Выждав некоторое время, Жесткоглазый сказал:
      - Айда!
      Полковник мыл посуду на кухоньке, как дверь вдруг распахнулась и обнаружила Джинсово-Усатого, за которым маячили тени.
      - Ну вот, папаша, - сказал Джинсовый. - Ты погулял в своей жизни. Теперь дай и нам. Где там подвал с брильянтами? Все по-тихому сдашь - не тронем. Понял? Вот и отлично. Пошли, - и отступил на полкорпуса, давая Полковнику дорогу.
      Полковник медленно двинулся к выходу и, когда миновал Джинсового, сделал резкий выпад локтем, так что Джинсовый со стоном согнулся пополам. Еще удар - тому, кто на улице! Еще! Еще!
      Хоть и не молод, хоть и работа вроде кабинетная, а тренирован был Полковник неплохо, и случись противников не пятеро, а хотя бы трое!
      Минуты спустя, Полковник, скрученный бельевой веревкою, лежал на дорожке, а пришедший в себя Джинсовый пинал его с бешеной злобою:
      - П-пало! У! п-пало! Фраер вонючий! Парчушка! Ментяра! Пет-тух шоколадный!
      - Хватит! - осадил Жесткоглазый. - Кому сказал? Понесли, - и кивком показал на дом.
      - Значит, - спросил, когда, привязанный к кушетке, оказался Полковник в собственном кабинете, - добром выдать ключи от подвала не желаете? Но вы ж поймите - мы без них все равно не уйдем.
      Полковник презрительно молчал.
      - Мы понимаем, что это штамп, - продолжал Жесткоглазый, - что так бывает только в "Вечерке" и в дурном кинематографе. Но честное слово, нам некогда тратить время на изыски, особенно, когда клиент так строг к стрелкам на брюках и так вдов, что вынужден сам поддерживать их в порядке, - и кивнул Джинсовому.
      Тот подскочил, рванул с удовольствием на Полковнике рубаху.
      - Как там? - обернулся Жесткоглазый к одному из уголовных, в глубину комнаты. - Нашел розетку?
      - Ага, - ответил уголовный, только что включивший электроутюг. - Провода не хватает. Тащите его сюда.
      Выступили двое других, подхватили кушетку с Полковником, понесли к утюгу.
      - Слушай, можно, я? А? Можно? - отнесся Джинсовый к Жесткоглазому столь сладострастно, что слюни чуть не потекли изо рта.
      Жесткоглазый равнодушно пожал плечами, и Джинсовый завладел утюгом.
      - Сами понимаете, какой вам срок одуматься, - оборотился Жесткоглазый к Полковнику. - Пока нагреется. А время сейчас позднее, все свет повыключали. Так что напряжение хорошее!
      Хоть время было и впрямь позднее, родители не спали, а вели на кухне какой-то важный и, судя по тому, что сразу прервали, секретный разговор: Юноша успел услышать из прихожей только последнюю отцовскую реплику:
      - И ничего - понимаешь, ни-че-го! - нету в них особенного! Но сам факт!
      В ком "в них" (мы-то с вами сразу догадались, что речь идет о карасевых экспертизах) Юноша не понял, да, впрочем, понимать и не интересовался, а:
      - Где ты был сегодня вечером, папа? - спросил, став на пороге.
      - Может, сначала поздороваешься? - робко испробовал отец воспитательный тон.
      - Где ты был сегодня вечером?!
      - Н-ну! кк где? - несколько замялся Благородный Карась. - Где всегда. В журнале. А потом - на заседании "Мемориала". Ты прекрасно знаешь, что твой дед погиб в чекистских застенках!
      - Где ты был сегодня еще?!
      - Что это за манера? - почувствовала мать, что пора идти мужу на помощь. - Ты что, допрашиваешь отца?
      Но сын даже и внимания не обратил на материнское вмешательство:
      - Где ты был сегодня еще?!!
      Отец молчал довольно красноречиво.
      - Я тебя видел на одной даче, - сказал Юноша обреченно, словно только что потерял последний атом надежды на благополучное разрешение страшного недоразумения.
      - Как вдел? - переспросил Карась: с момента появления сына на пороге отец понял, что дезавуирован, но о возможности инцеста догадался только сейчас, вот от этого вот словечка: видел, - догадался, но тоже цеплялся за непонятно на что надежду. - Что ты там делал?!
      - Знакомился с дедом невесты, - произнес Юноша вызывающе.
      - Какой еще невесты?! - недоуменно вмешалась мать. - Ты снова женишься?
      - Погоди, Вера! - остановил ее отец. - С Иннокентием Всеволодовичем?
      - А что ж тут такого страшного, папа? Ты ведь с ним, как оказалось, тоже водишь знакомство. Наверное, даже! сотрудничаешь. Почему ж нельзя мне?
      - Я?! Сотрудничаю?! - очень искренне возмутился Благородный Карась.
      - Почему?!
      - Да потому что! - чуть было не выдал Благородный Карась роковую тайну, но осекся, глянув на жену. - Да потому! потому что! В общем! в общем, я тебе запрещаю это знакомство!
      - Вот как! - усмехнулся юноша.
      - За-пре-ща-ю! - закричал Карась так натужно, что голос сорвался на визг.
      - А я ничего другого и не ожидал! Привет! - и со слезами на глазах Юноша выскочил из кухни, из квартиры, стремглав понесся по лестнице.
      - Никита! - выбежал за ним отец. - Никита! Постой! Слышишь?!.
      Далеко внизу хлопнула дверь парадного.
      - !Да кто ж еще как не мы создали вам эту! популярность? Мы вам обыск - назавтра все голоса трубят. Мы вас на беседу - тут же эдакий, знаете, восхищенно-осуждающий шумок в либеральных кругах. Восхищенный, естественно, в вашу сторону, осуждающий - в нашу. Вы нам по-хорошему солидный процент отстегивать должны. И от тутошних гонораров, и от тамошних!
      - Вы что, процент требовать меня пригласили? - не без иронии поинтересовался Карась-Писатель.
      - Бог с ним, с процентом, - махнул рукою Полковник. - Вы ведь, пожалуй, заведете что рекламу нам не заказывали, что мы сами, вас не спросясь!
      - А разве не так? - попытался перехватить инициативу Карась.
      - И тк, знаете, - мгновенно ответил Полковник, - и не так, - и пояснил, что имеет в виду: - Вы ведь нас провоцировали на эти обыски, вызовы. Грань, однако, никогда не переступали, чтоб в лагерь там или под грузовик. Согласен, согласен! - замахал ладошками на Карася-Писателя, рот ему не дав открыть. - Дело это тонкое, недоказуемое. Так что процентами уж пользуйтесь.
      - Вот спасибо, - снова сыронизировал Карась.
      - Не за что, - отпаснул Полковник.
      - Ну и зачем же в таком случае?.. - обвел Карась широким жестом окружающую обстановку.
      - А вы не догадываетесь?
      - Нет, - честно сознался Карась.
      - Чего ж тогда приехали? Ну-ну, думайте, людовед! Приехали? Согласились? Значит, чувствуете за собой что-то, а? Чувствуете высшее мое право вас сюда! приглашать?
      Карась-Писатель покраснел.
      - То-то же! - припечатал Полковник и, не давая подопечному остыть, пустился дальше: - Догадались? Правильно! Вроде и доносов вы ни на кого не строчили, и не заложили вроде никого, а вот поди ж ты: сидите тут передо мною и краснеете. Потому что не забыли, как вызывал я вас свидетелем по делам ваших приятелей и как правдиво и искренне отвечали вы на вопросы. И вопросы-то, согласитесь, были пустячными. Я вам важные на всякий случай даже и не задавал: вдруг, боялся, сорветесь. Но, однако, чувствовали вы, наверное, что лучше бы вообще не отвечать, а? А храбрости не хватило. Вот и краснеете. Чувствовали, что самим фактом согласия беседовать тогда со мною о ваших друзьях вы уже как бы санкционировали мое право на их арест и прочее. Угадал? Вот бы вам о чем написать! автобиографическую повесть!
      - А я, может, и напишу, - сказал Карась после паузы. - Спасибо за идею.
      - Не знаю - не знаю, - ответил Полковник. - Может, когда и напишете. А вот что вижу отчетливо, так это что воображения вашего писательского вполне достает представить себе реакцию друзей по "Апрелю" и товарищей по Пен-центру, - согласен, согласен! - им ли судить? - а все-таки: если в печати вдруг обнаружится парочка ваших свидетельских протоколов! где вы хоть никого и не заложили, однако, такие невинные подробности из частной жизни приятелей припомнили! Тут ведь того и гляди популярность, которую мы с вами столькими усилиями и так долго пестовали, рухнет? А вы уверены, что книги ваши, сами по себе, достаточно значительны, чтобы подобное испытание выдержать? - Самое Высокое Начальство - то как раз, с которым Полковник столкнулся нос к носу несколько дней назад - щелкнуло клавишею, чем и прервало демонстрацию оперативной видеозаписи, и отнеслось к Товарищу Майору, знакомому нам по автомобилю "Волга" с задворок поселка "Стахановец".
      - Я думаю! - протянуло, - пускай. Пускай! развлекается, - и, вздохнув, встало из-за необъятного, как Родина, стола, размяло конечности, подошло к окну не Самого, кажется, Главного, но уж во всяком случае Второго или Третьего в этом Гранитно-Охристом Здании Кабинета. - Настоящий чекист! - помотало рукою в воздухе. - Даже если в отставке! Что гласит народная мудрость? - полуобернулось к Товарищу Майору.
      - Старый конь борозды не испортит, - отрапортовал без паузы Товарищ Майор.
      - Именно! - похвалило Начальство.
      За окном суетилась Москва. Автомобили обтекали по кругу чугунного основателя Заведения, повернувшегося спиною к одному из своих преемников.
      - То есть, - спросил Товарищ Майор, - наблюдение снять?
      - Н-ну! - снова повертело Самое Высокое Начальство ладошкою. - Наведайся через месяц! через полтора. Ведь что в нашем деле главное?
      - Учет и контроль! - выпалил Товарищ Майор.
      - Именно!
      Самое Высокое Начальство покивало одобрительно и вперилось в кишащую перед Детским Миром толпу. Постояло так некоторое время, потом поманило, не оборачиваясь, жестом указательного. Товарищ Майор подошел, как подкрался.
      - Вот, - сказало Начальство. - Смотри! - и повело указательным вправо и чуть вниз, видимо, желая преподать какой-то важный не то профессиональный, не то нравственный урок. Но так и не сумело облечь словами.
      Товарищ Майор в некоторой растерянности смекая, на что, собственно, смотреть, вывернул голову, привстал даже на цыпочки - тут-то и попался ему на глаза Благородный Карась, направляющийся явно к одной из дверей Здания.
      - Вас понял, - сказал с облегчением Товарищ Майор. - Жаловаться идет. На Иннокентия Всеволодовича.
      - Кто? - тупо посмотрело Самое Высокое Начальство, отвлеченное от Не Менее Высоких Мыслей.
      - Подопечный. Тоже из вчерашних. Последний. Вы не досмотрели, на третьей кассете.
      - А-а! - не то сообразило, не то сделало вид, что сообразило Самое Высокое Начальство. - Ну ты уж! - и в третий раз помотало кистью, а потом погрозило в воздухе толстым, поросшим шерстью перстом.
      - Так точно! - отчеканил Товарищ Майор. - Разрешите идти?
      Начальство разрешительно махнуло, вздохнуло глубоко и снова погрузилось в созерцание Народа.
      - Володя? - нажал Товарищ Майор в каком-то совсем небольшом, с окном во двор, кабинетике, кнопку селектора. - Там один такой! седой! в светлом костюме! в общем, догадаешься! прорываться будет. Проведешь. Только помурыжь как следует, понял? Чтоб обосрался. Конец связи. - Нажал другую кнопку, сказал: - Валечка? Материалы на Тищенко Дэ эН! - после чего достал из ящика стола тамиздатовскую книжку Солженицына и погрузился в чтение.
      Святая святых полковничьей дачи была варварски разорена: расколотые каталожные ящики валялись повсюду, шкафы - перевернуты, и весь пол засыпан карточками, фотографиями, листами "дел"! Сам Полковник, измученный, истерзанный, едва живой лежал на принесенной сверху кушетке и подвергался ласковой медицинской заботе Чернокудрой Красавицы. Даже нежные ее пальцы, касаясь воспаленных ожогов и рубцов на полковничьем теле, не могли не вызвать едва переносимую боль, - Полковник, однако, не стонал, даже губу не закусывал, а только добавочно серел с лица.
      Не смущаясь, что Полковник демонстративно не обращает ни на его речи, ни на него самого ни малейшего внимания, невысокого роста, лысоватый, обаянием ума обаятельный человечек расхаживал по подвалу и, с аппетитом разглядывая то одну бумажку, то другую, продолжал спокойный, неспешный монолог:
      - !да когда, сами посудите, кому удавалось на черную работу набрать одних интеллектуалов? Вы вспомните хоть историю вашего ведомства! Сколько разоренных библиотек, сколько научных трудов, попаленных в печках, сколько поэтовых черновиков! Я, знаете, когда размышляю об этом вспоминаю рахманиновский рояль, сброшенный на мостовую со второго этажа. Не вспоминаю, конечно, а! как бы это сказать?.. слышу звук, - и Человечек на минутку прислушался к этому внутри себя звуку, после чего обернулся к Нежной Чернокудрой: - Как там, Нелличка?
      - Ожоги глубокие, - ответила Чернокудрая, - но сепсиса, думаю, не произойдет.
      - А сердце? давление? Проверь, пожалуйста, все как следует. Уверяю тебя: жизнь Иннокентия Всеволодовича, его здоровье! Таких людей, как Иннокентий Всеволодович!
      - Все проверим, и кардиограммку снимем, - ответила Ласковая Чернокудрая не шагающему Человечку, а прямо Полковнику, - все будет очень хорошо.
      - Так что клянусь вам, Иннокентий Всеволодович, мне и самому крайне печально наблюдать это, крайне! - пропанорамировал Человечек рукою по пейзажу разора. - Ну да мы постараемся все и восстановить. С вашей, разумеется, помощью. Не дадим погибнуть архиву столь уникальному.
      Полковник презрительно скривил губы.
      - О! - обрадовался Человечек. - Вы уже реагируете! Это приятно. А что касается содержания вашей реакции - это, уверяю вас, дело временное. Вы всю жизнь просидели по ту сторону стола - вот и не приобрели опыта истинного подчинения: радостного и добровольного. Но он приобретается быстро - было бы достаточным давление.
      - Я за кардиографом, - встала от Полковника Чернокудрая Очаровательница и пошла из подвала, в дверях которого столкнулась с пропустившими ее двоими уголовного вида.
      - Ступай, Нелличка, ступай. Да что далеко ходить за примерами? - продолжил Человечек. - Вот вчера: переоценили вы свои силы, стойкость духа своего, когда под утюжок-то легли. Все равно ведь шифры-то выдали. Так стоило ли мучиться? Урок! - и несколько секунд продержал значительную вертикаль указательного перста. - Еще пара таких уроков, и с радостью засотрудничаете, с улыбкой. Помните, как это? с чувством глубокого удовлетворения. Да что я вам объясняю?! Хоть и с обратной стороны стола, а уж сколько вы наблюдали подобных преображений! Ме-та-мор-фоз! Ни одному Овидию не снилось! А что не устроил своим болванам даже разноса за утюжок, да и за разграбление особенно не взыщу - это потому, что хватило у них ума, не найдя денег и золота, не поджечь ваши владения с вами внутри, а сообщить мне. Хватило интуиции догадаться, когда первая досада прошла, что и такое вот! с их точки зрения барахло! - снова пропанорамировал, - может стоить чего-то. Да, кстати! Не помните у Розанова, у Василия Васильевича, заметочку: страдание есть утюг, которым Господь Бог разглаживает морщины на наших душах? Смешно, да?
      В двадцатый, не менее уж, наверное, раз пересмотрев с вываливающимся листами, истрепанный, пятилетней давности номер не то "Юного техника", не то "Юного натуралиста", Благородный Карась внешне решительно поднялся из-за круглого, со щербатой, исцарапанной столешницею столика и толкнул дверь небольшой казенной приемной, в которой неволею коротал время. Тут же у порога возник Молодой Человек В Штатском.
      - Вам не кажется неприличным заставлять меня здесь столько ждать?! Я все-таки ученый с мировым именем, доктор филологии, и!
      - О вас доложено, - почтительным тоном оборвал Молодой Человек Благородного Карася. - Как только товарищ майор освободится - сразу же вас и примет. Вас ведь сюда не вызывали - сами пришли. А у нас рабочий день расписан по минутам.
      - В таком случае! - отреагировал глубоко уязвленный Благородный Карась, - в таком случае! я зайду как-нибудь в другой раз. Или вообще не зайду! - добавил едва ли не с угрозою в голосе. - Проведите меня к выходу.
      - К сожалению, - с искреннейшим сочувствием улыбнулся Молодой Человек, - к сожалению, это никак невозможно. Никак!
      - Как то есть никак? - обмер не столько Карась как личность, сколько - независимо от личности - весь его организм.
      - Часовой без пропуска задержит, - пояснил Молодой Человек.
      - Так напишите пропуск!
      - Увы - не в моей компетенции, - посетовал собеседник.
      - А в чьей?
      - Товарища майора.
      - Так проведите к нему!
      - Я уже сказал, - терпеливо, как ребенку, объяснил Молодой Человек, что ему о вас доложено. Ждите.
      - Я!.. - взвился Благородный Карась, - я этого так не оставлю! Я буду жаловаться! Лишать человека свободы без малейших на то оснований!
      - Ой, как вы правы! - посочувствовал Карасю Молодой Человек. - Ой, как правы! Но медленно еще идет у нас перестройка. Эти старые инструкции! А!.. - махнул рукою. - Просто не говорите! Так что придется подождать еще.
      - Сердце на удивление крепкое. Для такого возраста! - поднесла Чернокудрая Человечку кардиограмму. - А давление так и вообще: восемьдесят на сто двадцать.
      - Ну, спасибо, Нелличка, спасибо, родная, - поцеловал Человечек ручку Очаровательнице. - Езжай, - и вернулся к Полковнику: - Тут вот ящичек на мою букву целым случайно оказался. Я пересмотрел внимательно, но своей фамилии не встретил. И сделал вывод, что не всех вы, кто через вас прошел, в картотеку заносили, а тех только, кто раскололся. Прочих предпочитали признать как бы не существующими. Феномен удивительный. И опасный. А вы для меня, знаете, существовали всегда. С тех самых пор. Я по делу о подпольной рубашечной фабрике проходил. В шестьдесят четвертом. Так и не вспомнили? Сколько ж в ваших руках силы было сосредоточено: тут и тюрьма Лефортовская, и полная изоляция от мира, и не менее полная ваша бесконтрольность, безнаказанность! И лагерные года в ваших руках: два, десять, пятнадцать! И даже - страшно подумать! - расстрел. А в моральном отношении?! Вы ведь действовали от лица всего государства! Народа, так сказать! А при этом - сколько корректности, объективности! эдакого! равенства в беседе. Будто совсем и не важно, кто по какую сторону стола. Философский диалог исключительно в интересах Истины. Вот я и подумал тогда! Знаете, такая! юношеская мечта! Окажись, мол, вы в моих руках, как я в ваших! Что бы сделалось тогда с вашими! убеждениями? С моральной правотою? А вдруг - подумал - вы и согласились бы, что экономика не бывает теневая или не теневая. Что она либо выпускает рубахи, либо нет. Что ваша мафия ничуть не лучше нашей. Хуже! Разветвленней, мощнее и безжалостнее: давит каждого, кто отказывается отстегивать ей девяносто пять, а то и все девяносто девять процентов?! У нас-то - не больше чем исполу!
      Несколько разнервничавшийся Человечек походил, успокаиваясь, по подвалу.
      - Но, поверьте, только мечта, юношеская мечта. И в поле зрения я вас не держал, и не охотился, не выслеживал. Так что нынешняя встреча - результат чистой слу-чай-нос-ти. Печальной для вас, однако, ведущей! как бы слово-то подобрать? Не подсобите? Вроде нехорошо сказать по-русски: к помудрению? Вот! - нашел, наконец, Человечек. - К покаянию!
      Судя по тому, как долго и подробно, чтоб не сказать сладострастно, вел Молодой Человек Благородного Карася в кабинет Товарища Майора коридорами и лестницами Учреждения, распоряжение помурыжить выполнял творчески и с любовью. Когда совершенно обосравшийся Карась уселся, наконец, на стул в том самом небольшом кабинетике, от благородного негодования не осталось уже и следа.
      - Ну! - сказал Товарищ Майор жестко и нетерпеливо. - Чем обязаны счастьем видеть вас здесь?!
      - Насколько мне известно, - начал Благородный Карась, - полковник Картошкин, Иннокентий Всеволодович, уволен в отставку, - и, не дождавшись от Товарища Майора ни подтверждения этой сентенции, ни опровержения, словом, никакой человеческой реакции, которая самим фактом своего существования могла уже как-никак подбодрить, вынужденно продолжил: Однако, он завладел совершенно секретными документами и использует их в личных целях.
      - Ну уж секретными, - с подчеркнутым пренебрежением высказался Товарищ Майор. - Доносы! - и долгим спокойным взглядом посмотрел на Карася. - Это, кажется, ваша статья? - извлек из ящика стола толстый журнал и безошибочно раскрыл на нужной странице. - Вы так блистательно разоблачили наши безнравственные методы! да и не вы один. Нам просто бессмысленно теперь скрывать, что мы пользуемся доносительством. А если секретные в том смысле, что раскрывают доносчиков! Так ведь революционный процесс идет, перестройка. Многим приходится несладко, тому же полковнику Картошкину. Лес, как говорится, рубят!
      - И все-таки, - не без робости встрял Карась, - мне казалось, что без серьезной необходимости!
      - Нет-нет-нет! - решительнейшим образом перебил товарищ Майор. - Никак невозможно! Вот ведь! - углубился в журнальную статейку - !сами пишете: "недопустимо, чтобы Комитет государственной безопасности занимался чем-либо, кроме наших внешних противников, а избыток освободившихся сил, коли уж никак не в состоянии сократить, обратил на борьбу с мафией и коррупцией". Так что обращайтесь в суд, что ли. Или я не знаю! в милицию. В ЖЭК!
      - Отлично! - вскочил оскорбленный Карась. - Благодарю вас! Я получил! исчерпывающий ответ. Особенно насчет ЖЭКа.
      - Что вы, не за что, - отзывчиво отозвался Товарищ Майор. - Это наш долг.
      Благородный Карась требовательно протянул руку и на наивно-вопросительный взгляд Товарища Майора пояснил:
      - Пропуск! Могу я, в конце концов, выбраться из этого! здания?!
      - А-а-а! - обрадовался, что понял, Товарищ Майор. - В конце концов разумеется. Какие могут быть разговоры! И пропуск вам выпишем. Только предварительно зафиксируйте, пожалуйста, смысл заявления, с которым вы сюда приходили. Собственноручно! - и подвинул по столу лист бумаги и шариковый, за тридцать пять копеек, карандашик.
      - Это что, - вопросил Благородный Карась, - обязательно?
      - А как же! Поднимут очередную шумиху, кампанию. А у меня вот оно ваше собственноручное. Да и перед начальством отчитаться: как-никак, а минут десять служебного времени вы у меня отняли.
      - Понимаю! - протянул Карась. - И в противном случае - не выпустите.
      - Отчего же, - возразил Товарищ Майор. - Выпустим и в противном. Рано или поздно - непременно выпустим. Согласуем с начальством!
      Благородный Карась, оценив в полной мере "рано или поздно", покорно вернулся к столу и взял карандашик.
      - Только будьте ласковы, без общих фраз. Как вы это! - кивнул Товарищ Майор на журнал, - умеете. Изложите: что, почему, зачем. Чем вас лично затронуло! Да, впрочем, вы понимаете, о чем я говорю!
      - Вы вот так презрительно на меня смотрите, Иннокентий Всеволодович, - не отрываясь от разбора бумаг, продолжал Человечек, но тут вошел в помещение Некто, зашептал Человечку на ухо. Тот покивал понимающе, а впитав информацию, с благодарностью гостя отпустил: - Спасибо, спасибо, милый. Все правильно.
      Милый исчез. Человечек помурлыкал с минутку под нос невнятный мотивчик, после чего снова отнесся к глухо, принципиально молчащему Полковнику:
      - Итак, если не возражаете, - бросил короткий, но пристальный взгляд, - а вы, судя по всему, не возражаете, я пока оставлю архив тут. Мои люди разберут его по возможности, рассортируют! Вас я тоже оставляю здесь. Но не как главного хранителя, а в предварительном заключении. Помните? Попробую с максимальной точностью воссоздать условия содержания, которые в свое время предложили мне вы. Конечно, силы у нас послабее, но и пациентов поменьше. На случай, если кто-то особенно назойливый из ваших знакомцев будет вас домогаться, мы дадим им возможность с вами встретиться! И вы с полным самообладанием, как Штирлиц, объясните, что вот, мол, приютили у себя на время! ну, скажем, племянников из Рязани. И что сейчас вам, к сожалению, совершенно недосуг. Договорились? Эти вот документики, горяченькие, по первой разборке мною обнаруженные, - потряс Человечек пачкою листов, - я забираю с собою и прямо сегодня дам им ход. Ну а со временем, когда я подготовлю для нашего с вами архива достойное его помещение, мы и его, и вас туда и перевезем. А пока отдыхайте, поправляйтесь, - и Человечек направился к выходу. - Питание будет лефортовское, бросил, задержавшись на полпути, - из расчета тридцать восемь копеек в день. Вы, помнится, уверяли, что это очень полезно для желудка. Сейчас, правда, инфляция, но, с другой стороны, у вас и организм не молодой, как был тогда у меня, потребности меньше! Будем считать: так на так. Всего доброго. Да, чуть не забыл, - обернулся Человечек уже с порога, - чтобы у вас было больше искренности в актерских экзерсисах, если они понадобятся, ставлю вас в известность, что за вашей внучкою установлено пристальное, я бы даже сказал: ревнивое, - наблюдение. Так что в чрезвычайном случае! И не сверкайте так глазами! - прикрикнул вдруг гневно. - Вы уже семьдесят с лишним лет пользуете систему заложников. И - ни-че-го!
      - Иван Николаевич ждет вас, - сказала секретарша Человечку, едва тот появился в огромных размеров роскошной приемной, и проводила к внутренним дверям, обитым кожею.
      - Добрый день, - приветливо отнесся к Человечку Иван Николаевич, несколько нетвердо шагая навстречу по ковровой дорожке. - Рад видеть, - и подал для пожатия руку.
      Человечек, однако, демонстративно спрятал обе свои за спину, чем заставил Ивана Николаевича выкручиваться из чрезвычайно щепетильного положения.
      - Разрешение на особнячок подписали? - осведомился Человечек.
      - Вот, - протянул Иван Николаевич тонкую папку красной кожи. - Сивцев Вражек. Сердце, можно сказать, Арбата.
      - Получите, - изучив Разрешение и сопуствующие ему бумажки, швырнул на стол Человечек папку поневзрачнее, зато попухлее, и вышел вон.
      - Не появлялся? - с порога спросил Благородный Карась у открывшей дверь Супруги.
      - Девка его звонила!
      - Почему - девка?! - возмутился Карась.
      - Кто ж она еще? - пожала Супруга плечами.
      - Я! Я попросил бы тебя! выбирать! выбирать! выражения! Это, в конце концов, неинтеллигентно! - взорвался Карась.
      - Хорошо-хорошо, - присмирела ошарашенная Супруга, - не бесись.
      - Я абсолютно спокоен. Абсолютно! Он у нее?
      - У нее, - кивнула.
      - Адрес сказала?
      - Нашел дурочку!
      Благородный Карась переобулся в тапочки, прошел на кухню, сжевал что-то, взяв с тарелки прямо рукой.
      - Как ты думаешь? - обратился к Подруге Жизни. - Они уже?..
      - Двадцать лет мальчику, - снова пожала та плечами. - Я собрала ему вещи, денег немного. Придется временно смириться.
      - Э-то-не-воз-мож-но! - проскандировал Карась.
      - А что ты с ним сделаешь? - поинтересовалась Супруга.
      - Я с ним! я с ним! я с ним! поговорю!
      - И объяснишь, как оказался на даче? - ехидно осведомилась подруга жизни.
      Благородный Карась зарыл руки в седую шевелюру.
      - Может - с нею? - простонал.
      - А-га, - деланно согласилась Жена. - Так она тебе его и отдаст! Ничего, сам очухается! Ты вон чем дергаться - поешь, - налила в тарелку борща. - Как, кстати, твой поход?
      Карась подчеркнуто не отреагировал на вопрос Супруги, но она плевать хотела на эту подчеркнутость и добавила:
      - Ну, туда. В гэбэ!
      - Не ходил я в гэбэ! - швырнул Карась ложку так, что она, пролетев по столу, шмякнулась на пол и обрызгала белые брюки. - Я туда не ходил! И не пойду! Это безнравственно - по собственной инициативе вступать в сношения с тайной полицией!
      Супруга несколько обескуражилась реакцией супруга:
      - Но ты же! ты же сам вчера! ты ж собирался!
      - Я солгал тебе, солгал! - проорал Карась и выскочил из-за стола, побежал вон из кухни. - Со-лгал! Я вообще - лжец! - хлопнул дверью своего кабинета.
      Человечек выбрался из автомобиля возле арки сталинского, в мемориальных досках, здания и направился во двор. И прямо тут, под аркою, его застали несколько по обыкновению фальшивые звуки духового похоронного оркестра.
      Возле подъезда тихо толклось порядком народу. Вынесли сперва крышку гроба, потом - подушечки с наградами. Потом - самого виновника.
      Человечек пробрался поближе и увидел строгое и спокойное лицо Карася-Мертвеца. Сзади шли женщины в черном, плакали. Катафалк уже выдвинул из мрачного чрева тележку.
      Человечек постоял, посмотрел, потом - с большой серьезностью на лице: наверняка подумал о Вечности и Боге - снял шляпу. Кто-то из провожающих, увидев жест Человечка, покивал сочувственно головою и обратился со вздохом:
      - Да, как говорится! Ушел от нас!
      Человечек перестал думать о Высоком и отозвался:
      - Скорее улизнул!
      В тот миг, когда Благородный Карась возле справочного киоска пытался вызнать адрес Картошкина:
      - Да как, то есть, нету?! - орал на справочную старушку, - как нету?! Он живет в Москве как минимум тридцать лет! - Человечек поднимался в Обитель Муз Художника.
      Тот открыл двери сам.
      - Вы один? - осведомился Человечек.
      - Вы же просили, - отозвался Художник.
      - А вы сразу так и послушались? - ухмыльнулся Человечек и довольно бесцеремонно, по-хозяйски прошел в мастерскую, осмотрел висящие и стоящие картины, приблизился к мольберту и, не смущаясь нимало, приподнял покрывало, поизучал холст и опустил снова. Хозяин мастерской ходил за Человечком в полной готовности в случае чего услужить.
      - Итак, - уселся Человечек в кресло, - вы, судя по всему, догадались, о чем речь.
      - Догадался, - потупился Художник.
      - Вот, - достал Человечек из "дипломата" увесистый пакет. - Полное собрание ваших! сочинений.
      - Понимаю.
      - Даже не знаю, - сказал Человечек, - советовать ли вам давать мне за них такую немыслимую цену!
      - А какую? - поинтересовался Художник.
      - Которую я назову чуть позже. Репутация, конечно, попортится. Особенно на Западе. Но жить-то вы, в общем! - пустил Человечек многоточие, подкрепленное жестом. - Союз вас, пожалуй что, не оставит, заказами обеспечит. Академия из своих недр не изблюет!
      - Называйте же, называйте вашу цену!
      - Нет, право же, право - не знаю! Очень уж как-то! дорого! Раздобудете ли?
      - Вы что, издеваться надо мною пришли?! - впервые проявил Художник чувство некоторого достоинства.
      - Ну, как хотите, - развел Человечек руками. - Этот пакет будет вам стоить! сто тысяч.
      Значительное облегчение, которое он тут же постарался сменить наигранной озабоченностью, выразилось на лице Художника.