Беспутный и желанный (Клятва верности)

      Затем его губы покрыли поцелуями ее шею, спустились на грудь – влажные, ласковые, они показались ей, однако, горячее огня. Этот огонь прожигал ее насквозь. Ребекка изогнулась, повинуясь инстинктивному порыву, навстречу ему, не сознавая, какие странные и грозные изменения творятся с ее телом там, внизу, между ног. Пока Рори мял ее груди, то одну, то другую, целовал, сосал, ласкал языком, они оба опустились на колени в траву. Но лишь он оторвался на мгновение от ее груди, и Ребекка увидела его лицо, отрешенное, искаженное похотью, очарование момента нарушилось. Она ощутила его руки на своей талии, почувствовала, как он возится с ее пояском и уже начинает сдергивать юбку. Рори выглядел сейчас совсем чужим, пугающим, похожим на демоническое божество из древних мифов. Это не был ее прежний Рори, который умел смеяться так заразительно и внимательно выслушивал ее девичьи проблемы. Это был незнакомец – сильный и опасный.
      И она тоже стала для себя незнакомкой, чужим существом. Бесстыдно обнаженная, позволяющая ему касаться самых сокровенных мест, как будто он имеет на это право, хотя они еще не обвенчаны.
      Ребекка вывернулась из его цепких рук, с силой отталкивая его.
      – Нет, Рори! Нет! Пожалуйста! Это нехорошо! Я не могу…
      Но он и не думал отпускать ее. Страсть, которую он долго сдерживал, оберегая Ребекку, наконец прорвала все, установленные им самим преграды.
      Он произнес сквозь зубы:
      – Почему нехорошо? Почему ты не можешь? Я люблю тебя. Ты любишь меня. Ты сказала, что выйдешь за меня замуж…
      Сила бурлящей в нем молодой похоти не давала ему произносить слова внятно. Опять вернулся сильный ирландский акцент. Рори говорил хрипло, с надрывом, с паузами, тяжело дыша.
      – Да, – сказала она, опустив голову и не осмеливаясь взглянуть ему в лицо. – Но мы еще не муж и жена.
      – Мы ими станем. Ты сама попросила меня подождать, пока ты не избавишься от Амоса Уэллса.
      – Амос для меня ничего не значит! – воскликнула Ребекка. Ее глаза наполнились слезами, и все же она вскинула голову и мужественно встретила его суровый, даже жесткий взгляд. – Я люблю только тебя! Но мы поступаем нехорошо… Я не… Я не могу… Мне очень жаль. – Она попыталась натянуть обратно сорочку, чтобы прикрыть обнаженную грудь.
      – Ты боишься, я знаю. Не бойся меня, Ребекка! Меня не надо бояться.
      Он шумно вздохнул, а затем стал помогать ей приводить в порядок ее растерзанное одеяние. Рори делал это аккуратно, не торопясь. Он только что вел себя глупо, ослепленный вспышкой животной похоти, желая, словно алчный золотоискатель, «застолбить» свое обладание ею и воспользоваться ее порывом, ее явной чувствительной тягой к нему.
      – Все правильно, Ребекка… Ты настоящая леди с высокими моральными принципами. Это я должен у тебя просить прощения. Тебе же незачем передо мной извиняться. И перед Амосом Уэллсом тоже.
      Ребекка вздрогнула, когда он, протянув руку, помог ей подняться с колен.
      – Опять мы заговорили о нем…
      – И так будет, пока он не исчезнет из твоей жизни… пока не растает, как дым. Ты ведь пошлешь его к чертям, Ребекка?
      Теперь его лицо стало серьезным и опечаленным. Он ревновал и страшился. Страшился того, что будет вынужден уступить ее пусть немолодому, но более опытному и богатому сопернику, человеку, имеющему власть над ее родителями. Он вновь стал ее прежним Рори, ласковым и понимающим, которого она полюбила с первого взгляда. После взрыва страстей узы, скрепляющие их, стали только крепче. Ее гордый, но напуганный ирландец!
      Как же он был ей дорог, как она жалела его. Гораздо больше, чем себя.
      – Да, Рори. Я избавлюсь от него, – эхом откликнулась она на его просьбу.
