведь внутри у него ничего нет… Если бы он был не такой маленький, то сквозь него можно было бы рассматривать предметы!

– И однако ничего другого быть не может, – сказал я, – разве что…

– Разве что? – подняла глаза Селия.

– Разве что мы поверим в духов, то есть в сверхъестественное.

– Исключено, – проворчал Йеттмар. – У всего есть естественная, научно объяснимая причина.

– За исключением вещей, у которых такой причины нет, – поднял руку Хальворссон, и снова разразился бы жаркий спор, если бы я не вмешался.

– Предлагаю пока оставить в покое теоретические вопросы. Если моя догадка верна, то все в основном согласны с тем, что передатчиком мог быть только скарабей… или согласны все, за исключением Никоса.

– Постойте! – вклинился в мои слова грек. – Я тоже согласен. Просто я не в состоянии это воспринять!

Розалинда подошла ко мне и погладила жука по спине.

– Мне эта крошка показалась подозрительной, когда ее еще исследовал Киндпер. Мне не понравилось то, что он назвал защитным механизмом. И удивляюсь, что не я додумалась до этого.

Мы все уставились на скарабея, потом Миддлтон задал вопрос вопросов:

– Ну, так что же дальше?

– Нам нужно понять его механизм, – сказала Селия. – Вдруг мы сумеем заставить его еще раз показать эту сцену.

Я ничего не сказал, но во мне уже зрело решение. То решение, которое потом определил о твою судьбу, Ренни.

Хальворссон встал и, наклонившись, посмотрел на скарабея.

– У меня есть вопрос, Петер, – медленно произнес он. – С тех пор, как я увидел эту маленькую безделушку, у меня это не выходит из головы… Я не понимаю,

– Что именно?

– Что привело его в действие.

– И я как раз хотел это спросить, – присоединился к нему Йеттмар.

– С тех пор, как мы его выкопали, с ним ничего не происходило. Он затаился и молчал. А потом вдруг начал передачу трехмерного изображения. И знаете, когда?

Только теперь я понял, что имел в виду Хальворссон.

– Когда мы хотели прекратить опыты, – сам же ответил он на свой вопрос. – Когда мы спорили, как быть дальше. И помните, где был тогда скарабей?

– Где? – спросила Розалинда.

– Здесь! На столе!

– И какой же вывод вы делаете из этого?

– Какой? Что он все слышит! И понимает нас. Может быть, и это тоже какой-то защитный механизм, понимаете?

– Нет, – односложно ответил Йеттмар.

– Господи, что тут непонятного? В него заложили программу, если вам так больше нравится, которую он должен выполнить при любых обстоятельствах. Соответственно, он должен обеспечить успешное выполнение программы. И вмешивается, если чувствует, что программе угрожает опасность.

– Ив чем суть этой программы, если позволите спросить?

– Естественно, возрождение Иму. Карабинас покачал головой.

– Ты сам в это не веришь.

– Почему же нет? – вспыхнул Хальворссон. – Почему нет? Я утверждаю, что он и сейчас наблюдает за нами и фиксирует каждое наше слово И не удивлюсь, если через несколько минут эти голограммы появятся снова.

Селия ободряюще потрепала великана по спине.

– Вперед, Кнут! Потолкуйте с ним немного… Вдруг послушается вас!

И тут случилось неожиданное. Вместо того чтобы обидеться, Хальворссон наклонился над моей ладонью и принялся нашептывать скарабею, словно он и в самом деле верил в то, что только что сказал.

– Слушай, ты, маленький проказник! Докажи-ка, что ты тот, за кого я тебя принимаю! От тебя зависит программа, понимаешь? Если ты не докажешь, что ты разумное существо, мы не сможем посеять семя и никогда из него не вырастет колос. Понимаешь? Сделай же что-нибудь, малыш!

Но скарабей лишь лежал неподвижно, и совсем ничего не происходило.

Я сжал ладонь и спрятал от него жука.

– Давайте сохранять серьезность, – сказал я и положил жука на край стола. – То, что вы думаете. Кнут, очень мало вероятно. Если бы он понимал, что мы говорим, или если бы хоть догадывался, то, очевидно, постарался бы как-то повлиять на нас.

– Вчера же он проявил себя!

– Это была явная случайность!

