Русские навсегда

– А дальше?

– И говорит, мол, кто такие? Я, мол, так и так, девочки мои, а водителя убили. А он мне, вали, говорит, отсюда. Я ему, мол, заявление написать готов и все такое. А он мне, вали, никаких заявлений, тайное дело. Водителя спишешь задним числом. Девок спрячешь. Говорит, дело государственной важности.

– Ты лицо-то его запомнил?

– Запомнил, – кивнул директор. – То есть не запомнил.

– Не понял? – Иванов угрожающе поднялся со стула, на который успел присесть.

– Я смогу описать! Я смогу! Но он капюшон на голову накинул. Что ж я могу сделать? – Хвостов жалобно посмотрел на Калугина.

– А потом что было?

– А потом я девочек к себе на дачу отвез. А сам сюда, и Бортко уволил задним числом. Но вы не думайте, он хороший работник был. Я ему премии выписывал… – И Борис Юрьевич заплакал.

Жалобно, будто ребенок.

У Иванова опустились руки.

Калугин вздохнул.

– Понятно. А девочки этого «товарища» видели?

– Ви… Видели, – захлебываясь в слезах, ответил директор.

– А дача твоя где? Покажешь?

– Покажу, все покажу…

– Ну пошли тогда. – Иванов хлопнул директора по плечу. – Расчленитель…

– Я никого…

– Да верю, верю.

Калугин открыл дверь. В нее вихрем влетела блондинка Катя с глубоким декольте.

– Что вы с ним сделали?! – завизжала она. – Изверги! Палачи!

– Ничего, ничего, Катенька, – всхлипывал Хвостов. – Ничего. Все хорошо…

Она прижала его голову к своему обширному бюсту, как наседка, защищающая любимое свое потомство от двух коршунов.

«Коршунам» было совестно. Каким бы дураком ни оказался директор «массажного салона», подлецом он все же не был.

На дачу к Хвостову на машине поехал хмурый Иванов, Калугин, прихватив выписку из бухгалтерии, отправился обратно в контору традиционным путем, на метро.

Действительно, в злополучную ночь проституток вызывал непосредственно Лаптев. Платеж за вызов проходил через его личный счет. Странно было то, что полковник не боялся «наследить». Семейный человек все-таки, а вызывает подруг на свою квартиру, да еще платит своей же карточкой. Мало ли, жена проверит, в какую контору ушла некая сумма из семейного бюджета… Скандала не избежать.

Калугин толкнул обшарпанную дверь и окунулся в теплую суету метрополитена, сразу подчиняясь стремительному его ритму. Он грубо ткнул личной карточкой в прорезь турникета, и тот с лязгом раздвинул стальные челюсти. Равнодушно покачивались стальные ленты под потолком, которые, и Калугин видел это лично, могут в мгновение ока рухнуть вниз и превратиться в непробиваемую стену, напряженную и звенящую. Лет пять тому назад террористы попытались захватить станцию. Защита сработала, и захватчики оказались отрезанными в подземных переходах от остального мира. Отключилась связь. Свет. И только вентиляция продолжала тихо гнать воздух, потому что вместе с террористами в ловушке оказалось несколько заложников. В это время спецназ вылавливал по горам семьи тех, кого зафиксировали камеры видеонаблюдения. Через некоторое время в соседнем коридоре оказались чада и домочадцы главаря бандитов, Рустама Дакаева, а также нескольких его подручных. Калугин хорошо помнил глаза капитана «гоблинов», который держал на мушке жену того, кто бесновался за стеной, пытаясь вырваться на свободу. Парню было страшно. Жутко от того, что вот сейчас все пойдет не так и ему придется пристрелить эту женщину. Но там, за металлической, непроницаемой броней тоже были женщины и дети… Ни в чем не виновные граждане Российской федерации. Которых надо было защищать. Любым способом!

Стрелять не пришлось.

