Средневековые Де Варенны - Желанная

Хотя было уже поздно, Глинис, захватив сундучок с травами, поспешила в сопровождении Джоан в спальне Брайенны.

Заметив встревоженные лица, та вымученно рассмеялась.

— Просто дурной сон, но такой реальный, что сильно испугалась, вот и все.

Глинис вынула флакончик с настойкой ландыша

— Подлей это в вино, — велела она Адели. — в воздухе сегодня что-то зловещее, словно он заряжен черными силами. Бури часто служат предзнаменованием грядущих событий.

— Да, я тоже смертельно боюсь этих чертовых бурь — призналась Адель. — Я уже думала, что все улеглось но слышу, как вдали еще гремит гром.

— Каких событий? — вмешалась Джоан, привлеченная словами Глинис.

— Добрых или дурных, иногда и тех и других. Гроза перед великой битвой даже может изменить ее исход. Бури и ураганы часто меняли ход истории.

Но Джоан ничуть не хотелось вести разговор о сражениях, в то время как ее возлюбленный принц отправился на войну во Францию.

— Когда одна сторона выигрывает, другая обязательно проигрывает. И к бурям это не имеет никакого отношения.

Джоан никак нельзя было отнести к глубоким мыслителям, и Адель в эту секунду от всей души пожелала, чтобы племянница больше походила на подругу ибо с первого взгляда на Брайенну было заметно, что слова Глинис пробудили в ней тревожные мысли.

— В снах часто отражается будущее, особенно во время сильной грозы.

Брайенна невольно вздрогнула.

— О, Иисусе, надеюсь, что нет! Мой был настоящим кошмаром!

— Но сны нельзя понимать буквально, миледи. Они несут в себе символы, которые нужно истолковать. Скажите что вы видели, и я постараюсь показать, что настоящий смысл совсем иной и что вы зря испугались — настаивала Глинис.

— Я не могу сказать. Ужасный или нет… дьявольский вымысел… — призналась Брайенна, поднося к губам чашу с вином.

— Расскажи, пожалуйста, расскажи, — умоляла Джоан.

— Излейте душу, и вам сразу станет лучше, — добавила Глинис. — Это очистит ваши мысли и облегчит сердце.

Брайенна хотела освобождения, зная, что для этого должна идти к исповеди и получить отпущение грехов, но внезапно поняла, что не осмелится ни в чем признаться священнику. Она оглядела лица подруг — единственных в мире, кому она была небезразлична. Они не предадут и не обманут. Но даже теперь она не могла заставить себя открыть им, как намеренно пыталась использовать таинственную силу материнского плаща, чтобы вызвать образ любовника. Однако настойка ландыша незаметно для девушки развязала ей язык:

— Я… я была в Башне, выстроенной из бедфордширского камня. Роберт был со мной.

Девушка покраснела.

— Он целовал меня, и я возвращала поцелуи. Брайенна смолкла, чтобы выиграть время и выбрать нужные слова, допила чашку до дна.

— Его сводный брат Кристиан Хоксблад, ударил его ятаганом и убил.

Брайенна услышала, как Адель со свистом втянула в себя воздух.

— И это еще не самое худшее. Я была счастлива, Когда он убил Роберта. Видела кровь на собственных бедрах и радовалась.

Глаза Джоан широко раскрылись. Закусив нижнюю губу девушка ошеломленно покачала головой.

— Вы… вы отдались ему во сне? — спросила Глинис.

Щеки Брайенны вспыхнули при воспоминании страстных объятиях.

— Да… то есть… почти… но, по-моему, прежде потеряла сознание.

— Миледи, как я и думала, это символы, и довольно понятные. Вы разрываетесь между обоими братьями и поэтому видите их во сне, чувствуете себя виноватой отсюда страх перед кошмарным преступлением. Башня из бедфордширского камня — это, конечно, ваш родовой замок, который перейдет к мужу после венчания. Вы видели, что Роберт умер, поскольку оба сражаются на войне и могут погибнуть в любую минуту. Кроме того вы боитесь, что в первую брачную ночь на простынях не окажется крови — доказательства девственности.