– Нет у нас никаких доказательств! Я поднял руку, чтобы угомонить их.

– Это предложение граничит со сверхъестественным! Предлагаю попробовать иной путь.

– И я как раз это хотел сказать, – поднялся Миддлтон. – И у меня есть идея.

– Да?

– Может быть, он излучает через определенные промежутки времени…

– Вы хотите сказать, независимо ни от чего?

– Это только предположение. Представим себе, что в него, скажем, встроили какую-то автоматику. И эта автоматика через регулярные промежутки времени повторяет передачу. Это все бы объяснило.

– И то, почему он бездействует сейчас.

– А откуда он берет для этого энергию?

– Не представляю, – сказал Миддлтон. – Может быть…

– От солнца! – гаркнул Осима. – От солнца! Как я не подумал об этом!

– А в склепе? – спросила с иронией Селия.

– В склепе он не передает. Да и зачем? Какому черту? Мумии Иму?

– Пожалуй, вы правы, – сказал Йеттмар.

– Послушайте меня, – сказал Осима и откинулся назад в кресле. – Он наверняка работает от солнечной энергии. Ведь и Киндлер еще говорил, что когда на него издает сильный свет, то цвет его меняется.

– И какое это имеет значение? – спросил Йеттмар.

– Пока не знаю. Может быть, слишком сильное излучение выводит передатчик из строя. Ему достаточно и рассеянного света. Поэтому под действием сильного излучения оживает защитный механизм.

– А из этого следует, что он может повторить передачу в любую минуту?

– Ясно. Вопрос лишь в том, сколько времени должно проходить между отдельными передачами.

– А если пятьсот лет? – спросила Селия. Никто не ответил, все озадаченно молчали. Я почувствовал, что пора высказать то, о чем я думал уже несколько минут.

– Позвольте мне одно замечание, – начал я. – Мысль Миддлтона представляет несомненный интерес, но есть здесь некоторые трудности…

– Еще бы! – сказал Йеттмар. – А где их нет?

– Должен сообщить, что я не очень верю в предусмотрительно вмонтированную автоматику. Тот, кто изготовил скарабея, должен был, если уж они имели такую высоконравственную технику, подумать и о том, что будет, если прибор попадет не в те руки.

– Прибор?

– Да. Скарабей.

– Не сердитесь, Петер, – сказала Розалинда. – Я не очень улавливаю вашу мысль…

– Вот послушайте. Они должны были считаться и с тем, что те, кто найдет могилу Иму, не смогут понять, чего от них хотят. Или же находка может попасть в руки людей, которые напугаются до смерти, когда перед ними появятся голограммы, и могут уничтожить склеп. Понимаете? Если бы они установили передачу на автоматику, то могло бы случиться, что Иму появился, скажем, в средние века. А там не очень церемонились бы. Что-то в таком роде.

– И что отсюда следует? – спросил нетерпеливо Миддлтон.

– То, что это не может быть автоматика. Они должны были иметь уверенность в том, что голограмма появится только тогда, когда в этом возникнет необходимость, и только в соответствующем месте.

– Спасибо, Петер! – подскочил Хальворссон. – Ведь вы тем самым поддерживаете мою теорию! Я был вынужден умерить его пыл.

– Вовсе нет. Я могу еще себе представить, что в нем солнечные батареи. Очевидно, так оно и есть… хотя…

– Хотя?

– Может быть и другой, вечный источник энергии.

– Какой же?

– Это уже не наша компетенция. Лучше я продолжу. Так вот, они разработали такой способ, согласно которому скарабей сработает только в присутствии того, кому эта информация предназначена.

– Например, – вам? – с некоторой иронией спросил Осима.

– Ничего подобного, – покачал я головой. – Очевидно, информация, или как это назвать, должна была обнаружиться лишь в том случае и тогда, когда Иму уже возродится.

– Возродится?

– То есть… когда появится колос.

– Вы считаете, что это послание обращено к нему?

– Я уверен в этом. Именно потому скарабей был спрятан на мумии Иму. Очевидно, они рассчитывали, что те, кто найдет склеп, сначала выполнят инструкцию, и только потом отдадут скарабея в его руки.

– А он?

– Не знаю. Вероятно, он будет знать, что с ним нужно делать…

– Откуда, черт возьми?

– Может быть, у него в генах какая-то программа. Некое подобие послания.

Хальворссон покачал головой.

– Руку даю на отсечение, если в вашей идее мистики не больше, чем в моей!..

Йеттмар повернул ко мне хмурое лицо.

– Я верю вам. Странно, однако, верю. Что-то подсказывает мне, что мы напали на верный след. Но остается пара вещей, которых я не понимаю…

– Что же?

– Если все так, как вы говорите, тогда почему Иму появился перед нами, иными словами, почему скарабей выдал информацию? Ведь мы же ничего с ним не делали…

– И я не понимаю, – ответил я искренне. – Может быть, какой-то технический дефект.

– Технический дефект?

– По-видимому, автоматика должна срабатывать на какое-то внешнее воздействие. Скажем, если сын Иму возьмет жука в руки и они излучают волны, присущие только ему и никакому другому живому существу… Понимаете?

– Тогда опять же: как он заработал вчера?

– Что-то могло оказать на него аналогичное действие. Если бы мы смогли на это ответить, то тем самым в целом подтвердили бы мою теорию.

Йеттмар угрюмо смотрел прямо перед собой.

– Давайте попробуем вспомнить, что случилось вчера…

– Была гроза, – сказала Селия. Все подняли голову.

– Может быть, магнитная буря.

– И молния сверкала.

– Может быть, от электрической энергии? Осима неожиданно встал и замер, глядя в окно.

– Голубой свет! – пробормотал он вполголоса, потом посмотрел на меня и повторил: – Голубой свет!

– Ну и что?

– Не помните? В окно падал голубой свет…

– Он шел от скарабея, – сказал я. Тот потряс головой.

– Снаружи он шел. Он мог только отражаться от жука. Он точно шел снаружи! Я видел!

– Что это могло быть за диво? – посмотрела на меня Розалинда. – Удар молнии? Осима снова потряс головой.

– Нет… Что-то другое… Подождите-ка! – и с этими словами он побежал к двери, открыл ее и скрылся в коридоре.

– Что на него нашло? – спросила Селия, но не получила ответа.

Миддлтон задумчиво поднял указательный палец.

– Я, пожалуй, согласен с вами, Петер. Теперь, когда я вспоминаю передачу, у меня такое ощущение, словно мы ее видели не с начала. Словно мы подключились к проекции где-то с середины.

– Вы полагаете?

– Может быть, автоматику включило и названное вами воздействие, но насильственно и не так, как это должно было быть при нормальных условиях.

– Нормальные условия! – прыснула Селия, Мы еще поговорили о том о сем, но так ни к чему и не пришли. Осима все еще не возвращался, а без него мне не хотелось приступать к обсуждению самого важного.

Спустя минут пятнадцать-двадцать он влетел через дверь также поспешно, как и умчался, Всклокоченные волосы свисали ему на лоб, узкие глаза блестели, как в лихорадке.

– Ну, что я говорил? – крикнул он нам. – Послушайте-ка его! – с этими словами он кивнул на дверь, в которую в это мгновение входил высокий мужчина в оранжевом комбинезоне с натянутой извиняющейся улыбкой на губах.

Осима схватил его за руку и подтащил к столу. Мужчина поправил сползавшую с плеча сумку с инструментами и вопросительно посмотрел на меня,

– Ну? – с торжествующим видом спросил Осима.

Селия склонила голову и хихикнула. Хальворссон спрятал лицо в бороду. Даже всегда спокойный Миддлтон ошарашенно переводил взгляд с мужчины на Осиму и обратно.

– Вы кто? – осторожно спросил я, пытаясь обнаружить в лице мужчины черты Иму. Откровенно говоря, с минимальным успехом.

– Кадикс, – ответил он.

– Точно. Мистер Кадикс, – сказал тогда Осима и похлопал его по плечу. – Мистер Кадикс работает у нас в мастерской. Расскажите-ка, Кадикс, джентльменам, что случилось вчера, когда на нас обрушилась гроза. Точно так, как рассказали мне.

– И то самое?

– И это тоже.

– Ну… мистер Джекобе как раз хотел отпустить нас домой, – начал мужчина, – когда там, на юге, начался страшный грохот. Со стороны Санта-Люсии. Гроза приходит чаще всего оттуда, где-то в восьми случаях из десяти. Я уже успел помыться, когда мистер Джекобе сказал, что нужно остаться, потому что в лаборатории еще человек десять-пятнадцать, а у врачей какая-то большая операция.