      Любовь и сочувствие его переживаниям так переполняли Ребекку, что она и думать перестала о том, как нелегко ей будет выполнить свое обещание, сколько непреодолимых препятствий ожидает ее впереди.
      – Я буду здесь на реке ждать тебя каждый вечер на этой неделе. Постарайся хоть разок сбежать из дома…
      – Это будет трудно. Мама теперь строже следит за мной. Но я постараюсь.
      Рори взял ее за руку и повел туда, где паслась Бетти Мэй.
      – Уже так много времени. Мне придется что-то придумать в оправдание, если папа с мамой уже проснулись.
      – Надеюсь, они еще спят сладким сном. – Он улыбнулся, и Ребекка улыбнулась ему в ответ.
      – Я тоже на это надеюсь.
      Рори поднял хлыстик и подал ей.
      – Погоняй свою кобылку. Пусть она хоть раз в жизни поторопится.
      – Спасибо, Рори.
      Он подсадил ее на лошадь и поцеловал на прощание.
 
      Ребекка украдкой сунула пальцы за ворот и ослабила воротничок платья, душивший ее. Ей не хватало воздуха в гостиной родительского дома, где она с тревогой уже долгое время провела в ожидании Амоса Уэллса. Мать не спускала с нее глаз, нервно поправляя крахмальные салфеточки на мебели.
      Гостиная выглядела, несмотря на ежедневное наведение чистоты, по-нищенски неуютной. Это вполне устраивало Ребекку. Она надеялась, что нарочито скромный прием и невыразительный наряд охладят любовный пыл Амоса. Обстановка в гостиной была действительно убогой. Но это было как раз то, что мог позволить себе бедный священник прихода.
      Мебель была разнокалиберной, а литографии на стенах, покрывала и салфетки, которые Доркас собирала всю жизнь, отдавали отсутствием вкуса и опять же бедностью. Все было потертым, выцветшим, одряхлевшим.
      Конечно, за этим виднелась благородная нищета, отречение от мирских благ, но на «серебряного барона» это могло произвести обратное впечатление. Он ценил роскошь, богатство и власть, а смирение, царящее в семье Эфраима, могло вызвать в нем раздражение.
      На это и рассчитывала Ребекка. Единственное богатство священника – его библиотека – вряд ли привлечет внимание преуспевающего дельца, так же как и его скромница дочь. Она специально позаимствовала у Селии старое, еще школьное, платье, путем долгих уговоров заставила мать согласиться на разрешение облачиться якобы в обнову и теперь казалась себе невероятно уродливой в этом наряде. Ради Рори она готова была одеться хоть замарашкой.
      Доркас настаивала, чтобы Ребекка нарядилась в бледно-розовое шелковое платье Леа, оставленное старшей сестрой в домашнем гардеробе за ненадобностью, и по этому поводу между ними произошло яростное сражение. Ребекка победила. Мать поджала губы и погрузилась в гробовое молчание. Ребекка понимала, какое отчаяние охватило Доркас. Ей было жалко мать, но улыбка Рори была ей дороже. И его греховные прикосновения к ее телу…
 
      Легкий стук в парадную дверь прервал ее размышления. Эфраим отправился встречать гостя на пороге. Ребекка услышала, как двое мужчин обменялись любезностями, затем Амос вошел в гостиную. Последовали опять же вежливые приветствия, короткий разговор о погоде в это удивительно жаркое лето, и родители, сославшись на неотложные домашние дела, тихо удалились.
      Ребекка предложила Амосу присесть. Их разделял хрупкий чайный столик, аккуратно накрытый белоснежной накрахмаленной салфеткой. Его серые глаза были непроницаемы, словно закрыты плотной сеткой от москитов. На лице не было никакого выражения. Такого Ребекка еще не наблюдала в своей жизни. Ведь она не бывала за покерным столом, где опытные игроки прячут свои мысли и эмоции под бесстрастной маской.
      Она набрала в легкие побольше воздуху и произнесла:
      – Я прошу извинить меня, мистер Уэллс, за вчерашние события. Я не хотела причинять вам беспокойство, а только старалась помочь моей лучшей подруге Селии Хант. Она так мечтала провести с вами время на пикнике… Она вами увлечена…
      – А вы – нет. – Это был не вопрос, а констатация факта. Его серые глаза были не теплы, но и не холодны, тон мягок. Казалось, что ничто его не задевало.
      – Я бы солгала вам, если б сказала, что увлечена вами. – Ребекка с великим трудом подбирала нужные слова. – Вами увлечены многие молодые леди в нашем городе, но… я не принадлежу к их числу… хотя для меня великая честь, что вы здесь и… разговариваете со мной…
      «Боже, помоги мне! Только бы Амос не разгневался!» – про себя молилась Ребекка.
      – Но вы пренебрегли этой «великой», по вашим словам, честью, обманув меня. Я не дальтоник и могу отличить бледно-розовую ленту на корзинке от пунцовой.
      – Это наша общая с Селией глупая ребяческая проделка. – Что еще она могла сказать в свое оправдание? Может быть, ей стоит упасть перед ним на колени, как восточной рабыне?
      – Я понимаю. Селия – импульсивная девушка. И очень настойчивая. В отличие от вас, Ребекка. Вы воспитаны в строгости.
      – Вы переоцениваете меня и плохо думаете о Селии. Я придумала эту глупую шутку.
      – Ваш ум весьма изобретателен. Вы устроили все так, что ирландский конюх купил вашу корзинку.
      – Клянусь вам, что я ничего не знала…
      – Я верю клятвам дочери священника. Ведь вы не пойдете на ложь и святотатство. Ваше общение с подобным человеком бросает тень на всю вашу семью… Я старше вас, Ребекка… но пусть разница в возрасте не пугает вас. Я хочу жениться, и вы больше прочих девиц на выданье подходите мне в супруги…
      – Почему я? – воскликнула она, не сумев сдержать своих истинных чувств. – Столько девушек… – Ребекка искала подходящие слова, но не нашла их… – согласны быть с вами…
      – Вот именно поэтому… – прервал ее Амос. – Вы чисты и невинны. Такой вас воспитали мать и отец. В ближайшее время вы расцветете и станете красавицей. Я умею заглядывать в будущее. Иначе я не приобрел бы состояние. Как видите, я абсолютно искренен. Надеюсь, вы это оцените?
      – Моя сестра Леа красивее меня и многие другие молодые леди… – жалко лепетала Ребекка, не находя веских аргументов для того, чтобы убедить его.
      – Меня волнует не только тело, но и душа. Ваш отец, Эфраим Синклер, – человек высоких духовных качеств… Вы продолжите его дело, если внесете чистоту своей души в греховные дела штата Невада. Я надеюсь стать сенатором штата, и тогда вы будете попечительницей всех несчастных и страждущих…
      Ни одно его слово не было произнесено зря. Он словно сеял тщательно отобранные семена на удобренную почву. Уэллс был умный деятель и опытный тонкий политик. Не сделать бы ошибки в игре с ним!
      – Я не выйду замуж за человека, которого совсем не знаю…
      – Не думаю, что вы хорошо знаете Рори Мадигана…
      Тут он допустил промах, дав волю своей ревности.
      – …и которого я не успела полюбить, – со всей осторожностью добавила она.
      – В вашем возрасте слово «любовь» звучит магически. Но не стоит обольщаться зря. Я женился в двадцать один год на молодой женщине, но любовь испарилась через несколько месяцев совместной жизни. Ваша подруга мисс Селия тоже не верит в брак по любви. Но любовь не только приходит откуда-то свыше, она завоевывается… Я ведь тоже воин, Ребекка, старый, покрытый шрамами…воин!
      Каждое его слово попадало в цель. Ребекке нечего было возразить.
      – Может быть, мы выпьем чаю, мистер Уэллс?
      Она выставила на стол чайный сервиз, которым так дорожила ее мать. Он был подарен ей к свадьбе и напоминал о молодости, проведенной в Бостоне. Доркас пользовалась им только в особо торжественных случаях и, доставая его из буфета, не преминула при этом всплакнуть.
      – Вы так грациозно все делаете, мисс Ребекка, даже накрываете на стол, – польстил ей Амос. – Из вас получится замечательная хозяйка.
      Ребекка выдавила из себя слабую улыбку и отправилась на кухню за кипящим чайником.
 
      Всю неделю по вечерам Рори ожидал Ребекку на речке. Он понимал, что родители теперь строго следят за ней, но все же не терял надежды, что ей удастся ускользнуть от их бдительной опеки.
      Амос Уэллс, владелец доброй половины приисков Комстока, да и всего Уэлсвилла в придачу, представлялся ему в воображении неким подобием свирепого волка, способного проглотить бедную овечку. Рори согласно обещанию, данному Ребекке, оставил ее без защиты. Но на что он сам мог рассчитывать, кроме своих кулаков?
      Пять дней провел он в тяжких трудах, готовя к скачкам отличных жеребцов. Дженсон щедро расплатился с ним, но вместо того, чтобы тут же потратить деньги в ближайшем салуне, Рори спрятал их под матрас своей койки в жилище над конюшней. Это был его первый вклад в их общее с Ребеккой благосостояние.
      Рори мысленно посмеялся над собой. С каких это пор он, Рори Мадиган, стал копить деньги? Вот как может женщина преобразить мужчину по своему желанию! Если, конечно, это добропорядочная женщина, а не пустая вертихвостка. Старший конюх Уилт Блевенс, тяжело дыша и вытирая с лысины пот, взобрался к Рори на верхотуру.
      – Тут один малый принес тебе писульку, когда тебя не было.
      Рори взял у него клочок бумаги, свернутый в плотный квадратик. Там было всего две строчки, накарябанных в спешке и без подписи.
      «Будь у реки в полседьмого вечера и поглядывай на дорогу. То, что ты увидишь, тебе не понравится».
      Он ощутил легкий озноб. Предупреждение выглядело зловеще. Что-то должно было случиться, и неведомый «доброжелатель» хотел, чтобы Рори стал этому свидетелем. Несомненно, это было связано с Ребеккой.
      До назначенного срока было еще много времени. Рори смял бумажку в шарик, закинул в угол, улегся на койку и стал наблюдать, как пауки плели свою паутину под потолком его каморки.
 
      – Ты готова, Ребекка? Через четверть часа мистер Амос будет здесь! – бодрым голосом напомнила мать за дверью.
      Никогда еще Доркас не была такой радостно-оживленной со дня свадьбы старшей дочери. А почему бы ей не радоваться? Она добилась того, чего хотела. Амос пригласил Ребекку на прогулку за город, чтобы продемонстрировать ей свой новый элегантный фаэтон в стиле Георга Четвертого.
      На неделе он дважды навещал ее, был с ней безукоризненно вежлив в присутствии родителей, оставаясь нечувствительным ко всем ее попыткам намекнуть ему, что она противится его ухаживаниям. Он больше не прибегал к завуалированным угрозам, а, наоборот, был исключительно мягок и добр и обращался с ней, словно с несколько шаловливым, но прелестным ребенком.
      О прошлом оскорблении его достоинства, казалось, было напрочь забыто. Покуда он был так выдержан и не стремился поцеловать ее или потрогать, как это делал Рори, Ребекка решила продолжать видеться с ним. До тех пор, пока он не поймет, что его притязания обречены на неудачу и ему надоест ухаживать за столь бесчувственной и скучной особой.
      Ребекка старалась усугубить это впечатление, одеваясь нарочито скромно, по возможности не вызывая подозрения у матери. Желтое муслиновое платье с серым жакетом было так же некрасиво, как и большинство ее вещей. К этому она добавила серенькую невыразительную «сиротскую» шляпку, туго завязав ленточки под подбородком.
      Ух! Ну и уродиной она выглядит! Вполне вероятно, что Доркас догадается о ее хитроумном замысле.
      Когда их соседка Елена Придс пожертвовала Ребекке эту шляпку, девушка заявила матери, что никогда в жизни ее не наденет. И вот теперь она собирается на прогулку с женихом в этом чудовищном головном уборе.
      Заслышав шум подъезжающего экипажа, Ребекка все-таки решила не злить мать и быстро сменила шляпку. Затем она поспешила вниз. Чем быстрее они отъедут от дома, тем раньше кончится эта тягостная для нее процедура.
      Когда они выехали за пределы города и направились к реке, Амос обратился к Ребекке:
      – Я вижу, вы чем-то расстроены, Ребекка. Что-нибудь не так? Может быть, желая похвалиться моим новым выездом, я гоню экипаж слишком быстро?
      Амос придержал пару великолепных породистых лошадей и блаженно откинулся на спинку обтянутого вишневым бархатом сиденья.
      – Нет-нет. Я не против быстрой езды. И у вас замечательные лошади. – Ребекка была вполне искренна.
      Фаэтон мягко катил по укатанной дороге. Встречный ветер приятно холодил щеки. Вечер был так прекрасен, а экипаж так удобен, что Ребекка почувствовала желание хоть на короткое время отдаться моменту, насладиться радостью жизни. Ей захотелось откинуть назад, на затылок, тяжелую массу волос, подставив разгоряченный лоб прохладному дуновению с реки. Но в присутствии такого человека, как Амос, она не посмела этого сделать.
      О, если бы на его месте был Рори! С ним бы она была свободной, как ветер! Она была готова подняться на воздух и полететь! Но Рори никогда не будет обладать подобным роскошным фаэтоном и парой таких ретивых красавцев-коней.
      – Я рад, что вы довольны прогулкой, Ребекка. На мой взгляд, фаэтон стоит тех денег, что я за него заплатил. И лошадки тоже.
      – Вы купили их у мистера Дженсона? Я так понимаю, что он стал самым известным торговцем лошадьми в штате. Они у него отлично вымуштрованы.
      – Бью Дженсон – мой деловой партнер.
      Уловив ее удивленный взгляд, Амос добавил:
      – Мало кто знает, что я одолжил ему денег, когда он начинал дело. И на мои деньги был сооружен ипподром. Не проговоритесь только об этом вашему отцу, Ребекка. Я знаю его отношение к скачкам и ко всему, что связано со ставками и азартом.
      Амос заговорщицки улыбнулся ей.
      В мягком вечернем освещении он выглядел моложе. Вообще-то – она вынуждена была признать это – он был интересным мужчиной. В его внешности не было ничего отталкивающего.
      – Конечно, я ничего не скажу папе. Не думайте, что я такая уж болтунья, – попробовала пошутить Ребекка.
      Он это оценил.
      – Не хотите ли побывать на скачках в воскресенье? Только избранные леди из нашего города будут там присутствовать. Разумеется, с соответствующим сопровождением. Для владельцев лошадей предусмотрена специальная ложа… В стороне от низкопробной публики.
      Приглашение выглядело заманчиво. Ребекка страстно желала пережить подобное приключение, но, конечно же, не в компании с Амосом. Что скажет Рори, увидев ее там? Ведь он будет присутствовать на скачках, раз служит у Дженсона. У нее мелькнула тревожная мысль – Амос может так же лишить работы Рори Мадигана, как и Генри Снейда.
      – Мне кажется, я поступлю опрометчиво, приняв ваше приглашение. Я не имею права обманывать отца, а он противник скачек.
      – Какая принципиальная юная леди! Я восхищаюсь вами!
      Если он и издевался над ней, то это было незаметно. Амос Уэллс прекрасно владел собой и не выказал ни малейшего разочарования ее отказом.
 
      Спрятавшись в густом кустарнике, Рори наблюдал за дорогой. Экипаж на упругих рессорах, с откинутым верхом прокатил мимо него. Он расслышал смех Ребекки в вечерней тишине, обрывок их оживленной беседы, разглядел улыбку на ее лице.
      – Понятно, почему мне посоветовали прийти сюда! – произнес он вслух.
      Холодная ярость овладела им. Вот как она «избавляется» от мистера Уэллса! Если он отвезет ее на свое ранчо в дом с двадцатью комнатами и уложит в постель на шелковые простыни, она быстренько забудет все, что ей вдалбливали в голову мать и отец. А почему бы и нет!
