Киносценарии и повести

      - Простите милосердно, - перебил Алину полковник бархатным баритоном, приложив руку к ослепительному кителю где-то в районе души. - Не умеешь, как говорится, делать дамам комплименты - не берись.
      - Вот и прекрасно! - отрезала Алина непонятно по какому поводу и решительно села к полковничьему столу. - Прежде чем вы изложите причину вашего приглашения, я хотела бы принести жалобу.
      Полковник балдел!
      - Кто же вас так обидел?! Если, не дай Бог, кто из наших!.. Дружба с прессой - краеугольный, так сказать, камень!
      - Официальную жалобу, - перебила Алина жестко. - Зарегистрированную. Видала я эти! начальственные нагоняи в присутствии посетителя. - Протянула требовательную руку: - Два листа бумаги, пожалуйста. И копирку. Единственная, знаете, защита от случайно затерявшихся бумаг!
      Аладдин, вызывая своего джинна, тер лампу - полковник, вызывая своего, жал кнопку.
      - Да послала, послала я за пырожными за вашими! - сунула секретарша голову в дверной проем.
      - Принесите! барышне два листа бумаги. И один - копирки.
      - Чего? - сказала секретарша так презрительно, что полковник просто вынужден был прикрикнуть:
      - Того!
      Секретарша пожала плечами.
      - Там Пылыпэнко торчит.
      - Вот пусть Пилипенко бумагу с копиркой и захватит. Только бумаги четыре листа. Третий и четвертый - мне.
      Ждали Пилипенко недолго, но молчали при этом так упорно, что воздух, казалось, начал искрить, потрескивать.
      - Товарышш полковнык! По вашему приказанию! - явился, наконец, белобрысый, никак не умея распределить между двумя руками отдание чести, удержание алининых прав и ключей и бумаги с копиркою.
      - Садись, Пилипенко, садись. Этот?
      Алина опустила глаза не просто утвердительно, а и потому еще, что, непонятно отчего, стало ей чуть неловко.
      - Давайте начнем с его заявления, - предложил белый полковник. - Может, тогда в вашем и надобность отпадет. Сэкономим время. И нервы. Пиши, Пилипенко. Возьми вон ручку! Под копирку пиши. Начальнику Управления Внутренних Дел полковнику! Ну, шапку ты знаешь. Рапорт. Написал? Ввиду полной моей неспособности осознать, что милиция служит гражданам!
      Пилипенко попытался возмущенно-оправдательно приподняться из-за стола, но полковник тоном тут же его и усадил обратно:
      - !милиция служит гражданам, а не граждане предоставлены в распоряжение милиции в целях удовлетворения жажды власти работников последней!
      - Но вы ж сами, товарышш полковнык!.. - привстал-таки белобрысый мент, едва разобрался в смысле того, что ему издевательски надиктовали.
      - Пиши! - прикрикнул хозяин кабинета. - Прошу уволить меня из рядов!
      - Оставьте, оставьте его, полковник! - чувство неловкости все нарастало в Алине и, наконец, дошло до предела. - Пусть вернет права и ключи. И велите там знак повесить! Я понимаю, только нельзя же без знака.
      - Слыхал, Пилипенко? Верни гражданке ключи и документы.
      Пилипенко вернул.
      - И иди. И богу молись. И если там что в машине пропало!
      - Ды товарышш полковнык!..
      - Иди-иди, кому сказано?!
      Пилипенко исчез с пошатнувшейся в душе верою в мировую справедливость.
      - Что ж вы? - не скрывая иронии, поглядел полковник на Алину. - Жалко стало? А я-то думал - вы и вправду женщина твердая и принципиальная.
      - Разве он виноват? - отчего-то покраснела, что с ней случалось совсем не часто, Алина.
      - А кто? Может, я? Или капитан Мазепа? Или Пуго, Борис Карлович? Полковник насладился эффектной паузой и тяжко вздохнул: - То-то и оно! Непростая ситуация! Ох, непростая! Потому я и решился вас пригласить! Смиренно, так сказать, возопить о помощи!
      - Давайте, полковник, договоримся раз-навсегда, - попыталась Алина за жесткостью скрыть смущение. - Каждый занимается исключительно своей работой. От добровольных помощников!
