- Говорите, где прячутся красноармейцы!
      - Правду говорю, я не видел никаких красноармейцев. Кто видел, тот пускай и скажет.
      "Видел" их, конечно, только полицай Афоня Господипомилуй. На это и намекал Егор.
      - Так. Ну, а колосья гибридов пшеницы кто на делянках Уманского срезал? Отвечай ты, Запашнов!
      - Мы срезали.
      - Кто такие - мы?
      - Я, вот он, Гриня, и Дарья Гребенщикова. Так то когда еще было! Недели три назад. Нам агроном сказал срежьте, ну мы и срезали...
      - А куда спрятали мешки с колосьями?.. Отвечай ты, Григоренко!
      - Та куда ж? До Дашки Гребенщиковой занесли.
      - Так. Скажи-ка, Запашнов, что это были за гибриды, которые вам приказал срезать и сохранить агроном Уманский?
      - Он нам не приказывал, а попросил сделать. А что это за гибриды были, я не знаю. Он нам не объяснял. Мы помогали ему дергать сорняки на поле, вот и все.
      - Врете!.. Дарья нам рассказала про них. Егор пожал плечами:
      - Что она там соображает в тех гибридах...
      - Да брэшэ вона! - подхватил Гриня. - Глупа така дивчина - видкиля ей знать?
      - Видкиля?! Ты сейчас узнаешь - видкиля!.. Она сказала, что вы тоже знаете о гибридах. Все знаете, и сейчас вы мне расскажете!.. Дать им по двадцать пять горячих! - приказал Пауль полицаям, снова усаживаясь на подоконник и продолжая грызть куриную ногу.
      Афоня, Поживаев и еще один полицай мигом раздели Егора и Гриню, положили на длинную лавку.
      Гордей взмахнул плеткой.
      - Я им сам вобью мозги, - сказал он, оттопыривая губу. Атаман изо всей силы рубил плетью их обнаженные спины и ягодицы. А Пауль, прожевывая мясо, гаркал на них:
      - Отвечайте! Где записки Уманского? Рассказывайте все про гибриды!.. Ну!..
      Гриня взвизгивал натурально, жалобно призывал бога на помощь:
      - Ой, боженька, защити!.. Да я ж ничего не знаю про те гибриды!.. Выручи, боженька!.. Егор придушенно хрипел:
      - За что бьете!.. Зря бьете!.. Я ничего не знаю про те проклятые гибриды!.. На черта они мне сдались...
      Пауль нахмурился, наверное, вспомнил Васютку Табунщикова:
      - Добавьте им шомполов, да так, чтоб завыли! Афоня услужливо подал Гордею шомпол.
      Панёта, Гринина мать и Даша с матерью держались вблизи атаманской управы. Они вздрогнули, когда услышали хриплые, задушенные крики Егора и Грини. Через некоторое время дверь управы распахнулась, и полицаи выбросили их на кусты ваниных кудрей.
      Больше недели отлеживались Егор и Гриня. Их навещали Даша и Васютка, рассказывали обо всем, что происходило в станице.
      За это время умер тяжелораненый Фирлюзин. Обстановка накалялась. Немцы и полицаи сделали еще одну облаву, искали красноармейцев.
      Легкораненых бойцов, кроме капитана Селищева, жизнь которого по-прежнему находилась в опасности, вовремя переправили в топлые низы на острова. И это сделал Пантюша с усачом Конобеевым. Они оба теперь скрывались там. Об этом Егор узнал от бабки Дарьи. Она явилась к нему с сообщением, что ее муж, Пантюша, и Конобеев нынче к полуночи будут ждать его в Терновой балке у сухого тополя.
      - Придешь со своей бабкой. Поможешь ей харчи для раненых принести, сказала она Егору напоследок.
      Вот те раз!.. Егор, конечно, не отпустил бабку Дарью, пока не расспросил ее обо всем. Оказывается, его тихая, благоразумная и болезненная бабка Панёта давно уже принимает активное участие в судьбе раненых бойцов. Узнав от своей кумы Пантюшихи о них, она отдала самые тонкие простыни на бинты и всю аптечку с лекарствами, все бутылки с настойками разных лечебных трав. Вместе с другими женщинами собирала продукты, одежду и одеяла для отправки в камыши.