      Амос Уэллс мог предложить ей то, что не может дать Рори Мадиган – богатство, положение в обществе, заманчивые путешествия, слуг и служанок, меха и бриллианты. Но Ребекка, его Ребекка, клялась, что никогда не продаст себя. «А если предложат подходящую цену?» – нашептывал Рори издевательский голос.
      Слишком возбужденный, чтобы уснуть, Рори бесцельно ехал верхом по пустынным ночным улицам Уэлсвилла. Полная луна выплыла из-за деревьев, круглая, как золотая монета, и повисла в темном небе. Собаки лаяли и выли на луну, потом затихли. Вновь город окутала тишина.
      Конь неслышно ступал по мягкой пыли, покрывавшей немощеные дорожки среди деревянных оград и живых изгородей. Белое здание церкви, освещенное луной, резко выделялось на фоне черных деревьев.
      Сам одетый в черное и невидимый в густой тени, Рори спешился, привязал коня под раскидистым кедром и направился к дому священника.
      Ребекка говорила ему, что часто любуется восходом солнца из своей спальни. Значит, ее окно обращено на восток. На эту сторону дома на втором этаже выходило только одно окно. Он не мог ошибиться и случайно разбудить священника или его жену. А если б даже так получилось по недоразумению, вряд ли преподобный отец держал в доме оружие, а даже имея его, не стал бы стрелять наугад.
      Рори набрал в горсть камешков и, прицелившись, стал кидать их в приоткрытое из-за жары окошко.
      Ребекка проснулась после первого же попадания камешка в комнату. Она села на кровати, когда второй камешек упал на пол у ее ног. Что это? Кто-то бомбардирует ее окно среди ночи?
      Осторожно выглянув из окна, она увидела темную фигуру и сразу же поняла, что это Рори. Слава Богу, что родительская спальня находится на другой стороне дома. К тому же мать так громко храпит.
      Свесившись через подоконник, Ребекка прошептала:
      – Что ты здесь делаешь?
      – А что ты делала накануне с Амосом? Развлекалась?
      Ирландский акцент служил верным признаком, что он рассержен. Защищаясь, она возмущенно воскликнула:
      – Ты шпионил за мной!
      – А ты избрала странный способ отшить старичка, как обещала мне сделать. Болтать с ним и хихикать! Над чем или над кем вы там посмеивались?
      Его сверкающие в темноте глаза уставились на ее грудь, выглядывающую из глубокого выреза сорочки. Она отступила на шаг в глубь комнаты.
      – Не прячься от меня. Я думал, что ты моя девушка, Ребекка! Только моя!
      – Уходи, Рори. Если тебя здесь увидят…
      – Я уйду только после того, как разберусь с тобой.
      Он широко расставил ноги и уперся сжатыми кулаками в бока.
      – Спускайся, и мы поговорим.
      – Я не могу… я боюсь…
      – Значит, ты нашла простейший выход из положения? Решила, что денежки Уэллса согреют холодную супружескую постель…
      Рори резко развернулся на каблуках, делая вид, что собрался уходить.
      – Неправда, Рори! Не уходи, пожалуйста!
      Ее полный отчаяния голосок жалобно прозвучал в тиши ночи. Он не оборачиваясь бросил ей через плечо:
      – Я буду ждать тебя в саду.
 
      Ветви старых грушевых деревьев низко нависали над землей под тяжестью плодов и образовывали нечто вроде шатра, где царила непроглядная тьма. Ребекка не сразу разглядела Рори. В спешке она накинула на ночную сорочку застиранный бледно-розовый халатик, из которого давно выросла.
      Рори полюбовался из укрытия ее босыми ножками, потом еле слышным свистом дал знать о своем присутствии. Ребекка объяснила:
      – Я вышла босиком, чтобы меньше шуметь на лестнице.
      Она неловко топталась, переминаясь с ноги на ногу в жесткой траве. Она нервничала. Ей было неловко за свое поведение. Почему Рори так пристально смотрит на нее и многозначительно хранит молчание, вместо того чтобы сказать хоть что-нибудь? Она прикрывалась полами своего халатика, словно доспехами, от его жадного взгляда.
      Ребекка облизала языком пересохшие от волнения губы и произнесла:
      – Я должна была поехать на эту прогулку…
      – И не очень была этому рада… – насмешливо закончил он за нее начатую фразу.
      – Я ничему не радуюсь, когда он рядом. Правда, мне понравился его фаэтон, – простодушно призналась она и сделала шаг к Рори. – Как ты узнал, что мы будем ехать вдоль реки?
      – Кто-то прислал мне записку и даже указал точное время.
      Слова Рори повергли ее в ужас. Она в испуге прижала ладони ко рту.
      – Значит, про нас кто-то знает?
      В Рори вновь проснулся гнев.
      – Подумаешь! Разве мир рухнет, если люди узнают про нас?
      – Да, Рори! Да! Это конец света – и не только для моей семьи. Амос Уэллс владеет на паях с Дженсоном конюшней. Он может уволить тебя так же, как и Генри. И что с нами тогда будет?
      Ее начала пробирать дрожь. Рори, успокаивая, гладил ее по волосам, согревал теплом своего тела.
      – Только не плачь, Ребекка! И ничего не бойся! Кто бы ни прислал мне это письмо, он же на нашей стороне. Он не пошел к твоему отцу или к Уэллсу. Мы пройдем через все беды, если ты не разлюбишь меня. Когда я увидел тебя с Амосом в экипаже, я готов был его убить. Я чуть не сошел с ума!
      Ребекка страшилась его гнева, его взрывного темперамента. Но его жар растопил ее заледеневшее от испуга сердце. Когда он был рядом, ощущение опасности покидало ее.
      С каким-то невнятным проклятием, больше похожим на стон, Рори сжал ее голову в сильных ладонях и приблизил ее губы к своим губам.
      – Ребекка, я так люблю тебя, что ревную ко всему свету.
      Она понимала, что его надо немедленно остановить, иначе они вновь пойдут по уже проторенной дорожке; целуясь и касаясь друг друга, они доведут себя до безумия. «Это нехорошо, неправильно…» – мысленно повторяла она, но заклинание не действовало.
      Когда его руки скользили вверх и вниз по ее спине, а жадный рот страстно ласкал ее губы, все казалось хорошим, правильным, необходимым. Опять она почувствовала тепло и томящую боль в низу живота. Она отдала себя всю во власть этому неведомому сладостному чувству. Ребекка встала на цыпочки, запрокинула голову, потянулась к нему за новым жарким поцелуем. Не отрываясь друг от друга, они медленно опустились на колени.

7

      Лунные блики, пробиваясь сквозь густую листву, серебряными пятнами ложились на их сплетенные тела. Руки Рори прижимали Ребекку все крепче к бурно вздымающейся груди. Он покрывал ее лицо и шею торопливыми поцелуями. Она отвечала ему тем же. Пряди его длинных темных волос скользили меж ее пальцев.
      – Пожалуйста, Ребекка. Разреши мне любить тебя! Не вырывайся, не уходи. Скажи, что ты моя…
      Его руки расстегнули пуговичку на вороте халата, раздвинули полы, открыв лунному лучу ее светлую сорочку. Тут Рори замер, опустив руки и предоставив ей возможность выбора. Он ждал ее ответных действий, хотя и жаждал немедленно опрокинуть ее на траву и накрыть своим телом.
      Она трепетала, но не от холода или боязни того, что его огромное и грубое мужское тело может сотворить с ее нежной податливой женской плотью. Покров тайны все равно должен быть откинут. Ее невинность, ее мораль, правила поведения, которые ей годами внушали в семье, уже начали тяготить ее. Безумием было их нарушать, и все же Ребекка поняла, что скинет с себя эту обузу. Ее воли уже не хватало для сопротивления.
      Она позволила халатику соскользнуть с плеч и упасть на землю к ее ногам. Она раскинула обнаженные руки, как бы приглашая его.
      – Я люблю тебя, Рори!
      С протяжным стоном он схватил ее в объятия.
      – И я люблю тебя! Я буду осторожен, Ребекка. Тебе не будет плохо со мной.
