Подземная пирамида

Да благословит тебя Тешуп, друг мой и родич возлюбленный. Как уже, несомненно, дошло до твоего сведения, я вернулся оттуда, откуда, по словам отцов наших, нет возврата. Я видел край света, я видел богов, Мардука, Баала и прочих. Я видел народы пустынь и народы гор. Я видел много всего, что только могут увидеть два глаза. Хвала Тешупу, я много всего увидел.

Случилось так, что по приказу царя собрались мы в дорогу, чтобы достичь земли Египта, который называют страной богов. До нас и раньше доходили вести, что правит людьми тех мест удивительный бог, которого зовут Осири, Осиру или как-то подобно. Он должен быть кем-то подобным нашему богу, создателю мира, Тешупу.

Слышали мы раньше и то, что отец и родители этого Осиру – бог Ра, об этом, правда, мы имели весьма противоречивые вести.

Как я уже сказал, отправились мы послами, чтобы засвидетельствовать наше почтение царице Египта и узнать, действительно ли она намерена взять в мужья Заннанзу, сына правителя нашего и свет очей его.

Как тебе известно, друг мой заботливый, миссия наша увенчалась успехом. Царица с любовью и почтением приняла нас на земле Египта и подтвердила свое обещание отдать руку Заннанзе и принять его в лоно свое как мужчину, чтобы зачать от него правителя Египта. Это последнее и я делал с некоторыми египетскими женщинами и могу сказать, что в искусстве любви оказались они достойными славы своей.

К сожалению, после возвращения домой заметил я нечто неприятное на той самой части моего тела, которая столько радости доставляла мне на египетской земле, и теперь лечит меня трижды в день чужестранный лекарь. Молю Тешупа в надежде, что мое подорванное сладострастием здоровье вскорости восстановится.

Но продолжу. Правительница Египта, где царя называют фараоном, щедро угощала нас, но лишь недолгое время, ибо хотя и предоставила она нам все земные радости, о каких я уже упоминал и от последствий которых еще и теперь страдаю, в то же время вынуждала нас к спешке. Она поведала, что родственники ее и военачальники против нее интригуют и хотели бы сбросить ее с трона умершего мужа. Таким образом, время не терпело и не оставалось у нас на приятные дела столько времени, сколько бы нам хотелось.

Снова продолжу. Несколько недель, однако, пришлось нам провести при дворе фараона, частью, чтобы отдохнуть после утомительного пути, а частью, чтобы царица смогла приготовиться к приему царевича Заннанзы, весть о чем (о приготовлениях?) должны мы были доставить на родину.

Да будет благословенно имя Тешупа!

Однако и среди государственных наших забот имели мы случай и возможность потешить взор наш тем или иным странным обрядом и диковинами, каким нет числа в этой стране, о которой я, сдается мне, уже говорил, что состоит она из двух частей: нижней части и верхней. Из них смогли мы посетить только ту часть, которая близко расположена к морю, куда впадает та самая большая река, которую называют Хапи по имени бога ее.

Продолжу. Есть там, кроме этой, и иные диковины. Есть, например, звезда, при восходе которой – имя ее, между прочим, то ли Сет, то ли Сот – река, то есть Хапи, разливается и горячим семенем своим оплодотворяет земли, как и я делал с некими женщинами, о которых я уже упоминал в связи с тревогами о моем здоровье, друг мой заботливый.

Но и, кроме этих, есть еще и другие любопытные вещи. Например. После кончины правителя его не хоронят в яме, вырытой в земле, и даже не предают всепожирающему огню, как это делают некие племена варваров на окраинах царства нашего, а сберегают тело умершего, что само по себе удивительно.

А делают это они следующим образом. Когда душа правителя покинет тело его, тело вскрывают и удаляют быстроразлагающиеся внутренности. Это в глазах наших может представиться весьма варварским обычаем и даже более того, ибо, например, мозг умершего извлекают через нос с помощью крючка из металла. Скажу откровенно, друг мой заботливый, не хотел бы я умереть в ближайшем будущем нигде и уж, во всяком случае, не на земле Египта. Уж лучше пусть похоронят меня в мягкой, родной земле, чем чтобы через нос мой… Бррр! (Или некое сходное эмфатическое восклицание. Мне этот знак неизвестен. Примечание переводчика Мирко Кашевского).