      Вечером Фрося украдкой принесла ведро меду и несколько кусков сала. В полночь Егор и Панёта снесли продукты в Терновую балку к сухому тополю. К ним тотчас подошли Конобеев и Пантюша. Ласково обняв Егора, Конобеев отвел его в сторону:
      - Ну, как самочувствие, боец Запашнов?
      - Нормально. Старая шкура слезла, новая наросла. А вы: как устроились на островах?
      - Тоже нормально. Шалаши поставили. Похолодало малость - и комары, слава богу, перестали жалить.
      - Я все удивлялся, как вы в наших болотах не утопли?
      - Разве это болота?. Это так - лужицы. Я-то коренной сибиряк, спец по болотной части и к тому же охотник... В ваших топлых низах мигом разобрался, прошел их вдоль и поперек. Нашел добрую дорогу до островов. Кружную, однако водную. С Пантелеем Григорьевичем мы туда-сюда на каючке ходим.
      - Там Степа Евтюхов утоп, - грустно сказал Егор. Конобеев сжал его плечо.
      - Знаешь, я хотел поговорить с тобой об одном серьезном деле. У меня сейчас шесть почти совсем здоровых бойцов. А оружия мало. Всю степь облазил и ничего не нашел ударного. Нам бы хоть один пулеметик...
      - А хоть один минометик не хотите?
      - Шутишь, брат?.. А нам хоть плачь...
      - Я серьезно. Могу наделить миномет с минами и ручной пулемет, между прочим, ваш, тот самый. Три автомата есть, а винтовок, гранат, патронов сколько хотите!.. Да в нашем складе есть даже противотанковое ружье и к нему штук сорок патронов, - добавил Егор немного хвастливо.
      - Да ты что! - обрадовался Конобеев. - Ну и баской[8] ты, паря!
      - Давайте завтра сходим за оружием, - предложил Егор, довольный не совсем понятной похвалой Конобеева.
      - Слаб ты еще, Егорушка.
      - Да уже набрался сил.
      - Ладно... Эх, жаль, капитану нашему больно худо! Не скоро на ноги встанет.
      - Вы говорили с ним?
      - Говорил. Доложил ему о наших делах, ну, он дал мне указания... Я вот ломаю, брат, голову, что за красноармейцы сожгли вашу ценную "арнаутку"? Разыскать бы их, а? Где бы они могли хорониться?
      Егор тихо рассмеялся:
      - Полицай Афоня Господипомилуй наврал про красноармейцев. Он хотел себя героем выставить перед фашистами. "Арнаутку" сжег я сам...
      - Ой ты!.. Однако ты отчаянный малый! Ну, паря, ты меня в восторг привел!
      Егор коротко рассказал ему, как это произошло. Конобеев восхищенно прицокивал языком.
      - А мне тут, знаешь, одна, мысль пришла в голову. Раз фашисты думают, что это красноармейцы действуют, мы и в самом деле задействуем. Ка-а-ак вдарим фрица!.. И надо через фронт рвать, тут зимой негде хорониться... Ну, до завтра, Егорушка, бабка тебя заждалась, да и нам пора двигать.
      Конобеев сердечно обнял его, взъерошил волосы на затылке, и эта ласка болью отозвалась в сердце: так любил делать отец... Когда это было!
      Глава восьмая
      Тетя Фрося зашла к Панёте пожаловаться на своего мужа Афоню. Они сидели в кухоньке, а Егор строгал топором кол для плетня и прислушивался к их разговору.
      - Хлещет самогон, шляется по чужим дворам, а вернется домой - издевается: мстит за раненого красноармейца, которого прятала. Ушла бы от него, да застрелит он тогда и меня и вас.
      - Пропала твоя жизнь, - соболезновала Панёта. - Чтоб его перевертня-оборотня, холера сгноила!
      - Навозил зерна, наворовал всякого добра - у людей поотнимал. Куда дома ни ткнусь - все чужое... Вот на рассвете поднялся, пошел с немцами "арнаутку" в амбаре караулить Жаль, не всю "арнаутку" сожгли... А вчера угощал Афоня полицаев и немцев. Пауль приезжал с каким-то тощим офицериком. Все цеплялся за меня, черт слюнявый! Целую сапетку яиц выпили - и не подавились. Со всей станицы самогон собрали: обожрались бурды, как свиньи. Выпитые кричали:
      "Преподнесем Гитлеру достойный гостинец от донских казаков - новый сорт высокоурожайной "арнаутки"! Потом про какие-то пшеничные гибриды толковали... Накормят, ироды, Гитлера нашими пампушками!
      - Не накормят! - вырвалось у Егора. Тетя выглянула из кухоньки, повторила:
      - Накормят, накормят... А кто им помешает накормить? В станице мужчин не осталось боле.
      Хотел Егор вскричать в досаде: "Как так - не осталось?! А я, а Гриня, а Васютка - не мужчины? Если б вы знали про нас хоть что-нибудь..." Но он прикусил язык: нечего всем знать про их дела. Начнут ахать да охать... Хватит им и без того забот да горестей. Испереживались так, что глядеть на них без слез нельзя. Особенно сильно сдала Панёта. Совсем старухой стала. Похудела, лицо пожелтело...
      Егор не заметил, как во двор зашел Масюта.
      Масюта взял за привычку ходить по дворам - вымогал "подарки". Без зазрения совести заходил в дома и брал все, что ему нравилось.
      - Ишь, сволота советская, раскричалась! - говорил он в ответ на протесты и слезы хозяев. - Я, отец немецкого офицеpa и белого атамана, им честь оказал, а они ко мне без почте-ния подходят. И вас повесят, погодите трошки!
      ...Сбив пыль с больших, вовсе не по ноге хромовых сапог, уворованных у кузнеца Кудинова, Масюта остановился посреди двора и прокричал визгливо:
      - А вот и я пришел! Честь оказал вам, Запашновы. Егор демонстративно сплюнул, продолжая тесать кол. Масюта пригладил лоснившуюся от жира бороду и, по-обезьяньи гримасничая, сказал:
      - Теперича моя власть, кланяйся мне, огузок советской власти, я тебе кланялся.
      - Я тебя заставлял? - с презрением сказал Егор.
      - А ты не огрызайся. - Масюта взялся руками под бока, оттопырил губы лопатками. - У меня сыны фашисты! И внук фашист. С почтением ко мне относись.
      - Иди ты!.. - взъярился Егор.
      Хотя он и понимал, что Масюта умышленно хочет довести его до белого каления, но не мог сдержаться: омерзение, которое вызывал в нем подлый старик, было непреодолимо.
      - Мало шомполов получил? - закричал Масюта. - На виселицу захотел? Ох, подрыгаешься ты в петле.
      Егор до хруста в пальцах сжал топорище - очень захотелось запустить в старика остро наточенный топор. Подумал:
      "Сам ты подрыгаешься"! - но не сказал, хватило выдержки.
      Он подумал об "арнаутке", которая лежала в амбаре. А Масюте не терпелось снова засадить его в подвал. Пробормотал:
      - Сразу и на виселицу...
      На голоса из кухоньки вышла Панёта.
      - Ты чего прителепал? - спросила она у Масюты. - Кто тебя сюда звал?
      - Ну-ну, ты на меня не греми, председательша! А то знаешь?.. У меня все сыны - фашисты... Плати за мои унижения при Советской власти. Подарочек давай!
      - Ходишь по дворам, выпрашиваешь милостыню, - сказала Панёта, поднимая палку с земли. - Геть со двора! Я тебе дам подарочка, душегуб проклятый!
      Бабка была так возбуждена, что Егор не удивился бы, огрей она Масюту палкой по голове.
      - Ты што? Ты смотри, карга!.. - Масюта трусливо попятился к калитке и побежал прочь, грозя: - Ну, погодите, кровью харкать будете...
      Егор закрепил плетень и долго глядел на болото. Высокие камыши ходили волнами, султаны, еще недавно бордовые, а теперь серебристые, вызревшие, пеной всплескивались на гребнях зеленых волн. В ериках, заросших болотными травами, тускло, как в мутных старых стеклах, отражались дождевые тучи. Часть оружия уже переправили туда. Теперь бойцы на островах живут спокойно.
      После обеда Егор вместе с Гриней отправились в разведку к пустырю, где стоял амбар. Они поползли по зарослям Терновой балки. Егор шепнул Грине:
      - Сделаем засаду, может, кто следит за нами. Засели под огромными лопухами. Только спрятались, тихо зашуршало рядом. Будто ежик пробежал по сухой листве. Они насторожились. Закачались бодылки пустырника, вздрогнули лопухи. Вот, совсем близко. И они увидели: полз Митенька, сосед Витоли. Вскинулись, навалились на него. Митенька неожиданно ловко выскользнул из их рук и чуть было не удрал. Сопя и напряженно дыша, они бешено завозились, подминая высокую траву. Егор наконец оседлал его. Трудно было поверить, чтобы Митенька, этот золотушный доходяга с вечно заткнутыми ватой ушами, был способен на такое сопротивление.
      - Я тебе хрящи поломаю, фашистик! - Егор крепко стиснул ему горло. - Как твои Ненашковы поломали нашему Васютке.
      Бледное лицо Митеньки посинело. Из глаз покатились слезы. Он выговорил с трудом:
      - Они не мои... Больно!.. Пусти...
      - Ты меня не разжалобишь, подлый исусик, - сказал Егор. но горло освободил. - Следишь? Для Ненашковых стараешься? Ну-у, говори, а то мы тебя тут и закопаем.
      - Витоля посылает следить за вами, - сквозь всхлипывания проговорил Митенька. - Он тоже грозится убить меня... если я не буду подчиняться... Все-е хотят убить меня...
      - Да не скули ты, тошно слухать, - оборвал Гриня. Тонкое лицо Митеньки с голубыми тенями под глазами жалостно морщилось, но плакать он перестал.
      - Что ты скажешь своему отцу, когда он вернется? - спросил Егор. - Он там кровь проливает за Советскую власть, а ты фашистам прислуживаешь? На задних лапках ходишь перед ними!..
      - Я не предатель! - взвизгнул Митенька и зашептал, заливаясь слезами: - Я же с ним дружу на вашу пользу! Я же не сказал им, что ты тогда в степь на Парисе ездил... когда "арнаутка" сгорела. Я им ничего не сказал... Я сказал Витоле, что ты спать лег...
      - Выследил-таки? - Егора прошиб холодный пот, он растерянно переглянулся с Гриней.
      - Я слежу за вами и вру Витоле. Если бы не я, он сам бы следил... Я давно хочу дружить с вами, а вы от меня, как от холеры...
      Егор слез с него, смущенно пробормотал:
      - Не играл бы ты с ним в слугу и барина. Митенька поднялся, погладил худую шею тонкими пальцами.
      - Знаете, что я узнал от Витоли?.. Собираются приехать каратели с Паулем. Снова будут искать красноармейцев. Витоля грозился, что кой-кому пустят кровь и пограбят. Гриня, ты получше спрячь капитана...
      - Ты и про цэ знаешь?! - Гриня замахнулся на него. Митенька втянул голову в плечи, отшатнулся:
      - У меня тоже есть раненый. Я со степу сам тачкой привез. Мама лечит его.
      Егор восхищенно хлопнул Митеньку по плечу. А Гриня таращил на него круглые глаза:
      - Як же ты узнал про капитана?
      - Я слышал ночью, как ты и Ёра говорили с ним в клуне
      Называли его "товарищ капитан".
      - Брешешь! - возмутился Гриня. - Около клуни Кудлай лежал. Он бы тебя на шматки разодрал. Он злой до чужих.
      - Все станичные собаки, даже самые злючие, дружат со мной и не трогают меня, - скромно сказал Митенька. - Я лежал рядом с Кудлаем и чесал ему живот, а он мне руки лизал...
      Гриня остервенело сплюнул, потеряв дар речи.
      - А ты понял, о чем мы говорили с капитаном? - спросил
      Егор вполне дружелюбно.
      - Про бойцов, тех, которые в камышах, и про оружие...
      У меня тоже оружие есть - две винтовки и автомат.
      - Вот тебе и золотушный доходяга! - воскликнул Егор. - А твой раненый знает нашего капитана?
      - Знает. И Конобеева, старшину, тоже знает. Привет им передавал, да я боялся к вам подойти. - Митенька освобождение вздохнул и улыбнулся.
      - Мы будем дружить с тобой, Митенька, - тепло сказал Егор. - Ты настоящий пионер. Будешь нашим контрразведчиком. Держи пять на дружбу!
      Глаза Митеньки смотрели на Егора с безграничной преданностью и доверием, а узкие худые пальцы порывисто уцепились за его руку, словно боялись, что их обманут, оттолкнут.
