23. МИНУС ВОСЕМНАДЦАТЬ
      Как же там все-таки происходило дело?
      Алина полагала, что она - девочка нравственная, то есть она постоянно ощущала в себе присутствие того самого категорического императива, про который писал двести лет назад умный и, главное, чуткий Кант, и если случалось ей когда поступить как-нибудь не особенно хорошо, она всем организмом знала, что поступила нехорошо, и не то что бы переживала и мучилась, но очень ей было некомфортно, и она стремилась исправить нехороший поступок, а, если было это невозможно, никогда о нем не забывала, даже о самых ранних, детских, помнила до сих пор. А, коли так, то не может же она любить капитана Мазепу, любить, в общем-то, радостно и безоглядно, без этого ощущения мухомора во рту, если он убийца, мерзавец и двойной человек! А Алина-то - любит!
      Алина вся измучилась этими вопросами и сомнениями, они мало-помалу начали уже отравлять и ее любовь, но Алина списывала отраву не на кантов императив, а исключительно на собственную глупость, которая не позволяет разгадать, как же все-таки там происходило дело!
      Устав от бессмысленного, до дыр, проглядывания содержимого папок по двум убийствам: нынешнему и прошлогоднему, - Алина решилась еще раз зайти в "Трембиту".
      Она сидела за столиком, потягивала сквозь полиэтиленовую соломинку сок в ожидании жаркого (заказ принял и передал на кухню бармен, он же и соку налил), исподлобья, цепко поглядывала по сторонам.
      Наконец, появилась с подносом официантка в гуцульском костюмчике.
      - Скажите, пожалуйста, - отнеслась к ней Алина по возможности конфиденциально. - Вы ведь! Нина? Ниночка?
      - Ну? - спросила официантка в смысле: что дальше?
      - Это ведь вы тогда! ну, увидели?
      - Что я увидела? - в интонации Ниночки звучала откровенная неприязнь.
      - Вашего директора. Когда его застрелили. Помните: это было при мне.
      - Опять из милиции, что ли? - выдавила официантка через нижнюю губу. - Не надоело?
      - Из какой из такой милиции?! - сказала Алина со столь тоскливою страстью, словно всю жизнь смертью лютою ненавидела ментов. - Я журналистка!
      - А-а! - протянула официантка.
      - Вы вообще! давно здесь работаете?
      - Некогда мне с вами, - подвела черту Ниночка. - У меня во вас вон еще сколько! - обвела рукою зал, вовсе, надо заметить, не переполненный. - Всем давать - не успеешь трусы надевать.
      - Что? - не поняла Алина. - Какие трусы?
      - С каждым, говорю, разговаривать!
      - Может, попозже? - не желала признавать Алина поражение. - Или завтра?..
      - Еще чего! А завтра у меня вообще - выходной, - нагрубила Ниночка и отошла.
      Алина ткнула вилкой в бифштекс. Как ни аппетитно тот выглядел, есть не хотелось. И тут к столику подвалил давешний кавказец. Откуда он взялся? Алина точно помнила, что тремя минутами раньше его в ресторане не было. Ладно: предположим: только что появился.
      - А я сюда каждый вэчер хажу, - уселся кавказец в такой манере, словно его только здесь и не доставало, словно радостный подарок собственной персоною делая. - Чтобы тибя встретить.
      - Жениться решил? - осведомилась Алина: хоть появление приставалы вызвало в ней легкую тревогу, болтовня с ним могла хоть на время выбить из отвратительного настроения, развлечь, устроить, в конце концов, тайм-аут в матче с "Трембитою", ибо считать его проигранным Алина пока не собиралась.
      - Да ты чиво!? - испугался немолодой мальчик. - Тоже скажешь: жиница! Я жинат. Влюбился просто.
      - Ну и? - спросила Алина.
      - Что - ну и? - не понял кавказец.
      - Что дальше? - расшифровала Алина.
      - А!.. Дальше - вот что, - и кожаный ухажер извлек, как в прошлый раз, молдавский коньяк из внутреннего кармана, замычал, пальцами защелкал, требуя посуды.
      Бармен принес рюмки, поставил, но не ушел почему-то.
      - Чиво ти? - спросил бармена кожаный кавалер. - Так и будэш тарчать? А если у нас - разговор сикрэтный? Или тибе налить?
      - Вообще-то у нас со своим не полагается, - объяснил бармен свое у стола ожидание.
      - А! - понял кавказец. - Так би сразу и гаварил, - и, вытащив ее из другого кармана, сунул бармену пятидесятирублевую.
      Тот спрятал бумажку, буркнул:
      - Разве в порядке исключения, - и отошел за стойку.
      Юноша откупорил бутылку, разлил коньячок.
      - Будэм здаровеньки? - спросил, подняв рюмку на уровень носа. Звать-то хоть тибя как?
      Алина улыбнулась и приподняла свою рюмку тоже.
      - Мисс Марпл.
      - Как-как, говоришь?
      Алина решила, что сначала выпьет, а потом объяснит как-как, но и выпить не успела: заметила, что в разрезе служебной портьеры стоит Ниночка и манит пальцем.
      - Меня? - ткнула себя в грудь несколько удивившаяся Алина.
      - Тебя-тебя, - закивала Ниночка.
      - Извини, - бросила Алина кавказцу и быстро пошла к служебному входу, скрылась за портьерою.
      - Вирнешса? - вопросил кавказец вдогон.
      - Т-с-с! - приложила Ниночка палец к губам и кивнула Алине, приглашая следовать за собою. - Я же там вся на виду, дура!
      Они прошли какими-то тесными коридорами, спустились в подвал. Ниночка приоткрыла тяжелую бронированную дверь и кивнула секретно и приглашающе, оглянулась даже воровато. Чувство опасности, беспокойства, которое несколько минут назад поселилось в Алине, она относила исключительно на счет кавказца, поэтому, хоть тоже оглянулась и даже мгновенье помедлила, - внутрь шагнула.
      Дверь за алининою спиною тут же и затворилась. Небольшая комнатка была морозильником: с крюков из-под потолка свешивались бараньи туши, окорока, битая птица; на стеллажах лежали продукты, стояли какие-то ящики; коробки занимали углы. Алина дернулась к выходу: дверь, естественно, не поддалась. Стукнула в нее кулачком! потом - с разбегу - плечом! Потом заорала:
      - Э-э-э-э-э-э-э-э-э-э-эй! - но, еще не закончив орать, отчетливо поняла, что и это - зря.
      Остановилась посреди камеры. Было холодно. Обхватила руками плечи. Потащила из угла большой фанерный ящик. Что-то обрушилось за ним с металлическим лязгом, упало. Алина заглянула: на полу валялась раскрывшаяся в падении жестянка, из которой рассыпались новенькие патроны. Алина пошевелила их ногою, плюнула и выдвинула ящик на середину, села сверху, поджала ноги.
      - Ну, идиотка! - сказала вслух по собственному поводу. - Хоть коньяку бы выпила - все теплей сейчас было бы! Нет! - как скаженная понеслась!
      Теперь, когда причина тревоги сделалась очевидной, Алина с некоторой надеждою подумала о кавказце:
      "Приставуч ведь, неужто смирится с новой потерей дэвушки, если ради нее каждый вечер ходит в этот кабак. Насчет ради нее привирает, конечно, да и насчет каждого вечера, но все-таки"!
      Алина пожалела даже, что не дала кавказцу некоторых авансов, но, как говорят в Одессе, быть бы мне таким умным, как моя жена потом.
      Кавказец, впрочем, и в самом деле, выждав минут десять и переполовинив бутылку, отправился на розыски пропажи.
      - Какая дэвушка?! какая дэвушка?! - передразнивая его интонацию, могучим торсом выталкивал бармен-вышибала немолодого юношу из служебного коридорчика. - Уехала твоя дэвушка. С мужем! Понял, да?
      - Она что, точно замужэм?! - сник кожаный.
      Тут уж и впрямь оставалось только смириться!
      К тому времени, скорчившись на составленных рядом четырех ящиках, Алина дрожала не метафорической, а натуральной крупной дрожью: зуб буквально не попадал на зуб.
      Итак, уже можно было сказать со всей очевидностью, что, по той, по иной ли причине, но приставала ее не спасет. Последняя надежда оставалась: нелогичная, иррациональная, но последняя: на Мазепу. Что, как в кино про Бельмондо, ворвется он вот сейчас, вот через секундочку, освободит ее из преступных тенет, прижмет к сердцу, отогреет!
      Но секундочка шла за секундочкою, Мазепа не являлся, и в уже отключающемся мозгу Алины мелькнуло даже страшное подозрение: уж не сам ли Мазепа ее сюда и заточил?..
      24. ЛЮБИТЕЛЬ СЛАДЕНЬКОГО
      Вся беда, все мучения состояли в том, что Алина оглохла: она напрягала последние силы мозга, но услышать не могла ничего - ни слов, ни шума проезжающих за окнами "Трембиты" автомобилей, ни уж тем более поскрипывания тряпки о стекло: бармен, убитый больше года назад, спокойненько стоял за стойкою, протирая бокалы, пока в служебном кабинетике, том самом, где три месяца тому увидела Алина мертвого Коляню, Коляня живехонький орал на Мазепу, жалкого, понурого, даже не пытающегося возражать. Это было ужасно обидно: видеть, как тот орет, и не слышать, чт орет, не понимать!
      Алина мучительно трет лоб ладошкой! Чье-то незнакомое расплывающееся лицо склонилось над нею! какая-то белая тень маячит вдали! Алина снова смыкает воспаленные веки в надежде, что, перекрыв один канал поступления информации, зрительный, она активизирует другой, слуховой, - но ни слуховой не активизируется, ни зрительный не перекрывается:
      !Коляня, закончив разнос, что-то приказывает Мазепе, вот именно приказывает, и это особенно странно, потому что Алине до самого этого момента трудно даже вообразить было, что Мазепе кто-нибудь может приказывать, особенно - Коляня. Но факт есть факт: Мазепа покорно выслушивает, разве что позою пытаясь сохранить иллюзию собственного достоинства, после чего Коляня открывает ящик стола, передает капитану - рукояткою вперед - маленький "зауэр".
      И Мазепа пистолет принимает!!!
      - Все дело в том, что я ужасно люблю хорошее оружие! - эту фразу Алина вдруг слышит отчетливо, но зато зыблется, размывается, исчезает зрительный ряд, и не разобрать никак, где и кому, собственно, признается капитан в странной своей любви к орудиям смерти: Алине ли в ее прихожей или Коляне в "Трембите"!
      Алина уж и сама не знает, что лучше: видеть, но не слышать или наоборот; лучше всего, конечно, и то, и другое, но так не выходит, не выходит даже по своей воле переключаться из одного режима в другой; сейчас вот снова пропадает звук, но изображение становится четким:
      !"Трембита", главный зал, и капитан с веселой дружелюбной улыбочкою подходит к бармену, и уж тут абсолютно не важно, что звук пропал: Мазепа явно несет шутливо-легкомысленную чушь и суть, разумеется, не в ней, а в том, что, спустя некоторое совсем недолгое время, мгновенно, профессионально выхватывает из кармана "зауэр", но до выстрела дело не доходит:
      !какой-то сбой, трещинка возникает в видении, и оно, натыкаясь на нее, соскальзывает назад, снова к тому моменту, когда мгновенно, профессионально выхватывает Мазепа "зауэр" из кармана, и еще раз выхватывает, и еще, и еще! Алина пытается сдвинуться с мертвой точки, разрушить дурной этот цикл, дурную бесконечность, кольцо Мебиуса, змею, кусающую себя за хвост!
      !но вместо этого возвращается почему-то назад, в директорский кабинет, и видит Коляню с телефонной трубкою в руке, прислушивающегося к двери.
      Судя по его реакции, кольцо разомкнулось, выстрел прозвучал-таки: Коляня набирает короткий номер - Алине удается даже разгадать его: ноль-два!
      !удается и вернуться в ресторанный зал, где бармен с пробитым лбом уже валяется на полу, а Мазепа со странной улыбочкою палит по бутылкам, по панелям, по витринным стеклам, пока не кончаются патроны.
      - Господи! - шепчет Алина в бреду. - Какая чушь! Какая неимоверная чушь, - и открывает глаза, видит перед собою незнакомое лицо человека с трубочками стетоскопа в ушах, поясняет ему. - Смысла, главное, ни на йоту! Витрины-то были побиты автоматом! - и снова откидывается на подушку в беспамятстве.
      !Коляня, расплачиваясь за выполненную работу, бросает на стол тугие пачки купюр, Мазепа же, краем глаза отслеживая-пересчитывая их, поигрывает маленьким "зауэром": перепасовывает из одной своей сильной широкой ладони в другую.
      "На службе у уголовника?! За деньги?!"
      - Нет! - мотается по подушке алинина голова. - Нет!..
      - Да, - мягко, но очень уверенно, с большой силою убеждения произносит Шухрат Ибрагимович и сжимает своей рукою алинину.
      Алина снова открывает глаза.
      - Мужчина, принесший торт, не может сделать зла даме, - улыбается Шухрат Ибрагимович, скосом глаза показывая на сервировочный столик возле алининой кровати, на котором расположился огромный, великолепный торт, произведение кулинарного не ремесла, но искусства. - Вы, надеюсь, уже поняли, что находитесь дома! что все - хорошо! И не спрашивайте, ради Бога: "как, мол, вы сюда попали?.." Помните анекдот про таксиста с топором. Где взял - где взял?! - купил! И с капитаном, с женихом вашим, все в порядке: захватил банду под Ужгородом, первые допросы ведет прямо там, по свежим, как говорится, следам. Полагаю, что к его приезду вы полностью и оправитесь: слава Богу, обморожений не оказалось. Свадьба, так сказать, состоится в срок. И как это, - хлопает с размаха Шухрат Ибрагимович себя по жирным ляжкам, - как это только мне в голову пришло?! попросить у знакомого из "Трембиты" колбаски; знаете, украинской, с печенкой и салом - детишкам в гостинчик. Ниночка пошла с вами поконфиденциальничать, и что-то ее отвлекло! И она попросту! забыла про вас. Женское легкомыслие. Если б не колбаска для детишек!
      С кухни донесся свист.
      - О! - обрадовался Шухрат Ибрагимович. - Как раз и чайник поспел. Ничего, что я взял эти чашечки? Извините, сейчас, - и скрылся в сторону кухни.
      Алина вскочила с постели, схватила халатик, набросила (кто же ее раздевал? У! г-гады!), стала застегивать - появился Шухрат Ибрагимович с чайниками: большим и заварным.
      - Встали? Прелестно! Все-таки очень дешево отделались, оч-чень! От души рад! Тогда уж присаживайтесь, коль встали, - и пододвинул к сервировочному столику еще один стул. - Чтобы не вышло картины: Белинский у постели умирающего Некрасова. Или как там? - наоборот?
      Шухрат Ибрагимович разрезал торт на секторы, один положил на тарелку Алине, другой - прямо себе в рот, сжевал с аппетитом, запил чаем. Алина, уже несколько в себя пришедшая, дерзко поглядела на незваного гостя и тоже отправила в рот кусочек кусочка, отрезанный ложечкою.
      - Ого! даже аппетит проснулся, - восхитился представитель пресс-центра МВД. - Я-то, честно говоря, рассчитывал все это великолепие, - окинул торт широким жестом, - один. Шучу, шучу, конечно. Но вообще - одолел бы запросто. Ладно, Алина Евгеньевна, шутки в сторону: утолив первый голод, перейдем к беседе. Дело в том, что ваш очаровательный! нет, не то! видите - не кокетничал: плохо, плохо дается мне стиль, неточное словечко, а я все же беседую с мастерицею пера! Ваш блестящий жених! так вернее, правда? - вел какие-то свои игры, минуя нас. Он, видите ли, индивидуалист, одинокий волк, как вы сами изволили при нашей первой встрече гениально заметить. А в нынешнее время! да еще в таком государстве! Мы вот и возмечтали, что вы! нет-нет! сами того не подозревая! ничего дурного мы о вас и не думали! - возмечтали, значит, что вы поможете нам разобраться в некоторых деталях!
      - Не помогу! - отрезала Алина. - Вам-то уж точно - не помогу!
      - А кому поможете? Органам прокуратуры? Комитету государственной безопасности?! Ах да, я и забыл: у вас есть орган повыше: демократическая общественность. Но если вы обратитесь к ней - через столь в последнее время свободную, что даже мы не всегда можем ее контролировать, нашу прессу - дело-то все равно кончится либо прокуратурою, либо - вышепоименованным Комитетом.
      - Никому я не помогу! - заполнила Алина паузу со всем возможным презрением в голосе.
      - Вот и мне так в последний раз показалось, - согласился Шухрат Ибрагимович.
      - И, вероятно, Ниночке? - поинтересовалась Алина.
      - Это уж я не в курсе, - улыбнулся гость. - А мне лично, повторяю, так показалось и очень понравилось.
      - Даже понравилось?
      - А вы как думали? Мы тоже, так сказать, умеем ценить! Может, даже и в особенности умеем! Ну, расследование-то мы провели своими средствами. Параллельно с вами. Как поняли, что не поможете - сразу же и начали проводить. И знаете, что выяснили? Что нашего директора застрелил капитан. Мазепа. Ну, из "Трембиты", не делайте больших глаз, у вас плохо получается. Слишком вы девушка по натуре искренняя, редкая для нашего фальшивого времени! - и как бы в скобках добавил. - Комплимент.
      - Спасибо, - отозвалась Алина.
      - Но застрелил, продолжу, - продолжил Шухрат Ибрагимович, - совершенно на наш взгляд справедливо. То есть, даже повышенно справедливо: за то же точно преступление директор сам, собственноручно, наказал своего бармена точно таким же образом. То есть, внутренне, так сказать, собственную гибель утвердил, одобрил, резолюцию в уголке наложил. Вы извините: до смешного люблю сладенькое, - и гость-хозяин отправил в рот очередной сладенький кусок.
      - Так все-таки бармена убил директор?
      - Али-и-ина Евгеньевна, - неразборчиво из-за забившего весь артикуляционный аппарат сладенького месива, но явно укоризненно пропел Шухрат Ибрагимович и округлил глаза. - А вы что, сомневались?! Хороша невеста: так скверно думать о собственном возлюбленном!
      Шухрат Ибрагимович проглотил, наконец, содержимое рта, запил мелкими, громкими глоточками и пояснил:
      - Бармен не перевел причитающиеся директору бабки. Зажал. Замылил!
      - Вы вот сказали, - перебила Алина, - за то же точно преступление.
      - Сказал, - согласился Шухрат Ибрагимович.
      - То есть, по-вашему, на сей раз директор не перевел бабки, - интонационно выделила Алина словцо, - Богдану?
      - Не по-моему, а так оно и было! Бедная Алина Евгеньевна! - сокрушился гость. - Может, еще тортику?
      - Директор - Богдану?
      - Ну, разумеется. Он обещал ему десять тысяч!
      - Сколько-сколько? - переспросила Алина с сильным и даже отчасти ироническим недоверием.
      - Полагаете, Алина Евгеньевна, что из-за такой мелочи Мазепа не стал бы марать рук? Ну, это как для кого. Для нас это, может, и впрямь мелочь, а для капитана Мазепы! да, возможно, и для вас! Долларов, долларов!
      - Долларов? - изумилась Алина.
      - Само собой. Кому ж сейчас нужны деревянные? Обещал открыть счет в Швейцарии. Мало что обещал - соврал, что уже открыл!
      - Во-он в чем дело! - протянула Алина, вспомнив капитанову веселую фразу, там, на вечеринке у Ивана, когда тот демонстрировал на экране слайд с изображением здания Объединенного швейцарского банка: "Тот самый, в котором у меня нету ни франка?.."
      - Именно в этом дело, Алина Евгеньевна, именно в этом!
      - Не-ве-ро-ят-но! - выдохнула Алина.
      - Да что ж тут невероятного?! - кажется даже разволновался Шухрат Ибрагимович. - Что ж тут невероятного?! Невероятно, что существует еще справедливость? А вы знаете: в любом обществе должны быть структуры, в которых справедливость существует. Несмотря ни на что! Называйте эти структуры, как вам заблагорассудится, хоть мафиями, - суть не в названиях. А ведь и любое государство, заметим в скобочках, всегда не что иное как мафия. Но если порою из-за его громоздкости государству не всегда удается обеспечить справедливость в каждом отдельном случае!
      - Постойте-постойте! - снова перебила Алина. - А! за что! Богдану должны были заплатить?
      - Как, то есть, за что? За то, что он дал возможность директору выйти сухим из воды. В случае с убийством бармена. Мазепа с директором, оказывается, друзья юности были. Ну вот, столковались по-приятельски.
      - А покушения! покушения - были?
      - Покушения? На кого?
      - Как на кого? На Мазепу, конечно!
      - Вы так говорите, Алина Евгеньевна, будто ни на кого другого и покушаться нельзя, - обиделся Шухрат Ибрагимович.
      - Так были или нет?!
      - Ну, одно, во всяком случае, зарегистрировано. А были ли?.. Право-слово, разочаровываете, Алина Евгеньевна. Я, честно говоря, такого количества вопросов от вас не ожидал. Ну, разве детали какие-нибудь, думал, захотите для себя прояснить, мелочи! Уверен был: вы давно уж догадались. Обо всем. Это, наверное, потому, знаете, что комплексую в отношении журналистики! с большой буквы! Вот и считаю: раз журналистка хорошая - так и все остальное должна делать на том же уровне. А это претензии, разумеется, непомерные. Несправедливые. Так что беру свои слова назад. Не все, разумеется - только обидные. Извиняюсь, как говорится!
      - А "зауэр" Мазепа просто обнаружил и изъял, - как бы сама себе отвечая, негромко пробормотала Алина.
      - Зажилил, - поправил Шухрат Ибрагимович, прожевывая очередной кусок. - Заныкал. Зажал.
      - Ну и! - после долгой паузы, которою Шухрат Ибрагимович с удовольствием воспользовался, чтоб налакомиться едва ли не вдоволь, протянула Алина.
      - Что: ну и? - спросил он.
      - Зачем вы мне все это рассказали?
      - А-а! Господи! Действительно - совсем позабыл. Заболтался. Вы обаятельны. Торт великолепен. Теневой торт. Мафиозный. Вот и позабыл. А заглянул я к вам - кроме, разумеется, заботы о вашем здоровье, - в сущности, по пустяку: передайте капитану Мазепе, что: А: наказал он директора "Трембиты" справедливо, и никто к нему не в претензии, пусть не нервничает.
      - А он! нервничает?
      - Вам виднее. По-нашему - должен бы. Я б, например, на его месте нервничал. Бэ: деньги ему переведены в тот самый банк, и не десять тысяч, а пятьдесят: пять - проценты за просрочку вдобавок к тем десяти, остальные тридцать пять - в качестве приглашения работать в структуре!
      - Шантаж? - поинтересовалась Алина.
      - Помилуй Бог! - категорически не согласился гость. - Талантливые люди должны работать только по собственному искреннему желанию! только свободно. Иначе - нет смысла. Капэдэ падает.
      - Как-кие вы, однако!.. - едва ли не восхитилась Алина.
      - Да уж! Так-кие! - передразнил Шухрат Ибрагимович ее интонацию. - И потому капитан Мазепа может от сотрудничества с нами отказаться. Совершенно безопасно для себя отказаться. И для вас. Деньги в этом случае будут просто! подарком.
      - Хорошие подарочки! - попыталась Алина убить Шухрата Ибрагимовича презрением.
      - Правы, правы! Опять - неудачное слово. Деньги будут - премия восхищения! Что-то вроде Ленинской. Но в одиночку работать пусть больше не суется. За нашей спиною. Такие вещи проходят только один раз. Убьем. И вас тоже. Причем вас - сначала и при нем. Да, чтоб не было ощущения очередного надувательства - вот! Можно проверить хоть завтра, в "Березке", - и представитель пресс-центра выложил на сервировочный столик пластмассовый прямоугольник кредитной карточки.
      Алина хмыкнула как-то странно, потом еще раз! еще! Хмыканья слились в веселый хохот.
      Шухрат Ибрагимович глянул озабоченно.
      - Не бойтесь! - давилась от смеха, махала ладошкою Алина. - Не поехала я! Не шизанулась! Просто - смешно!.. Смеш-но-о!
      Шухрат Ибрагимович впервые за все наше с ним знакомство несколько смутился, переспросил даже:
      - Смешно?
      - Ну да, - пояснила Алина, так и не в силах прервать хохот. - Сколько уж я слышала, сколько читала! писала даже! про эти! про мафиозные структуры! И знаете: до самого сегодняшнего вечера - не верила! Не-ве-ри-ла!
      И продолжила хохотать.
      25. СВАДЬБА В "ТРЕМБИТЕ"
      Новый бармен протирал стаканы, новый директор приветливо улыбался в служебных дверях, разлюбезная гуцулка Ниночка прислуживала за столом, капитан Мазепа играл свадьбу в "Трембите". В той самой "Трембите", где Алина уже однажды играла свою свадьбу, в той самой "Трембите", где полтора года назад! ну, словом: в той самой "Трембите"!
      Народу за столом было скромно: родители, человек десять друзей-подружек с обеих сторон, в числе которых Иван и Гаврилюк с загипсованной рукою на перевязи, да полковник в белом кителе рядышком с Шухратом Ибрагимовичем.
      Свадьба не то что б катилась к концу, но явно была уже на второй трети. Очередной тост вызвал очередное "горько!". Капитан с Алиною поглядели друг на друга, встали и, хоть "горько" - по всему ясно - звучало не в первый и даже не в пятый раз, поцеловались протяжно и с большим удовольствием. Гости считали:
      - Раз! два! три! - и досчитали, кажется, до тринадцати.
      Полковник встал говорить тост.
      - Дорогие друзья. В каком-то смысле именно я считаю себя виновником происходящего здесь торжества: ведь если бы мне не пришло в голову пригласить три месяца назад Алину Евгеньевну в Управление с целью!
      Полковник говорил долго, а Алина с Богданом тем временем шептались.
      - Неужто просто из-за денег? Ну, признайся: ты ведь его боялся? С детства. Ну, в подсознании, разумеется.
      - Кого?
      - Не валяй дурака, - кивнула Алина в сторону нового директора. - Коляню. Или в знак благодарности, что он тебя тогда спас? Или это ты мстил за маму? Мама-то - была?
      - Как это? - изумился капитан. - Как это - была ли мама? Вон она, мама - сидит. И папа, - но Алину уже поглотила поразившая ее свежая идея.
      - Или! платил за разбитую жизнь той! женщины?
      - Хочешь все-таки меня оправдать? - усмехнулся Мазепа в недавно отросшие шляхетские пшеничные усы. - А если так и не получится? "Любовь Яровую" читала? Или лучше нет - "Сида"! Трагичнее. А, ч-черт! едва не забыл, - хлопнул себя по лбу. - Подарок! - и, вытащив из кармана "смитт-и-вессон", передал под столом жене. - Отличная идея: стреляешь в меня, потом - застреливаешься сама. Пиф-паф ой-ой-ой! Трагическое разрешение конфликта между долгом и чувством. Обойма заряжена. И предпочтительней - не оттягивать: самые эффектные и время! и место!
      - Думаешь - струшу? - вполне серьезно спросила Алина, потом отстранилась от капитана и медленно взвела курок.
      Положила указательный палец на спусковую скобу!
      Обещанное продолжение эпиграфа:
      - Как - зачем? - отвечает старик. - Построим ероплан и
      улетим все отсюда к е..ней матери! - И для полной ясности
      повторяет во весь голос:
      (Окончание эпиграфа - в свое время).
      26. ЕРОПЛАН С ПРИЦЕПОМ
      Перед одним из контрольно-пропускных пунктов западной границы СССР выстроилась неимоверной длины вереница автомобилей, километра не меньше чем на три. Очередь давно превратилась в лагерь: люди здесь живут: где-то раскинуты тенты, где-то поставлены палатки, малые дети ползают в пыли, еще теплой под ясным, несмотря на начало октября, солнышком. Прыгая по ухабам, капитанов "Шевроле не Шевроле", работающий на сей раз локомотивом (ибо тянет за собою прицеп, где устроилась прикрепленная к бортам растяжками алинина "Ока"), лихо объезжает многодневную эту очередь. На крыше "Шевроле не Шевроле" - багажник, на котором покачивается привязанная бельевой веревкою инвалидная коляска отца, салон полностью забит разнообразным барахлом, едва оставляя место для самого водителя, Алины и папы с мамою. Возмущенный совок ревет тысячеголосым клаксоном и высылает делегатов под колеса "Шевроле не Шевроле": остановить сукина сына, который хотит быть умней других. Алина взвизгивает, хватает мужа за руку, когда тот или иной делегат возникает прямо перед капотом; держится за сердце отец и строит трагическую мину невинного страдальца; мама закусила губу, побелела, как тогда, в горах. Эти реакции близких переполняют, наконец, чашу мазепиного терпения, он на минутку останавливает автомобиль, достает из бардачка синюю проблесковую мигалку, шлепает на магнитной присоске - на крышу "Шевроле не Шевроле", провод сует в прикуриватель, щелкнув попутно тумблерком, включающим скрытую за радиаторной решеткою сирену, которая сперва заглушает, а потом и вполне затыкает клаксоны. Синие сполохи пунктирно мертвят лица наиболее ярых борцов за справедливость.
      Растолкав передних очередников, которые, трепеща еще перед атрибутами власти, пятятся и расползаются, словно раки, вываленные из ведра, "Шевроле не Шевроле" выруливает прямо к шлагбауму.
      - Тю-у! Бохдан! - узнает капитана капитан-пограничник. - С усим симийством! В отпуск, шо ли, собрався?
      - Нет, - отрицательно мотает Мазепа головою.
      Обещанное окончание эпиграфа:
      - К е..ней матери!
      Словом: пиф-паф ой-ой-ой!