Но есть и нечто более важное. Когда умершего обрабатывают следующим образом, чтобы тело его не было подвержено разложению, его хоронят в сопровождении тайных ритуалов. Об этом я хотел бы написать здесь несколько слов.

То лицо, которому царица велела сопровождать нас, поведало нам, что над умершим возводят строения, такие, как те столбы, которые царь Кисаму велел привезти из-за Горбатого моря. Только столбов этих необходимо по меньшей мере тысячу для таких остроконечных мавзолеев.

Ты сейчас, несомненно, качаешь головой, друг мой заботливый, и слова мои принимаешь за преувеличения странника, вернувшегося из далеких земель. Ноя прошу тебя верить каждому слову. Мавзолеи эти также огромны, как, может быть, огромны только горы на берегу Горбатого моря. Высота их кажется равной дневному переходу, и простой смертный справедливо может подумать, что возвели их боги. Но больше ни слова об этом. Если будет твое позволение, чтобы я навестил тебя и скромными моими словами описал тебе события моего путешествия, то я поведаю тебе о безмолвных этих гигантах и об Имеющих Тело Льва. Но – как я уже сказал – сейчас об этом больше ни слова!

Приставленный к нам для нашего сопровождения человек, когда мы осмотрели мавзолей, отвел нас в сторону и сказал, что есть еще более интересные строения, чем эти. На наш вопрос он ответил, что это такая тайна, о которой он не может говорить, ибо сурово запрещено даже само упоминание о них. После этих слов, поскольку я странник опытный и познал мир, я вынужден был развязать язык, предложив несколько ханаанских серебряных монет. Именно так, друг мой заботливый!

После чего я узнал следующее. Отец их умершего царя, некий царь Эхнатон, был не вполне в своем уме. Даже, по словам нашего провожатого, он был настоящим сумасшедшим. Сделал он так, что за один день изгнал жрецов, слуг прежнего бога, и заставил страну поклоняться новому богу. Даже слушать страшно… Правитель, который вообразил себе, что он стоит над богами. Это кажется невероятным, но это так.

Упомянул наш провожатый и тех мужей, которые были советниками царя. В памяти моей остался только некто по имени Иму из тех, кто толкнул царя на этот несчастный путь. Запрещено говорить и об этих мужах, а если все же их нельзя не упомянуть, то принято не называть их имен, а говорить так: они. Тогда уже каждому ясно, о ком, собственно, идет речь.

Итак, сопровождающий нас рассказал, что они занимались таинственными делами и влияли на правителя. Среди всего прочего велели они построить огромный четырехстенный мавзолей. Может быть, для того, чтобы похоронить там правителя, а может быть, чтобы похоронили их тела после смерти. Это теперь уже никому не ведомо.

Но мало того, что мавзолей строился в строжайшей тайне: напрасно станешь ты его искать, друг мой заботливый, нигде ты его не сможешь увидеть. И это потому, что построился мавзолей под землей. Так, по крайней мере, говорил тот человек.

В том, что он говорил, было много несообразного. Но самое непонятное, во всяком случае, то, что по словам нашего сопроводителя, цари эти гигантские горы для того строили, чтобы навеки прославить свое величие. Что, если хорошо подумать, так и есть. Но какое величие может восславлять такой мавзолей, который никому не виден, даже богам, с их высот? Невероятно и нелепо!

Однако продолжу. Сопроводитель наш объяснил, что никому не позволено осматривать этот мавзолей и неминуемой смертью поплатится тот, кто попытается проникнуть в подземную пирамиду (слово«пирамида» я произвольно использую вместо слов «мут», «мути», которые, предположительно, означают «мавзолей». М. К.).

Я уже тогда знал, что должен делать. В более поздний час я навестил нашего сопроводителя в его доме и передал ему кожаный мешочек, полный ханаанских серебряных монет.

Наш провожатый какое-то время причитал, что, мол, станет с его семьей, если выяснится то, к чему я пытался его склонить, но потом, оставив меня со своей женой, поспешно ушел куда-то, чтобы это дело устроить.

Это не относится к делу, но во время его отсутствия случилось со мной нечто неприятное. А именно, жена нашего сопроводителя стала предлагать себя мне так откровенно, что вызвало это во мне омерзение и недовольство. Поэтому я постарался, чтобы мы скорее с этим покончили. Старания мои однако были втуне, ибо, как это свойственно вообще египетским женщинам, она также доказала ненасытность свою, и я уже серьезно начинал тревожиться за мое здоровье. Для чего у меня, принимая во внимание нынешнее мое состояние, были все причины.

К огромной моей радости сопроводитель наш все же, наконец, возвратился и сказал, что нашелся некто, давший согласие провести нас к подземной пирамиде за еще один мешочек серебра. Мы заключили сделку, и позже отдал я ему желанный мешочек.

По указанию нашего сопроводителя мы должны были выйти в путь на следующий день в рассветные часы, еще затемно, и хозяин дома изо всех сил настаивал, чтобы я переночевал у него. Видя, что и женщина только этого и добивается и как глаза ее горят, я решительно отклонил приглашение и, рискуя свернуть себе шею на темных улицах, все же возвратился к нам на постой.

После нескольких часов сна я отправился к пирамиде с нашим сопроводителем и неким мужчиной в маске и в парике. Мужчина этот отличался гордой поступью, поэтому я принял его за человека знатного происхождения. Ни единого слова не сорвалось с губ его: если требовалось ему что-то или если он хотел обратить на что-то наше внимание, он лишь кивал головой. Так шли мы к пирамиде.

Заметной помехой в пути было то, что из-за крайней необузданности женщины прошлым вечером на теле моем появились небольшие ранки и моя кожаная одежда сильно растирала их. По этой причине двигались мы медленно, и солнце уже показалось, когда достигли мы группы небольших остроконечных скал.

Тут молчаливый человек стал топать ногой по песку и показывать вниз. Как потом выяснилось, он давал понять, что вершина пирамиды как раз у нас под ногами. Я, откровенно говоря, тогда еще не верил в это. Я подумал, что таким образом он хочет оправдать два мешочка серебра.

Потом мы покинули это место и пошли дальше. Мы пробирались меж вершинами скал, о чем я не в состоянии написать подробнее, ибо одежда моя все больше растирала мои раны и от боли я уже с трудом заставлял себя справлять нужду. Зуд настолько лишил меня рассудка, что я даже произнес имя Тешупа и не смог удержаться от проклятий. Может быть, это и стало причиной моей нынешней беды!

Среди вершин скал человек в маске показал мне зияющее отверстие скрытой пещеры. Мой сопроводитель достал из-под плаща факелы и зажег их. Потом все мы втроем вступили в пещеру чудес.

Пещера имела, вероятно, шагов двести в длину, и стены ее были украшены различными рисунками. Мне очень хотелось осмотреть их, но наш сопроводитель и человек в маске настаивали, что я увижу в пирамиде и более интересное и что не стоит сейчас терять время.

Итак, мы шли дальше до тех пор, пока не открылся перед нами коридор. Огромная дверь, открывшись, тут же сразу и закрылась. Дверь была сделана, пожалуй, из меди или какого-то сплава металлов. Я постучал по ней и уверился, что она была не из золота.

Человек в маске, в котором я подозревал жреца бога Амона, просто толкнул плечом дверь, и она с тихим скрежетом исчезла из виду. Такие и подобные вещи, впрочем, – самое обычное дело в этой стране.

Но продолжу! Как только мы вошли в открывшуюся нам залу, мы словно очутились в стране чудес. Я думаю, не стоит напоминать, что тогда мы уже находились под песком пустыни.

В этой зале лежали грудами такие чудесные вещи, что я смогу описать их тебе, друг мой заботливый, только при личной встрече. Пока же скажу только о некоторых.

Было там несколько столиков размером с такие, на каких у нас и на соседних, но подвластных нам территориях замешивают тесто для лепешек. Только на столах этих не лепешки были, а, конечно же, сокровища или жертвоприношения, но, к сожалению, ни один из моих провожатых не мог бы сказать, что это такое. Может быть, они просто не хотели говорить.

Что ж, хорошо. Но были там и такие вещи, которые я и сам узнал. На стене была картина, изображавшая множество точек, Я украдкой взглянул на нее и установил, что намалеваны там звездные боги, какими их можно видеть лунными или звездными ночами. Хвала великодушию твоему, друг мой заботливый, позволившему мне научиться сразу же узнавать звездных богов, главным образом Иштар, даже если они находятся в тайных святилищах.

На вопрос мой наш сопроводитель ответил, что картину могли сделать они, в особенности Иму, который имел большое влияние на фараона.

Я заметил еще, что среди звездных богов был один, который горел в красном огне. В ответ на мой вопрос заговорил, наконец, и человек в маске и сказал, что так он горел еще при жизни его отца и что этот огонь живит души умерших фараонов.

Может ли быть так, я предоставляю решать тебе самому, друг мой заботливый.

Я решил про себя запомнить место светящейся звезды. Она находится подле Царя, на краю клюва Разгневанной Водяной Птицы. Может быть, души умерших прибывают именно туда по прошествии определенного времени?

Потом нам нужно было идти дальше. В следующей зале были сокровища, принадлежавшие умершим фараонам. Столько там было золота, что купить на него можно было бы всю землю, от границ наших вплоть до вод безбрежных, цвет которых таков, словно стекла в них кровь погибших в битвах. Столько было там золота и красивых драгоценностей.

После этого они сказали мне, что сейчас я смогу увидеть солнечную ладью, в которой душа фараона переправляется по небесным водам к солнцу, к Ра или к Амону, что, по мнению их, одно и то же.

Пусть будет так, как они хотят!

Мы вступили в еще одну залу, и глазам моим предстало чудо.

Друг мой заботливый и благодетель! Изнутри пустой была пирамида, и мы стояли в середине ее. Над нами, почти в небесной выси, куда взором достать утомительно, была вершина мавзолея. Так высоко, что даже лучшим из лучших пращников царя нашего не добросить туда камень.

Но и это ничто по сравнению с тем, что я увидел потом.

Посередине огромного купола стояла солнечная ладья. Она была высокой и узкой, как столбы тех огромных палат, какие можно увидеть в тех краях, которые хотя и не определены землям нашим, но которые господин наш готовится завоевать вскорости. В тех краях, где, как записано на давних-предавних глиняных табличках, возвышаются в море тысячи мелких островов, на которых, как рассказывают неверные и неразумные, не чтущие Тешупа, живет богиня любви после того, как поднялась она из лона матери своей – моря. Даже слушать мерзко!

Но вернусь снова к пирамиде. Конец этого огромного, указательному пальцу подобного корабля-столба почти касался вершины пирамиды, может быть, всего лишь на ширину нескольких пальцев не доставал до нее, Конец этот был сделан острым, чтобы он в точности совпал с вершиной пирамиды, если поднимет его какая-нибудь исполинская сила.

Могу признаться тебе, друг мой заботливый и благодетель, что застыл я с открытым ртом и руки мои сами сложились для молитвы.

Тогда человек в маске повернулся ко мне и обратил мое внимание на надпись, которую можно было увидеть на гигантском пальце и буквы которой не такие были, какими мы извещаем о своих намерениях тех, к кому обращаемся, и не той младенческой формы, какими пишут жители Египта, письмо которых так и кишит фигурами людей и птиц, крокодилов и прочих, известных и неизвестных животных. Могу сказать тебе, мой господин, что вовсе детская забава это!

Увидел я на солнечной ладье диковинные знаки. Разъяснить их, однако, человек в маске не умел, и сопроводитель наш лишь головой покачал, когда обратился я к нему с вопросом. Так и не получил я от них удовлетворительного объяснения.

Позднее человек в маске поведал, что во времена фараона-богоотступника Эхнатона происходило в стране много загадочных вещей, и возможно, что фараон, чье имя теперь уже вымолвить грех, этим письмом поклонялся новому своему богу. Сказал он и то, что под действием неких чар пирамида сама собой раскрывается и видными становятся небосвод и луна, как она движется по небу.

Им лучше знать, где правда!

Подошел я к загадочной ладье и, хотя оба они очень умоляли меня не делать этого, провел по ней рукой. И из этого видно, что опасливость временами бывает излишней, ибо ничего не случилось, если только беду мою нынешнюю не объяснить тем, что, невзирая на их строгий запрет и беспричинный, как я полагаю, страх, коснулся я рукой памятника фараона Эхнатона.

Но жрецы Тешупа сказали, чтобы покой снова вселился в душу мою, потревоженную такими мыслями!

Еще немного о том же. Когда прикоснулся я рукой своей к тому гигантскому пальцу, то почувствовал я следующее: холодное прикосновение, и напоминало оно мне прикосновение к бронзовым топорам и тем предметам из черного металла, которые захватили мы у живущих в травяных степях народов.

Кроме того, был он таким гладким, словно отполировали его женщины своими покрывалами.

Больше мы не могли уже ждать, хотя я очень хотел остаться. Человек в маске и сопроводитель наш торопили идти, ибо какая польза от двух мешочков ханаанского серебра, если владельца их убьют. Так говорили они, и я видел по ним, что говорят они всерьез.

Человек в маске повторил на обратном пути, что ладью построили они, может быть, чтобы поглумиться этим над богами Ра и Амоном…

А теперь, друг мой заботливый, я хотел бы написать еще и о другом. Я уже упоминал, что по причине безудержных кутежей с теми женщинами здоровье мое пришло в пагубное состояние и та жидкость, которую я выпиваю, покидает тело мое, причиняя большие боли, и что лекари чужестранные немалых денег требуют за мое лечение…»

Хальворссон тщательно сложил бумаги и уронил их на стол.

– Ну, что вы на это скажете? Только тут я пришел в себя.

– Потрясающе! Просто потрясающе! Где, черт возьми, вы нашли это чудо?

– Да там была и не одна, а несколько табличек, если я правильно понял. Но вот где?.. Где-то в Ираке или Турции. Если вам интересно, я напишу из Копенгагена.

– Еще бы не интересно!

– Что еще вы можете сказать?

Я встал и начал расхаживать по комнате.

– Мистер Хальворссон, вы и понятия не имеете, что вы обогатили египтологию) Он с удивлением поднял на меня глаза.

– В самом деле?

Почти смешно было смотреть, как он ерзал на стуле, не зная, говорю я всерьез или шучу с ним.

– Мистер Хальворссон. Как вы считаете, что это такое могло быть в пирамиде нечто высокое и узкое, что Субесипу называет пальцем?

Датчанин потряс рыжей бородой.

– Признаюсь, не имею понятия. Но, честно говоря, меня не очень волнует эта часть текста… скорее…

– Подождите же, подождите! – я поднял вверх палец. – Прежде, чем мы займемся вашим делом, давайте выясним это.

– Не имею об этом понятия, – повторил он покорно.

– Так послушайте. Я скажу вам. Это – обелиск!

– Обелиск?

– Точно, он. Вы знаете, что это такое?

– Конечно, знаю. Только, собственно…

– Только, собственно, вы не понимаете, что делает обелиск внутри пирамиды. Верно? Зачем упрятали его под землю, когда функция обелиска – увековечивать чью-либо славу. Какого же дьявола он прославляет под землей, верно?

– Вот именно. Хотя, по словам Субесипу, на нем была надпись…

– Была. Только, к сожалению, не было у них времени разобрать ее. Но это не так уж и важно.

– Не важно? Скажите же, черт возьми, куда вы клоните?

– Послушайте, Хальворссон. Вот это сообщение, которое вы зачитали, ставит, наконец, точку в одном давнем споре египтологов.

– Ч-ч-черт!

– Тем не менее, это так. Ученые издавна спорят о том, какой была изначальная функция обелисков. Часть египтологов представляет ту точку зрения, что первоначально обелиски были памятными столбами, которые ставили для увековечивания памяти о значительных личностях или великих событиях. Итак, я подчеркиваю, они были просто памятными столбами.

– Вполне правдоподобно, – сказал Хальворссон – Это доказывают и написанные на них тексты. Насколько мне известно…

Я был вынужден невежливо прервать его.

– Вам много чего неизвестно в египтологии, так что уж извините…

Он ни капельки не обиделся.

– Это, несомненно, так.

– Тогда я продолжу. Согласно другой точке зрения, первоначальная функция обелиска – быть не памятником, а…

– А?

– Календарем. Точнее, обсерваторией.

– Как? – спросил он недоуменно.

– Вам ведь тоже известно, что уже человек неолита наблюдал за звездами, точнее говоря, за небосводом. Что он наблюдал и как – этого пока не будем касаться. Но к астрономическим инструментам относилась воткнутая в землю палка или, позднее, каменный столб, который стоял под определенным углом к земле и мог служить также солнечными часами; кроме того, тень от него показывала положение солнца в разное время года и относительно отдельных звезд.

– Понимаю. Следовательно, обелиск тоже мог выполнять аналогичную функцию. По крайней мере, вначале.

– Это – второе предположение. Вначале он был астрономическим инструментом, затем в результате определенных изменений функции превратился в памятный столб.

Тут Хальворссон громко вскрикнул и шлепнул себя по коленям.

– Теперь понимаю! Понял, куда вы клоните!

– Очень рад. На основании описания Субесипу мы можем быть почти уверены, что подземная пирамида – не что иное, как древняя-предревняя обсерватория. Подумайте еще хорошенько. Я уже говорил о том, какого дьявола нужно было прятать памятный столб под землей. Но есть тут кое-что еще…

– Что же?

– То, что у пирамиды, предположительно, открывается крыша.

– Черт побери!

– Не иначе. Чем еще можно было бы объяснить все это? Очевидно, по ночам они открывали крышу, чтобы с помощью обелиска определить положение звезд. К сожалению, я не слишком разбираюсь в астрономии.

– И я не очень.

– Кроме того, была там звездная карта. Которую Субесипу видел на стене одной из комнат. По-моему, совершенно точно, что это. была обсерватория!

Хальворссон почесал затылок.

– Вы убедили меня. Все ясно. Но какого черта прятать эту обсерваторию под землей? Я пожал плечами.

– Не забывайте, что в те времена астрономия еще была тесно связана с магией и колдовством. Может быть, подземная пирамида служила еще и святилищем. Кроме того, у Эхнатона могло быть достаточно хлопот со жрецами Амона, чтобы опасаться за обсерваторию. Но, конечно, это всего лишь предположения.

Он задумался на какое-то время.

– Скажите, – спросил он затем, – а кем, собственно говоря, могли быть они?

– Они?

– "Те, которых Субесипу называет просто они. Советники фараона Эхнатона?

– Не могу себе представить, но так же как жрецы Амона противились воле Эхнатона, так, очевидно, были и такие, кто поддерживал его стремление провести реформы.

– Значит, пирамиду построили во времена фараона Эхнатона, который был отцом Тутанхамона…

– Это можно прочитать на глиняной табличке.

– Мистер Силади, я искренне рад, что смог помочь вам в решении одного вопроса. Знаете, почему все это интересует меня?

Тут мне стало неловко. Он прилетает сюда из Копенгагена, преодолевает мое сопротивление, знакомит меня с неслыханно интересным памятником, выслушивает мои восторги, а я у него и не подумал спросить, что же нужно ему.

– Не сердитесь, мистер Хальворссон, – пробормотал я, всем своим видом являя раскаяние. – Чем могу быть полезен вам?

– Собственно говоря, ничем. Вы мне уже очень помогли тем, что считаете правдоподобным сообщение на главной табличке.

– Похоже на то.

– Что ж, вас волнует функция обсерватории, меня же – сокровищница.

– То есть?

– Функция сокровищницы. Потому что, согласно описанию, одна из комнат была полным-полна драгоценностей.

– Несомненно.

– Ну вот, меня это волнует. И одновременно то, что крыша пирамиды открывается.

– Не понимаю…

– Сейчас поймете. Я сказал, что занимаюсь теорией сказок. Вы ведь слышали об Али-баба и сорока разбойниках?

– Конечно же, слышал.

– Тогда вы знаете то, что в этой сказке есть пещера, Сезам.

– Да, верно… Пещера, в которой спрятаны сокровища и которая открывается при определенных магических действиях, скажем, при произнесении таинственного слова. Только не думаете же вы, что…

– Как раз это я и думаю! Этот тип сказок в соответствии с международным каталогом имеет номер 676. 676-й тип по системе Аарне. А меня волнует происхождение этой сказки. По моему предположению, она возникла в древние времена в Египте и основывается на реальных фактах. На тех, о которых мы прочли на глиняной табличке.

– Фантастично!

– Это верно. И, может быть, это древнейшая сказка мира. В первую очередь меня интересует, можно ли исторически доказать существование подземной пирамиды.

– Исторически – несомненно. Можно представить себе все, что описал Субесипу. Только это вовсе не означает, что это правда.

– Нет? Тогда послушайте. Я расскажу другую историю. Естественно, если у вас есть время.

Еще бы у меня не было времени! Я крикнул в переднюю комнату, чтобы нам принесли сэндвичей, и когда снова повернулся, перед ним на столе лежали другие бумаги.

– Следующая история не будет уже такой длинной, как описание Субесипу. Но она по крайней мере настолько же интересна, ведь она из совсем другого источника. Знаете, когда в мои руки попала история Субесипу и стала реальной возможность выяснить про– похождение 676-го типа, меня охватило такое волнение, какого я еще никогда на испытывал. Я обегал все библиотеки. Я поехал за границу, посетил университеты Европы. Я встретился с тысячей специалистов. И, слава богу, мне удалось-таки собрать кое-какой материал. Но послушайте вот это. Добрых семьсот лет после Тутанхамона… Не правда ли, забавно звучит? Семьсот лет. Мы произносим это так просто, не отдавая себе отчета, что, собственно, сказали!

Семьсот лет! Семьсот лет после путешествия Субесипу… Не по себе становится, как подумаешь! И представьте себе, это все еще где-то 667 год до новой эры!

– Вы это мне говорите? Не забывайте, я – египтолог.

– Да. Вы, пожалуй, лучше можете представить себе прошлое. А для меня это – словно смотреть в колодец, у которого нет дна!

– Так и нет его…

– Ну, я продолжаю. К тому времени хетты уже растворились в тумане истории, и на Востоке переживало свой расцвет новое, кто знает, какое по счету, мировое царство, которое мечтало о завоевании Египта.

– Если не ошибаюсь, вы говорите об Ассирии.

– Именно так, об Ассирийском царстве, войска которого под предводительством Ашшурбанапала дошли до самых Фив. В 663 году ассирийские войска разгромили Египет. Казалось, что древнейшее и могущественнейшее царство прекратило свое существование. Но нет! Позднее оно снова подняло голову восстало к жизни, как феникс.

– Так и было.

Он прихлопнул ладонью лежавшие перед ним бумаги.

– Так вот, у меня есть послание и из этих времен!

Меня бросило в жар, и я почувствовал, как на лбу выступил пот.

– Вы хотите сказать, что…

– Это тоже глиняная табличка. Только не новая. Ее нашли в прошлом столетии и несколько раз публиковали. Однако ни одна живая душа до сих пор не обратила на нее внимания.

– Но… почему же?

– Потому что все считали, что это эпический текст. Эпос, может быть, отрывок длинной эпической поэмы. Написал это, конечно, не первый встречный. Вот послушайте:

«Я, Рантиди, схватил тогда свой щит и прицелился копьем в голову водяного чудовища. Чудовище прыгнуло в мою сторону и завыло, – как исчадие ада. Но я только засмеялся, я, Рантиди…

Я ткнуп в него копьем и попал в глаз, Оно раскрыло пасть, чтобы схватить меня. Нижняя губа его пахала воду, верхняя губа затмила солнце, поэтому я долго не видел ничего. Когда солнце снова засветило, прямо передо мной сверкали клыки чудовища. Я снова сжал рукой копье и ударил в другой глаз. Я, неустрашимый Рантиди.

Воины мои стояли позади меня и с берега подбадривали меня. Но ни один не подошел ближе, чтобы помочь мне. Дику, у которого я выиграл в кости семьдесят золотых, сдерживал их и так кричал мне: «Покажи теперь, какой ты воин, Рантиди! До сих пор ты только костями тряс. Теперь возьмись за копье, Рантиди».

Они на берегу только смеялись, когда чудовище на меня напало. Верхняя губа заслоняла от меня небо. Нижняя губа взрывала ил. Я взялся за древко, крепко обхватил его и ударил в другой глаз. Так бился я на берегу реки, я, Рантиди!

Чудовище взвыло и околело. Ноги мои дрожали, но я не подал виду. Я склонился к воде, напился и, смочив лицо, воздал хвалу Ашшуру и Иштар.

Те на берегу решили, что я ранен. Я услышал, когда Дику так сказал остальным: «Болен он, ранен. Безжалостный, злой полководец. Утопим его в воде и скажем, что чудовище убило его!

Так оказался я на краю ада, я, Рантиди!

Я наклонился, словно снова захотел пить, и схватил свое копье. Увидел я в зеркале воды как они поднимаются, чтобы воткнуть мне в спину мечи свои. Я быстро повернулся и метнул копье свое в них. Дику остановился, но было поздно. Мое оружие пронзило ему горло, и черной кровью своей напитал он песок.

Остальные остановились, потом, посовещавшись, так сказали мне: «Мудро ты поступил, Рантиди! Он злое замышлял против тебя и хотел утопить в воде. Он хотел, чтобы мы сказали, что чудовище убило тебя. Веди нас дальше, полководец Рантиди!»

Тогда мы взяли Дику и бросили в воду. Зеленые животные выплыли и сожрали его. Мы поклялись один другому сказать, что Дику убил враг, но мы за него мстим.