      Егор подумал о том, что скрывать теперь что-либо от Митеньки не имело смысла, он и без того все знал. Да и положиться на него можно было без опасения. Если бы он захотел их выдать, то сделал бы это давно.
      Они пошли в разведку вместе. Залегли на краю атаманского сада среди бодяков. Дальше по пустырю росли лишь редкие кустики голубой полыни.
      Амбар стоял на обрывистом берегу в центре речной излучины. Вода за долгие годы подточила каменные береговые пласты, они обрушились; низ амбара обнажился, и задняя стена повисла над рекой. Незаметно подобраться к амбару было невозможно: вокруг голое месте, а от реки - почти трехметровый обрыв.
      Егор и Гриня прошлой ночью выползли на пустырь - выясняли обстановку. Двое часовых - эсэсовец и полицай - прохаживались по-над обрывом, посвечивали фонариками. А днем они обычно отсиживались в весовой, находившейся метрах в ста пятидесяти от амбара, под старыми осокорями. На этом месте издавна был ток. Тут обрабатывалось зерно перед отправкой баржами на заготовительные пункты.
      Дверь весовой была открыта, и разведчики видели эсэсовца и полицая Поживаева. Они играли в карты.
      - Блызенько локоть, а не укусишь, бо шея коротка, - сказал Гриня. Давайте застрелим их, подожжем амбар и удерем.
      - Умник какой нашелся, - сказал Егор. - Мы удерем, а они полстаницы перевешают. Для них это просто.
      К весовой через пустырь шла толстая женщина с кошелкой.
      - Кто это? - спросил Егор.
      - Жена полицая Поживаева, - сказал Митенька. - Обед несет. Она у нашей соседки самогон просила. Я сам слышал: дай, говорит, пол-литра первача, мол, просят охранники, а то им скучно.
      - Скучно, говоришь? - встрепенулся Егор.
      - Да-да, так и сказала, - подтвердил Митенька. - Он был очень доволен, что Егора заинтересовало его сообщение. Егор ласково похлопал его по спине:
      - Эт-то хорошо! Баской ты, паря! Настоящий контрразведчик.
      - Ты придумал что-то? - обрадовался Гриня.
      - Пока не придумал, но придумаю, - ответил Егор.
      Глава девятая
      Егору пришел в голову дерзкий план. Оставалось только срочно проверить его. Однако этому помешали неожиданные события...
      К нему примчались очень встревоженные Гриня и Васютка и показали странный нож с лезвием внутри колодки.
      - Этим ножиком Пауль хотел меня к стенке пришпилить, - сказал Васютка. Ухо надрезал мне. Я нашел ножик в Терновой балке... на нашей тропинке... Несу к Грине курицу - маманя зарезала для капитана - и вижу, ножик! Я его сразу узнал.
      А Гриня, выкатив глаза и непрестанно мигая, добавил:
      - Маманя и Дашина мать меняли бинты на капитане. Он стонал. Чую, загавкал Кудлай. Выйшов, кругом подывывся - никого не було.
      - Выйшов, подывывся! - яростно сказал Егор. - Надо было стоять на страже, балда!
      И тут они увидели Митеньку. Он бежал к ним через огород, спотыкаясь об оранжевые тыквы. Дыша со свистом и кашляя, выстреливал слова:
      - Спасайтесь!.. Витоля мне сказал... Я пришел к нему, его дома нет... Потом он прибежал и сказал: теперь им лабец!.. Я такое, говорит, узнал про них... Вот зараз, говорит, папаня мой приедет... Я у него выспрашивал, а он, фашист, не сказал... Спасайтесь!
      - Погоди, не дрожи. - Егор показал ему нож. - Чей нож, знаешь?
      - Витолин! - ахнул Митенька. - Где ты нашел его?
      - Васютка нашел около Грининого сарая... Где сейчас Витоля?
      - Дома. Ждет своего батька. А Гордей и Масюта с другими полицаями поехали охотиться на колхозных свиней, которые разбежались по степу.
      - Слушайте мою команду, бойцы, - очень серьезно сказал Егор. - Действовать надо быстро. Васюта, беги, скажи Грининой матери, чтоб перепрятали капитана...
      - К нам отнесем его! - Митенька кинулся к Егору. - У нас не будут искать. Пошли! По балке отнесем, никто не увидит. Быстрей, а то они скоро явятся, все перероют, всех вас застрелят...
      - Тихо, Митенька, не паникуй! Ты и Гриня - пошли со мной.
      Они втроем засели в зарослях одичалой смородины на краю сада Ненашковых; В потной руке Егор держал тяжелый парабеллум.
      - Митенька, иди и примани Витолю сюда, - сказал он. - Придумай что-нибудь такое, чтоб он обязательно пришел.
      - Ты убьешь его? - спросил тот.
      - Нет-нет, он нам живой пригодится. - Егор обнял худенькие плечи Митеньки. - Ты ж не боишься, правда? Иди и веди его сюда поскорей.
      Митенька нырнул в кусты и скрылся в саду Ненашковых. Егор и Гриня ждали, сдерживая дыхание. И вот где-то за пожелтевшим заслоном листвы послышался его льстивый, вибрирующий от волнения голосок:
      - Я подкрался, смотрю, а они прячут в яму три винтовки, немецкий автомат...
      - Немецкий? - переспросил Витоля. В гугнивом голосе его звучала самодовольная и угрожающая интонация: дескать, ага, попались!
      - И пистолет, - воодушевленно врал Митенька.
      - И пистолет?! - обрадовался Витоля. - А какой?
      - Пистолет-маузер!.. Знаешь, такой, как у красных дьяволят... Знаешь, такой - тах-тах-тах-трах!
      - Маузер я возьму себе, а автомат и винтовки отдам бате. А их отправят в Германию...
      - Отправят, отправят, - поддакивал Митенька дрожащим голоском. - Сюда иди... вот тут, под обрывом...
      Егор и Гриня поднялись из-за куста. Витоля остолбенел, лицо его перекосилось, он, видно, собирался закричать, но Егор рукояткой пистолета ударил его по голове. Витоля, охнув, повалился. Через минуту он лежал у их ног, связанный ремнями, с тряпкой во рту. Гриня замахнулся камнем, целя острым углом ему в висок.
      Митенька схватил его за руку:
      - Гриня, не убивай!... Не надо... Я боюсь!.. Тот покосился на него шальными глазами:
      - Отцепись! Не мы его, так он нас...
      - Не дури! - Егор оттолкнул Гриню. Он нам живой пока нужен. Мы его кой о чем порасспросим.
      Гриня отбросил камень, вытер обильно вспотевшее лицо.
      У двора Ненашковых раздалось ржание лошадей и грохот телеги. Послышались возбужденные голоса Гордея, Масюты, Афони Господипомилуй. Видно, охота у них была удачной.
      Егор взял Витолю за ноги:
      - Берите его за руки. Отнесем в подвал, там его никакой черт не найдет... И спокойно, не трусьте. Пойдем по ручью, чтоб следов не осталось.
      Вход в подвал едва нашли: за лето он сильно заплелся диким хмелем и травами.
      В подвале развязали руки Витоле и вынули кляп из рта. Он пришел в себя, прокашлялся и истерично закричал:
      - Отпустите зараз же! У меня дядя - помощник коменданта района. У него друзья - гестаповцы и эсэсовцы!.. Они повесят вас и всю станицу сожгут за меня! А с тебя, гнида паршивая, шкуру живьем сдерут, - грозил он Митеньке. Предатель!
      - Это ты предатель Советской власти! Фашистам, врагам Родины продался! закричал Митенька, выпятив узкую грудь и сжимая сухие кулачки. - И я тебе не служил и не помогал тебе, я служил правому делу и помогал им, вот Егору и Грине...
      Они ушли, звякнув кованым засовом.
      Запор на дубовых дверях был надежным. Можно было не тревожиться: Витоле из подземелья ни за что не выбраться. Он выл, как пес в дурную погоду, но его вой не пробивался на поверхность.
      Засели в подсолнухах на краю огорода Гребенщиковых, позвали Дашу. Она спросила с тревогой:
      - Что же мы будем делать с ним?
      - Расспросим кой о чем, узнаем, что они, Ненашковы, вместе с фашистами замышляют против станичников, и тогда... это...
      - Что - это? - Она посмотрела Егору в глаза.
      Глядя в сторону, он пробормотал:
      - Да то, что остается...