Брайенна была потрясена. Она никогда не думала об этом. Сила Господня! Что сделает Роберт, обнаружив ее неверность?

— Я вела себя, как распутница, — жалко пролепетала она.

Ад ель обняла ее за плечи.

— Вздор! Здесь нет ни одной девственницы! Женщины с сотворения мира обманывали мужчин, притворяясь невинными.

Глинис согласно кивнула.

— Все произошло совсем недавно, и там, внутри, мало что изменилось. Роберт ни за что не догадается, особенно, если много выпьет в день свадьбы.

— Уколи палец булавкой или шипом розы и брызни кровью на простыню, — подсказала Джоан. — Ни один мужчина в мире не сможет перехитрить женщину, — гордо добавила она.

— Не стоит беспокоиться о таких пустяках, — вмешалась Адель, опустившись на колени перед Браненной. — Благодарение небесам, месячные у тебя начались в срок и ты не беременна. Иначе у тебя действительно была бы причина для тревоги, мой ягненочек!

Тонкие брови Джоан неожиданно сошлись. Только сейчас она вспомнила, что давно не замечала у себя признаков кровотечения. Но тут же выбросила из головы возможную мысль и вскочила.

— Утром, когда взойдет солнце, все ночные страхи рассеются. Гроза пройдет, наступит хороший день, и мы будем жить долго и счастливо!

Молодые женщины улыбнулись друг другу и распрощались. Но позже Брайенна и Джоан еще долго не могли уснуть: обе тревожились гораздо больше, чем раньше.

А по другую сторону Ла-Манша, в деревне Креси, король Англии, маршалы и благородные рыцари тоже не могли уснуть. Некоторые заранее смирились с судьбой, зная, что силы врага намного превосходят их собственные, и молились перед встречей с французами. Однако наследник престола и старший сын Уоррика явно не сомневались, что битва будет выиграна. Оба они встали в пять утра. Хоксблад и оруженосец принца Джон Чандос помогали Эдуарду надеть доспехи. Он настоял на бросающейся в глаза черной кольчуге и надел поверх алую с золотом накидку.

— Ваше высочество, вы будете сильно выделяться среди других. Каждый француз узнает вас с первого взгляда и захочет захватить сына короля живым или мертвым!

— Но я хочу, чтобы меня узнали, — настаивал принц. — Я бы презирал себя, если бы страшился этого!

Хоксблад знал, как неукротимо горд Эдуард, поскольку сам был благословен или, быть может, проклят тем же самоуважением. Черный Принц отправился к отцу, Хоксблад тоже натянул доспехи. На короле была яркая лазурная с золотом накидка. Отец и сын на белых конях объезжали войско. Король с удовлетворением заметил, что лучники в зеленых куртках не вынимали луки чехлов, чтобы сохранить сухой тетиву. Их лица озаряли уверенные улыбки, поскольку именно лучники лучше других в армии короля Эдуарда сознавали силу собственного оружия. На правом крыле король поставил де Аркура, Черного Принца, Уоррика с сыновьями и лучших английских рыцарей. На левом фланге разместился второй отряд из двух тысяч лучников и двух тысяч тяжеловооруженных всадников, которые должны были прикрывать скалистый гребень. Сам король командовал летучим от рядом, тоже из четырех тысяч человек, способных мгновенно оказаться в любом месте битвы, там, где они больше всего были нужны.

— Французы должны проделать восемнадцать миль чтобы обогнуть лес, — громко, так, чтобы было слышно всем, объявил король.

— Они постараются застать нас врасплох, но мы нападем первыми, пока враг еще не успел подготовиться. Здесь им даже не хватит места развернуть боевой строй.

Послышались приветственные крики. Король Эдуард, подняв руку, продолжал:

— Чем больше людей у французов, тем труднее им будет сражаться.

Снова крики, еще громче, чем в первый раз.

— Никогда не забывайте, что один англичанин стоит трех французов.

Воины кричали «ура», пока не охрипли. Были слышны и боевые кличи:

— За Эдуарда и Святого Георгия!

— Да здравствует Эдуард, сын короля!

Снова пошел дождь, но никто не замечал этого. Король, ослепительно улыбаясь, взглянул на сына, и улыбка мигом исчезла, он нахмурился, неприятно удивленный тем, что Черный Принц выглядел такой заметной мишенью.

— Мне все равно, что будет, — процедил сын. — Я могу прекрасно о себе позаботиться. Только помни, что пообещал мне.

— Да будет честь сегодняшней победы принадлежать тебе!

Капеллан Франции отслужил мессу. Оставалось только ждать. Лишь к полудню англичане заметили, что враг приближается. Небо почернело, молнии одна за другой вспыхивали и гасли, дождь лил как из ведра. У генуэзских арбалетчиков, уставших после долгого похода, обремененных тяжелым оружием, почти не осталось сил драться. Командиры французов обзывали их итальянской швалью и подлыми трусами, а потом приказали кавалерии кнутами погнать их вперед по размокшим полям, пока итальянцы не оказались лицом к лицу с английскими и валлийскими лучниками.

Дождь внезапно прекратился, облака расступились, и показалось солнце, осветив лица англичан, но тут, словно по мановению волшебной палочки, стая черных ворон поднялась и пролетела над головами французов. Какое мрачное предзнаменование! Внезапно в воздухе засвистели стрелы английских лучников, будто кончился один ливень и начался другой, смертельный. Нагрудники генуэзских арбалетчиков не смогли защитить от бешеного натиска. Через несколько минут те, кто остался в живых, позорно бежали.

— Убейте этих трусливых негодяев, — воскликнул король Франции.

Англичане стали свидетелями ужасного зрелища — безжалостного уничтожения французами собственных солдат.

Филипп впал в страшную ярость, увидев на английском флаге вышитые золотом французские лилии. Он отбросил всякую предосторожность и позволил воцариться хаосу. Французы выехали на равнину и ринулись вверх по склону, заваленному мертвыми телами и трупами лошадей, скользкому от их собственной крови. Дорога была узкой, словно путь на бойню. Они шли, они атаковали, они умирали. Но французов было так много, что битва продолжалась весь остаток дня. Наконец бешено нападавшие Французы прорвали строй лучников и набросились на правое крыло. Люди, сражавшиеся, рядом с Черным Принцем, внезапно были окружены врагами.

Время для Хоксблада замедлило бег, так что он смог сосредоточиться на каждой угрожавшей ему опасности. Он точно знал, куда вонзить меч, чтобы попасть в места не защищенные доспехами. Их три — горло, живот и подмышки. Хоксблад совсем не думал о том, что происходит за спиной, полностью полагаясь на Пэдди и Али. Но вот он ясно увидел, как около дюжины французов направляются к Черному Принцу.

Хоксблад заметил Джона Чандоса за спиной принца а рядом с ним своего брата Роберта де Бошема. И принц и Роберт наверняка погибнут, если немедленно не отсечь французов и не отбить атаку. Он развернул боевого коня и, направив его прямо на противников, убил двоих и краем глаза уловил, что Пэдди и Али успели расправиться еще с парой воинов. Двоим же удалось сбежать.

Сзади раздался отчаянный крик, и Хоксблад, обернувшись, увидел, что принц Эдуард упал. Как это могло случиться?! Просто невероятно!

Хоксблад молниеносно спрыгнул на землю и встал над телом лежавшего в грязи друга, подняв одной рукой двуручный меч, а другой — боевой топор. На какое-то мгновение он пожалел, что надел такие же черные доспехи, как у Эдуарда, поскольку сам теперь становился мишенью, но тут же выбросил эти мысли из головы и приготовился к битве. Он привлек к себе множество врагов, и вскоре вокруг него разлились лужи крови.

Падение принца дало предлог Роберту де Бошему и сэру Джону Холланду покинуть поле битвы и удалиться в более или менее безопасное место. Они подъехали прямо к королю.

— Принц Уэльский в осаде, Ваше Величество!

Де Бошем надеялся, что наследник мертв, но, отправившись за помощью для упавшего принца, надеялся избежать подозрений в том, что сам замешан в этом.

Король взглянул на сына Уоррика, которого сам, вместе со своим сыном, посвятил сегодня в рыцари. Страх сжал горло Эдуарда. Неужели судьба отнимет у него сына, пощадив Роберта?!

— Он ранен? — вскинулся король.

— Не знаю, Ваше Величество! — поклялся де Бошем.

Холланд, видевший, как тот пронзил мечом коня принца, что и послужило причиной его падения, промолчал.

Король Эдуард был уже готов вонзить шпоры в бока лошади и помчаться спасать сына, но вспомнил свое обещание. Он не желал, чтобы люди потом говорили, будто Эдуард проиграл бы бой, если бы отец не спас его.

— Я хочу, чтобы он заработал шпоры. Вы тоже должны показать себя.

Он был очень доволен своими храбрыми молодыми рыцарями.

Хоксблад с тревогой смотрел на принца — не ранен ли он. И едва не рухнул со вздохом облегчения, обрадованный тем, что Черный Принц невредим и только залит кровью смертельно раненного боевого коня. Эдуарда оглушило при падении, и теперь он хотя и с трудом, но пытался подняться. Кроме того, он вывихнул плечо, но старался не обращать внимания на боль. В этот момент подъехали Пэдди и Джон Чандос с лошадьми для рыцарей. Оба вскочили в седла. И тут перед глазами Кристиана всплыла картина: принц Лайонел, вонзающий на турнире меч в лошадь противника. У него не было доказательств, что Роберт последовал примеру своего господина. Всего лишь подозрения, подсказанные шестым чувством. Но сейчас не время размышлять об этом — вокруг разгорелось отчаянное сражение.

Глава 25

В этот день, двадцать шестого августа, Джоан Кент едва не сошла с ума от беспокойства. Сегодня у нее Должны начаться месячные, и она только сейчас сообразила, что уже почти два месяца, как их не было. Такого никогда не случалось, и теперь у Джоан не оставалось ни малейшего сомнения: она беременна, ждет ребенка и не может сообразить, что делать. Нерешительность и страх измучили ее.

Только одному человеку на земле хотела бы она признаться в случившемся, но ее любимый Эдуард сейчас за морем, сражается с врагом. Все ее мысли устремились к нему, она молча молила о его возвращении — Эдуард единственный, кто мог справиться с любыми трудностями. Но попытка призвать возлюбленного привела только к тому, что Джоан стала еще сильнее волноваться за безопасность принца. Что, если его убьют? Сама мысль об этом была невыносимой. Если Эдуард не вернется, она тоже не захочет жить! Джоан убьет себя и нерожденного ребенка!

Девушка в слезах начала молить Бога пощадить возлюбленного, но сразу же вскочила, смахнув с лица слезы. Господь скорее услышит ее, если пойти в часовню.

Джоан схватила густую вуаль, впервые не обратив внимания, оттеняет ли тонкая ткань ее хорошенькое личико и подходит ли она по цвету к платью.

К своему удивлению, она встретила в церкви королеву Филиппу и половину придворных дам. Девушке стало стыдно, когда она узнала, что благородные леди каждый день собирались здесь молиться за победу Англии и благополучие короля Эдуарда, принца Уэльского и всех храбрых воинов, сопровождавших их во Францию.

Джоан впервые пришла к мессе, но поклялась, что отныне будет каждое утро посещать службу. Щеки ее жарко загорелись при мысли о том, что случится, если они узнают ее тайну. Женщины так жестоки, особенно по отношению к своим сестрам, имевшим несчастье оказаться в том положении, что и сама Джоан. Какая пища для сплетников, какой подарок для них. У нее уже была репутация кокетки, правда, вполне справедливая, но девушка бледнела, думая о том, что случится, если узнают, в какую беду она попала. Набросятся на нее, как стая голодных волков, и разорвут на части.

Девушка упала на колени и начала горячо молиться.

Нужно отдать ей должное: прежде чем высказать свою просьбу, она умоляла Бога пощадить Эдуарда и ее брата как большинство представительниц ее пола, давала несбыточные обещания никогда больше не обращаться за помощью к Богу, если только Господь спасет ее на этот раз Она не осмелилась просить, чтобы Бог оказал ей огромную милость, позволив стать женой Эдуарда, и молила лишь о том, чтобы все кончилось хорошо.

После службы она вернулась в свои покои, не желая выслушивать сегодня бесконечные лекции дамы Марджори. Джоан старалась держаться подальше не столько от старой драконши, сколько от злобных кумушек — принцессы Изабел и ее подружек. Избалованная принцесса, наслушавшись сплетен о леди Элизабет Грей, немедленно отвернулась от бывшей приятельницы, словно от прокаженной.

После службы Джоан немного успокоилась и на душе стало легче. Следующие несколько часов она размышляла, не стоит ли избавиться от ребенка. Конечно, для этого придется обратиться к Глинис, поскольку сама она понятия не имела, что и в каких дозах принимать, чтобы остаться потом в живых. Самым простым выходом было бы избавиться от беременности и не обременять Эдуарда ненужными проблемами.

Однако зелья для выкидыша считались крайне опасными. Многие женщины погибали, пытаясь освободиться от нежеланного ребенка. Но, если говорить правду, это дитя вовсе не было нежеланным. Джоан была вне себя от радости, узнав, что носит под сердцем дочь или сына Эдуарда. В жилах этого ребенка течет королевская кровь. Как она может убить дитя принца?!

О каком бы ребенке ни шла речь, в любом случае это было бы преступлением. А дитя принца стало для Джоан поистине драгоценным. Все же она была готова на что угодно, лишь бы не причинить Эдуарду тревог и беспокойства.

Если бы только он вернулся в Виндзор! Эдуард конечно, будет знать, что делать!

Но тут Джоан поняла, что мучительные раздумья молитвы и волнения как бы взяли ее в кольцо и вновь вернули к тому, с чего все началось на рассвете: она хотела одного — принц должен вернуться как можно скорее.

Внезапно ужасающая мысль поразила девушку: что если Эдуарда не будет целый год?! Придется покинуть двор, прежде чем все узнают, что она в положении. Но куда скрыться? Городской дом брата расположен не так уж далеко от Виндзора. Придется отправиться в фамильный замок, в графство Кент. Но она в последний раз была там еще ребенком. Брат также унаследовал замок Уэйк в Лиделле. Где это может быть?

Джоан снова попыталась забыть об этом. Она просто не сможет вынести разлуки с Эдуардом.

Сердце Джоан сжималось от тоскливого одиночества. Если бы она не сожгла его письма! Вспоминая слова любви, Джоан чувствовала, как становится немного легче, но ей хотелось прижать послания к губам и сердцу, только тогда боль уйдет.

Джоан окончательно растерялась, так и не приняв никакого решения.

Глинис провела в прачечной весь день, благо, он бы солнечным. До наступления холодов она старалась выстирать все, что возможно, из гардероба леди Кент. К Глинис присоединилась Адель, и камеристки собрали еще и постельное белье и тяжелые покрывала.

Брайенна не видела Джоан ни за обедом, ни на занятиях с дамой Марджори. Заглянув перед ужином в комнату подруги, обнаружила, что та сидит в сумерках совсем одна.

— Где ты была весь день? — обеспокоено спросила Брайенна.

— Не помню, — уклончиво пробормотала Джоан. — Ходила утром в часовню. Разве ты не знала, что королева придворные дамы каждый день посещают мессу и молятся за победу и здравие короля и его войска?

— Нет, даже не думала об этом. Наверное, просто искала предлог, чтобы пойти в церковь. Однажды я чуть было не исповедалась в том, что совершила, но поняла, что не в состоянии раскрыть постыдную тайну! Стены имеют уши, даже если это стены исповедальни.

— О, ты не должна ни слова говорить священникам! Вспомни, как обошлись с бедняжкой. Элизабет Грей!

— Пойдем ужинать! — попросила Брайенна.

— Иди без меня. Мне не хочется сегодня быть на людях!

Все это было настолько не похоже на Джоан, что Брайенна заподозрила неладное. Подруга совсем не была склонна к меланхолии и предпочитала веселые компании и озорные проделки.

— Я не оставлю тебя томиться в одиночестве. Понимаю, ты скучаешь по принцу, но друзья всегда нужны, всегда придут на помощь.

К сожалению, Джоан не становилась веселее. Брайенна не приставала с вопросами. Готовая в любую минуту разделить с ней беды и горести, она знала, что Джоан рано или поздно сама все расскажет. Как всегда.

Долгий ужин наконец подошел к концу, и подруги молча направились к себе, но, когда Брайенна пожелала Джоан доброй ночи, та умоляюще сжала ее руку.

— Можно мне переночевать у тебя сегодня? — выдохнула она.

— Конечно, Джоан. Мне тоже не хочется оставаться в одиночестве.

Брайенна задернула тяжелые оконные занавеси и заперла дверь. Потом, швырнув на ковер несколько больших подушек, налила в чашки медового кваса и поставила блюдо с марципанами и печеньем, зная любовь подруги к сладостям.

Джоан, растерянно улыбнувшись, прикусила острым зубками миндальное печенье и едва слышно спросила.

— Как, по-твоему, правильно ли поступила Элизабет Грей?

— Но ведь положение бедняжки было ужасным! Она знала, что принц Лайонел ни за что не женится, а если родится ребенок, ни о каком другом муже нельзя будет и мечтать, потому, думаю, она сделала именно то, что следовало.

В комнате наступила тишина. Потом Брайенна тихо добавила:

— Но сама я ни за что не пошла бы на это.

Джоан начала плакать.

— О, дорогая, что случилось?

Даже не успев договорить, Брайенна поняла, что Джоан беременна, и, опустившись на ковер, сжала руки подруги.

— О, Боже, ты попалась! Обещай, что не натворишь глупостей!

— Каких именно? — спросила Джоан, глядя на подругу жалкими, полными слез глазами.

«Не убьешь себя!» — подумала та, но вслух объяснила:

— Нельзя изгонять ребенка, это очень опасно, и ты можешь умереть.

— Знаю, — шепнула Джоан.

— Говоря об Элизабет, я имела в виду, что ее поступок правилен для нее, но только не для тебя. Ты и принц любите друг друга. Он никогда не простит, если ты убьешь его дитя.

Теперь Джоан жадно слушала Брайенну.

— Скоро он вернется из Франции и, узнав о ребенке, наверняка найдет способ жениться на тебе.

Джоан вытерла слезы.

— Ради Бога, только никому не говори, кроме меня. Все уладится, вот увидишь. Помни, если сомневаешься, ничего не предпринимай!

Джоан кивнула, серьезно, доверчиво.

Брайенна тут же выругала себя за нравоучения, обращенные к подруге, но, в конце концов, сейчас важнее успокоить Джоан. По крайней мере, та уже не плачет и внимательно слушает.

— Тебе нужно хорошенько выспаться. Утром все покажется совсем иным.

Брайенна начала хлопотливо стелить постель, надеясь, что ее язык не отсохнет от столь беззастенчивой лжи.

Еще до того, как потухла свеча, она заметила, что Джоан, облегчив душу, мирно спит. Однако сама Брайенна еще долго лежала без сна, терзаемая мучительными мыслями не только о собственной судьбе, но и о несчастье Джоан.

Положение французов в Креси[52] становилось с каждым часом все отчаяннее. Они были побеждены, но король отказывался признавать это. Целый день на гребень, где расположились англичане, накатывали волна за волной все новые подкрепления и ложились, как и предыдущие, пронзенные стрелами и сраженные мечами. Когда спустилась тьма, Филипп по-прежнему продолжал выкрикивать приказы, хотя его маршалов уже давно не было в живых.

Дождавшись, пока окончательно стемнеет, Кристиан Хоксблад созвал всех корнуольцев, умеющих пользоваться длинными кинжалами, и повел их прямо во французский лагерь. Люди скользили бесшумно, как тени, и были одеты в темное, так что никто из врагов не смог их разглядеть.

Первой жертвой пал французский знаменосец. Хоксблад быстро разделался с ним и сорвал с древка алую орифламму, а потом корнуольцы начали расправляться с тем, что осталось от французской армии, убивая всякого, кто встречался на пути. Не один рыцарь сложил голову на роковой Абвильской дороге.

Вернувшись в лагерь Эдуарда, Хоксблад был тронут увидев, как англичане, стоя на коленях, благодарят Бога за ниспослание чудесной победы. Накидка принца больше не была алой — она почернела от грязи. Король радостно обнял сына.

— Ты доказал свое мужество сегодня.

И, повысив голос, чтобы было слышно всем, добавил.

— Ты достоин в будущем стать королем Англии!

Раздались приветственные крики.

— Я обязан жизнью многим, — ответил Черный Принц. — Особенно этому человеку.

Он показал на Кристиана Хоксблада.

Снова послышались одобрительные восклицания.

— Все солдаты помогли завоевать победу при Креси! Англичане были вне себя от счастья, потому что вырвали победу у врага, вчетверо превосходящего их силами.

— Пока будут жить люди, они не забудут о Креси! — воскликнул король.

И после этих слов уже ничего нельзя было расслышать из-за поднявшегося оглушительного шума… Принц и Хоксблад немедленно начали подсчитывать потери и лечить раненых. Нужно было остановить кровь, вправить вывихнутые конечности, соединить сломанные кости и зашить разорванные ткани, но, к счастью, большинство ран оказались неопасными.

Хоксблад, еще не остыв от битвы, отправился на поиски сводного брата.

— Подозреваю, именно твой меч пронзил коня Эдуарда!

Роберт открыл рот, чтобы запротестовать.

— Не трудись отрицать! Пока будем считать это несчастным случаем, но предупреждаю, Роберт, если впредь что-то случится с Эдуардом, я найду тебя и уничтожу!

Бешенство и злоба раздирали душу Роберта, ненависть к брату не давала покоя. При первой же возможности он отыщет способ избавиться от назойливого чужака!

Христиан Хоксблад и Эдуард Плантагенет жили в одном шатре. Они смыли в реке грязь и кровь, а потом Али растер каждого миндальным маслом и ладаном. Оруженосец был поражен мужеством принца, особенно когда узнал что тот сражался с вывихнутым плечом. Боль была невыносимой, но, помня, чему учил друг, Эдуард сумел мысленно отстраниться от мук и терзаний и забыть обо всем, кроме битвы.

У обоих были ссадины и порезы на лице и теле, и Эдуард с любопытством наблюдал, как Али накладывает сахар на неглубокие раны Хоксблада.

— Это для того, чтобы не осталось следов, но, может, вам нравится гордиться шрамами, ваше высочество?

— Черт возьми, Али, конечно, нет! Моя дама — создание нежное и хрупкое. Не хочу пугать ее! Наложи и мне сахар.

