Подземная пирамида

Я дал ему время, только чтобы дойти до лифта, потом быстро сбежал по задней лестнице, и когда он вышел из дверей отеля, отправился за ним. Он вышагивал по пышущей жаром улице медленно и непринужденно и, казалось, не обращал ни малейшего внимания на бурлящий вокруг него Восток; шел себе, как небольшой дорожный каток. Целеустремленно, но бездумно.

Я не слишком удивился, когда на углу третьей улицы передо мной возник портал отеля «Эксельсиор», Да ну, так мы соседи?

Он даже не оборачивался, настолько был уверен в себе. Но ради приличия я и здесь, прежде чем войти за ним, подождал несколько минут.

В эту жару холл «Эксельсиора» зиял пустотой, напоминая раскрытый зев выброшенной на берег рыбы. Как два выпученных глаза, висели на стене два выпуклых зеркала, в которых, если было желание, мог полюбоваться на себя вновь прибывший гость.

Я подошел к стойке и, не задавая лишних вопросов, положил перед сонно улыбающимся портье десять долларов.

– Мне нужен мистер Ренци. Он молниеносно спрятал деньги и ткнул пальцем в сторону висевшей у него за спиной доски для ключей. – 101-й.

– А мистер Джиральдини? – 102-й.

– Сколько их всего?

Он посмотрел на меня с некоторым недоумением.

– Тех джентльменов, которые отправляются на охоту в Судан?

– Тех, – поддакнул я.

– Всего – девять.

Я поблагодарил кивком и повернулся к выходу. Я был уже у дверей, когда до моего слуха донеслись недоуменные причитания портье:

– Однако, сэр… Как же, сэр…

Двустворчатая стеклянная дверь бесшумно закрылась за мной.

За всю свою жизнь я был на Востоке один или два раза, и тем не менее на сей раз я почувствовал некую нависшую в атмосфере напряженность. И сейчас торговцы на базаре громко расхваливали свой товар, уличный цирюльник брил клиентов, которые сами себя намыливали кисточкой, а на углах улиц собирались десятки и сотни людей, которые, непрерывно жестикулируя, что-то друг другу объясняли. Воздух оглушали громкие выкрики и горловые звуки, от одной группы к другой носились дети: они что-то кричали собравшимся, и спор разгорался еще жарче. Что-то, несомненно, затевалось, но я еще не знал, что именно.

Я неспешно миновал группы спорщиков и попытался поймать такси, но безуспешно, словно все такси за эти полчаса исчезли. Выругавшись про себя, я пошел дальше, стараясь держаться в тени домов.

Итак, Джиральдини объединился с Ренци, – мысленно подвел я итог тому, что услышал от человека в шляпе. – Пока все идет по плану. Теперь вопрос лишь в том, как бы мне отвлечь их внимание хотя бы на один день.

Бредя в тени домов, я прокручивал в голове самые невероятные идеи. Нанять людей, которые похитили бы мафиози? Но я ведь никого здесь не знаю. И пока кого-нибудь найду… Нет, это не пойдет… Тогда что же мне, черт возьми, сделать? Чтобы Ренни смог улететь, нам решительно необходимы сутки спокойной работы. И обеспечить эти сутки – моя задача.

Когда я свернул за угол, на меня налетел мальчик, разносчик газет, причем ударил меня головой и к тому же точно в живот. На какое-то мгновение я ощутил себя так, словно на состязании получил сильнейший удар в солнечное сплетение, и прислонился к стене, чтобы удержаться на ногах. Газеты выпали из рук мальчика и разлетелись в разные стороны, а сам он с громким воплем растянулся на земле.

Когда я немного пришел в себя, мальчик уже сидел на земле и ревел во всю глотку. Слезы капали на подбородок и текли ручьем, смешиваясь с соплями.

Я шагнул к нему, схватил за плечи и рывком поставил на ноги. Потом, увидев, что он держится на ногах, отпустил. Он снова упал мешком, как тряпичная кукла, и заревел еще громче.

Мною постепенно стал овладевать страх. Неужели что-то серьезное? Как раз не хватало, чтобы меня схватила полиция, и даже если я не виноват…

Когда я еще раз поставил его на ноги, вокруг нас собралось по меньшей мере человек сто. Сначала они лишь с любопытством глазели, но когда мальчик свалился во второй раз, стали все громче роптать.

Не дожидаясь, пока толпа окончательно настроится против меня, я скова подхватил мальца, и когда он повис у меня на руке, быстро сунул свободную руку в карман и зажал между пальцами две долларовых монеты. Затем, когда он был готов вот-вот упасть снова, поднес монеты к его лицу.

Это было божественное чудо, что он, несмотря на закрытые глаза, сразу же заметил, что я держал в руке. Слезы иссякли за доли секунды, и он не сделал даже попытки упасть снова: схватил деньги и в следующее мгновение уже улыбался.

Настроение толпы мигом переменилось. Те, кто только что сердито смотрели на меня, широко улыбались, говорили что-то и продолжали свой путь. Дело уладилось, м причин для беспокойства больше не было.

Я покачал головой и тоже улыбнулся про себя хитрости мальчугана. Собственно говори, он честно заработал деньги за каких-то несколько минут. Что же касается газет…

И тут я увидел одну из газет, которую умчавшийся в радостном возбуждении мальчик оставил валяться на земле. Это была местная англоязычная газета, и заголовок на первой полосе жирным шрифтом громогласно возвещал: «Всеобщая мобилизация!»

Я поднял газету с земли, прислонился к стене ближайшего дома и пробежал глазами только самые броские заготовки. «Танкисты в Южном Ливане». «Двадцать восемь танковых бригаду границ». «Наблюдатели ООН покинули страну!»

Я прочитал еще несколько заголовков и, несмотря на то, что над головой у нас нависла военная угроза, довольно улыбнулся.

Теперь держись, Джиральдини!

Из предосторожности я решил позвонить из телефонной будки на улице. В табачной лавке я разменял несколько монет и, следуя указаниям продавца, набрал номер телефона полиции.

После продолжительного гудка трубку сняли, и неприветливый мужской голос выкрикнул:

– Полиция! Что вам нужно?

Я, конечно, только по интонации мог догадаться, что он сказал именно это, потому что поднявший трубку говорил по-арабски. Тем не менее, я ясно понял по его голосу, как он рассержен, что сейчас, когда на пороге война, он вынужден заниматься какими-то незначительными уголовными делами.

– Вы говорите по-английски? – спросил я и продолжал терпеливо держать трубку у уха, пока он обрушивал на меня поток непонятной речи.

Наконец, он замолчал, и спустя несколько секунд гробовую тишину нарушил приветливый голос, теперь уже по-английски:

– Добрый день, сэр, что вы желаете?

– Я хотел бы сделать очень важное заявление, – произнес я отчетливо, чтобы меня легче поняли.

– Относительно чего?

– Политическое заявление. На секунду воцарилась тишина, затем голос с волнением спросил:

– Я правильно понял, политическое?

– Вы правильно поняли.

– Прошу вас… Я слушаю.

Я был уверен, что донесшийся издалека щелчок происходил от кнопки включенного магнитофона.

– Слушайте внимательно, – сказал я умышленно быстро, – у меня мало времени. Я американец и… словом, я на вашей стороне. Вчера из Соединенных Штатов приехали несколько типов. Сейчас они живут в «Эксельсиоре» и прибыли под тем предлогом, что отправляются дальше в Судан на какую-то охоту. Так вот, я бы хотел сообщить вам, что они – агенты тех, оттуда. Мне поручили передать вам это.

– Подождите! – донесся отчаянный возглас. – Не вешайте трубку! Кто вы и откуда говорите?

– Вам придется обойтись тем, что я сказал. Я тоже профессионал. Возьмите их, пока не поздно! – И я повесил трубку.

Наконец, мне удалось поймать такси, и полчаса спустя я высадился у отеля, где остановились Ренни и его спутники. Вряд ли я являл собою нечто чарующее, однако меня приняли, как спустившегося на землю Мессию.

– Боже мой, где вы пропадали? – с нетерпением воскликнул Силади, нервно протирая очки. – Я уже и машину заказал, а вас все нет. Мы уже подумали, что…

– Что подумали?

– Что вас схватили. Ренци или тот, в шляпе, не знаю. Они обступили меня плотным кольцом и только что не ощупывали, чтобы убедиться, что я живой.

– Запомните хорошенько, – провозгласил я. – Тому, кто хочет вывести из игры Сэмюеля Нельсона, следует быть более расторопным. А что касается машины, то вы, мистер Силади, очень хорошо сделали, что заказали ее. Где она сейчас?

– В гараже отеля.

– Прекрасно, – сказал я небрежно. – На рассвете отправляемся.

На какое-то мгновение все застыли в изумлении, потом началось нечто невообразимое.

– Как вы это себе представляете? – орал Карабинас. – Ведь у нас даже нет еще приличных инструментов!

– Так раздобудьте! Это – ваше дело!

– Вы пообещали, что у нас будет несколько спокойных дней и…

В этот момент откуда-то издалека донесся грохот мощного взрыва, и душераздирающий вой сирен вспорол тишину медленно опускавшейся на землю ночи.

– Спокойных дней? – спросил я почти с издевкой. – Вы ничего не знаете?

– Что, черт побери, мы должны знать? – удивился Осима.

– В любой момент нам на голову могут посыпаться бомбы. Если я правильно оценил ситуацию, то мы, пожалуй, стоим на пороге новой ближневосточной войны.

– Боже ты милостивый! – взмолился Хальворссон. – Только этого нам не хватало!

Ренни же стоял неподвижно и, как и Сети, внимательно изучал мое лицо узкими карими глазами.

– Я не хочу выглядеть циником, – сказал я, чувствуя под их взглядами некоторую неловкость, – но не так уж и плохо, что мы отправим Ренни в путь именно в эти дни…

Я заметил, как при моих последних словах доктор Хубер, то есть миссис Силади, отвернулась, сжав зубами край белого носового платка, который она прятала в руке.

– Вы считаете, что мы будем меньше привлекать к себе внимания? – спросил Йеттмар.

– Пожалуй, и так. Кроме того, подвернулась блестящая возможность вывести из игры Джиральдини и остальных.

– Подвернулась?

– Вот именно, подвернулась. Хотя вы и обвиняете меня, что я ничего не делаю. В настоящий момент Ренци, Джиральдини и человек в шляпе сидят, вероятно, в полиции и ожидают, пока их не заберут силы безопасности.

– Господи! – вырвался у Ренни уважительный возглас. – Как вы это сделали?

– У меня тоже есть свои маленькие профессиональные тайны. Во всяком случае, начиная с этого момента, у нас есть, скажем… тридцать шесть часов. Но, может быть, и меньше.

– Вы имеете в виду, что…

– Что мы должны отправиться самое позднее на рассвете. Если вы еще не сообразили, я донес на них в органы государственной безопасности. Конечно, выяснится, что они ни в чем не виноваты, но на это потребуется, по меньшей мере, полтора дня. Это самое большее, на что мы можем рассчитывать.

– Спасибо, мистер Нельсон, – просиял Ренни. – Без вас бы…

Коротким жестом я остановил его.

– Нет сейчас на это времени, Ренни. Как-нибудь потом, когда вы вернетесь!

Краем глаза я увидел, что у доктора Хубер сотрясаются плечи и что она еще сильнее сжимает зубами носовой платок.

– Так что будем делать? – спросил Силади.

Я наморщил лоб и попытался собраться с мыслями.

– До рассвета мы не можем отправляться. На улицах возводят всякие заграждения. Знаю я этих вояк. У каждого на курке дрожащий палец, и оружие стреляет только так. Особенно в темноте.

– Значит, на рассвете?

– Пока соберите все вещи и попытайтесь понять следующее: я свою миссию уже выполнил. Остальное – ваше дело.

– Нужно раздобыть инструменты, – сказал Йеттмар.

– Ты не помнишь, Петер, – спросил Карабинас, – какая толщина может быть у той последней стены?

– По меньшей мере, на час работы. Если она действительно – самая последняя!

Теперь они, к счастью, совершенно забыли обо мне. Как заговорщики, сбились в кучку вокруг маленького столика, и я догадывался, что ни один из них этой ночью не сомкнет глаз.

Я немного постоял рядом в нерешительности, ломая голову над тем, возвращаться ли в свой отель. Хотя, совершенно очевидно, здесь я сейчас не был нужен, мне все же не очень хотелось предоставлять их самим себе. Ведь предсказать все события заранее было невозможно, и что будет, если завтра утром я не смогу к ним вернуться?

Я все еще прикидывал возможности, как вдруг почувствовал нежное прикосновение к своему запястью. Рядом со мной стояла Сети, наклонившись к моему уху.

– Пойдем ко мне, Сэм… Оставим их.

Мы тихо прикрыли за собой дверь, и я был уверен, что они не заметили нашего ухода. Только доктор Хубер сверкнула нам вслед глазами, но, встретившись взглядом с Сети, опустила голову.

Не хотел бы я быть на месте этой несчастной. Она, пожалуй, лишь сейчас поняла, что навсегда потеряла обоих своих детей.

Мы молча прошли по коридору, и Сети так и не выпустила моей руки. Точно так, как это было «дома», в Сан-Антонио.

Если бы мне пришлось рассказать, что я тогда чувствовал к Сети, я был бы, пожалуй, в затруднении. Несомненно, мне было приятно прикосновение ее прохладных рук и проявлявшая себя во всем ее интеллигентность, вот только я не был уверен в том, люблю ли я ее.

И в меньшей степени в том, существует ли вообще любовь в действительности.

Когда мы свернули в более короткий коридор, она прижалась ко мне еще теснее и почти вонзила ногти в мою руку.

– Ты останешься у меня на ночь, – сказала она не терпящим возражений тоном. – Я хочу, чтобы эту ночь мы провели вместе) Это, бесспорно, и для меня было самым естественным решением проблемы.

Она отперла дверь, прошла вперед, щелкнула выключателем и с некоторым смущением показала мне комнату.

– Спальня невинного дитяти. Лилии, которая ждет, чтобы ее сорвали…

Я почувствовал, как в висках у меня застучали крошечные молоточки, и стучали все сильнее, без остановки. Однако лилипуты, работавшие молоточками, начали бить меня по голове не оттого, что я увидел ее комнату, и даже не от вида бледно-голубых трусиков, беспечно оставленных на подлокотнике кресла, а, пожалуй, по той причине, что пережитого за последние несколько дней было для них чуточку слишком.

Сети исчезла в маленькой кухоньке и вскоре вернулась в двумя стаканами виски. Один стакан она подала мне, подождала, пока я сяду в кресло, потом устроилась на ковре у моих ног.

– Что ж, – сказала она, повернув ко мне голову и улыбаясь. – За нас и за успех!

– Да будет так! – сказал я и опрокинул в себя половину содержимого стакана.

Она взяла у меня стакан, поставила его на ковер, потом обхватила руками мои ноги и положила голову мне на колени.

– Я люблю тебя, Сэм, – сказала они и улыбнулась мне сквозь слезы. – Я знаю, что это глупо, но я влюбилась в тебя.

– Почему же это глупо? – спросил я, пытаясь тоже улыбнуться.

– Потому что ты меня не любишь.

Я невольно сделал протестующее движение, но она быстро подняла руку и приложила к моим губам указательный палец.

– Тсс, дорогой… Хорошо, что ты честен и искренен. И я не хочу, чтобы ты был другим.

– Однако…

– Я знаю. Может быть, ты меня еще полюбишь, но сейчас это еще не так. Правда, Сэмми?

Она убрала палец, но я так ничего и не ответил.

– Вот видишь, поэтому я люблю тебя. Ты искренний и честный. Я думаю, что для меня будет самым большим счастьем, если ты меня полюбишь.

Я услышал, как дрожит ее голос и понял, что она вот-вот расплачется.

– Прости, Сети, – сказал я, действительно пытаясь быть искренним. – Я думаю, что еще никогда в своей жизни не встречал такой девушки, как ты. Мы, наверняка, очень будем любить друг друга. Но…

– Но?

– Я сейчас дерусь за наши жизни. Сети. Неважно, какими способами, но если нам не повезет…

– Мы погибнем?

– Я – наверняка.

– А я?

– Я не знаю, известно ли тем о твоем существовании… Надеюсь, что нет.

– А когда всему придет конец?

– Надеюсь, что это будет счастливый конец. Она мотнула головой и уставилась на ковер.

– Не будет счастливого конца, Сэм. Плохой будет конец.

На этот раз я закрыл ей рукой рот.

– Я не суеверен. Сети, но зачем мучить друг друга?

– Плохой будет конец, Сэм… Я чувствую.

Ее голос звучал странно, немного хрипло, как у ее матери. И я почувствовал, как от звука ее голоса у меня по спине пробежал холодок.

– Над нами висит проклятье, Сэм. И зачем нужно было Иму прилетать сюда?

– Если бы он не прилетел, не было бы тебя!

– Так было бы лучше. С тех пор, как я родилась, я живу в тени грозной, нависшей надо мной тучи. Каждое мгновение моей жизни омрачается тенью рока. Мы вмешались в божий промысел, и за это нам придется понести наказание.

Я погладил ее волосы и привлек ее к себе.

– Глупости, Сети. Ты немного напугана, и это естественно. Ведь я тоже боюсь. Я боюсь Ренци, боюсь Джиральдини, человека в шляпе, и Ренни тоже боюсь.

– А меня нет?

– Пожалуй, и тебя немножко.

Она посмотрела на меня, в глазах ее блестели слезы.

– Но для любви у нас все же есть время, Сэм? Я приказал лилипутам, чтобы они прекратили стучать, потом поднял Сети к себе на колени.

– Для этого всегда должно быть время, дорогая…

Было уже, вероятно, около полуночи. По улицам двигались к неизведанной цели длинные колонны автомобилей. Сети лежала в моих объятиях, принимаясь время от времени плакать, и ее слезы капали мне на грудь. Мне уж давно было не до того, плачет ли она от счастья или от чего-то другого.

– Мы, может быть, нарушили великую заповедь Вселенной, – шепнула она, приподнявшись на локте.

– Что нарушили?

– Ну… что земным людям и внеземным существам нельзя…

– Но ты ведь земное существо.

– Ты хорошо знаешь, что это не так.

– Ты думаешь совсем как люди.

– Но, может быть, и я тоже переменюсь, как… – она замолчала, не закончив предложения.

– Ренни?

– Да…

– Не знаю. Не думаю. Чуть позже.

– Сэмми… Может быть, что от этого… от этого у меня будет ребенок?

– Может быть, – сказал я беззаботно, и я, действительно, был не прочь, чтобы у нас был ребенок. Ведь все выглядело так просто и обыденно. Даже само счастье. – Может быть, дорогая…

– Знаешь, я бы хотела, чтобы он был. Даже если ты меня потом бросишь) – Сети!

– Это я просто так говорю… И я надеюсь, что у него-то уж все будет в порядке. Не будет у него такая голова и… такие…

Я закрыл ей рот, и мы снова любили друг друга.

Светало, когда она задремала. Душный, горячий воздух с улицы заполнил комнату и, смешавшись с волнами зноя, идущими от стен, сделал духоту в комнате невыносимой. Сети сбросила с себя одеяло и лежала рядом со мной, смуглая и бесстыжая, как языческая богиня. Она раскинула свои несколько длинноватые руки, и пониже ее с любопытством торчавших, круглых, как яблоки, грудей проступили очертания четырехгранных ребер. Черные волосы рассыпались по белой наволочке, а подушка была вся измята ее квадратной головой.

Я сел в постели и попытался привести свои мысли в порядок.

– Пожалуй, я люблю, – подумал я. – Может быть, я настолько уже погряз в своей работе, что не могу разобрать, по отношению к кому какие чувства испытываю. Не знаю. А если у меня и в самом деле будут от нее дети? И что будет, если у них тоже будут квадратные головы и ребра, как тюремная решетка, и если их потянет назад, туда?

Не говоря уже о том, что тестем моим будет мумия, которой три с половиной тысячи лет.

[Рассветная заря разгоралась все сильнее, и я как раз собирался разбудить Сети, когда в дверь деликатно постучали. – Сети… Ты готова, Сети? – услышал я голос Силади, и было совершенно ясно, что этим вопросом он намекал на меня. Сети открыла глаза и улыбнулась мне. – Да, папа… Сейчас. Послышался звук удаляющихся шагов. С печальным видом Сети протянула ко мне руки.

– Давай попрощаемся, Сэм…

Она встала и, обнаженная, подошла ко мне.

– Сделаем так, словно мы прощаемся навсегда. Словно это я улетаю вместо Ренни… Я попытался рассуждать трезво.

– Во-первых, не ты улетаешь, во-вторых, и Ренни улетает не навсегда. Хотя, кто его знает, не лучше ли было бы, чтобы он больше никогда не возвращался.

Ее лицо исказилось болезненной гримасой, но она ничего не возразила. Протянула руку и погладила мое лицо.

– Ты смог бы меня любить… еще раз?

Из коридора все чаще доносилось хлопанье дверей, а колонны гудящих и чихающих автомобилей двигались по улице все более плотным потоком.

И хотя я, между прочим, был вовсе не против, я все же попытался вернуть ее к действительности.

– Надо идти, Сети, – произнес я просто, пытаясь при этом весело улыбаться, чтобы не обидеть ее. – Я обещаю, что после обеда…

– Хочу сейчас, – заявила она решительно и вытянулась рядом со мной на постели. – Хочу, чтобы у меня обязательно был от тебя ребенок.

Я проглотил ком в горле и смолчал. Я понял, что если попробую возражать, то потеряю ее навсегда. А я все больше чувствовал, что люблю ее. Или все-таки попробовать объяснить, что каждая минута промедления может означать нашу гибель? Если Джиральдини освободится или если вспыхнет война… Может быть, мы ухе опоздали!

Она приподнялась и притянула меня к себе.

– Знаешь, до сих пор я думала только о себе. Когда же я почувствовала, что я совсем твоя… я только и думала, как мне хорошо с тобой. А сейчас я хотела бы чего-то совсем другого…

– Чего же, дорогая? – сдался я.

– В эту минуту я хотела бы думать о наших будущих детях. О наших с тобой детях. А вдруг наша любовь преобразит их, как поцелуй принцессы принца-лягушку. Они, может быть, уже будут совсем/ людьми. И не будут иметь никакого отношения к мумиям, которым тысячи лет. И еще хотела бы, чтобы и ты думал только о них. Сейчас, дорогой! Ведь они будут уже совсем людьми, правда?

Мы сравнительно легко миновали контрольные пункты, которые наспех соорудили ночью. У первого шлагбаума клевал носом усталый военный, облаченный в не поддающееся описанию обмундирование. Он лишь безучастно махнул рукой, когда мы притормозили рядом с ним. Правда, у последующих двух пунктов у нас проверили паспорта, но после непродолжительного совещания позволили ехать дальше.

Дорога, ведущая в пустыню, была забита длинными колоннами грузовиков, кативших, по-видимому, в сторону Судана, и все вокруг заволакивало огромным облаком пыли, поднятым автомобильными колесами с надетыми на них цепями.

Рядом со мной сидел Карабинас и с волнением всматривался в только что показавшиеся вдали пирамиды и проглядывавшую временами сквозь пыль окрестность.

– С тех пор, как я здесь побывал, город сильно разросся, – бормотал он, время от времени поднимая к глазам бинокль. – Я надеюсь, что над входом в подземелье не построили поселок.

– Думаете, что найдете его? – спросил я.

– Совершенно уверен. В худшем случае помогут мои инструменты.

– Как вы думаете, сколько на это потребуется времени?

– Не знаю. Может быть, только минут пять. Вы читали дневник Силади. И знаете, что наш лагерь был расположен как раз над входом. С тех пор, стоит мне закрыть глаза, вижу перед собой каждую песчинку в том месте. Я надеюсь, что не ошибусь.

Минут тридцать-тридцать пять спустя мы прибыли на место. И к нашему величайшему счастью на том кустарнике не только не выстроили поселка, но даже не тронули и самих кустов. И хотя меня тогда здесь не было, по описанию в дневнике я именно так все себе и представлял.

Мы поставили автомобиль у одного из песчаных бугров, и Карабинас вытащил свои инструменты. Взвалил на спину штатив и с громкими криками, увлекая за собой остальных, исчез в кустах. Когда я опомнился, рядом со мной был только Ренни.

Молодой человек с индейскими чертами прислонился к джипу и, прикрыв глаза, подставил свое лицо обвевавшему его и становившемуся все более теплым ветру пустыни. Может быть, таким образом он прощался с землей, которая его приютила и воспитала.

Я как раз собирался пристроиться рядом с ним, когда он открыл глаза и остановил меня.

– Мистер Нельсон… Я полагаю, сейчас начнется последний акт.

– Я тоже так думаю, – сказал я и остановился. – Что вы чувствуете, Ренни?

Он сделал вид, что не расслышал моего вопроса.

– Вы считаете… нам повезет?

– Не знаю, – сказал я в полном соответствии с истиной. – Я всего лишь скромный частный сыщик и не разбираюсь в технике. Более того, я все чаше ловлю себя на том, что ожидаю, как я проснусь…

– Вы сможете изолировать Ренци и того другого?

– Могу только надеяться.

– Как вы это думаете сделать?

– А почему это вас интересует, Ренни?

Он посмотрел на меня с легким раздражением.

– В конце концов, речь идет о моей шкуре, не так ли? Я был вынужден немного отрезвить его.

– Вряд ли, – сказал я сухо. – Не только о вашей шкуре, но и обо всех нас. О вашем отце, матери, сестре… и, не в обиду будь сказано, о моей шкуре тоже.

Меня поразила его реакция, когда он, сжав кулаки, подступил ко мне. На мгновение я подумал, что он сейчас бросится на меня, но потом увидел, что кулаки его сжались сами собой от внутреннего напряжения.

– Как же! – выкрикнул он, нанеся удар по воздуху. – Сейчас превыше всего – я, а все остальные – ноль… Все! Эти все отдадут свою жизнь, чтобы я смог улететь. И так и должно быть!

– Вы полагаете?

– Я знаю это! Это – воля бога!

– А я и не подозревал, что вы верующий, Ренни.

– Не бойтесь, я не верю в примитивных, бородатых богов. Но у Вселенной наверняка есть властелин или властелины. И я, очевидно, один из них!

Безмерная спесь была в его голове.

– Я должен вернуться в тот мир, где живут они, те, кто одной крови со мной. Это – заповедь Вселенной) Я должен установить контакт между ними и Землей! Любой ценой! Понимаете? Любой ценой! Я должен улететь туда, даже если все сдохнут!

Честно скажу, его слова заставили меня призадуматься. Правда, не о том, о чем следовало бы. А задумался я о том, не лучше ли будет для всех, если я вытащу пистолет и выпущу ему в голову парочку пуль.

Эта заманчивая мысль только-только начала шевелиться в моем мозгуй, к счастью, не успела окончательно созреть, когда из-за кустов выскочил Осима.

– Пойдемте скорей! Пошли, Ренни! Никое нашел выход.

Мы помчались через кустарник и, пробежав шагов семьдесят-восемьдесят, увидели остальных. Все стояли на земле на коленях и сметали в сторону песок. Одна только Сети возвышалась над ними, и на лице у нее застыло какое-то неописуемое выражение ожидания. И неизъяснимого страха тоже.

Был бы я повнимательней, то, пожалуй, смог бы объяснить ее страх.

Карабинас встал на ноги и с триумфом указал на выступавшую из песка каменную плиту.

– Я говорил, что знаю здесь каждую песчинку! Мне даже не понадобились приборы. Клянусь, я нашел бы дорогу в темноте!

– Сколько времени прошло с тех пор? – спросил я, хотя мне все было известно в точности.

– Двадцать четыре годы… Мы были молоды и… Помните, ребята? Вы еще помните папу Малькольма?

Это было примерно в те времена, когда мы еще жил и в Оклахома-Сити и мой отец угасал у нас на глазах. Потом мама сошлась с негром двухметрового роста, с Тимом. Он был первым мужчиной в моей жизни, который проявил ко мне добрые чувства. Он научил меня, что самое лучшее рекомендательное письмо – твердый кулак, и не страшно, если за твердым кулаком прячется мягкое сердце.

Я потряс головой, отгоняя от себя образ Тима.

– А как же получилось, что с тех пор его никто не обнаружил? Ведь, судя по следам, здесь побывала уйма народу…

– Двадцать лет – относительно небольшое время, если сравнивать его с тремя с половиной тысячелетиями. А даже за этот срок никто не наткнулся на вход Несколько человек направились к автомобилю за палаткой, а Осима и Ренни принялись сбрасывать с каменной плиты чуть ли не метровый слой песка.

Хотя меня всегда интересовала работа археологов, я вынужден был вернуться к своим заботам. Преимущественно по той причине, что догадывался: собственно говоря, все только начинается. Или, по крайней мере, скоро начнется. Пока остальные возились с палаткой, я перехватил Силади и отвел его в сторону.

– Вы не уделите мне несколько минут, мистер Силади?

– Естественно, но сейчас очень важно…

– Не думаю, что это важнее, чем то, о чем хотел бы поговорить я.

После этих слов он пришел в себя.

– Конечно, конечно, – пробормотал он виновато и отвел глаза от остальных, которые как раз натягивали над входом палатку. – Як вашим услугам, мистер Нельсон.

– Мистер Силади, – начал я, пытаясь сосредоточиться, насколько это было в моих силах. – Как мне помнится, в одном из источников сообщается, что у пирамиды есть еще и другой вход.

– Обязательно должен быть! – оживился он. – Ведь и Субесипу, и грек входили не через вот этот вход. Но почему это так важно?

– Потому что… Говоря начистоту, очень многое зависит от того, найдем ли мы этот второй вход.

– Что вы хотите сказать?

– Видите ли… Людей Джиральдини – минимум человек восемьдесят. Мы можем избавиться от них, если закроем их в лабиринте.

Он несколько удивился и в замешательстве посмотрел на меня.

– Вы имеете в виду, что… навсегда? Тут меня взяла злость.

– А что имеете в виду вы? Что мы играем с ними в прятки, и когда они нас найдут, то мы закроем глаза, а они будут прятаться?

– Простите, – пробормотал он испуганно.

– Не знаю, когда полиция отпустит их. Но может быть, они уже на свободе.

– А палатка?

– Эта?

– Они ее легко заметят.

– Пускай себе. Именно этого я и добиваюсь.

– Только так мы сможем заманить их. Если они обнаружат палатку. И если не успеют тем временем найти другой вход.

– Это невозможно!

– Я тоже хочу так думать. Это наш единственный шанс. Если сможем застать их врасплох под землей.