– Большая операция?

– Так сказал мистер Джекобе. Кажется, оперировали бегемота.

– Бегемота? – переспросил опешивший Хальворссон.

– Бегемота из зоопарка. Вроде он сожрал что-то.

Поэтому нам пришлось остаться. Из-за работы в операционной, Вдруг будет какой-то непорядок со снабжением током,

– У нас есть и свой источник тока, – заметила Селия.

– Конечно, – сказал мужчина. – Только его хватит ненадолго. Им можно пользоваться часа три. Поэтому лучше, чтобы кто-то присматривал за сетью.

Я постепенно начал понимать, почему Осима притащил сюда Кадикса.

– И вы присматривали? – спросил я с жадным любопытством,

– Ну, как могли, – сказал мужчина озабоченно. – Не всегда бывает удачно.

– А вчера?

– Короткого замыкания не было, – сказал Кадикс.

– Не уверен, – позволил я себе замечание.

– А могло бы и быть. Молния ударила прямо в контактные провода электрокаров) Я вам говорю, сам господь бог хранил этого бегемота. И, понятно, мы… Если бы я не опустил рубильник в тот момент, когда стрелку вольтметра зашкалило, все бы поплавилось.

Честно говоря, я не очень в этом разбирался и не старался проникнуть в профессиональные тайны мистера Кадикса. Я удовлетворился тем, что молния ударила в контактные провода электрокаров, и если бы мистер Кадикс не был так ловок в обращении с каким-то рубильником, то прекратилась бы подача тока, то есть нам пришлось бы переключиться на собственный, более слабый источник электроэнергии.

Я задумчиво разглядывал довольное лицо Кадикса, Какое все это имеет отношение к скарабею?

– Куда ударила молния? – спросил неожиданно Йеттмар.

Кадикс показал за окно.

– Вот сюда! Как раз под вашим окном. Так что не только бегемоту, но и вам, уж прошу прощения, повезло обалденно. Если бы она прыгнула чуть дальше, то… Даже я испугался, а я ведь старый электрик.

– И вы были тут поблизости?

– Ну, не совсем, метрах в трехстах отсюда, но я еще ни разу не видел такого света при ударе молнии…

Тут мы все уставились на него. Осима упивался своим триумфом.

– Какой свет? – спросил я осторожно.

– Сначала он был белый, потом голубой, затем снова белый. Сначала я даже не понял, что это такое.

– То есть как сначала?

– Ну… когда молния ударила, я решил, что она попала в какую-то лабораторию и взорвала реактивы. Что еще можно было подумать? Ведь я не видел контактных проводов электрокаров.

– А… что вы увидели потом?

– Так свет, конечно. Как выбежал во двор, сразу же понял, что это было.

Воцарилась гнетущая тишина.

Наконец глубокое молчание нарушил шепот Розалинды.

– И… что же это все-таки было?

– Вольтова дуга, – сказал Кадикс. – Обыкновенная вольтова дуга.

– Вольтова дуга? – спросили одновременно несколько человек. – Но как же, черт возьми?

– Я и сам не знаю точно, – Кадикс подтянул повыше снова сползшую во время беседы сумку. – А впрочем, это не так уж и важно. С проводами ничего особенного не случилось, и подача тока не прекращалась. Но если вас интересует…

Осима поднял палец.

– Скажите-ка, мистер Кадикс, часто ли случается, что от удара молнии возникает вольтова дуга? Монтер улыбнулся.

– Интересно… Вчера и я спросил то же самое у господина инженера Порнини. Он сказал, что нечасто, но случается. Какие-то провода соприкасаются… Честно говоря, в таком я не очень разбираюсь, я больше по практической части.

– Ничего, мистер Кадикс, – похлопал его по плечу Осима, – Вы нам очень помогли.

– В чем? – спросил заинтересованно мужчина.

– Ну…я поспорил со своими коллегами. Они говорили, что это был самый обычный удар молнии. С нормальным светом. Я же утверждал, что тут был о и что-то другое, не только свет молнии. На пятьдесят долларов поспорил.

Кадикс улыбнулся.

– Поздравляю, мистер Осима. Вы выиграли.

– Вы позволите, мистер Кадикс, пригласить вас выпить со мной, когда я получу от них мои деньги? Улыбка на лице мистера Кадикса стала еще шире.

– В таких дел ах вы всегда можете на меня рассчитывать, господин доктор. От приглашений я не отказываюсь.

Когда за ним закрылась дверь. Сейма с торжествующим видом посмотрел на нас… – Ну что?

– Если это действительно так… – начал Миддлтон.

– А почему это должно быть не так?

– Нам нужно в этом убедиться!

– Каким манером? – спросила Селил. Осима был уже в своей стихии.

– Все очень просто. Раздобудем где-нибудь прибор, служащий для создания вольтовой дуги. И попробуем – вдруг эта шарманка заработает) – А если не заработает? – высказал опасение Карабинас. – А если эта вещичка испортится?

– Придется пойти на риск. Между прочим, мы ведь не собираемся навалиться на него что есть мочи. Осторожненько. Если ему не причинил вреда этот страшный удар молнии, то почему должен повредить свет от нашей маленькой дуги?

Все замолчали и посмотрели на меня.

– Ну… внутри у него, пожалуй, что-то есть, – сказал я осторожно. – Даже… это становится все более вероятным.

– Сделаем, – радостно улыбнулся Осима.

– Сделаем, – кивнул я. – Но очень осторожно. Впрочем, вы правы. На такой риск мы обязаны пойти.

Затем мы кратко обсудили все, что касалось проведения опыта с вольтовой дугой. Карабинас взялся с помощью Осимы за разработку технической стороны дела. Больше ни о чем не было сказано ни слова, хотя я видел, что им очень хотелось обсудить, как быть дальше.

Когда все встали, чтобы приняться за работу, я задержал Хальворссона и Йеттмара. Мы еще раз прослушали магнитофонную запись, потом я подал кассету Йеттмару.

– Вашей обязанностью будет попытаться выяснить что-нибудь относительно этих языков. Посторонних по возможности не привлекайте. Йеттмар, вы знаете все хитрости котского языка и иероглифов. Попробуйте разгадать, о чем они говорят.

– Постараюсь! – кивнул Йеттмар.

– А я? – спросил Хальворссон.

– Вы, Кнут, будете работать вместе с Йеттмаром. Нам, пожалуй, очень понадобится ваше чувство текста, если мы хотим расшифровать их разговор. И используйте компьютеры… сегодня к вечеру я достану разрешение. И, если будет необходимо, обращайтесь к Ро… к мисс Хубер. 24 октября Начиная с середины октября Розалинда оставалась у меня каждую ночь, а еще через несколько дней совсем переехала ко мне. Пожалуй, с нею мне было лучше, чем в свое время с Изабеллой. Я не слишком преувеличу, если скажу, что влюблен в нее. Конечно, не так, как влюбляются в двадцатилетнем возрасте. Но после пяти лет одиночества у меня снова был домашний очаг. Розалинда создала мне его уже одним своим присутствием. А это само по себе немало…

Проработав целую неделю, как одержимые, с компьютерами, Хальворссон и Йеттмар явились ко мне накануне опыта с вольтовой дугой. К счастью, им не пришлось чересчур конспирироваться, ведь, по всеобщему убеждению, египтологи только тем и занимаются, что кодируют иероглифы, чтобы снова получить иероглифы.

Словом, Хальворссон и Йеттмар закончили свою работу и пришли в мой кабинет. Со смущенным видом разложили на столе свои бумаги, и уже при первом взгляде стало ясно, что добились они не очень многого.

– Ну что? – спросил я, пытаясь подбодрить их. Хальворссон кивнул на Йеттмара, тот откашлялся.

– Мы сделали все, что в человеческих силах. Вычислительные машины целую неделю работали только на нас. Генетики уже готовы были оторвать нам голову, потому что без компьютеров они не могли рассчитать составляющие какой-то ДНК. Но неважно. Будем по порядку. О первой части сказать практически нечего. Наше мнение абсолютно совпадает с мнением доктора Хубер.

– В каком смысле?

– Это не человеческий язык.

– А что же тогда?

– Черт его знает.

– Вы хотите сказать, что он происходит от мертвых теперь языков?

– Нет, – и он покачал головой. – Я не это хочу сказать. Я хочу сказать, что такого человеческого языка не было, нет и не будет. Такие звуки не может издавать человеческое горло. У Хальворссона даже есть теория.

– Какая же?

– Плохая синхронизация.

– Что-что?

– Очень просто: очевидно, звук и изображение были записаны на пленку не одновременно. Потом их надо было как-то совместить, и это вышло неудачно, Звук каким-то образом исказился. Потому-то они и повторили все еще раз.

Логика, бесспорно, была в его словах.

– Значит, вы полагаете, что эта музыка и свистящие звуки представляют собой искаженный вариант второй версии текста? Ну, а второй язык?

– И это не намного легче. Язык, вне всякого сомнения, древнеегипетский.

– Вам удалось что-нибудь понять?

– Очень мало… Хотя мы использовали все возможности. Правда, коптский язык и иероглифы немного помогли нам. Особенно много возни было с редукцией гласных.

– Что же удалось понять?

Йеттмар взял одну из бумаг и заглянул в нее.

– Я уже сказал, что очень мало… и это немногое – не на сто процентов. Мы можем только догадываться. Иногда мы пытались понять предложение по одному-единственному слову. Как плохие студенты во время письменной контрольной. Если бы за наш перевод выставили оценку, мы получили бы, пожалуй, не больше слабенькой троечки.

– Слушаю ваш перевод! – сказал я раздраженно.

– Ну… в целом это звучит так… Те двое подошли к Иму, и человек в кожаном пиджаке сказал: «Я остаюсь. Я был прислугой и жил в бедности, а теперь я – господин… Следы наших ног затерялись, и никто никогда не найдет нас». На это Иму ответил: «Нас ждут», или что-то в этом духе. Тогда человек в кожаном пиджаке сказал: «Уничтожу тебя и останусь здесь». Вот, в основном, и все. Не очень много смысла, а?

Но смысл все же был. И я очень удивился, что Йеттмар ничего не подозревает, а если подозревает, то не подает виду. Любопытно, почему бы это? 25 октября Прибор для создания вольтовой дуги был не больше портфеля. Карабинас поставил его на стол, потом роздал нам защитные очки.

Сам не знаю, чего я ожидал от этого опыта. Скорее всего, уверенности в том, что нам все это не приснилось.

Те, кто не имел отношения к прибору, заняли места в креслах, и Йеттмар включил видеомагнитофон. К приему Иму все было готово.

Карабинас немного поковырялся в приборе, потом повернулся к нам.

– Готово?

Я поднял вверх большой палец:

– Порядок, Никое! Можешь начинать!

Сквозь светло-зеленые стекла очков комната имела странный оттенок, как будто мебель залили щавелевым соусом. Розалин да, не отрывая глаз от скарабея, сидела в самой гуще этого соуса. Осима кусал губы. Карабинас осенил себя крестом и включил вольтову дугу.

Мгновенная вспышка голубого огня положила конец господству зелени. Вокруг скарабея тоже возникло голубое свечение, и он медленно, как бы лениво шевельнулся.

– Вы видели? Шевельнулся…

– Что? – шепнул Осима.

– Скарабей…

– Не может быть… Я ничего не видел.

– Может быть, у меня обман зрения?

– Видеозапись потом покажет… Вы думаете, у нас что-то получится?

В этот момент сияние вокруг скарабея усилилось, и комната заполнилась странными звуками. Тихие стоны, болезненные выкрики, бренчанье, щелчки, – но в этих звуках невозможно было выделить ни членораздельной речи, и ни той музыки, которую мы слышали в самый первый раз.

– Что за чертовщина? – подпрыгнул Осима.

Но никто не успел ответить: шумы пропали, и в воздухе слышалось только ритмичное постукивание мотора. Оно то усиливалось, то затихало, как будто в зависимости от того, больше или меньше топлива подавал тот, кто управлял мотором. Сквозь стук ста л и пробиваться звуки, похожие на нежные переливы свирели: очевидно, это разговаривали те, кто обслуживал работающий мотор.

Неожиданно шум усилился еще больше, и кто-то так внятно, словно стоял рядом с нами, произнес:

– Оги!

Сквозь стук кто-то послушно повторил: