Киносценарии и повести

      - У меня заседание Верховного, буквально, Совета, а ваша! ваша! повестка, - Карась постарался вложить все доступное ему брезгливое презрение в это слово и даже подкрепить его не менее презрительно-брезгливым жестом двух сжимающих бумажку пальцев, - ваша повестка, если я, буквально, не ошибаюсь, не является официальным документом, который! скорее, дружеское приглашение, и я, буквально! - презрение Карася начало иссякать, обнаруживая под собою растерянность и страх.
      - В смысле дружеского - разумеется, ошибаетесь, - ответил Полковник, сполна насладившись карасевой паузою. - Мы с вами не дружили никогда, да оно, в сущности, и невозможно.
      Карась смолчал.
      - А что касается формальной, правовой, так сказать, необязательности! - Полковнику, кажется, вполне уже достало факта появления Карася и его поведения, так что теперь вместо очевидно скучной беседы хозяин явно предпочел бы продолжить занятия свои с розами - !вы и впрямь совершенно свободны, - и Полковник подошел к калитке, распахнул ее настежь, вернулся к цветам.
      Карась стоял в нерешительности.
      - Вам, очевидно, пришло в голову, - отвлекся Полковник от бутона баккара, - что и я, сделавшись лицом частным, более, чем когда-либо, свободен в частных своих поступках? Которые мне особенно облегчаются вашими же стараниями в области неограниченной Свободы Печати, - так и выделил две начальные буковки, спародировав карасево выступление С Высокой Трибуны.
      - Это что же, буквально, шантаж? - проглотив информацию вместе со вставшим вдруг в горле комом, хрипло выдохнул Карась.
      - Помилуйте! Как вам и слово-то такое пришло в голову?! Разве я чего-нибудь от вас требую? Ну! кроме вот этих вот! легких! невинных! бесед. Которыми вы, кстати вспомнить, никогда прежде не брезговали, ничего эдакого! не выказывали, даже инициативу проявляли. С чего мне было решить-то, будто ходите ко мне не в охотку? Сами посудите: по тем временам ни в тюрьму вас посадить, ни расстрелять возможности у меня не было. А вы все ходили, ходили! Вот я, наивный, и поверил.
      - Да нет, отчего же, - залепетал Карась. - Я с большим, буквально, удовольствием! с большим! с огромным, буквально, уважением!
      - В таком случае - подождите до одиннадцати, - сухо бросил Полковник, снова натянул рукавицы и взялся за аппарат. - Там, за калиткой.
      Розы были действительно великолепны. Крупная капля прозрачной влаги на лепестке одной из них слегка подрагивала, переливалась, преломляла солнечный луч. Карась, однако, все топтался на участке и ломал кайф.
      - Но нельзя ли! - наконец, решился подать голос, - нельзя ли! буквально, в порядке исключения?..
      Полковник с искренним сожалением бросил прощальный взгляд на клумбу, снял рукавицы окончательно и, развязав тесемки фартука, направился к уличному рукомойнику:
      - Ну, Бог с вами. Только в другой раз я просил бы!
      - А что, будет, буквально, и другой? - с робким ужасом возопил Карась, исключительно усилием воли удерживаясь, чтобы не подать Полковнику полотенце.
      - А как же! - широко, открыто улыбнулся Полковник и проводил гостя в дом. - Как в старое доброе время. Да вы проходите, проходите, - определил Карася на стул напротив своего следовательского стола, за который и уселся с выработанной годами привычной усталостью. - Станем встречаться, беседовать. Мне вас просто! недоставало бы.
      - Но ведь так многое, буквально, переменилось! - попробовал возразить гость, на что хозяин позволил себе удивленно-ироническую гримасу. - И мы так давно!
      - А-а-а! Понимаю! - догадался, наконец, Полковник и кивнул на депутатский значок. - Вы стали совестью нации, и теперь вам несколько неудобно!
      - Ну уж, буквально, совестью! - засмущался, закокетничал Карась, чем выдал, что именно совестью нации в глубине души себя и ощущает. - Но все-таки. Верховный, буквально, Совет. Положение, если хотите, обязывает!
      Неожиданно для нас - мы еще не встречались с таким Полковником, нам пока ничто не давало даже и повода предположить, что он, человек, если и не спокойный внутренне - более, чем самодисциплинированный, таким быть способен, - Полковник стукнул ладонью по столешнице и очень жестко на Карася прикрикнул:
      - А нечего было и лезть в совесть нации, коль знаете про себя, что доносчик! Избиратели ваши, правда, тоже могли б догадаться. Но они хоть догадаться, а вы-то знаете точно!
      - Так ведь! все мы! - растерялся Карась. - Время было такое! Из кого ж тогда! С кем тогда и! Михал Сергеич тоже ведь! не из диссидентов.
      - Ну-те, ну-те, ну-те! - с едва ли не искренним, поощрительным любопытством затетекал Полковник. - Вы что, всерьез ощущаете на раменах бремя ответственности?! Вы всерьез верите в собственную власть?! Вы?!
      - Но Иннокентий Всеволодович! - попытался возмутиться Карась.
      - Гражданин полковник! - снова прикрикнул-пристукнул хозяин.
      - Г-гражданин п-полковник, - поправился Карась, заикаясь. - (Полковник не дал себе труда скрыть улыбку). - Я! я, буквально! я слышал, что у вас там со службою! Так вот, по нынешнему своему положению! Я как раз, буквально, Член Комитета!
      - Ваша информация обо мне интересует меня очень мало, - затруднил еще больше Полковник положение Карася. - Только о ваших друзьях, коллегах, любовницах! Как обычно.
      - Я просто! вы не сердитесь, пожалуйста! - Карась собрал всю свою волю, чтобы держаться понезависимее. - Я хотел бы, буквально, предложить! выкупить все мои! буквально! сообщения.
      - Если уж буквально, - поправил Полковник, с особой ехидцею выделив интонацией карасево словечко, - то доносы.
      - Доносы, доносы, - согласился Карась. - У нас в Комитете освобождается вакансия Председателя, и я! Цену, конечно, назначаете вы, но чтоб буквально! с расписочкою. То есть - гарантия!
      Полковник глянул на Карася довольно пронзительно и продержал свой взгляд, под которым Карась прямо-таки съежился, едва не минуту.
      - Тысяч, скажем, пятнадцать, а? - спросил наконец.
      - Да-да, конечно, буквально - с удовольствием, - рассвободился, разулыбался, перестал заикаться Карась. - Я даже буквально и до двадцати пяти рассчитывал.
      - Какая вы все-таки мелкая, мерзкая дрянь, - устало констатировал весь опавший, с лица даже посеревший Полковник. - Буквально. - И как бы сам с собою размышляя, добавил: - Вроде бы и всего-то дел: ушел на покой, цветочки выращиваешь. Ну или там, в зависимости от склонностей, рыбок разводишь, кроликов. Пенсия какая-никакая есть. А ведь как, падла, держится, как цепляется!..
      - При чем тут, буквально, пенсия? - посетовал Карась. - Позор-то, позор какой выйдет!
      - Да бросьте, позор! Если б вы позора боялись, вы б тогда еще, двадцать лет назад, после первой нашей встречи руки на себя наложили! Ладно! Я и так потратил на вас времени больше, чем! вы того стоите. Вот бумага - пишите.
      - Да я уж написал все, - честно глянул в глаза Полковника Карась. Вот, буквально, пожалуйста, - полез совершенно обессиленный, выжатый, уж не обмочившийся ли Поборник Неограниченной Свободы Печати во внутренний карман, откуда и извлек пачку смятых бумажек. - Посмотрите. Достаточно подробно?
      Полковник тоскливо смел рукавом, стараясь их не коснуться, бумаги в ящик стола и сказал:
      - Свободны. И если еще раз попытаетесь предложить взятку!
      Карась задом выпятился из дверей. Полковник вышел на крыльцо, брезгливым взглядом провожая подопечного до калитки: не обгадил бы, так сказать, чего, - а из нее уже припрыгивал навстречу очередной Карась, следующий: шумный, веселый, курчавый толстячок в очках с сильными линзами.
      - Давненько мы с вами, Иннокентий Всеволодович!! Давне-е-енько! Квартирку, стало быть, переменили. А и то верно! Чем по гостиницам! Или в том, помните, клоповнике?.. Где лифт вечно ломался. А тут природа! Цветы! Благорастворение - ха-ха - воздухов!.. И глядите-ка: в открытую, повесточкой! Стало быть, и у вас эта! как ее! гласность мощь набирает?! Ха-ха-ха! А и то: чего вам стесняться?! А что, и этот на вас работает? кивнул конфиденциально Второй Карась на забор, за которым хлопнула дверца и взревел обиженный автомобильный мотор.
      - На нас, мой милый, - ответил Полковник, пропуская Второго Карася в дом, - работает практически вся страна. Именно в этом наша сила!
      Мы могли бы проследовать за Полковником и Вторым Карасем назад в дом, но у нас, оказывается, появилась и альтернатива: понаблюдать за продолжением беседы с маленького черно-белого экрана мониторчика, правда в немом варианте, ибо Элегантный Молодой Человек, настраивающий с чердака соседнего дома видеокамеру и специальный дальнобойный микрофон на съемку происходящего в полковничьем кабинете, завел звуковое сопровождение на наушники. Не стоит, однако, сетовать на некоторую ущербность представления: происходящее в кабинете было рутинно-скучным и ничего ни о Полковнике, ни о Втором Карасе нам все равно не добавило бы.
      Когда и картинка, и звук, и качество записи вполне устроили Молодого Человека, он снял наушники, профессиональной украдкою спустился с чердака и минутою позже оказался в притаившейся в удобном закутке, том самом, где пару дней назад таилась подслеповатая "Тоета", "Волге" в компании человека не менее элегантного, хоть и несколько менее молодого. Оказался и доложил:
      - Пишется, товарищ майор. Качество - удовлетворительное.
      Но и "Тоета" была тут как тут: замаскировалась среди могил легшего на холме запущенного кладбища. На водительском месте не развалился - умостился - Джинсовый, рядом сидел человек, наблюдавший за домиком на Садовой в мощный морской бинокль. Одет человек был тоже и модно, и элегантно, но если Обитатели Черной "Волги" брали себе за образец безупречного английского лорда, Человек С Биноклем ориентировался скорее на голливудского крестного отца. Наглядевшись вдоволь, доморощенный крестный отец отвел окуляры от глаз, и стало видно, сколь жесток его взгляд. Как давеча Забулдыга перед Джинсовым, сегодня Джинсовый шестерил перед Жесткоглазым:
      - Прям' Каннский фестиваль, а? И все чего-нибудь ему да везут, не иначе!
      Каннский - не Каннский, а на узкой Садовой, возле полковничьей дачки, и впрямь скопилось тем временем штук уже пятнадцать автомобилей: все новенькие, блестящие, престижных моделей. Владельцы сидели за рулями, нервно покуривали; иные переглядывались, иные, напротив, старались вжаться в салон поглубже, чтобы не вдруг быть узнанными.
      Отворилась калиточка. Вышел Второй Карась - веселый, ехидный, улыбающийся, проинвентаризировал взглядом автомобилизированное общество и почапал в сторону электрички. Первый Из Очереди покинул машину, шагнул к калиточке, но из дальней "Волги" выскочил Некто В Штатском, чьи своеобразные шевелюра, борода и дородность наводили на мысль о рясе, - выскочил, перебежал дорогу Первому.
      - У меня, понимаете! - шепотом пробасил. - У меня сегодня очень, понимаете, важная! служба! Сам, понимаете, Владыка обещал! Не могли б вы! чисто по-христиански!
      Бормоча это, Бородач всем видом и поведением выказывал желание оказаться у Полковника раньше остальных. Первый стоял в нерешительности, как это бывает, когда просятся пропустить без очереди к зубному врачу, но тут оживились задние: загудели клаксонами, повысовывались из окон:
      - У меня через час ученый совет!
      - А у меня - репетиция!..
      - Видите! - развел руками Первый и скрылся в калитке.
      Бородач понуро поплелся к своей "Волге". Тот, У Кого Репетиция, высунулся из окна:
      - А вы, батюшка, поезжайте. Чего ж на всякую дрянь внимание обращать? - и помахал повесткою. - Он, я слышал, вообще уже в отставке.
      Бородач злобно покосился на советчика:
      - Сам вот и поезжай. Такой умный! Меньше ждать останется.
      Из-за угла вынырнула блистающая перламутром "девяточка", но, увидав автомобильное скопище, тут же и осеклась, остановилась, истерично попятилась да и села обоими колесами в канаву. Водитель загазовал, задергал туда-сюда рычаг передач, чем только усугубил положение.
      - Помочь? - крикнул, выбираясь из "Вольво", Тот, У Кого Ученый Совет, и двинулся к перламутровой красотке.
      - Спасибо, спасибо, не надо, спасибо! - запричитал ее водитель, прикрывая лицо ладошкою. - Не надо!
      Но обрадованные хоть таким развлечением ожидающие - кто пешком, а кто и на колесах - уже двинулись к потерпевшему.
      Тогда он вытащил не слишком чистый платок, набросил на лицо и дал деру, словно нашкодивший мальчишка, оставив красавицу-"девятку" на произвол судьбы.
      - Стесняется, - понимающе пробасил в бороду Батюшка. - Молодой!
      В электричке еще не зажгли света, хотя, в общем-то, было пора. Внучка стояла в обнимку со своим Юношей возле тамбурного дверного окна. Толстая тетка с сумками и авоськами с трудом выдралась из межвагонного перехода и, пропихиваясь сквозь раздвижные остекленные двери, высказалась, взглянув на парочку:
      - Совсем обесстыдели!
      - Зверь рыгает ароматически, - сказал Юноша.
      - Что? - не вдруг отозвалась Внучка. - Какой еще зверь?
      - Вон, - кивнул Юноша на скорректированную досужими шутниками запретительную надпись на стекле двери. - И все-таки зря мы туда едем.
      Внучка не ответила ни звуком, однако, плечо ее затвердело под рукою Юноши, демонстрируя характер владелицы.
      - Я вот, честное слово, сознаю, что это чушь собачья! Дефект воспитания. И все-таки!
      - Зверя боишься?
      - Родители не поймут.
      - Рано или поздно и им, и тебе все равно придется смириться, - пожала Внучка плечами. - Полковник мне и папа, и мама вместе. Не просто дед.
      - Да-да, я помню! - попытался закрыть Юноша не слишком приятный разговор, но Внучка не обратила внимания.
      - Мама умерла, когда меня рожала. А отца не было вообще.
      - Помню, - повторил Юноша и нежно поцеловал Внучку в висок, поглаживая ей голову.
      - Не надо меня жалеть! - вырвалась Внучка. - Мне полковник их всех заменил! И я его не предам!..
      Электричка остановилась. Открылись противоположные двери. Туда-сюда замелькал народ.
      - Выходи! - крикнула Внучка и резко толкнула Юношу в сторону проема.
      Юноша набычился.
      - Выходи!
      Двери захлопнулись, электричка двинулась дальше.
      - Эх, - сказал Юноша. - Знала бы ты! Для них гэбэ - это! - и махнул рукою.
      - Я ж говорила: выходи.
      - Ладно, поехали, - вернул Юноша руку на внучкино плечо.
      - Следующая станция - "Стахановец", - неразборчиво пробурчало вагонное радио.
      Застрявшая перламутровая "девяточка" так и белела-посверкивала вдали, а стыдливый ноль-одиннадцатый "жигуль" одиноко стоял возле самой полковничьей дачи, когда Внучка и Юноша к ней подошли. В освещенном окне видно было, как Полковник беседует с Очередным Карасем. Внучка взяла Юношу за руку, потащила к калитке.
      - Неудобно, - шепнул он, слегка упираясь. - Видишь - разговаривают.
      Внучка пренебрежительно пожала плечами, запечатала губы пальцем и, шутливо крадучись, повлекла Юношу к дверям. Прежде чем те закрылись, голубоватый пронзительный свет галогенок подъезжающей машины успел на мгновенье осветить пару.
      - Да ни черта мне от вас не надо! - устало втолковывал Карасю Полковник. - Вызывают вас - приходите. Все! А зачем - это уж мое дело!
      - Извини, полковник! - прервала Внучка, выступая из полутьмы прихожей. - Мы потихонечку, помнишь, как Штирлиц? Ну полковник, чего надулся?! Мы вчера не могли и позавчера тоже. Я потом объясню. Здравствуйте, - отнеслась к Карасю.
      - Здравствуйте, - привстал тот.
      - Вот, знакомься, - вытащила Внучка на свет Юношу.
      - Никита, - представился Юноша и протянул руку кажется что с опаскою.
      - Иннокентий Всеволодович, - вышел из-за стола, пожал руку Полковник.
      - Рыгает ароматически, - шепнула Внучка с ехидцею.
      - Сидоров-Казюкас, - снова привстал-поклонился Карась. - Очень приятно.
      - А вас никто не спрашивал! - прикрикнул Полковник.
      - Никита, - подчеркнуто вопреки покрику Полковника поклонился Юноша Сидорову-Казюкасу.
      - Оторвали, да? - поспешила Внучка загасить в зародыше готовый вспыхнуть конфликт и потянула Юношу на крутую лесенку, а по ней - в мансарду, бросив деду по пути: - Ну ты занимайся!..
      "Жигули", минуту-другую назад мазнувшие светом по парочке, подкатили к даче, погасили фары, умолкли и выпустили, наконец, одетого в светлый костюм Спортивного Мужчину, не старого, но совсем седого эдакой благородною сединой. Он осмотрелся, оценил факт наличия стоящего у дома ноль-одиннадцатого, вытащил кисет с табаком, трубку, неторопливо набил ее, запалил от спички и стушевался во мгле. Когда глаза Благородного попривыкли к темноте, он пересек неширокую Садовую и остановился у дома напротив: не в пример ладненькому, но, в общем-то, несерьезному полковничьему - мощный, огромный, из неподъемных, почерневших от времени бревен сложенный, был он - даже во тьме очевидно - запущен до невозможности восстановления. По лицу Благородного скользнула странная какая-то гримаска: улыбка - не улыбка, и если уж улыбка, то, скорее, усмешка: горькая и над собой. Он толкнул державшуюся на одной верхней петле калитку, та подалась нехотя, скребя низом по земле, но щель достаточную, чтобы пройти, Благородному предоставила. Чем он и воспользовался.
      На дверях висел огромный амбарный замок, вход, однако, не охраняющий, ибо находился в давно ни на чем не держащихся пробоях. Благородный потянул за ручку и оказался внутри затканного паутиною, загаженного экскрементами дома. Слабый блик далекого фонаря пробивался сквозь незакрытую дверь, и Благородный, перешагивая через кучки дерьма, вошел в огромную в своей нежилой пустоте комнату.
      Немалое усилие потребовалось воображению, чтобы признать в ней ту самую теплую, всю в уютных мелочах гостиную, где много-много лет назад пел ныне покойный Бард:
      - Как жуете, Караси?..
      - Хорошо жуем, мерси!..
      - Да! - протянул вслух Благородный. - Иных уж нет, а те - далече! но и эхо, кажется, покинуло дом: не отозвалось, позволило словам потонуть, кануть, бесследно не стать.
      Оборванная ставня приоткрывала часть того как раз самого окна, напротив которого сидел в незапамятные времена Благородный, слушая Барда и машинально наблюдая, как на участке напротив десяток солдат строит дачу, а крепенький мужичок лет сорока бегает-приглядывает, обеспечивает указаниями. "Летчик, наверное, - подумал Благородный тогда. - Испытатель. Откуда ж иначе в таком возрасте деньги на дачу? Да и солдат не всякому дадут."
      Сейчас дача напротив, какими бы комично-зловещими повестками на нее ни зазывали, была живою и теплою, а здесь, в огромном чернобревенчатом доме, в диссидентском гнезде, стояли необратимое запустение и тоска. Энтропия, как ей и положено в замкнутой системе, неудержимо росла.
      Хлопнула калитка. Сидоров-Казюкас нырнул в своего ноль-одиннадцатого, запустил мотор и, стыдливо не зажигая огней, укатил на ощупь. Благородный выбил трубку о каблук и выбрался наружу, скользнув случайным безмысленным взглядом по неярко освещенному мансардному окну, за которым на низкой дачной тахте Внучка с Юношею целовались страстно и нецеломудренно, поглощенные этим занятием столь глубоко, сколь глубоко могут быть поглощены им лишь люди, совсем недавно открывшие для себя в полной мере эту таинственную сторону жизни!
      - Вы, Иннокентий Всеволодович, считаю своим долгом заметить, пользуетесь недозволенными приемами. То, что связывало меня с покойной Мариною, не дает вам права! скорее - наоборот! Я всегда, слава Богу, сознавал, что человек, пошедший служить в чекагэбэ, не может быть порядочным человеком - но сколько же вы потратили сил, чтобы внушить мне иллюзию обратного! А теперь сами все и рушите? - разговор шел на участке, партнеры едва освещались бликом мансардного окна, так что трудно было понять с определенностью, почему Полковник молча терпит страстную эту филиппику. - Я приехал к вам исключительно как к отцу Марины. Уважая ваш возраст! одиночество! зная, что вас уволили в отставку. Так что не трудитесь больше переводить впустую повестки - играть в ваши паранойяльные игры вы меня не заставите. А если вам понадобится моя помощь - вот, звоните, пожалуйста. Я не откажу, - и, протянув Полковнику визитную карточку, Благородный повернулся уходить.
      - Ой ли, Дмитрий Никитович? - спросил Полковник. - Точно ли не заставлю?
      - Безо всяких сомнений! - отрезал Благородный.
      - А вы вообразите на минуточку, что я - ваша персонифицированная совесть. Ведь тогда и наши встречи можно будет расценить как дело пусть для вас неприятное, но безусловно благое. Как! покаяние!
      - Вы опять про Марину? - раздражился Благородный настолько, что повысил тон несколько сверх самим же себе назначенной меры, чем раздражился еще больше. - Она рожала у лучших врачей. Ее ничто не могло бы спасти. Это судьба. И я тут не при чем. А вот вы! вы! вы ни разу не допустили меня до моего собственного ребенка!
      - Марина не допустила, - мягко возразил Полковник.
      - Но я действительно собирался развестись! - почти уже кричал Благородный.
      - Ее не устраивало, что вы оставили бы своего сына сиротою.
      - Я бы уж как-нибудь разобрался!
      - Нисколько не сомневаюсь, - теперь интонация Полковника несла в себе едкий яд.
      - Откуда ж столько презрения? - поинтересовался Благородный.
      - Оттуда! - вспылил, наконец, и Полковник. - Оттуда, что мое дело было - выполнить последнюю волю дочери. А ваше - пробиться к ребенку несмотря на мое сопротивление. Несмотря на все силы ада!
      - И вы еще смеете упрекать?!.
      Видать, в этой последней реплике Благородного послышалась Полковнику боль столь искренняя, что он вдруг как-то весь помягчал и сказал:
      - Хотите познакомлю?
      - С кем? - испугался Благородный, и именно потому испугался, что отлично понял с кем.
      - С дочкой с вашею, с Машенькой, - тем не менее пояснил Полковник.
      - А она что, здесь?
      Полковник кивнул утвердительно.
      - Но я! но я! - в страшной неловкости замялся Благородный. - Но я н-не готов!
      - Понимаю, - отозвался Полковник после недлинной паузы. - Она, наверное, тоже. Пойдемте, хоть фотографию покажу, - и направился к летней кухоньке, щелкнул выключателем.
      Внучкино фото в рукодельной рамочке стояло на полке, предваренное роскошной розовой розою в баночке из-под майонеза. Благородный взял рамку в руки, посмотрел пристально на изображение лица дочери. Полковник забрал рамку у Благородного, вытащил из нее фотографию:
      - Возьмите. У меня есть еще.
      Благородный бережно положил фотографию во внутренний карман, уронил "спасибо" и направился к выходу.
      - А про покаяние, - произнес Полковник совсем тихо, так, что при желании вполне можно было б его и не услышать, - про покаяние я сказал исключительно в связи с вашими! доносами.
      - Что?! - столько праведного возмущения прозвучало в этом словечке человека, вмиг превратившегося из Просто Благородного в Благородного Карася, так безостаточно разогнало оно теплую, тихую какую-то атмосферу, только что наполнявшую кухоньку, что и Полковник поневоле сменил тон, поправившись с ехидцею:
      - Простите: экспертизами.
      - А-а-а! - протянул Благородный Карась, застыв на пороге. - А что! мои экспертизы? Я всегда писал, что думал. И если даже иногда заблуждался в своих оценках!
      - Дмитрий Никитович! - как-то даже обескуражился Полковник. - Да пойдемте почитаем. Коль уж все равно в такую даль прикатили!
      - Они! - отпустил Благородный Карась дверную ручку, - у вас есть?
      - Да неужто в противном случае я посмел бы послать вам повестку? развеселился Полковник.
      - Ну и пускай! Не стану я!.. - возмутился было Благородный Карась, но вдруг согласился, видимо, заинтересованный. - А впрочем!
      Они вышли, двинулись вниз по тропинке, уложенной бетонными восьмиугольниками.
      - Сюда вот, пожалуйте! Осторожно, здесь круто! Так! вот сюда! - вел Полковник гостя к заветному тамбуру. - Несмотря ни на что, всегда считал вас человеком! ну не то что бы вполне порядочным! Во всяком случае, никого другого сюда не пригласил бы. Постойте минуточку! сейчас! - нащупывал кодовые колечки, поворачивал, прислушиваясь к треску, замочный маховичок. - Сейчас я и свет зажгу, - и лестница в подземелье озарилась. Проходите, проходите. Не бойтесь: не пыточная камера, не подземная тюрьма.
      - Да с чего вы взяли?! - взвился Благородный Карась, компенсируясь, видать, за то, что смолчал на "не то что бы вполне порядочного".
      - Вот и чудненько.
      Отворилась вторая дверь, нижняя, и перед Благородным Карасем во всем великолепии открылась полковничья сокровищница. Хозяин, пропустив гостя вперед, остался на пороге, и в гордом взгляде его чудился едва ли не блеск безумия.
      - Где вы тут у меня? - насладившись паузою, двинулся Полковник к одному из каталожных стеллажей, вытянул ящик. - Так! так! та-ак! - приговаривал, перебирая карточки, словно на арфе играя. - Вот! - едва ли не на ощупь определил, наконец, нужную. - Шкаф номер восемь, папка четырнадцатая.
      Затем подошел к шкафу номер восемь и извлек папку номер четырнадцать. Открыл. Перелистал. Подманил Благородного:
      - Ваша рука? Узнаете?
      Благородный Карась потянулся к папочке.
      - Не надо! - профессионально остановил Полковник. - Трогать - не надо. Я вам почитаю. Вот, - принялся листать, - где это? Ага: "!с достаточной уверенностью заключить, что в подвергнутых экспертизе текстах безусловно"! чувствуете, - отвлекся, - какое словцо? вы ведь филолог, не можете не чувствовать! - и вернулся к документу: - "!безусловно отсутствует даже след таланта, так что мысли, высказанные в них, можно считать вполне авторскими и публицистическими".
      Полковник шумно захлопнул папку, выпустив на волю легкое облачко тонкой книжной пыли.
      - И это, заметьте, не про Солженицына. Это про того мальчика, помните? Который на втором году погиб в лагере, в Мордовии?
      - Так ведь вы ж туда его и засадили, вы! - закричал Благородный Карась.
      - Не мы, положим, а суд. Но дело сейчас не в этом. Это, так сказать, наши проблемы. Наши! с Господом!
      - Вы еще и верующий?! - несколько истерично хохотнул Благородный.
      - Не в этом! - повторил-утвердил Полковник.
      Благородный Карась прошелся туда-назад по бетонному полу не упруго-спортивною, как прежде, как еще несколько минут назад, а шаркающей какою-то, стариковской походкой и потянулся в карман за трубкой, за кисетом, принялся набивать табак.
      Полковник, краем глаза наблюдая процедуру, водворял папку номер четырнадцать в шкаф номер восемь, а когда Благородный Карась чиркнул спичкою, мягко сказал:
      - Воздержитесь, если можете, Дмитрий Никитович. У меня тут с вентиляцией! - и пустил многоточие, подкрепленное жестом.
      Благородный Карась раздраженно помотал рукою, гася пламя.
      - Но я мог в конце концов ошибаться! - несколько запоздало, но с попыткой достоинства возразил. - И потом, там действительно с талантом было!
      Полковник отрицательно качнул головою и тихо сказал:
      - Неужели ж вы не понимали, что означает для него такая экспертиза? И потом: писали-то - не в журнал!
      Они не выдержали-таки, и получилась любовь. А сейчас, смущенные, приводили в порядок одежду.
      - Я ж говорила: ты сумасшедший, - лепетала Внучка. - А ну как полковник услышал?
      - Не услышал он ничего!
      - Ага, не услышал! Он у меня знаешь какой Штирлиц?
      - Да вон же! - подошел Юноша к окну. - Его и в доме-то не было. Вон, видишь, с гостем прощается. Или не с гостем, а! как там у вас это называется?
      Внучке, видать, так хорошо было после произошедшего, так тепло, так расслабленно, так нежно, что она даже решила не обратить внимание на едкое "у вас", приблизилась, обняла Юношу сзади. Полковник, действительно, прощался с кем-то у калитки.
      - Постой-постой, - сказал Юноша. - Это же!
      Гость вышел, уселся в машину, заурчал мотор, вспыхнули галогенки.
      - Точно! Отец!
      - Кто?
      - Вон, - кивнул Юноша на удаляющиеся хвостовые огни.
      Внучка замерла - таким жутким голосом произнес Юноша последние слова, а потом вдруг расхохоталась:
      - Ты боялся! А они - дружат! Или даже по делу!
      Юноша стоял, совершенно ошарашенный:
      - Но ведь этого же не может быть! чтобы у моего отца!! С твоим дедом!!
      - Ты подумал, что говоришь? - обиделась Внучка и отошла от Юноши.
      - Не в том смысле, - бросился он за нею, но она вывернулась, сменила направление. - Просто это! невероятно.
      - Однако же факт! - довольно жестко констатировала Внучка, и тут понятно вдруг стало с очевидностью, кто ее дед. - Полковник! - крикнула, распахнув окно.
      - Не надо! - испугался Юноша. - Слышишь, не надо! Не надо у него ничего выяснять!
      Полковник, стоявший перед тем в задумчивости, поднял голову.
      - Ну я тебя умоляю, - продолжал шептать Юноша.
      - Ты про нас не забыл? - пропела Внучка голосом счастливо-беззаботным. - Ну-ка быстро - за коньяком!
      Полковник молча направился к кухоньке.
      - А мы пока стол накроем, - крикнула Внучка вдогонку.
      - Сперва я поговорю с отцом, - пояснил Юноша.
      - Поговори-поговори, - ответила Внучка не без злой иронии и, взяв Юношу за руку, потянула вниз: - Пошли знакомиться. Ароматически!
      Черная "Волга" давно укатила, а из подслеповатой "Тоеты" все продолжали наблюдать за домом, только к Джинсовому и Жесткоглазому прибавились - на заднем сиденье - еще трое: молодых, уголовных по виду.
      Джинсовый сказал:
      - А что, если они там на ночь останутся?
      - Значит, приедем завтра, - отозвался Жесткоглазый.
      - За-а-втра-а! - с сожалением протянул Джинсовый. - На завтра у меня дельце одно намечено.
      - Тогда, - жестко ответил Жесткоглазый, - без тебя.
      - Как без меня? Как, понял, без меня?! Я, падла, нашел, а ты!
      - А ну-ка!.. - убедительно, хоть и негромко прикрикнул Жесткоглазый.
      - О, смори! - буркнул сзади один из уголовных.
      И действительно: парочка, держась за руки, вышла из калитки, в проеме которой стоял, провожая, Полковник, и направилась к электричке.