      Он знал, что сначала должен причинить ей боль, но не стал пугать ее рассказами о том, как женщины теряют девственность и что при этом чувствуют. Подобных исповедей Рори наслушался немало от своих случайных распутных подружек. Он поклялся себе, что будет обходиться с Ребеккой предельно нежно и осмотрительно. Несмотря на свой буйный темперамент, он надеялся, что сумеет себя сдерживать, хотя никогда раньше не имел дело с девственницей.
      В его жизни не было девушки, подобной Ребекке, за которую он нес бы полную ответственность. «Мы оба девственники в любви, истинной любви» – эта мысль пронзила его мозг.
      С благоговейным трепетом Рори раскинул на траве, словно ковер, ее жалкий халатик. Его рука смяла тонкую, почти неощутимую ткань ночной сорочки. Он возился с какими-то ветхими от многочисленных стирок завязками, и это раздражало его, пока он не дернул, и они распались у него в пальцах. Сорочка, свисавшая с Ребекки бесформенной хламидой, упала на землю, и обнажившееся юное женское тело было так прекрасно, нежная атласная кожа переливалась серебром и перламутром там, где на нее падал лунный свет.
      Его ладони сжали ее груди, тыльной стороной большого пальца он надавил на сосок, тот сразу откликнулся на прикосновение, отвердел, чуть увеличился в размерах. То же самое Рори проделал с другой грудью. Потом его руки опустились ниже, приласкали тонкую талию и выпуклость бедер, переместились в пространство между упругими, стройными ляжками.
      – Как ты красива, – произнес он, чуть дыша.
      Этот шепот, вместе с вырвавшимся из его полураскрытого рта воздухом, прошелестел у нее в ушах.
      Ребекка упиралась ладонями в грудь Рори, с упоением ощущая, что его сердце колотится так же бешено, как и ее. Он был так силен, от него веяло таким жаром, что она таяла от охватившей все ее существо любви к нему. Только она не знала, что ей надо делать, чтобы выразить эту любовь не словами, а действиями. Может быть, ей и не нужно ничего делать, и все получится само собой?
      Все-таки она заговорила:
      – Я хочу, чтобы ты любил меня, Рори… я не хочу ждать… Но, может быть, мы хотя бы обменяемся клятвами друг перед другом. Как было принято в древние времена. Это будет, я думаю, истинным венчанием перед Господом.
      «Посмеется ли он над моими фантазиями?» – промелькнуло у нее в голове.
      – Ну да! Я тоже слышал про такой обычай, – откликнулся он, подождал немного, пока она кое-как оправила на себе сорочку, и низким хриплым голосом произнес торжественно: – Я, Рори Майкл Мадиган, беру тебя, Ребекка… – Он запнулся, вспоминая ее второе имя. Она шепотом подсказала ему. От радостного возбуждения ее глаза пылали. – …Беатрис Синклер… в свои законные супруги, чтобы быть с тобой с сего дня неразлучно и в радости, и в горе, в богатстве и в бедности, в болезни и в здравии, и клянусь любить и беречь тебя, пока смерть не разлучит нас…
      Ребекка повторила те же слова. Ее голос был ясен и отчетлив, хотя и негромок. Он звучал волшебно в созданной их воображением, просвечиваемой лунными бликами церкви под ветвями грушевого дерева.
      Когда она закончила, он расцеловал кончики ее пальцев. Потом они сцепили те пальцы, на которых должны были быть одеты обручальные кольца.
      – О, если б у меня было сейчас с собой кольцо! Но я обещаю, что наступит день, и очень скоро, когда ты, Ребекка, наденешь на палец кольцо из чистого золота.
      – Как я люблю тебя, Рори!
      Ее желание проснулось с новой силой. Она доверчиво приникла к нему. Рори покрыл ее обнаженные плечи поцелуями. Ребекка набралась смелости, расстегнула его рубашку и потянула ее из-под пояса штанов. Он помог ей, тряхнул плечами, и рубашка спала с него. Заставляя себя не спешить, Рори освободил ее от сорочки, проследил, как легкое одеяние медленно поплыло вниз и задержалось, обвившись вокруг ее коленок. Тогда он осторожно уложил Ребекку на спину на расстеленный халатик, снял запутавшуюся сорочку с ее лодыжек.