- Может быть, мои выводы были слишком поспешными, - сказал он. - Может быть, это действительно загадка, что-то вроде подброшенного им теста. - Он закрыл глаза. Какое-то воспоминание промелькнуло в его голове, что-то связанное с Одри. - Нет, в этом что-то есть... Когда мы с Одри были маленькими, мы попали в буран. "Под снегопадом". Я сделал укрытие из снега. Одри хотела убежать, но я ей не дал. Я затащил ее в укрытие, и мы сидели там, прижавшись друг к другу, пока отец нас не нашел. Потом он говорил, что это укрытие нас спасло.
      - Точно, - сказал Джоунас. - Я помню, твой отец рассказывал мне, как он вас нашел. Он гордился тобой, сынок. - Он пожал плечами. - Но я не вижу, какое отношение это имеет к стихотворению.
      - Вот это самое "Под снегопадом". Мне трудно объяснить... "Белые цапли взывают друг к другу". - Майкл резко поднял голову. - Вот оно! Это точно!
      - Что?
      - Цапли взывают не друг к другу, - возбужденно сказал Майкл. - Они взывают к своим семьям.
      - Ну, и? - Джоунас по-прежнему ничего не понимал. "Я звала и звала, Майкл, - сказала Одри. - Я думала, отец услышит меня от самого дома. Ты помнишь? - Майкл помнил.
      Он хлопнул рукой по письму.
      - Здесь только половина, - сказал он. - Что бы ни было здесь зашифровано, это лишь часть отцовского послания.
      Джоунас всплеснул руками.
      - Господи, где же другая часть?
      - У Одри.
      - Что? - Джоунас чуть не упал со стула. - Черт возьми, о чем ты говоришь?
      - Неужели вы не понимаете, дядя Сэмми? Белые цапли - это мы, Одри и я! Мы взываем друг к другу.
      - Не понимаю.
      - Она мне говорила, что отец прислал ей открытку.
      - Послушай сынок, мои люди перевернули весь дом вверх дном. Ничего похожего не было. Майкл уставился на Джоунаса.
      - В таком случае открытка при ней, - сказал он. - Джоунас, неужели вы не видите? Теперь понятно, почему Одри похитили. Чтобы получить содержащуюся в этой открытке информацию.
      Джоунас промолчал.
      Глядя на отцовское письмо, Майкл гадал, прочел ли его кто-нибудь еще.
      - Дядя Сэмми?
      - У нас слишком много "если", однако это вполне возможно, - произнес наконец Джоунас.
      - Кто мог вскрыть письмо? - спросил Майкл. Джоунас покачал головой.
      - Кто угодно. Но вполне возможно, что никто и не вскрывал.
      - Черт возьми! - сказал Майкл. - Это не ответ.
      Джоунас холодно посмотрел на Майкла.
      - Я понимаю твое разочарование, сынок. Сейчас мы понятия не имеем, почему твою сестру похитили. - Он забарабанил пальцами по столу. - Пока нам надо готовиться к худшему. К тому, что Одри в смертельной опасности. Кроме того, у нас очень мало времени. Если похититель и впрямь знал, что Филиппу удалось сообщить ей какую-то информацию. - Джоунас посмотрел на Майкла. - И если это так, следующим на очереди будешь ты.
      - Мы должны спасти ее, - сказал Майкл. - Кроме того, иначе мне не разгадать послание отца.
      Джоунас отвернулся к окну. Солнце садилось, его лучи цвета червонного золота прочертили полосы на полу кабинета. Наконец он произнес:
      - Поступай как знаешь, сынок. Похоже, другого пути у нас сейчас нет.
      Майкл встал.
      - И еще одно, - добавил Джоунас. - Ни в коем случае нельзя недооценивать Итимаду или любого другого члена якудзы, с которым тебе доведется столкнуться. Это крутые ребята, убьют без зазрения совести. Будь начеку, начиная с того мгновения, когда спустишься по трапу самолета. Люди Итимады снимают на пленку всех, кто прилетает и улетает.
      Да, кстати, в машине, в отделении для перчаток лежит "беретта".
      - Пистолет мне не нужен.
      - Но, Майкл, ты же не можешь появиться там безоружным.
      - Тогда достаньте мне катану. Хорошую.
      - Не могу обещать, что она будет так же хороша, как та, которую подарил тебе отец.
      - Это просто невозможно, - сказал Майкл. - Но постарайтесь достать лучшую из имеющихся.
      Джоунас помолчал, потом кивнул.
      - Она будет тебя ждать.
      Он улыбнулся и встал. Пожав Майклу руку, добавил:
      - Удачи, сынок. Да поможет тебе Бог.
      - Мне позволено тебя видеть.
      Плеск воды.
      - Только мне одному.
      Плеск воды вокруг свай. Масаси улыбается в темноте.
      - Я один знаю, кто ты. - Он протянул руку. - Зеро.
      По реке Сумида у них за спиной сновали грузовые баржи. Древние сваи поскрипывали, слышался писк крыс, с акробатической ловкостью взбиравшихся по канатам.
      - Мой Зеро. - Масаси засмеялся. Луч света с проходившей мимо баржи скользнул по сваям, проник в укромный уголок, где встретились два японца, на миг высветил жестокую ухмылку на лице Масаси. Свет исчез, в наступившем полумраке Масаси уловил движение. Из висевших у пояса ножен он достал танто, японский нож.
      Масаси увидел приблизившегося Зеро и направил лезвие в его сторону. Но, прежде чем он успел исправить свою оплошность, его левая рука онемела от сильного удара, и танто упал на прогнившие доски пола.
      Сверкнул острый как бритва клинок катаны.
      - Ты собираешься меня убить? - спросил он. - Что ж, давай. Ты думаешь, я тебя боюсь?
      Теперь катана была нацелена ему в горло. Масаси сцепил руки и зажал лезвие ладонями. Некоторое время они боролись, каждый норовил вырвать меч из рук противника. И хотя у Зеро было преимущество, меч остался в сильных руках Масаси.
      Масаси сплюнул.
      - Страх - удел других, Зеро. Ты же знаешь, что случится, если ты причинишь мне хоть малейший вред. Или расстроишь мои планы. Ты ведь все понял, не так ли?
      Масаси расслабился, отпустил лезвие. Мгновение спустя Зеро вручил ему катану. Не сила и не стратегия решили исход поединка, а принуждение. Масаси поднял меч так, что тот попал в движущийся луч света. Казалось, меч рассекает тьму. Серебряная с позолотой чеканка рукояти сияла россыпью звезд.
      Легендарный меч принца Ямато Такеру, символ Дзибана, душа Японии.
      - Ты вернул его, - сказал Масаси. Зеро отвернулся, чтобы не видеть алчного выражения лица Масаси.
      - Ты не оставил мне другого выхода.
      Масаси оторвал взгляд от сияющего меча и кивнул.
      - Да. Телефоны звонят каждый день. Митико держит тебя в курсе. Она ежедневно разговаривает с девочкой. Нежный голосок сообщает: "Я жива и здорова", или что-нибудь в этом роде. Так что Митико знает: с ребенком все в порядке. До тех пор пока ты делаешь все, что я скажу. Мы ведь договаривались? И так будет до тех пор, пока у меня не отпадет в тебе нужда, пока Митико не перестанет быть угрозой для меня. - Масаси кивнул. Из этого можно извлечь урок, дорогой Зеро. Власть так эфемерна, так мимолетна. В якудзе Митико всегда боялись почти как отца. Как боятся тебя.
      - Меня боятся, - сказал Зеро, - потому что Ватаро Таки использовал меня, чтобы держать в узде другие семейства якудзы.
      - Мой отец использовал тебя, чтобы вселять ужас в сердца врагов. Ты должен был сковать их волю. Унаследовав пост отца в Таки-гуми, я по праву унаследовал и твои услуги.
      - Как изменилась Таки-гуми после смерти Ватаро! - сказал Зеро. - Ваша жадность и чрезмерные амбиции уничтожают семью, все, что с таким трудом построил отец.
      - Мой отец жил в прошлом, - отвечал Масаси. - Его время миновало, но он был слишком упрям, чтобы признать это. Для семьи его смерть стала милостью и благословением.
      - Это не было ни милостью, ни благословением, - ровным голосом сказал Зеро. - Ваш отец умер в мучениях. Лишь продажные люди могут выгадать на его смерти. Вы и Кодзо Сийна. И последним посмеется Сийна, долгие годы бывший врагом вашего отца. Алчность станет раздирать Таки-гуми. Лейтенанты будут брать пример с оябуна, сражаться друг с другом за сферы влияния, совсем как вы со своими братьями.
      И семья станет беззащитной перед другими семьями до сих пор удерживавшихся в повиновении волей Ватаро.
      - Весьма причудливое и неточное предсказание. - Масаси пожал плечами. - А если в твоих словах есть хоть доля истины, ты всегда у меня под рукой, Зеро. Тот, кто хоть раз воспротивится моей воле, будет уничтожен.
      - Что и случилось с Хироси, не так ли? - спросил Зеро. - Я непричастен к его ужасной смерти, но, даю голову на отсечение, вы причастны. Это Удэ его убил? Хироси был старшим сыном, по воле Ватаро именно он должен был стать преемником, новым оябуном Таки-гуми. Хироси был слишком крепок, чтобы его можно было вышвырнуть как другого вашего брата, Дзёдзи. Хироси обладал сильной волей и пользовался поддержкой лейтенантов. Останься он в живых, он управлял бы Таки-гуми, он продолжил бы дело Ватаро. Поэтому Хироси нужно было убрать.
      - Мой брат мертв, - поспешно сказал Масаси. - Какое значение имеют теперь обстоятельства его смерти?
      - Я хочу знать, чьи руки запятнаны его кровью.
      - Мне это нравится, - сказал Масаси, хотя это ему совсем не понравилось, - если вспомнить, чем ты зарабатываешь на жизнь.
      - Я не зарабатываю на жизнь, - загадочно произнес Зеро, - потому что я не живу. Я не живу со дня вашего прихода к власти. С того момента, как вы отняли у меня самое ценное.
      Стоявший в тени человек отвернулся.
      - Когда-то, - продолжал Зеро, - я был орудием воли Ватаро Таки. Ватаро был великим человеком. Он управлял якудзой так, как никто другой. Да, незаконная деятельность приносила ему огромные прибыли. Но его жертвами никогда не становились слабые и беззащитные. И большую часть доходов он раздавал на нужды беднейших общин Токио. Он верил в простых людей и делал все, что было в его силах, чтобы помочь им. Вот почему он отклонил ваше предложение включиться в торговлю наркотиками. Наркотики убивают жизнь. А Ватаро так любил ее!
      - Я устал от рассказов о том, каким великим человеком был мой отец, сказал Масаси. - Он мертв, и теперь оябун я. Я покажу всем, кто так чтит бога Ватаро Таки, что значит величие на самом деле. Он отказывался от тех огромных доходов, которые способна принести торговля наркотиками, и только она одна. Теперь эти доходы станут реальными. Скоро Таки-гуми обретет такое могущество, какого мой отец, бог Ватаро Таки, и представить себе не мог. Я собираюсь открыть новую эру в истории Японии, чтобы каждый живущий на Земле человек обратил свой взор к Стране Восходящего Солнца.
      - Вы сошли с ума, - сказал Зеро. - Вы всего лишь глава преступного клана.
      - Ты ничтожная букашка! - глумливо произнес Масаси. - Как мало знаешь ты о той огромной власти, которой я уже обладаю!
      - Вы уничтожите то, что вашему отцу было дороже всего на свете: Таки-гуми.
      - Захлопни пасть, - зарычал Масаси. - Я скажу, когда ты сможешь ее открыть. И еще скажу, когда и куда тебе идти. Почему я не мог связаться с тобой на прошлой неделе?
      - Я был недоступен.
      - Мы так не договаривались! - закричал Масаси. - Для меня ты должен быть под рукой и днем и ночью. Всегда. Где ты был?
      - Я был... нездоров.
      - Вижу, ты уже поправился, - Масаси помолчал. - Ладно, ничего, продолжал он уже спокойнее. - До меня дошли слухи, что Майкл Досс направляется на Гавайи. Точнее, на Мауи.
      - Почему это должно нас интересовать? - спросил Зеро.
      - Мы перехватили письмо Филиппа Досса к сыну, - сказал Масаси. - Очень трогательное, просто-таки передача эстафеты. Нашей доброй кармы. Я дал письму уйти по назначению, ибо ничто не может быть настолько полезно, как участие во всем этом его сына. Ты вернул нам катану, но документ Катей все еще не найден. Филипп Досс мертв, но я уверен, что его сын приведет нас к бумагам. В этом документе - самая суть Дзибана, там описана вся стратегия общества, а также рычаги воздействия в сфере торговли, в среде чиновничества и правительственных кругов.
      Послышался гудок баржи, и лучи света на мгновение проникли в их похожее на гроб убежище. Зеро отступил в темноту. Когда стих шум мотора, Масаси продолжал:
      - Так что теперь твоя жертва - Майкл Досс. До тех пор, пока это дело не будет улажено, ты не должен ввязываться ни во что другое. Это ненадолго. Не больше, чем на две недели. Мои требования должны неукоснительно исполняться.
      Зеро молчал.
      - Ну? - спросил Масаси.
      - Я сделаю все, что вы хотите.
      Масаси впервые улыбнулся.
      - Еще бы.
      Толстяку Итимаде было ужасно жарко, будто в джунглях. Или как в Японии в августе. Ветер с океана сюда не долетал, его не пускали деревья. Эти дикие горы Кахакулоа, где он разместил свою резиденцию, имели свои недостатки. Однако благодаря этим самым недостаткам, напомнил себе толстяк Итимада, его уединение почти никогда не нарушалось.
      В такие удушливые жаркие дни, как сегодня, приходилось напоминать себе обо всех положительных сторонах его работы. Например, о спрятанном от всех и вся маленьком домике в Хане, на другой стороне острова. Когда ему становилось слишком тяжело, он садился в свой вертолет и улетал туда. В свое убежище. Мало кто знал об этом доме. Ватаро Таки, оябун Итимады, знал. Но Ватаро был мертв. Теперь о существовании домика знали только двое гавайцев, которых толстяк нанял, чтобы найти документ Катей, и то лишь потому, что толстяку надоело самому присматривать за домом. Он совсем не хотел, чтобы кто-нибудь из членов клана узнал о его убежище.
      Толстяк Итимада приехал на Гавайи не по своей воле. Люди, не обладавшие его жизненным опытом, посчитали бы, наверное, что им повезло. Еще бы, стать самым главным на островах!
      Но Итимада придерживался иного мнения. Быть хозяином такой дыры разве это почетно?
      Итимада не имел ничего против Гавайев. В конце концов, он прожил тут семь лет. Но для членов якудзы любое место за пределами Японии было дырой. Что ни говори, а подлинная сила и власть там, на родине.
      Когда-то толстяк Итимада был одним из привилегированных лейтенантов Таки-гуми. Ватаро Таки оценил его храбрость и преданность и вознаградил. Затем начал набирать силу Масаси. Он позаботился о том, чтобы убрать со своего пути всех, кто обладал хоть толикой влияния внутри Таки-гуми. Однако с Итимадой все оказалось сложнее. Тогда Масаси состряпал обвинение. Оно было насквозь ложным, но в доме Итимады нашли подброшенные Масаси улики.
      У толстяка Итимады не хватало мизинца на правой руке. Наверное, он и поныне лежал в банке с формальдегидом где-нибудь в доме Таки. Толстяк Итимада взял нож и во искупление греха, которого не совершал, греха, придуманного Масаси, отхватил себе палец.
      Тогда, семь лет назад, он сидел за столом в Токио напротив Ватаро Таки. Поклонившись, он завернул палец в белую ткань и протянул его через стол. Ватаро Таки, тоже с наклоном, принял дар.
      Изгнание на Гавайи было вторым этапом искупления. В наши дни, подумал толстяк Итимада, новые члены якудзы требуют укол новокаина, прежде чем коснуться ножом своей драгоценной плоти. Но Итимада был человеком старой школы. "Честь" и "гири", самая тяжкая из всех нош, были его паролем. Он отрезал себе палец, повинуясь гири. Он сделал то, о чем просил Ватаро Таки, его оябун. Теперь, когда Таки-гуми правил Масаси, Итимада не чувствовал себя связанным никакими обязательствами перед новым хозяином. Совсем наоборот. Сердце жаждало мести, и годы не притупили его чувств.
      Поэтому, когда Масаси Таки сообщил Итимаде, что на Мауи находится американец по имени Филипп Досс, имеющий при себе нечто, принадлежавшее Масаси, что Масаси хочет возвратить, украденное, для чего все средства хороши, толстяк составил план действий и поспешил претворить его в жизнь. Но не ради Масаси, а для собственной выгоды.
      Масаси ясно дал понять, что документ Катей имеет исключительную ценность. Итимада не имел представления о его содержании, но был уверен, что, став обладателем этого документа, он сможет выторговать себе право на возвращение в Японию.
      Итимада не сомневался, что коль уж Масаси так стремится вернуть себе документ Катей, в благодарность за его возвращение он поставит толстяка во главе небольшой семьи внутри клана.
      Таков был замысел толстяка Итимады. Отсюда и услуги двух гавайцев. Они должны были доставить Итимаде и Филиппа Досса, и документ Катей.
      А вместо этого Филипп Досс разбился и сгорел. Но прежде успел позвонить Итимаде. "Я знаю, кто вы, - сказал Филипп Досс. - И мне известно, кому и чему вы служите. Я знаю, что вы поступите правильно. Мы ведь оба любили Ватаро Таки, не так ли? Если вы все еще верны старым традициям, вы найдете моего сына. Спросите его, помнит ли он синтаи. На его имя - его зовут Майкл Досс - я оставил ключ у консьержки в отеле "Хьятт" в Каанапали. Этим ключом он сможет открыть нужный шкафчик камеры хранения в аэропорту".
      - Что? - переспросил толстяк, потрясенный тем, что ему звонит его жертва. - О чем вы говорите? Но на том конце провода молчали.
      С тех пор Итимаду преследовала мысль о том, что же может быть спрятано в шкафчике. А потом позвонил Масаси и велел ожидать прибытия Удэ. От этой новости толстяк запаниковал и послал двух гавайцев за ключом и содержимым шкафчика. Что там было? Документ Катей? И почему так важен этот синтаи?
      Сам он тем временем отправился в аэропорт встречать Удэ. Удэ шел по свежему следу Филиппа Досса. Увидев его, толстяк почувствовал холодок в груди. Толстяк был уверен, что Удэ приехал не только за документом Катей: за ним Масаси мог прислать кого угодно, людей у него хватало. Удэ был у Масаси палачом. У толстяка зародилось подозрение, а не проговорились ли двое его гавайцев? Зря он им доверился. Но у него не было выхода. Если он собирался выбраться из этой райской тюрьмы, ему необходимо было заполучить документ Катей. Как только он избавится от Удэ, надо будет найти гавайцев и проучить их.
      Но сейчас ему предстояло иметь дело с Удэ. Проблема, сказал себе толстяк Итимада, заключалась не столько в том, чтобы сохранить при себе документ Катей, за которым он послал двух гавайцев, сколько в том, чтобы дожить до того дня, когда можно будет пустить его в ход.
      Удэ принадлежал к новой породе. В Токио он, без сомнения, отирался бы в "Волне" или "Оси", что в Роппонги, обедал бы в Aux Six Arbres, одевался бы в ателье Исси Мияки и путался с блондинками гайдзин, уплетающими гамбургеры и жареный картофель.
      У него все желания написаны на лице, подумал толстяк, глядя на Удэ. Будто он с Запада.
      Толстяк Итимада решил для себя, что не будет бояться Удэ. Да и с чего ему трусить. Удэ употребляет наркотики, а это делает человека беспечным. Главное - не совершать опрометчивых поступков. Хотя именно этого Удэ и будет добиваться от него.
      Сейчас Удэ с толстяком сидели в низине, на лугу в имении Итимады. На этой ферме много лет разводили скот. Лошади, коровы и мухи впридачу, вот, собственно, и все. Удэ прошелся вдоль утесов, вернулся на пастбище. За спиной у него пыхтел толстяк, то отставая, то снова догоняя гостя. Итимада хотел, чтобы Удэ считал его эдаким глуповатым толстячком. Чем менее настороженно будет относиться к нему Удэ, тем лучше.
      Удэ шел мимо пасущегося стада. Огромные карие глаза провожали его тупыми дремотными взглядами, а хвосты беспрерывно разгоняли мух. Но эта пасторальная картина не привлекала внимания Удэ. Он смотрел под ноги.
      Вот он миновал коровьи лепешки, дымящиеся и блестящие, как овсяная каша. Они были слишком свежими. Старый помет, потрескавшийся и посеревший, его тоже не интересовал. Удэ искал кучки, покрытые корочкой, но внутри полные питательных веществ, - плодородную почву для грибов. Не для всех грибов, а только для тех самых. Для тех, что окрашивали небо в алый и оранжевый цвета и выворачивали вселенную наизнанку, стоило Удэ положить их на язык.
      На пастбище Удэ отправился исключительно за грибами. У них были тонкие белые ножки и коричневатые, похожие на пуговицы шляпки, и росли они кучками.
      Найдя то, что искал, Удэ наклонился и срезал грибы перочинным ножом. Он тщательно очистил с них грязь, потом отправил грибы в рот и принялся сосредоточенно жевать.
      Действие было почти мгновенным. Удэ почувствовал, как кровь струится по жилам. Ощутил дрожь внизу живота, будто тонкие пальчики гейши перебирают струны самисена. Время выплескивалось через Третий Глаз.
      Он начал напевать на ходу. "Сайонара Но Осеан". Мелодия была в моде больше года назад, но ему почему-то запомнилась. Звуки громом отдавались в голове, потом еще долго кружились в воздухе, будто пар от дыхания морозным утром. Отзвучав, они разлетались на тысячи осколков, как хрустальные бокалы на кафельном полу.
      Солнечный свет обволакивал Удэ, он был вязким и прилипал к телу нежными согревающими шариками. Удэ кивнул и снял свою черную рубашку-поло.
      Синие, зеленые и черные фениксы поднимались из малиновых языков пламени. Их изображения двоились. Широко расправив крылья, птицы выгибали шеи, заглядывая друг другу в глаза. Под породившим их пламенем свернулась кольцами толстая змея, полускрытая валуном и листвой. В широко раскрытой пасти виднелись острые зубы и раздвоенный язык, всевидящие глаза змеи напоминали драгоценные камни.
      Обнаженный по пояс Удэ продолжал идти вперед. В такт его движениям перекатывалась ирезуми - традиционная татуировка членов якудзы. Игра мышц напомнила ему о Масаси Таки. Масаси совсем помешался на тренировках. Нередко они с Удэ часами упражнялись вдвоем, пока даже мускулы Удэ не начинали ныть. В такие моменты Масаси пугал его, Удэ, не боявшегося никого на свете.
      Обессилев, Удэ прекращал тренировки и смотрел, как продолжает работать Масаси. Глядя на его блестящее от пота тело, Удэ ловил себя на мысли, что Масаси не человек. Его выносливости хватило бы на десятерых.
      Но вот Масаси заканчивал тренировку и, взяв длинные мечи, они проходили на маты додзе, чтобы оябун мог поупражняться в искусстве кендо. Удэ только защищался. Похоже, с каждым новым выпадом Масаси становился сильнее. Он был непобедим.
      А на лугу из уголков рта Удэ изливалась морская пена. Увидев очередную, ее порцию, Удэ рассмеялся. Наконец он понял, что пузырьки - это слова.
      Он разговаривал с толстяком Итимадой.
      - Ты только подумай, - услышал он свои слова. - Ведь документ Катей это все.
      - Я знаю лишь то, что мне приказал сделать Масаси, - отвечал толстяк Итимада.
      - Здесь был Филипп Досс, - продолжал Удэ, не обращая на него внимания. - Филипп Досс украл документ Катей. Он попал сюда с чьей-то помощью, нэ? После того как ускользнул от меня в Японии. И вот здесь, на Мауи, его кто-то убивает. Кто-то. Не я и никто другой из людей Масаси Таки. Тогда кто же его убил, Итимада? Ты тут всех знаешь. Вот посмотри. - Он протянул толстяку фотографию Майкла Досса. - Ты его видел? Это сын Филиппа Досса, Майкл. Он был здесь?
      - Сына здесь не было, - сказал Итимада, подумав про себя, что сын очень похож на отца.
      - Нет? Ты уверен? Может быть, Досс передал ему на хранение документ Катей?
      - На островах его не было.
      Удэ злобно рассмеялся. Его темные зрачки неестественно расширились.
      - Может быть, ты уже не справляешься со своими обязанностями? - Он недобро ухмыльнулся. - Поэтому-то тебя и выслали сюда, не так ли?
      - Ты здесь всего лишь сутки, - сказал толстяк Итимада, - и думаешь, что тебе все известно.
      Но это замечание задело его. Он не любил, когда ему напоминали о причине его отъезда из Японии.
      - Семь лет, - насмешливо произнес Удэ. - Проживи я тут семь лет, я создал бы такой клан, что ребята в Японии только диву бы дались. Даже подумал бы о том, чтобы оставить себе такой подарок, как документ Катей. Его усмешка превратилась в гримасу. - Но ты настолько глуп, что тебе это даже в голову не пришло, так ведь, Итимада?
      Толстяк промолчал, зная, что Удэ пытается заставить его признать свою вину. Если гавайцы проговорились, Масаси мог догадаться о его намерениях. Но без улик он ничего не сделает. Сейчас Итимаду спасло умение владеть собой. Чтобы убрать его с этого поста, Масаси нужен повод. Вот за этим-то Удэ и приехал: найти повод. Масаси знал, что сделать это будет непросто, вот он и послал Удэ. Если толстяк оскорбится и нанесет ответный удар, Удэ может совершенно безнаказанно его убить. Ни один член его островного клана и слова не скажет. Поэтому толстяк предпочел сохранять спокойствие.
      - Я не виню тебя за то, что ты обо всем умолчал, - продолжал Удэ, - я бы и сам так поступил. Видишь ли, разница между нами в том, что я постарался бы воспользоваться своим положением изгнанника. Я бы вышел из-под контроля Токио. Земли здесь много. Тут Соединенные Штаты, где ничего о нас не знают. Богатые, девственные места. Собирай себе урожаи. Здесь можно сделать себе не только имя, но и огромное состояние. Да! - Лицо Удэ окаменело. - Ты ведь был знаком с Филиппом Доссом, нэ?
      - Мы оба знали Ватаро Таки. - Толстяк Итимада призадумался. Вот почему Масаси прислал Удэ. Чтобы прижать меня. Масаси подозревает, что Филипп Досс пытался связаться со мной. Надо держать ухо востро.
      Мир вокруг Удэ плавал в море удивительных ярких красок.
      - Мне нужен документ Катей, - сказал Удэ, сосредоточившись. - Масаси Таки приказал тебе достать его. Если ты не вручишь его мне, я посчитаю, что ты меня обманываешь.
      На это у Итимады уже был готов ответ.
      - Я верен Таки-гуми. Об этом Масаси может не беспокоиться. А что касается поисков документа Катей, то именно этим я сейчас и занимаюсь. С того самого момента, как был убит Филипп Досс. Когда он сгорел, документа при нем не оказалось. Я проверяю все те места, где он останавливался или куда заезжал. - Струйка пота стекала по его виску; ему до исступления хотелось смахнуть ее. Удэ уставился на нее пытливо, будто энтомолог, изучающий экзотическую бабочку.
      - Ты? - сказал Удэ, разглядывая каплю пота. - Ты сам этим занимаешься?
      - Конечно, - ответил толстяк, гадая, известно ли Удэ о гавайцах. Может, болтовня Удэ - просто уловка? - Такое дело я не могу поручить никому другому.
      - О тебе говорят, что сам ты и пальцем не пошевелишь. - Удэ запрокинул голову и рассмеялся. - Кстати, я видел твой палец. Он был в бутылке с бурой жидкостью.
      - Гири, - ответил толстяк, пытаясь сохранить спокойствие. - Но таким японцам, как ты, это понятие недоступно, нэ?
      Глаза Удэ сверкнули.
      - Мне дано право разобраться с тобой по собственному усмотрению. - Он ухмыльнулся. - Если в течение сорока восьми часов ты не отдашь мне документ Катей, ты умрешь, Итимада.
      Толстяк Итимада уставился на него как на сумасшедшего.
      - Я бы посоветовал тебе заняться делом, - Удэ склонил голову, будто прислушивается. - Ты слышишь этот звук? Это истекает время твоей жизни.
      Стиснув зубы, толстяк Итимада в бессильной ярости слушал его безумный смех.
      "А Бас" был залит золотисто-зеленым неоновым светом.
      - Как в аквариуме, - сказал Дзёдзи Таки.
      - У ночи тысяча глаз, - произнес Кодзо, вспомнив реплику из одного американского фильма, - и все они здесь.
      Внутреннее убранство клуба можно было бы назвать "минимально роскошным". Спустившись по крутой лестнице, вы попадали в помещение, где блестящие серо-черные столы и стулья были беспорядочно расставлены на мерцающем огоньками полу. Удивительно, но народу на этом этаже было ничуть не меньше, чем наверху. Ночной клуб занимал несколько этажей, соединенных между собой пластиковыми ступенями с вмонтированными в них неоновыми лампами, извивавшимися, будто сказочные змеи.
      Стены имели множество выступов, создававших превосходную акустику, и были задрапированы тканью какого-то непонятного серо-коричневого цвета. Выступы тянулись до самого потолка, где к металлическому каркасу крепились связки прожекторов, постоянно находившихся в движении. Впечатление было такое, будто вы попали в желудок, занятый перевариванием пищи.
      Физиологические ассоциации возникали не случайно. Девицы, сновавшие по узким проходам между столиками, демонстрировали свое полуобнаженное тело с той же размеренной основательностью, с какой на бойне взвешивают говяжьи туши.
      Дзёдзи давно перестал удивляться тому, что эта механистическая сексуальность привлекала такие толпы мужчин. Может быть, в этом и заключается трюизм современной жизни: механистическая сексуальность лучше, чем вовсе никакой.
      Он вспомнил о Кико, терпеливо, словно Будда, дожидающейся его возвращения. Потом сосредоточился на мыслях о предстоящей встрече.
      В "А Бас" вошел Масаси. Он остановился в дверях, пристально оглядел зал. Масаси всегда так поступал. Входя в любое помещение, он неизменно застывал на пороге и не делал ни шагу внутрь до тех пор, пока не получал ясного представления об этом месте.
      На нем был черный костюм в мелкую полоску, жемчужно-серая сорочка и белый шелковый галстук с тиснением. В манжетах - золотые запонки, а на пальце - простенький перстень, тоже золотой. Масаси сопровождал какой-то незнакомый Дзёдзи человек с мудрыми глазами. Он был гораздо старше обоих братьев.
      Масаси увидел Дзёдзи и Кодзо и медленно направился в их сторону. Его спутник остался у двери; Дзёдзи был уверен, что это неспроста. Это был намек. Масаси хотел говорить с ним наедине.
      Мужчины поклонились друг другу, обменялись обычными в таких случаях словами приветствия. Дзёдзи отослал Кодзо. Братья заказали напитки.
      На небольшой сцене молодой японец в темных очках пел под фонограмму модную песенку. Звуки обрушивались на зал с потолка, где были расположены динамики. Прожекторы мигали, по залу шарили лучи света. Все это ослепительное великолепие отражалось в темных очках певца.
      - Превыше всех достоинств, - сказал Масаси, - я ценю пунктуальность. На пунктуального человека можно положиться.
      Официантка принесла напитки. Мужчины-японцы, одетые так же, как певец, и в таких же темных очках, пожирали взглядами все выставленные напоказ части ее тела до последнего дюйма.
      - Я просил об этой встрече, потому что с тех пор, как вы покинули Таки-гуми, - продолжал Масаси, - меня одолевали сомнения. Наверное, я поступил с тобой нечестно.
      Масаси отпил большой глоток "сантори", шотландского виски. В клубе знали, что они - члены якудзы, поэтому и принесли крепкие напитки, а не разбавленные, какие обычно подают в таких заведениях.
      - Я хочу, - сказал Масаси, - свести к минимуму все возникшие между нами недоразумения. Мне нужно, чтобы Таки-гуми сохранила свою ведущую роль, и ради этого я готов сделать все, что в моих силах.
      - Ценю твою искренность, - ответил Дзёдзи, успокаиваясь, - и могу только приветствовать справедливое разрешение возникших между нами разногласий. Я просто не вижу причин для вражды.