      - Судить его надо, - сказала Даша, поразмыслив. - Судить по законам Советской власти.
      - Ха! Ну придумала ты, Даша, - усмехнулся Егор. - Как тебе это представляется?.. Суд соберем, прокурора, судью пригласим, а?..
      - Знаешь ведь, мой отец был народным заседателем. Разные книги у него были по судебным делам... Я тоже читала. Вот мы кто такие? Советские люди. Так? Мы к врагам не переметнулись, мы живем по законам Советской власти: стараемся спасти раненых бойцов, сохранить народное добро... Так? И вот мы, наш коллектив, можем назначить прокурора, избрать судью, защитника, заседателей и судить предателя Родины Витолю Ненашкова.
      - Так, Даша! Правильно, Даша! - поддержал ее Митенька.
      Гриня, выкатывая на Дашу лупастые зеленые глаза, пожимал плечами, качал головой, хмыкал, но не спешил вслух высказывать свое мнение, выжидал, пока Егор выскажется.
      Егор смотрел на Дашу упорчиво, встретился с ее глазами, она чуток покраснела.
      - Что? Ну что ты скажешь?.. Глупость сморозила, да? - Умолкла: увидела в глазах Егора не иронию, не насмешку, а восхищение.
      - Нет, Даша! Ты хорошо сказала. - Он говорил страстно, доверительно. Тогда, при наших, мы все были одинаковые, а теперь, когда враги оккупировали нашу землю, тут сразу стало ясно: кто чей, кто какой есть... Теперь ясно!.. А мы как жили по законам Советской власти, так и будем жить!
      - Верно! - подтвердили Гриня и Митенька. - Так и будем жить - по законам Советской власти.
      Глава десятая
      Судили Витолю утром на следующий день. Суд проходил по всем правилам. Егор выступал прокурором. Гриня - судьей, Васютка и Митенька - свидетелями, заседателями и конвоирами. Даша вызвалась быть защитником.
      Топчан закрыли кумачовой скатертью, ее принесла Даша. Над столом, на темной кирпичной стене, освещенной фонарем, выделялся вырезанный из старого плаката герб Советского Союза. Скамьей подсудимых служил трухлявый бочонок.
      Витоля вначале рвался на свободу, кричал и грозил всеми фашистскими карами, но когда Егор закатил ему несколько крепких оплеух, он сразу же замолчал и забыл всю свою родню. Забившись в темный угол подвала, он с недоумением следил за их непонятными приготовлениями. Когда все было готово, Гриня сказал ему, показывая на бочонок:
      - Сидай сюда, цэ скамья подсудимых.
      - Плевал я на вас и на вашу скамью... - сказал Витоля и осекся: Егор сунул длинный ствол парабеллума ему под нос.
      - Садись! А то я тебя и без суда кокну. Витоля отшатнулся и, кося глазами на пистолет, сел на бочонок.
      - Ёра, спрячь пистолет, - попросила Даша, - а то еще бабахнет.
      - Не бойся, у меня руки не дрожат, - ответил Егор, однако спрятал парабеллум под пиджак.
      Гриня положил перед собой карандаш и тетрадку. Показывая на Витолю пальцем, Егор сказал:
      - Товарищи, этот человек, по фамилии Витоля Ненашков, предал Родину и стал холуем фашистов. Он мучил Васютку, как белогвардейский каратель, как бандит, и хотел убить его. Он шпионил вместе с Масютой, своим дедом, и помогал диверсанту Паулю, своему дяде, губить советских людей!.. Он подносил хлеб-соль гитлеровским извергам вместе со своим придурковатым дедом и целовал им руки. Голос Егора вдруг сорвался и зазвенел: - Он хотел выдать немцам командира Советской Армии и уничтожить всех нас! Он показал немецкому коменданту Штопфу, где спрятаны ценные гибриды Уманского!.. Я требую расстрелять эту сволочь!
      Витоля сидел, обалдело глядя на них. В глазах его копился ужас. Он вдруг понял по суровым, серьезным лицам своих судей, что этот суд - не игра, что они не пугают его, а судят по-настоящему, и что угроза расстрела и в самом деле висит над ним. Они открыли перед ним все карты, как когда-то Пауль и он открывали их перед Васюткой. Васютка-то и остался живой только потому, что станица была оккупирована и им нечего было бояться за свои издевательства над ним. "Надо было убить Васютку, - горячечно думал Витоля. - И никто бы ничего не узнал. А теперь они убьют меня!" И он, не в силах побороть страх, закричал, пытаясь запугать их:
      - Отпустите меня! Наши... советские все равно не вернутся, их всех побили. А вас повесят, если вы тронете меня!..
      - Перестань скавчать[9], - строго сказал Гриня. - Тут заседает Советская власть - ты должен это понять. - И неторопливо добавил, придвинув к себе тетрадку и взяв в руки карандаш: - Отвечай, як твоя фамилия, як звать и як тебя по батьке.
      Витоля заплакал, глядя на них жалобно.
      - Отвечай на вопросы, подсудимый, - сказала Даша, не скрывая отвращения. Я как твой защитник советую тебе: обо всем говори честно. И перестань нюни распускать - противно! Подличать ты смелый, а на расплату - жидкий.
      - Ну, подсудимый, слухаем тебя, - сказал Гриня. - Смотри, мы с тобой цацкаться не будем.
      - Я все расскажу, родненькие, только не убивайте меня. - Витоля упал на колени и пополз к столу.
      - Фашисты тебе родненькие, жаба! - крикнул Егор. - Мы тебе - граждане судьи.
      - Граждане судьи!..
      - Сядь на место, - сказал Гриня. - И брось свои холуйские привычки, нас этим не проймешь!
      Васютка и Митенька посадили Витолю на бочонок и вытянулись по стойке смирно, почувствовав серьезность события.
      - Отвечай, як фамилия и так далее.
      - Ненашков Виталий Гордеевич, граждане судьи. - Он продолжал всхлипывать.
      - А еще як тебя зовут?
      - Витольд.
      - Ишь ты, Витольд... Возраст какой?
      - Что, граждане судьи?
      - Сколько тебе лет, балда? - сказал Егор.
      - Шестнадцатый пошел, граждане судья. Гриня растерянно почесал в затылке, замигал, высоко поднимая белесые брови: он не знал, о чем дальше спрашивать.
      - Гриня, спроси у него, почему он стал фашистом, - сказал Васютка. - Он же в нашей школе учился!
      - Отвечай, - приказал Гриня.
      - Я не виноват. Это Масюта научил меня, - отвечал Витоля, льстиво и жалобно поглядывая на Васютку. - Васюточка, это старый Масюта приучил меня. Он говорил: если бы не Советская власть, мы бы жили, как буржуи, и все кланялись бы нам в ножки... У Масюты два миллиона царских денег было, а они пропали при Советской власти. Он говорил: всех большевиков и красных надо резать, все paвнo, мол, Советская власть не удержится. И батя тоже так говорил... И рази они брехали? Немцы сильней... Рази неправда? Кончилась Советская власть, ее больше не будет...
      - Брешешь! - оборвал Егор. - Это в тебе кончилась Советская власть! А в нас она есть и будет. Вот мы - Советская власть - сидим и судим тебя, фашиста. И расстреляем, как изменника и предателя Советской власти. Вы, Ненашковы, хотели стать буржуями, хотели власть свою иметь - Советская власть вам не нравилась, а стали холуями проклятых немцев-извергов. Все вы, Ненашковы, сволочная семейка! Вы, подлюки, продали фашистским оккупантам и Родину, и свой народ, и его хлеб. А ты, гадина, шпионил вместе с Масютой за нашими военными частями на укреплениях и на переправе. Сколько там людей наших погибло!..
      - Я не шпионил, это Масюта!.. - Витоля страшился взглянуть в сторону Егора, тот мог в любую минуту вытащить пистолет из-за пояса и убить его. Меня Масюта и Пауль заставляли.
      - Это твой ножик? - Егор достал из кармана нож и показал Витоле. - Ты его потерял возле Грининого сарая, когда выслеживал капитана...
      - Откуда ты знаешь?! - вскричал Витоля. - Я не следил...
      - Ох, Ёра, зачем ты ему все рассказываешь? - сказала Даша с упреком. - Он и так уже много знает про нас.
      - Он никому не сможет рассказать. Он тут и останется вместе с нашими тайнами.
      - Это не мой ножик! - истерически кричал Витоля.
      - Твой ножик, твой! - твердо сказа Митенька. - Граждане судьи, честное пионерское слово, это его ножик.