      - Господи! - вздохнул полковник. - Как же вы против нас предубеждены! Всякое мое слово готовы толковать в худшем для меня смысле. Ладно-ладно, не стану пока рассеивать. Давайте повернем вопрос так: вы окончили три курса юридического!
      - Когда это было! - отмахнулась Алина.
      - Кокетничаете, да? - с грузинским акцентом процитировал полковник побитый молью анекдот.
      Алина впервые за последние полчаса улыбнулась.
      - Вы известный не только у нас в городе, - продолжил полковник, - но и в стране журналист. Ваша последняя статья в "Огоньке"!
      - Хорошо-хорошо! Вы уже зареклись делать дамам комплименты.
      - Словом, мы хотим дать вам возможность как угодно подробно ознакомиться с нашей работой, допустить вас до самых, так сказать, последних наших секретов!
      - Так уж и до последних? - усомнилась Алина, хоть глаза у нее несколько и разгорелись.
      - Последних, - ответил полковник, честно глядя в разгоревшиеся эти глаза.
      - Бойтесь данайцев, дары приносящих! - продекламировала журналистка.
      - Хи-итрая! - погрозил полковник пальчиком. - Ничего от нее не скроешь. Ну есть, есть у нас в этом свой интерес! Который, впрочем, нимало не ущемит вашу независимость. У нас и впрямь масса бездарностей, непрофессионалов. Мы и впрямь заслужили самые серьезные нарекания. Так вот: единственное условие, которое я хотел бы вам поставить: вы будете писать про работу самого талантливого, самого порядочного нашего сыщика. Это вовсе не показуха! Почему, скажем, литературоведы исследуют творчество Толстого или Блока чаще, чем творчество писателя Пупкина? А вы, журналисты, все норовите наоборот!
      - И кто же у вас этот самый! Толстой?
      - Напрасно иронизируете.
      - Талантливый, но, главное - порядочный!
      - А вы не слыхали? Капитан Богдан Мазепа. Человек потрясающей интуиции! Блистательной памяти! Абсолютного знания криминального Львова, да, пожалуй, и Западной Украины в целом! Тончайшего нравственного слуха!
      - Пиф-паф ой-ой-ой, что ли? - осведомилась Алина, еще усилив иронию. - Тончайшего нравственного слуха? Банальный бабник!
      - Оказывается, вы уже знакомы!
      - Он пытался склеить меня на опознании трупа моего мужа.
      - Да-да-да-да-да! - закивал полковник, то ли вспомнив эту историю, то ли сделав вид, что вспомнил. - Прямо, говорите, на опознании?
      Алина кивнула, но кивнула автоматически, ибо, в сущности, не слышала уже вопроса: вольно - невольно ли, полковник вернул ее в ранневесеннюю ночь три месяца назад, ночь, когда Алина стала, наконец, взрослой.
      2. ДВА ТРУПА В АВТОМОБИЛЕ "МОСКВИЧ"
      Пошли уже четвертые сутки, как муж: молодой блистательный хирург, полутора годами раньше в какую-то неделю очаровавший ее и увезший из Москвы в свой прекрасный, в свой запущенный Львов, - исчез. Пару дней прождав его сравнительно хладнокровно, Алина начала действовать: обзвонила больницы и морги, а назавтра и объездила, подняла на ноги милицию и знакомых и, выкурив две пачки "Мальборо" (хоть зарплата у него была стандартно-мизерная, мужнины доходы непонятным каким-то образом позволяли ей позволять себе такую роскошь), выпив гору таблеток и почти полную бутылку коньяку, едва полузаснула под утро в огромной трехспальной, типа "Ленин с нами", кровати, как заверещал телефон. Тяжелый полусон, впрочем, отлетел не вдруг, все цеплялся и цеплялся за верещание, придавая ему разные, но неизменно противные смыслы, которым и по тембру, и по форме, и по содержанию произнесенного вполне оказался в соответствии голос из трубки.
      - Что? - переспросила Алина голос, обводя отупелым взглядом прокуренную комнату с пеплом на паласе, переполненными пепельницами, липкими немытыми рюмками, станиолевыми обертками от стандартов таблеток. - При чем тут милиция? О, Господи! Нашелся, что ли? Живой? Да вы человеческим языком разговаривать умеете?!
      Голос, судя по тому, что хозяин его на полувозмущении Алины оборвал связь, человеческим языком разговаривать умел не очень. Алинин мозг уже работал, раздраженно и лихорадочно, - тело же все не находило сил сбросить оцепенение и путалось в раскиданных тут и там одеждах. Алина выглянула в окно: впритык к новенькой ее, сверкающей под фонарем "Оке" припарковался, не выключив света, не заглушив вонючего, тарахтящего мотора, желто-синий УАЗик; владелец голоса с сержантскими погонами на плечах брел к нему, покуривая, от телефонной будки.
      Лифт не работал. Алина одолела четырнадцать пролетов гулкой, пустой, грязной ночной лестницы с тусклыми лампочками, горящими через два этажа на третий; даже не кивнув ментам, вставила ключик в дверку "Оки", но не успела усесться, как сержант, отщелкнув окурок в сторону урны, но в нее не попав, подвалил и взял Алину под локоток, чем вызвал у нее летучую брезгливую гримаску.
      - К нам в машину, пожалуйста.
      - Я что, арестована? Вы нашли его или нет?
      - Сами все и увидите! - настойчиво влек Алину сержант.
      Была б ситуация чуть поординарнее, а предчувствия чуть менее скверными, Алина так легко не сломалась, не поддалась бы сержанту!
      УАЗик трясло по ухабистым львовским улицам. Менты гробово молчали. В узком каком-то проулке - Алина, хоть и шоферша, давно потеряла ориентиры - водитель включил дальний, и пятна света запрыгали-заплясали по каким-то подозрительным заборам, будкам, грудам кирпичных обломков.
      Въехали, наконец, в узкую щель между двумя порядками кооперативных гаражей. Возле одного, справа, стоял другой УАЗик, тоже милицейский, уставясь выносным прожектором в двустворчатые гаражные воротца.
      - Прибыли, - сообщил сержант Алине. - Чего сидите?
      Алина с не свойственной ей покорностью выбралась из машины: ясно было, что дело скверно, и скверность эту торопить совсем не хотелось, да и гордость свою испытывать, потому что эти менты в эту ночь совершенно очевидно имели твердую установку Алине хамить.
      - Понятые на месте? - поинтересовался сержант у коллег, и две тени, мужская и женская, зябкие, немолодые, одетые черт-те во что, тут же привыступили из темноты.
      Весенний ночной морозец пощипывал алинины уши, но ей даже не хватало энергии погреть, потеребить мочки пальцами. Лампочка одинокого фонаря раскачивалась, двигая справа налево, слева направо грязные, подтаявшие сугробцы.
      - А Пиф-паф ой-ой-ой? - продолжал сержант утолять любопытство.
      - Сообщили. Едет.
      - Будем дожидать или приступим?
      Тот, кто отвечал сержанту, пожал плечами и пошел к освещенным прожектором воротцам, распахнул картинно, фокусник фокусником, фрака и чалмы только недоставало.
      В гараже стояла машина: "Москвич" последней модели. Внутри, на разложенных сиденьях, застыли в объятиях обнаженные мужчина и женщина. Закоченели!
      - Он? - задал сержант вопрос. - Муж?
      Алина одеревенела, вбирала информацию.
      - Вы меня? А! да-да, конечно.
      - Стало'ть, опознаете?
      - Опознаю-опознаю, - отозвалась Алина откуда-то издалека и почему-то хихикнула: ей забавно показалось, что в один и тот же момент она потеряла мужа сразу в двух смыслах: морально и фактически. Не то что бы она держала его за святого, но ведь они поженились так сравнительно недавно! И потом: одно дело - предполагать, подозревать, другое - увидеть! То есть не труп увидеть - трупы она видела! а измену!
      Еще один мент, испугавшись, услышав смешок, что придется одолевать алинину истерику, сказал робко-нейтрально, словно сумасшедшей:
      - Протокол подписать надо б!
      Алина втиснулась в прожекторный УАЗик на сиденье рядом с водительским и завороженно наблюдала, как в узком свете переноски доцарапывает мент свой протокол.
      - Они замерзли?
      - Что? - оторвался мент от бумаги. - Кто?
      Алина кивнула.
      - Угорели, - отрицательно мотнул мент головою. - CO отравились. Окисью углерода. Обычное дело. Мотор не выключили, чтоб печка грела. Притомились! - хмыкнул скабрезно, - и вот: отдохнули. Преступление, как говорится, и одновременно - наказание.
      - А кто! она?
      - Вам-то уже не все ли равно?
      "Это, - подумала Алина, - он сказал точно", - хотя в глубине души чувствовала, что ей все-таки не вполне все равно; что будь, к примеру, рядом с мужем кто-нибудь из общих их семейных знакомых, то есть особа, которую Алине приходилось принимать дома, разговаривать о женском и об вообще, угощать чаем и ликером - ей стало бы еще больнее. Смешно!
      Мягко покачиваясь на рытвинах, едва не задевая гаражи черными лакированными бортами, вплыла в узкий проезд, огромная легковая машина, американская, шестидесятых годов: "Паккард" не "Паккард", "Шевроле" не "Шевроле". Алина встретила ее взглядом, довела до остановки.
      - Ладно, где подписывать?
      Из "Паккарда" не "Паккарда" вышел красивый, ладный мужик лет тридцати с небольшим.
      - Опознала, товарищ капитан, - лениво подвалил к мужику сержант. Ловко вы ее вычислили.
      Товарищ капитан направился к гаражу - Алина уже выбралась из УАЗика, медленно наблюдала, - и, наставив вроде ствола пистолета указательный палец сперва на одного, потом на другого несчастного любовника, сказал:
      - Пиф-паф ой-ой-ой.
      Продул воображаемый ствол от воображаемых остатков воображаемого дыма.
      - Которые в этом году? - спросил брезгливо-сочувственно.
      - Двенадцатые, - отозвался сержант. - Наверное, уж последние. Весна, как говорится, идет - весне, как говорится, дорогу.
      Капитан прошелся вокруг "Москвича", внимательно вглядываясь то в одну какую-то деталь - открывальную, что ли, кнопочку, - то в другую, и констатировал:
      - Несчастный случай. Экспертизу, конечно, проведите, но чувствую: толку не будет.
      - Чувствует он! - буркнул сержант, с ночного звонка которого началось для Алины это мутное, это омерзительное утро, своему напарнику-водителю. - Как будто без чувств не все ясно.
      Капитан остановился на полпути к лимузину: слух у него оказался отменный.
      - Был бы ты, Гаврилюк, посообразительнее, я б тебе таких историй понарассказывал, в которых тоже все было ясно. А так - смысла нет! - и пошел дальше.
      - Как я поняла, вы тут старший, - заступила Алина дорогу.
      - А вы, как я понял, - вдова, - полуулыбнулся капитан, и Алина решила, что издевки в его интонации больше, чем сострадания.
      - А я - вдова, - подтвердила с вызовом. - Я осозна, что достойна презрения за! за такого мужа. И все же вы мне, может, объясните, почему меня доставили, как преступницу? На каком основании у меня отобрали право приехать на собственном автомобиле?..
      Капитан взял в ладони обе алинины руки и повертел их не то рассматривая, не то ей же самой демонстрируя тоненькие, хрупкие ее запястья, а потом отпустил и достал из кармана пару никелированных самозатягивающихся американских наручников, эффектно позвенел ими.
      - Преступников мы не так доставляем.
      Кивнул на невозможные ухабы:
      - Еще и подвеску побили б: "Ока" - машина нежная.
      - Как много вы обо мне знаете! - сказала Алина. - Ладно. Спасибо за заботу.
      - Ничего, - снова полуулыбнулся капитан.
      - Только вот, если подозрения с меня сняты, как я должна отсюда выбираться?
      - Вообще-то, - вздохнул капитан непередаваемо тяжко, - хлопцы б вас довезли, - и кивнул на УАЗики. - Но больно уж вы! - демонстративно скользнул по алининой фигурке взглядом уверенного в себе бабника. И двинулся приглашающе к пассажирской дверце своего "Кадиллака" не "Кадиллака".
      - Хам, - сухо и коротко хлестнула Алина капитана по щеке, не столько живому импульсу подчинясь, сколько чувствуя себя просто обязанной так сделать, и быстренько застучала каблучками к выходу по межгаражному коридору.
      Судорога удовлетворенного чувства справедливости сотрясла Гаврилюка.
      Капитан прыгнул в черный дредноут и ловко пустил его задним ходом между плотно обступающими гаражами. Особенно эффектно проходил он повороты, где, казалось, и мотоциклу-то одиночке не пробраться без ущерба.
      Алина все поцокивала каблучками в лунной раннемартовской ночи, дредноут полз сзади бесшумной тенью. Алина обернулась раз, другой и вдруг взглянула на себя со стороны, глазом, скажем, наглеца-капитана: деланно скорбную (муж как-то в мгновенье, на пятой секунде после циркового открытия гаражной двери, стал посторонним; более того: тревога этих дней и ночей, изматывающий труд ожидания лопнули подобно нарыву, а звенящий морозец даже разогнал тошноту от созерцания излившегося кровавого гноя), неприступную и! улыбнулась.
      Шестым что ли чувством уловил наглец эту улыбку? - однако дредноут тут же подплыл, остановился, распахнул дверцу. Алина скрылась внутри. С неожиданной прытью "Кадиллак" не "Кадиллак" развернулся и весело газанул вдаль!
      3. ГДЕ БЫ ВСТРЕТИТЬСЯ НЕНАРОКОМ?
      - Что ж! - резюмировал блистательный полковник. - Тем лучше, если знакомы.
      - Мне показалось, - вернулась Алина из странного, амбивалентного своего воспоминания в кабинет, - что он не любит, когда висят у него на хвосте. Одинокий волк.
      - Кто ж любит?! - риторически вопросил полковник. - А вы что, уже пробовали?
      - Так! - сделала Алина неопределенный жест.
      - Ну, эта беда - не беда. Поможем. Вызовем. Поговорим. Прикажем. Дадим официальное предписание.
      - Не пойдет, - отозвалась повеселевшая Алина.
      - Не пойдет?!
      - Если уж ваш Пиф-паф ой-ой-ой и впрямь независимый и талантливый! Да вдобавок еще и! порядочный - предписание от начальства в смысле доверия будет мне худшей рекомендацией.
      - Ну, знаете!.. - попробовал было возмутиться полковник, но Алина перебила:
      - Подскажите лучше, где б я могла его встретить случайно. А вот если мне впоследствии понадобится ваша помощь!
      - Где встретить? - задумался полковник (идея Алины ему понравилась). - Да где угодно! Знаете, например, "Трембиту"? Кооперативный ресторанчик.
      - Еще б не знать, - кривовато усмехнулась журналистка. - Свадьбу справляла.
      - Тем более. Мазепа редкий вечер его не инспектирует. Там в прошлом году случилось убийство. Единственное нераскрытое преступление на территории капитана. Автоматы, браунинг редчайшей марки "зауэр", пальба! С тех пор он оттуда и не вылазит. Заело, наверное.
      - Только имейте в виду, - поднялась Алина из-за стола. - Я вам ничего не обещала.
      - Какие могут быть обещания между свободными людьми?! - поднялся из-за стола и полковник. - Просто мы пытаемся повернуть взор прессы на наиболее ярких наших работников. Вот и весь наш интерес. Да и сами посудите: человек, не имеющий за одиннадцать лет работы ни одного нераскрытого преступления!.. Ну вот, кроме этой "Трембиты".
      - Да двух покушений на него самого, - донеслось из дальнего угла.
      - Ох, простите, - сделал вид полковник, что опомнился. - Не познакомил. Шухрат Ибрагимович, ваш коллега и земляк. Из Москвы. Представитель пресс-центра МВД СССР.
      Шухрат Ибрагимович вышел на ковер, изящно склонясь, поцеловал алинину ручку.
      - Петро Никифорович насчет коллеги, конечно, польстил. Журналистика дар! - повертел Шухрат Ибрагимович рукою в направлении эмпиреев. - Так, сотрудничал кое с кем. Был, можно выразиться, соавтором. А перо - тяжелое. Сам и страницы удобочитаемой написать не способен. И тем не менее, Алина Евгеньевна, позвольте совет полупрофессионала?
      - Вообще-то, - отозвалась Алина, - к бесплатным советам доверия у меня!
      - Понимаю, - согласился Шухрат Ибрагимович. - Сам таков. Но я с вас, если настаиваете, и пару рубликов могу взять.
      - С гонорара, договорились?
      - Э, нет! С гонорара - коктейль! В "Трембите"! И четыре пирожных.
      - Шухрат Ибрагимович у нас - редкий сластена! - отрекомендовал полковник.
      - Ну, советуйте, советуйте! - нетерпеливо подогнала Алина.
      - Хотел предложить вам такой вот парадоксальный взгляд! парадоксальный поворот. Сам бы воспользовался, да талантом Бог обделил. У Богдана Ивановича за одиннадцать лет, как верно заметил Петро Никифорович почти стопроцентная раскрываемость. Но - почти! Анализ неудачи гения! Я имею в виду как раз "Трембиту". Каково, а?.. Пару рубликов заработал?
      - Посмотрим, - сказала Алина, которой почему-то плохо шутилось с Шухратом Ибрагимовичем, и, кивнув, пошла к дверям, где и столкнулась с секретаршею, едва не выбив из ее рук поднос, нагруженный всякой всячиной, пирожных среди которой, правда, не было.
      - За смертью тебя посылать! - прокомментировал полковник.
      4. ПИФ-ПАФ, ОЙ-ОЙ-ОЙ!
      Странное дело: почти два года жизни, а после смерти мужа Алину со Львовом не связывало почти ничего: несколько десятков приятных воспоминаний, которые, в сущности, полностью нейтрализовались впечатлениями той мартовской ночи меж гаражей, да двухкомнатная квартира в хорошем районе, наследницею которой Алина автоматически оказалась, то есть давно пора было возвращаться в Москву, к родителям, а Алина все медлила, медлила! Конечно, не очень-то хотелось снова оказываться в зависимом положении родительской жилички, но врастать и во львовскую жизнь, устраиваться куда-то на службу (деньги с книжки потихоньку проедались, сходили на нет) не прельщало тоже: одно дело - писать для удовольствия статью-другую-третью в год, иное - тянуть лямку. Во время беседы с не очень понравившимся ей полковником Алина совсем уж решила отказаться ото всякого с ним сотрудничества, замотивировав отказ именно возвращением домой, а уж замотивировав, как бы и взяла б на себя это обязательство, но, едва всплыл в разговоре капитан Мазепа, как, сама не дав себе отчета, от решения своего отказалась. И теперь вот третий уже вечер бессмысленно (капитан не являлся) торчала в "Трембите", с кооператорской широтою души и безвкусицей переделанной в ресторанчик из общепитовской пельменной.
      Кавказской наружности немолодой юноша подсел к Алине за столик, достал из кожаных доспехов бутылку молдавского коньяку.
      - Саставьишь компанию, а? А то и вчера сидела адна, и пазавчера! Вроде и не страшненькая!
      Алина смерила юношу взглядом, достала из лаковой коробочки дорогую сигарету (кавказец тут же подал огня).
      - Составлю, - ответила, выпустив дым. - Только не приставай, ладно?
      - Что, неприятности?
      - Ага, - кивнула Алина с повышенной серьезностью, выдающей издевку. Переживаю.
      - Я вот тоже пережьиваю, - кивнул немолодой юноша и разлил коньяк по рюмкам. - Будем здоровеньки. Или как там у вас говорится: здаравеньки булы?
      Алина выпила, пристально-невидяще посмотрела на кавказца, который меж тем продолжал о чем-то болтать, и подумала:
      "А что? взять и позвать! И - здаравеньки булы! Сколько можно спать в одиночку в холодной, широченной, где что вдоль, что поперек, кровати?! Он, в конце концов, сам виноват!" и тут же, до этого "сам виноват" додумав, расхохоталась вслух, ибо сам, как ни крути, означало Мазепу.
      - Ти чего? - приобиделся немолодой юноша. - Я тыбе серьезные вещи рассказываю, а ти!
      Хлопнула дверь, и Алина снова поймала себя на том, что обернулась, словно пятиклассница на первом свидании, но и это был не капитан: странного вида пожилой человек вошел в ресторан словно из американского боевика про сороковые годы: в длинном свободном светло-сером макинтоше, в серой же широкополой шляпе, надвинутой на глаза. Пожилой и по походке, и потому что за приподнятым воротником угадывалась седая бородка клинышком.
      - Хиппует, - прокомментировал кавказец, отследив Алинин взгляд.
      Странный человек пересек зал и скрылся за дверью служебного входа.
      - Так явится, в конце концов, Мазепа или не явится никогда?! - взбешенно сказала Алина вслух.
      - Какой Мазепа? - изумился кавказец. - Гетман, что ли?
      - Гетман-гетман, - согласилась Алина.
      - Вот ти гаваришь: не приставай, - продолжил кавказец после довольно значительной паузы, во время которой безуспешно пытался осмыслить алинино восклицание по поводу легендарного гетмана, да так и бросил это занятие. - А каково адинокому чилавеку в чужом городе. Ти падумала, а?
      - Ты бы знал, каково адинокому человеку в своем городе! - протянула-передразнила Алина.
      - Понял, - сказал кавказец. - С полнамека. Сплетен баишься. А ми как в детективе устроим! Штирлица видела? Вот, например, я сейчас за тибя расплачиваюсь и ухажу, а ти!
      Дикий женский визг понесся откуда-то из служебных недр ресторанчика. На пороге внутренней двери появилась девица, одетая гуцулкою (ресторанная униформа), хватанула ртом воздуха и издала еще один визг.
      - Там! - показала, прокричавшись, куда-то за спину. - Там!..
      Алина вскочила первая, рванулась в подсобку, кавказец вслед. Вслед кавказцу - еще кто-то и еще!
      В небольшом кабинете сидел за столом упакованный мужик с упавшей на грудь головою - вроде как спал. Только свежепобеленная стена за его спиною была в красных брызгах крови и желтых, жирных пятнышках мозга, разбросанных вокруг черной пулевой отметины. Алина присела на корточки, заглянула упакованному в лицо: посреди лба расположилась маленькая такая, изящная дырочка.
      - Спокойно! - нервно закричала Алина. - Спокойно! - и, заметив в толпе любопытных здоровенного местного бармена, приказала: - Быстро на вход! Никого не выпускать!
      Бармен зачем-то послушался.
      Алина же, миновав подсобку, бросилась к черному ходу.
      Дверной проем зиял пустотою. Старинный проходной двор - несколькими арками.
      - Ищи ветра в поле, - могла бы сказать Алина, если было б кому.
      Она достала платочек, аккуратненько, чтоб не повредить возможные отпечатки, прикрыла дверь, сквозь платочек же задвинула и щеколду. Ясно было, что стрелял пожилой ковбой из вестерна, выстрелил и давным-давно, пока Алина разглядывала покойника, исчез, так что перекрывать выход нужды не было. Мегрэ бы во всяком случае не перекрыл.
      В дверях кабинета все еще толпились.
      - Трупов не видели? И не стыдно? - укорила Алина и снова вспомнила капитана Мазепу: всего однажды наблюдала она его за работой, но подсознательно копировала (пародировала?), безусловно, именно его стиль. "Пиф-паф ой-ой-ой" оставалось только добавить.
      Люди как-то неволею дали Алине дорогу, а на вопрос "милицию вызвали?" - дружно смолчали. И тут старалась не повредить пальчиков, Алина медленно, методично извлекла телефон из-под самого буквально трупа, набрала ноль-два.
      - Дежурный? - спросила. - В "Трембите" убийство.
      На том конце провода поинтересовались, кто говорит.
      "А действительно, - подумала Алина, - кто она такая, чтобы чуть ли не расследование проводить? Беседа с полковником придала ей, что ли, значимости в собственных глазах? Юридическое студенчество? Ожидание капитана Мазепы?"
      - Кто-кто! - ответила раздраженно. - Дед Пихто! Посетительница! - и бросила трубку, вернулась в зал.
      А там, на пороге, бармен уже отчитывался капитану Мазепе; черный лимузин поблескивал под фонарем за стеклянными дверными вставками.
      - Здравствуйте, капитан, - подошла Алина (секунду назад принятое решение: доесть и домой, - как ветром сдуло). - Узнаете?
      - Узнаю, - ответил капитан и добавил не без злобы (обиды, быть может)? - Горе перемогаете?
      Алина вспыхнула, хотела было повернуться, уйти, забыть об этом самовлюбленном хаме, но самовлюбленный хам отнесся к ней вдруг с такой товарищеской простотою, что от алининой обиды как-то вдруг не осталось и следа:
      - Пиф-паф ой-ой-ой, выходит?
      - У-гу, - кивнула Алина и показала на подсобную дверку.
      - Три дня не заглянешь - черт-те что начинается! - покачал капитан головою и пошел через зал, Алина - за ним.
      Пока капитан осматривал место происшествия - а делал он это недолго Алина из-за спины все тараторила про плащ, про бородку, про черный ход, про сохраненные ею отпечатки.
      Взвыв сиреною, затормозила у ресторанчика оперативная "Волга", вошли хлопцы в штатском. Капитан кивнул на труп, снова сказал:
      - Пиф-паф ой-ой-ой, - и пошел из кафе.
      Алина, провожаемая тоскливым взглядом немолодого кожаного мальчика, пошла за Мазепою.
      - Прокатиться хотите?
      Алина кивнула.
      Капитан распахнул дверцу "Шевроле не Шевроле", впустил Алину, уселся сам, завел мощный неслышный двигатель, тронул с места вроде незаметно, но Алину прижало к спинке.
      - Вижу, - сказал Мазепа. - Вижу в глазах осуждение: не опросил свидетелей, не поискал пулю. Так вот: пулю найдут хлопцы, и окажется, что она выпущена!
      - Из "зауэра", - продолжила, воспользовавшись микропаузою, Алина. Да вдобавок из того самого, из которого убили бармена в прошлом году. "Зауэр" - редкое оружие.
      - О-го! - повернул капитан голову. - Вот это информированность!
      - Профессия обязывает.
      - Не люблю журналистов.
      - Журналисток тоже?
      - Журналисток? Кюшать люблю, а так - нэт, - процитировал с кавказским акцентом анекдот позапрошлого сезона. - А свидетелей опрашивать - дохлый номер. Не такой же он кретин, чтобы еще раз воспользоваться этим костюмом.
      Дальше ехали молча: только тресканье-бульканье служебных переговоров по рации, в которые капитан, впрочем, не вступал, нарушало тишину.
      Наконец, "Шевроле не Шевроле" стал прямо перед подъездом.
      - Запомнили! - иронически восхитилась Алина.
      - Профессия обязывает, - отпарировал капитан и, некоторое время выждав, добавил. - Ну?
      - Что - ну? - не двигаясь с места, со всею наивностью, на какую была способна, поинтересовалась Алина.
      - У вас ко мне еще какие-нибудь вопросы? Или! советы?
      - Просто жду, когда снова на ночной кофе начнете напрашиваться. Сами сказали: кюшать люблю.
      - Во-первых, тогда уже было утро. Во-вторых, я - потомок шляхтичей, отозвался капитан. - И потому до неприличия горд: навязываю свое общество не более одного раза.
      - А вы рискните - в порядке исключения - на вторую попытку!
      Капитан пристально поглядел Алине в глаза, потом склонился под приборную доску, стал чего-то там откручивать.
      Рука об руку со своею женской гордостью Алина наблюдала. Ей даже интересно стало, что она почувствует, если капитан проигнорирует и так слишком уж откровенное приглашение.
      Тот, наконец, извлек из гнезда громоздкую служебную рацию.
      - Я на работе, - пояснил. - Пошли, что ли?
      Алина улыбнулась.
      5. АНАЛИЗ НЕУДАЧИ ГЕНИЯ
      Она ничего не сказала Мазепе ни про полковника, ни про три дня ожидания в "Трембите" - утром, когда завтракали, попросилась недельку-другую понаблюдать за его работой. Наверное, в любой другой ситуации капитан отказал бы, а тут ограничился ворчанием, что начальство все равно не разрешит.