После того, как бандиты сдались, «гоблины» незаметно растворились в лабиринте подземелий, не люди – тени, остались только фээсбэшники и милицейский ОМОН, грузящий неудачников по машинам. Лицо Дакаева Калугин тоже запомнил хорошо. Точнее, то выражение, с которым он смотрел на своих детей, жену и седую мать за оцеплением. Его отец стоял отдельно. Хмурый, с тяжелым, буквально черным взглядом, буравящим спину родного сына, того, кто подверг опасности самых дорогих ему людей. На отца Рустам не смотрел. Его он боялся больше, чем весь ОМОН и спецназ, вместе взятых.

Это была одна из первых серьезных акций по реальной борьбе с терроризмом. Было сделано очень многое, чтобы каждому подонку стало ясно, что государство может, будет и должно отвечать угрозой на угрозу и смертью за смерть. Потому что государство, Россия, отвечает за каждого своего гражданина. Где бы он ни находился.

Неистребимое племя правозащитников подняло громкий визг о нарушении прав человека, о невиновности семей террористов, о том, что государство не может становиться на одну доску с бандитами и брать заложников. Целый ряд международных фондов сделал щедрые финансовые пожертвования «на восстановление либеральных ценностей в Российской Федерации». Мир вздрогнул и напрягся.

Это был самый трудный момент. Хуже армий, хуже бандитов, хуже убийц и маньяков были потекшие из-за рубежа денежные потоки.

Работы тогда было много.

Силовым структурам пришлось вычесывать себя от блох, прикормленных все теми же фондами, армия на Кавказе и лояльные закону тейпы пережили нелегкий год под жестким давлением террористов, получивших неожиданную финансовую поддержку. Политическая власть отбивалась от нападок либералов со всех сторон.

Президент, осунувшийся и бледный, выступил тогда живьем, гоня в эфир насквозь сырой текст. «Бандиты всех мастей и окрасок должны знать, наше государство может и будет мстить за преступления, измену и террор. Только так мы можем выйти из того страшного коллапса, в который загнали себя сами. Только так и не иначе. Это больно. Это тяжело. Но сложное моральное уравнение: «жизнь заложника – жизнь члена семьи террориста» будет решаться в пользу заложника».

Он угадал.

Почувствовал тот самый тонкий момент, когда все было готово просесть и обрушиться.

После этого в него стреляли. И не раз.

Но уже никому не приходило в голову играть жизнью невинных людей, захватив самолет, школу или больницу. Ведь у каждого человека есть корни… И чтобы стоять, он должен держаться корней. Подруби их… и нет больше человека.

Сев в вагон, Калугин позвонил в Контору и попросил составить ему досье на семью Лаптева. Безо всякой, впрочем, надежды обнаружить что-либо оригинальное. Его сейчас более всего интересовал таинственный человек, напугавший Хвостова и предъявивший «вашу корочку». Удостоверение ФСБ сложно было с чем-то перепутать, да и подделать его – тоже… Контора потратила много сил, чтобы завоевать себе авторитет организации, играть с которой слишком накладно. Поэтому отчаянных людей, способных изготовить поддельное удостоверение, практически не осталось. А значит…

Между погромом на квартире у Лаптева и визитом туда опергруппы прошло не так много времени. Человек, устроивший шмон, должен был четко знать, что он ищет и что времени у него мало. Иначе тот факт, что опергруппа никого не застала, можно было объяснить только случайной неудачей. Но в случайности Калугин не верил.

Выводы напрашивались совсем уж нехорошие.

Удостоверение, скорее всего, было настоящим.

От этой мысли Калугину делалось не по себе. Ловить «крота», да еще в условиях цейтнота…

«Интересно, а почему он их не пристрелил?» – подумал Володя, убирая уже отдавленные каким-то толстяком ноги.

– Простите, – просипел толстяк. По его лбу крупными каплями катился пот.

– Ничего, ничего, – равнодушно ответил Калугин, но толстяк воспринял это как разрешение завести беседу.

– Слышали, чего в мире делается? – Владимир Дмитриевич отмолчался, но неожиданный собеседник продолжал: – Совсем ошалели. Совсем. Я вот отца Леонида читал, так он говорит, что война будет. Оттого, что много в людях мерзости накопилось. Шлаков всяких. И сгустков. Все это рождает зависть. Оттого и войны все. От страха и зависти. А зависть от грязи. Чистить надо. Пить много…

– Это точно, – закивала женщина справа. – Пить – это по-нашему. Вот такой как зальет зенки с самого с утра, так и топчется по ногам до вечера. И топчет, и топчет!

– Извините, – толстяк хрустнул шеей. – Это у меня ноги большие… А пить, это я не про то. А совсем про другое.

– Да уж, конечно, то-то вонища! – завелась тетка. – Луком, поди, закусывал. Или чесноком.

– Шлепнул бы и шлюх, и директора-идиота, – вдруг, неожиданно для самого себя, брякнул Калугин.

Толстяк вытаращил глаза, как перепуганная болонка. Тетка с оттоптанными ногами перестала ворчать и принялась протискиваться в глубь вагона.

– Извините, – снова сказал толстяк, отодвигаясь от Володи.

– Вы выходите? – поинтересовался Калугин.

– Я… – Но тут открылись двери, и людской поток вынес потеющего толстяка, стремящегося к очищению, на перрон.

Следом вышел и Калугин.

«А ведь действительно. Положил бы там и Хвостова, и двух шлюшек. Не надо было бы выдумывать эту байку, нелепую, про списывание водителя задним числом. Неужели пожалел? Или не хотел шум поднимать?»

37.

– Вот. – Хвостов открыл дверь, пропуская внутрь Иванова и вихрь холодного воздуха. За городом было свежо и морозно. Алексей даже удивился, вылезая из прогретой духоты автомобиля, казалось, вот только-только вокруг была слякотная городская зима, пропитанная солью, песком и какой-то химией, а тут белый нетронутый снег, колючий ветер, мороз. – Вот тут моя дачка… Товарищ… Гражданин… – директор запутался. – В общем, тут они.

– Угу, – пробормотал Алексей, осматриваясь.

Хвостов прибеднялся, называя эти хоромы «дачкой». Вполне понятное, мелкое тщеславие человека, сумевшего выстроить такую домину и при этом не сесть в тюрьму за неуплату налогов.

– Тут еще подвал есть, там банька у меня и бассейн, – сообщил Хвостов, показывая на лестницу, ведущую вниз.

В «дачке» было четыре этажа, включая подвальный, где уместился значительных размеров бассейн и «банька» представительского класса. Первый этаж был отдан подо что-то вроде каминного зала, с отделкой под охотничий домик лучших застойных лет. Медвежьи шкуры на полу, значительный стол, ножками которому служили толстые круглые бревна. Кресла из толстых брусьев, тяжелые даже на вид, с высокими резными спинками. С потолка свешивались лосиные рога, приспособленные под люстру каким-то народным умельцем.

– Нравится? – спросил директор.

Иванов покосился на Хвостова и увидел, что глаза у того лучатся тем удивительным мальчишеским восторгом, подделать который невозможно. Директору самому до мышиного писка нравились эти столы, шкуры, четыре этажа и «банька», где могут мыться Гаргантюа и Пантагрюэли.

– Да… – ответил Алексей. – Впечатляет. А где наши девушки?

Хвостов завертел головой.

– Где-то тут должны быть… Сейчас… Пройдемте наверх, наверное, там.

Они поднялись по винтовой и, на взгляд Иванова, жутко неудобной лестнице.

– Девочки! – позвал директор, заглядывая на второй этаж. – Девочки! Странно… Может быть, выше?…

– Может быть…

Иванов с подозрением осмотрелся.

Но девочки действительно нашлись. Они мирно спали в самой дальней комнате этого благоустроенного лабиринта.

– Девчонки, милые, – заворковал Хвостов. – Девочки, поднимаемся, тут товарищ с вами хочет поговорить… Девочки… Милочка. Риточка. Зайчики… Просыпаемся…

Он кудахтал над ними, как ласковая голубица над свежевылупившимися голубятами. Иванов физически чувствовал, как рабочее время утекает чёрт знает куда совершенно впустую.

Голубята вели себя соответственно. Они потягивались, высовывая из-под одеяла то одну, то другую обнаженную часть тела, соблазнительно выгибались, зевали и бормотали что-то типа:

– Ну, папочка, ну, хороший, ну, дай поспать… Ну, мы же на отдыхе… Ну, папочка, не хотим клиента…

Этот «папочка», в сочетании с «не хотим клиента», прибил Иванова совершенно, и он решил, что пора заканчивать комедию.

Алексей каким-то страшным тигриным рыком прочистил горло.

Девочки встрепенулись.

– Гражданочки. – Иванов сверкнул корочками, взял стул и подставил его поближе к кровати. – У Федеральной службы безопасности есть к вам парочка серьезных вопросов.

Он сел рядом и внимательно посмотрел на «гражданочек», натянувших одеяло буквально до ушей.

– Вчера ночью вы стали свидетельницами убийства гражданина Бортко.

– Кого? – робко подала голос из-под одеяла то ли Мила, то ли Рита.

– Сенечки, Сенечки, – зашептал директор.

– Так вот, – Иванов продолжил. – Мне бы очень хотелось услышать от вас подробности этого дела. Все подробности. Когда вы прибыли на квартиру, где произошло убийство? При каких обстоятельствах? Кто вас встретил? О чем говорили? Сколько было человек в квартире? И что произошло дальше? В общем, история полностью. Что не ясно?

– Так Сенечка же… – промямлила одна девушка. – Он же уволился… Давно…

– Гхм… – Иванов сделал вид, что стряхивает какую-то пылинку на брюках. В это время директор делал своим «зайчикам» яростные жесты.

– Нет? – удивилась девушка. – Так ведь…

– Говори, как было, – прошипел Хвостов. – Все, как было, говори!

– Как было?… – Девочки растерянно переглянулись. – А как было?

У Хвостова опустились плечи.

– Чего-о-о?… – заканючила, видимо, Мила. – То так, то сяк… Откуда я знаю, как все было? Как хотите, так и было, мне что, больше всех надо, я не знаю… Скажите мне уже, как надо… Ну, папочка, ну, миленький, ну, скажи…

– Говори правду, – с нажимом сквозь зубы прошипел «папочка».

– Да мне все равно…

– Зато мне не все равно, – вздохнул Иванов. – Значит, так, подружки, у вас два варианта. Либо мы мило беседуем сейчас и здесь, а потом вы заскакиваете к нам подписать свидетельские показания, и мы больше не встречаемся. Либо вы одеваетесь за сорок пять секунд и дуете со мной в Управление. Где мы беседуем в других тонах и в другом тоне. Выгоду понимаете?

Девочки переглянулись.

– Чего он меня путает? – прошептала Мила. – Я в садюшки с Тошиком играла…

– Тихо ты, дура, – ткнула ее локтем Рита. – Этот похуже Тошика будет…

– Так я не понял? Выгоды ясны? – снова спросил Иванов.

– Ясны, – ответила Рита.

– А почему в сорок пять секунд? – поинтересовалась более смелая Мила.

– Потому что товарищ служил в десантных войсках! – не выдержал директор и швырнул в Милу ажурной комбинашкой. – Отвечай, что спрашивают!

– Понятно, понятно…

– Итак, я слушаю. Во сколько вы прибыли на квартиру?

– Около двенадцати ночи.

– А точнее?

– Точнее можно в платежке посмотреть, – вмешался Хвостов. – Я распоряжусь, чтобы сделали выписку?

– Хорошо. – Иванов кивнул, и директор убежал 6 соседнюю комнату звонить в бухгалтерию. – Дальше…

– А потом. – Рита задумалась. – Потом нас встретил такой дядечка. Ну, такой… – Она развела руками, одеяло упало, обнажая полную красивую грудь.

«А у меня жена только через три дня вернется», – неожиданно и совершенно некстати подумал Алексей.

– Толстый, что ли? – спросил Леха.

– Нет! – Рита отмахнулась. – Солидный такой.

– Понятно. Дальше. – Леха открыл ноутбук, поискал в списке документов фотографию Лаптева.

– Потом он нам сказал, что не для себя приглашает, а для какого-то мальчика.

– Что за мальчик?

– Ну, мальчик такой…

– Мальчик как мальчик, – перебила Риту Мила. – Лет тридцать.

– Ничего себе мальчик, – пробормотал Иванов. – Ну-ну, дальше.

– Лет тридцать, среднего роста, волосы вот, как у тебя…

– Русые?

– Ага. Ну там… волосы на груди…

– Это необязательно. Что-нибудь особенное было?

– Ну… Да нет… – Мила задумалась. – Родинка на заднице. Слева. Круглая такая.

– Не про то ты говоришь, – вмешалась Рита. – При чем тут задница? Что, он будет каждому подозрительному в жопу заглядывать?

– А может, и будет!…

Девочки прыснули.

– Так… – Иванов сделал вид, что закрывает ноутбук. – Я так понимаю, что беседа у нас с вами не получается. Будем разговаривать в Управлении…

– Нет-нет! – Мила кинулась к Алексею. Как была, голышом, она ухватила его за руку. – Нет, нет, мы больше не будем… Давайте тут… А?… Давайте тут…

– Не уверен. – Алексей помедлил. – Дело серьезное… А ваше отношение…

– Мы будем очень серьезны, – подключилась к подруге Рита.

И они посмотрели на Иванова с видом исполнительных служаночек.

«Надо будет жене позвонить, помириться, что ли… – снова некстати подумал Леха. – Это тебе не на Директора рычать…»

– Хорошо. Поехали дальше. Особенности какие-то у этого молодого человека были? Ну что-то еще, кроме родинки на заднице и волос на груди.

– Он грустный был.

– Во! Точно! – вскинулась Рита. Иванов старательно не обращал внимания на колыхание ее груди. – Тот, который платил, сказал, что паренек в сплине и что его надо зажечь. Мол… Как же он сказал…

– Пробудить в нем мужчину! – Мила ткнула пальцем в потолок. – Он так и сказал!

– Я так и говорю, – возмутилась Рита. – Парень был в сплине. Мы ему устроили Бернские скачки.

Иванов с огромным трудом подавил естественный в этой ситуации вопрос: «Это как?»

– Хорошо, – вместо этого сказал он. – Описать его сможете?

– Ну… В общем-то да. Вас ведь лицо интересует?

Алексей со стоном посмотрел в потолок.

– Ну я так и поняла… – Рита, как показалось Лехе, слегка огорчилась. – С лицом не очень… Я как-то туда не смотрела.

– А я попробую, – вдруг согласилась Мила.

– И хорошо, тогда поработаете с нашим художником. Так… Дальше что было?

– А дальше мы с этим мальчиком прыгали по всей спальне. – Рита пожала плечиками.

– Кто-то еще был? Участвовал?

– Нет. – Мила покачала головой. – Мы были втроем.

– А в квартире, может быть, кроме хозяина…

– Да, там мальчики сидели, – вспомнила Рита. – В большой комнате. Один веселый такой, а второй с компьютером возился. Авторитетный такой, и морда перекошена, я таких не люблю.

– Двое?

– Да, двое. В комнате двое. Может, на кухне кто-то еще был. Не видела. А в большой комнате двое. И компьютер. Вот. А хозяин, он сказал, чтобы мы того, что в спальне… Нет, погодите… – Рита посмотрела на подружку. – Мы же его из той комнаты и утащили в спальню! Помнишь?!

– Ага. Мы же заходили. Там точно было только два мальчика.

– Описать сможете? – Иванов наконец нашел фотографию Лаптева. – Этот был хозяином квартиры?

Рита пригляделась.

– Да, он, кажется.

– Он, он! – поддержала Мила. – Он.

– Хорошо. Так как насчет тех двоих в комнате?

– А он убийца, что ли? – задала вопрос Мила.

– Кто? Какой убийца? – Иванов почувствовал, что откровенно тонет в этом бесконечном щебетании и идиотских вопросах.

– Ну этот, – Мила ткнула пальцем в ноутбук. – Которого вы показывали…

– Нет… – Алексей затряс головой. – Так, давай по делу!

– Ну хорошо, хорошо… – Мила снова спряталась за свою подружку.

Рита в это время, наморщив носик, сосредоточенно вспоминала.

– Ну… Тот, что у компьютера сидел, он такой… Крепкий. А веселый, он помоложе.

– А описать более детально?

Рита покачала головой.

– Не смогу. Я не смотрела… Вообще, знаете, за день, бывает, так… накувыркаешься, не то что лица… В зеркало на себя смотришь и узнать не можешь.

– Ну, день-то у вас вышел запоминающийся.

– Да уж… – Девочки пригорюнились.

– Так как, вспомнить сможете?

Обе совершенно синхронно покачали головой.

– Нет…

– Ладно, пошли дальше. Что произошло потом?

– А потом шум-гам, драка. Грохот какой-то. Этот… наш мальчик…

– Сергей его звали, – неожиданно вспомнила Мила.

– Во-во, Сергей, – обрадовалась Рита. – Он выскочил, потом снова прибежал. Из тумбочки пушку схватил…

– Как был голый…

– И стрелять начал. А мы испугались…

– И за ним выскочили…

– Зачем? – спросил Иванов. – Почему не спрятались в спальне? Куда начал стрелять?

Девочки пожали плечами.

– Понимаешь, он такой нам показался… Надежный. Вроде с ним не страшно. И в потолок стрелял. Для острастки.

– А потом?

– Потом бандиты убежали.

– Сколько их было?

Рита покачала головой и посмотрела на Милу.

– Мы не считали, – ответила та. – Страшно было. Хозяин квартиры где-то валяется, тот паренек веселый тоже… Второго мы вообще не видели…

– Того, что с компьютером?

– Ага. А потом они убежали.

– Кто?

– Бандиты. А за ними и остальные, те, кто в квартире был… Только мы уже не считали, мы Сенечку нашли… – При воспоминании о мертвом водителе девочки моментально «сдулись». Видимо, Семена Бортко в фирме действительно любили и про премии директор не врал для красного словца.

– А когда человек с корочками пришел?

– Ах, этот?… Да сразу же и пришел. Почти сразу же… Как хозяева убежали. – Рита покрутила пальцами. – Кажется, он по лестнице спустился.

– Да, – подхватила Мила. – С верхнего этажа.

– Точно сверху?

– Точно. И в квартиру пошел.

– А корочки он когда показал? – спросил Иванов. – До того, как в квартиру пошел, или после?

– Нет… – Рита задумалась. – Кажется, потом.

– Точно потом, – подтвердила Мила. – Он сначала возле нас постоял, Сенечку потрогал. Тут…

И она показала на шею.

– На себе не показывай, – буркнула Рита.

– Я в приметы не верю! – огрызнулась Мила. – А потом в квартиру пошел. А когда Борис Юрьевич приехал, тот выскочил. И документ показал. Я еще испугалась, что он стрелять станет.

– Кто? – не понял Алексей. – Борис Юрьевич?

– Да нет, тот, что в квартиру пришел… Ну…

– Вы его описать сможете?

– Высокий такой, в плаще. И еще лицо такое… – Рита что-то показала около подбородка. – Пистолет у него был.

– В общем, понятно. – Иванов сделал последнюю запись и сложил ноутбук. – С художниками поработаете. Сегодня же.

– Сегодня мы не можем, – запротестовали девочки. – Сегодня никак… Борис Юрьевич…

– Нет, нет, – подал голос директор, стоявший все это время в дверях. – Я же сказал, девочки, сегодня никаких вызовов. Считайте, что вы в отпуске. Два дня. Три. Сколько надо! Поедете с товарищем и там все ему расскажете. Или не ему… В общем, сегодня никакой работы. А если надо, то и завтра… Только бы…

Фразу «…они от нас отвязались» Борис Юрьевич Хвостов не стал произносить вслух.

38.

Утро было тяжелым. Восьмидесятиградусная водка имела на редкость разрушительные свойства. В ушах шумело, руки противно мелко тряслись. В ответ на каждое неосторожное движение в голове с мерзким хрустом ломались стеклянные колкие сталактиты и рушились вниз, впиваясь острыми гранями в распухший, болезненный мозг.

– Мозг – это орган, совершенно нечувствительный к боли… – прошептал Сергей, разглядывая потолок. – Совершенно нечувствительный к боли…

Под боком завозилась Оля.

– В холодильнике должно быть пиво, – буркнула она, устраиваясь поудобней.

– Опохмеляться нехорошо, – прошептал Сергей. – Нехорошо…

– А лежать тут трупом и стонать – хорошо? Постесняйся, орел, на тебя смотрит женщина. Давай шуруй к холодильнику, лечись.

– Безжалостные женщины…

– Давай, давай. Вперед.

Она повернулась к Сергею спиной и принялась выталкивать его из кровати попкой.

– Безжалостные женщины…

Но вставать все равно пришлось. С трудом переставляя ноги, Столяров выбрался из спальни.

На кухне было пусто. Остатки вчерашнего не то позднего ужина, не то очень раннего завтрака скукожились на столе. Коварная водка притаилась в углу. Невыключенный телевизор почему-то показывал серые полосы.

– Фильм ужасов, не иначе, – решил Сергей и направился к холодильнику.

На нижней полочке действительно обнаружилось пиво. Какой-то номер «Невского».

Столяров решительно достал бутылку, поставил ее в центр стола, стараясь не глядеть на водку. Рядом положил открывашку. Осмотрел картину с разных сторон. Внутренний дизайнер неожиданно заявил о себе. Сергей понял, что если фотографировать картинку под определенным углом, то будет видна пустая водочная бутылка и полная пивная. Под снимком можно приписать вечный слоган: «Пиво без водки…» Если подредактировать стол, выкинуть к черту остатки еды и сделать акцент на этикетке, то вполне можно запродать агентству, которое занимается разработкой «Невского» бренда.

Столяров-дизайнер, готовый работать вне зависимости от общего состояния организма, тут же создал в воображении готовый плакат. К «Пиву без водки…» добавилась приписка «Настоящее качество». Бутылка слегка подретушировалась и покрылась капельками испарины. Открывашка получила на ручку круглый лейбл все того же «Невского».

– Чего сидим? – поинтересовался Михалыч, появляясь в дверях. – О, пиво…

– Тс-с-с… – Сергей приложил палец к губам.

– Чего? – прошептал Михалыч. – Плохо, что ли?

– У тебя фотоаппарата нет?

– Представляешь, всегда с собой ношу, а сейчас забыл! – Михалыч развел руками. – Вот такая незадача. Проснись! Какой, к черту, фотоаппарат? На кой он тебе?

– А прикинь, едешь ты по Садовому, а там плакат такой, через улицу. На плакате вот это. – Сергей показал на стол. – И надпись: «Пиво без водки…» Здорово?

Михалыч замолчал, видимо, представив себе эту картину.

– Ты знаешь, – наконец сказал он, – я всегда не любил рекламу и рекламщиков. Напридумывают всякой гадости, а ты потом гадай, какое пиво, почему без водки… А остальное что, с водкой?… Гадость.

– Вот! – Сергей щелкнул пальцами. – Вот именно, у клиента должно складываться ощущение, что все остальное пиво с водкой и, следовательно, гадость, а наше – без. И, значит, хорошее. При этом прямо никто других производителей не обвиняет. Хитро?

Михалыч внимательно посмотрел на Сергея и скривился.

– Мне б ваши проблемы, господин учитель. Мало наших геморроев, так еще теперь башка болит…

– Пить надо меньше, – выдал пошлость Сергей.

– Вот пока ты мне не начал своими рекламными штуками голову полоскать, она не болела. А сейчас болит. Так что, знаешь, я у тебя пиво конфискую. – И Михалыч решительно направился к бутылке.

– Эй! Куда?! – Сергей ухватился за холодное стекло.

– Не отдам…

– Куда не отдам, я первый ее нашел!

– Не отдам…

– Захватчик, агрессор, оккупант! Тебе плохо от него будет!

– Тогда пополам…

– Хорошо… – Стороны быстро пришли к консенсусу. – Тогда еще Грише надо.

– Оставим. – Михалыч решительно разлил пиво по стаканам и закупорил бутылку. – Кто рано встает, тому бог подает.

«Лечение» прошло успешно.

Внутренний Столяров-дизайнер безропотно отошел в глубь сознания Сергея и больше своими новаторскими идеями не тревожил. Пустая бутылка от водки оставалась пустой бутылкой, а не поводом для очередного креатива.

В голове медленно, но верно таяли ледяные сталактиты.

– Кажется, легчает.

Михалыч потыкал кнопками неработающего телевизора.

– Как будто и спать не ложились… А чего с ящиком?

– Без понятия, я когда пришел, он уже был такой. Может, случилось чего?

Михалыч подошел к окну, выглянул наружу.

– Для войны как-то слишком тихо.

– А думаешь, если начнется, то услышим?

– Ну, знаешь, если до Останкинской вышки докатится, то точно услышим. Будем считать, что это мелкие технические неполадки. Как ночь прошла?

– Хорошо. – Сергей отвел глаза. Он не знал, как Гриша отнесется к роману с его бывшей, но все-таки женой.

– Да ладно, если что, я с Гришкой утрясу. Да и вряд ли будут какие-то проблемы. Они разбежались уже черт знает когда.

Сергей что-то пробормотал.

На кухню, покачиваясь и сжимая ладонями голову, выполз Гриша.

– Ну, вот и он. – Михалыч удовлетворенно вылил оставшееся пиво в свободный стакан. – Лечись.

Гриша что-то жалобно промычал.

– Челюсть? – участливо спросил Михалыч.

Гриша отрицательно покачал головой.

– Голова?

Кивок.

– Лечись…

Гриша потрогал горло.

– Не бойся, не вытошнит, – успокоил его Михалыч.

– Елки, как вы друг друга понимаете? – удивился Сергей.

– Проще простого. Когда тебе надо сказать, что под окном у тебя три араба и один солдат армии США грузят в машину пьяного еврея, и при этом не издать ни звука, такие, знаешь, способности к взаимопониманию вырабатываются… Страшно подумать.

Гриша осторожно начал заливать в себя пиво.

– Кстати, Гринька, ты ведь не против будешь, если Серега с Ольгой роман закрутит, ругаться не станешь?

Гриша забулькал и едва не подавился. Глухо закашлялся, придерживая челюсть.

– Ну вот. – Михалыч радостно развел руками. – Я же сказал, не будет…

– Мне почему-то кажется…

– Тебе неправильно кажется, – успокоил Сергея Михалыч. – Так ведь, Гриша?

Тот махнул рукой и продолжал заливать в себя пиво.

– Вот и я так подумал. Ладно, орлы. Какие планы на будущее? Что делать дальше будем?

Все молчали.

– И я не знаю, – резюмировал Михалыч. – Однако какую-то тактику надо выработать.

– А откуда они взялись? – спросил Сергей.

– Кто? Погромщики?

– Да.

– По лестнице пришли. – Михалыч пожал плечами. – Позвонили, я спросил кто. Они сказали…

Он нахмурился.

– Вот что интересно, сказали, что от Ильи Федоровича.

– От какого такого Ильи Федоровича?