Завернувшись в плащи, они легли на голую землю. Какой невероятный день! Самый значительный в жизни юного принца! Перед битвой тревожное ожидание смешалось со страхом, кровь быстрее струилась в жилах, бешеная энергия требовала выхода. Она-то и позволила выдержать многочасовое сражение. Когда конь упал, едва не придавив его, Эдуард ощутил, как тонка и ненадежна нить жизни и может быть разорвана в мгновение ока. Пришлось призвать на помощь выработанные годами тренировок дисциплину и силу воли, чтобы встать и побороть мучительную боль в вывихнутом плече. Но Божественная сила словно вливалась в него, разгоняя волнение и усталость. Он еще долго сражался, после того как онемела правая рука и мозг отказался воспринимать ужасы кровопролития, насилия и убийства. Он уже не ощущал запаха смерти, оглох и не слышал воплей агонизирующих людей и ржание коней, но боролся, пока не иссякли последние силы, пока в легких хватало воздуха. Чудо победы вновь вызвало прилив крови к мозгу, и вот уже исчезла отупляющая усталость, от которой будто свинцом наливались руки и ноги. Он чувствовал себя сначала опустошенным, а затем вновь наполненным сосудом. Вернувшаяся обжигающая энергия удесятеряла силы.

И Кристиан и Эдуард устали и измучились, хотя и смогли почувствовать, как приятно расслаблены тела после массажа Али. Но мозг отказывался успокоиться. Оба знали, что не смогут быстро уснуть, и разговаривали, высказывая друг другу сокровенное, пока их голоса не охрипли.

Хоксблад подробно расспросил Эдуарда о его падении.

— Не думаете, что это случилось в результате намеренного предательства?

— Мне так не кажется. Рядом был Джон Холланд. Я только что добился его назначения главным камергером короля. Он слишком честолюбив, чтобы желать мне зла, — со смехом ответил Эдуард.

— А кто был с другой стороны? — допытывался Кристиан.

— Твой брат Роберт. Уоррик удушил бы его собственными руками при малейшем подозрении в измене.

— Да, — согласился Кристиан. — Я имел случай убедиться, что мой родитель — человек благородный. Однако остерегаюсь высказывать мнение относительно моего братца.

— К сожалению, нам не дано выбирать братьев, — вздохнул Эдуард, точно зная, кого бы хотел видеть братом, если бы выбор зависел от него, и надеясь, что Кристиан испытывает те же чувства.

Оба замолчали, думая о далеких возлюбленных. Эдуард поклялся, что, если кампания затянется, он найдет способ переправить крошку Жанетт через Ла-Манш. Он истосковался без сладостно-нежного тела и отчаянно нуждался в Джоан, которая одна могла отвлечь его от суровой реальности и необходимости постоянно быть настороже. Его с детства учили быть бесчувственным, невозмутимым воином, бесстрашным полководцем, железным человеком. Но, стоило битве закончиться, душа требовала исцеления, забытья, и никто, кроме Джоан Кент, не мог дать этого Эдуарду.

Кристиан Хоксблад пытался заглянуть в собственную душу. За последнее время это случалось все чаще. Он знал, что может найти убежище в эротических фантазиях, заставлявших забыть об ужасах бойни, но за последнее время грезы его стали совсем иными. Он мечтал о собственном доме и семье. Кристиан слишком долго бродил по свету и сейчас хотел бросить якорь, жаждал быть окруженным сыновьями и дочерьми, теплом, лаской и любовью.

Кристиан подумал об Уоррике и почему-то впервые обрадовался, что его отцом был сам Гай де Бошем. Как хорошо делить с ним ответственность за солдат и быть соединенным узами крови с человеком, кому не все равно, жив ты или мертв.

И только потом он позволил себе вернуться мыслями к Брайенне. Роберт умело сыграл на сострадании, вынудил ее дать согласие на свадьбу. Как просто получить желаемое — достаточно, чтобы тебя всего лишь пожалели! Но Хоксблад намеревался завоевать Брайенну любой ценой. Он и Роберт стали соперниками, и, хотя война еще не объявлена, Кристиан не сомневался: столкновение неизбежно. Он не пытался ускорить события, понимая, что исходом войны может быть полный крах. И, если победителем окажется он, хрупкое перемирие и зарождающая симпатия между ним и Уорриком исчезнут без следа, как листья, унесенные ветром.

Но Кристиан постарался отогнать мрачные мысли и мечтать о своей даме — вообразить ее красоту, не упуская ни малейшей детали. Он сосредоточился и прошептал: