Беспутный и желанный (Клятва верности)

      – Все мужчины в Уэлсвилле – дураки. Ты как раз самого нормального роста, а твои волосы великолепны – они… словно золото, добываемое в Комстоке. Разве никто тебе не говорил, что золото дороже серебра? – Его улыбка была дразнящей. – Ну а твои глаза! Твои глаза с пышными ресницами и меняющимся цветом… Знай же, что они из зеленых становятся золотистыми, когда ты взволнованна!
      Он пристально уставился в ее глаза, и его рот приблизился к ее рту, но на этот раз он держался на некотором расстоянии, и только его губы чуть касались ее губ. Рори прошептал что-то неслышное только для того, чтобы пошевелить губами и таким образом погладить, пощекотать ее губы. После нескольких почти неосязаемых поцелуев он отстранился, опасаясь, что его желание вызовет в ней ответный порыв страсти, которая, как Рори уже убедился на опыте, разгорается очень быстро.
      – Когда я с тобой, то забываю обо всем на свете, – призналась Ребекка, еле переводя дыхание.
      Рори отодвинулся подальше от нее и вместо поцелуя предложил ей кусочек груши.
      Груша была сладкой и сочной. Ее вкус во рту смешивался со вкусом поцелуя Рори.
      – Я никогда не встречал такой девушки, как ты, Ребекка. Мне повезло, что никто не увел тебя раньше, чем я повстречался с тобой. До сих пор не верится, что мне выпало такое счастье…
      Лицо Амоса Уэллса возникло в памяти, нарушив сладостный покой Ребекки.
      – Ты прав… за мной никто не ухаживал, но…
      – Что «но»? – насторожился он, заметив, что на лицо Ребекки словно пала черная тень. – У тебя есть кто-то кроме меня? Кто-то, кого одобряет твой отец?
      В сердце ему словно воткнули нож.
      – Да, – ответила она, зябко поводя плечами. – Амос Уэллс просил разрешения ухаживать за мной, и мой отец считает, что он подходящая для меня партия.
      – Уэллс? Этот старец? Как может твой отец желать подобного брака?
      – Ему только сорок три. Все говорят, что он мужчина в расцвете лет. И он богатый и уважаемый человек. Его скоро изберут сенатором от штата Невада. – Она точь-в-точь повторяла слова Селии. Но тем самым Ребекка защищала своего отца. – А важнее всего, к сожалению, что он член пресвитерианской конгрегации.
      – Но, за исключением того, что он уже обеспечил себе местечко в раю, у него есть достоинства, которые тебе по душе? – Он был смущен противоречивостью ее позиции.
      – Нет, но ты воспринял это так, будто мой отец продает меня какому-то мерзкому старикашке. Это неверно. Селия Хант – ты должен помнить ее… она была со мной, когда ты дрался с Киром Уортоном.
      – Маленькая рыжая пышечка, – процедил он, в нетерпении ожидая дальнейших объяснений от Ребекки.
      – Так вот, она без ума от мистера Уэллса. Когда я рассказала ей сегодня утром, что он проявляет ко мне интерес, то испугалась, что потеряю свою лучшую подругу. Но она повела себя благородно. В конце концов мы замыслили одну пустяковую проказу, чтобы дать ей шанс увлечь собой мистера Уэллса. Пусть он выберет ее корзинку с завтраком на благотворительном аукционе.
      Она коротко поведала об изобретенной вместе с Селией невинной интриге.
      – Мистер Уэллс будет торговаться за ее корзинку с бледно-розовой лентой, потому что я ему скажу заранее, что воспользуюсь именно розовой. А я перевяжу корзинку лентой чуть потемнее, как настоящий цветок розы. Когда торги закончатся, он вынужден будет вести себя по-джентльменски и скушать завтрак на пикнике вместе с Селией.
      – А кому достанется твоя корзинка?
      Она пожала плечами.
      – Мне все равно. Главное, чтобы Селия и мистер Уэллс поладили друг с другом.
      – Значит, тебе и вправду наплевать на его деньги и далеко идущие планы. Если ты выйдешь за него, то, возможно, станешь женой сенатора и уедешь на Восток. Особняк, слуги, меха и бриллианты. Я думал, все женщины падки на подобные вещи.
      Ребекка покраснела под его испытующим взором.
      – Я бы солгала, если б сказала, что не завидую красиво одетым леди. Если б я придерживалась католической веры, то за многие грехи просила бы Деву Марию простить меня. Я всегда завидовала нарядам Селии, ее шляпкам, их красивому новому экипажу…
      – Но чтобы это заполучить, тебе придется выйти замуж без любви? А этого ты не хочешь? – спросил он напрямую.
      Когда она отрицательно качнула головой, его грудь словно освободилась от сжимающей ее тяжести. Рори глубоко вдохнул теплый ароматный воздух и ощутил, как прекрасен мир вокруг них. Он взял ее за подбородок, чтобы вновь поцеловать это прелестное чистое создание, но громкий всплеск в реке остановил его. Удочка согнулась, поплавок ушел в глубину. Камни, придерживающие удочку, откатились, и ее утянуло в воду.
      Рори прыгнул, доставая удочку, но промахнулся. Она ускользнула из его протянутых рук. С проклятием он сам шлепнулся в речку, не удержавшись на скользкой подводной гальке. Он упал лицом вниз и наглотался воды. Отплевываясь, Рори встал на колени и все-таки ухватил за конец непокорную удочку. Потом он уселся на дно и стал тянуть ее на себя.
      Брызги от его падения разлетелись во все стороны и дождем окатили Ребекку. Она тоже вскочила, крича в возбуждении и рыбацком азарте. Безуспешно она пыталась удержать рвущийся наружу смех, глядя, как он барахтается в речке. Его длинные, черные как ночь волосы облепили все лицо. Он бросил на Ребекку недобрый взгляд, потом показал ей рыбу.
      – Смейся надо мной сколько тебе угодно, – произнес он с притворной свирепостью, снял громадную форель с крючка и положил к ее ногам. Затем Рори отступил на шаг и отвесил ей глубокий поклон. С удочкой в руке он был похож на воина с копьем.
      Ребекка отпрыгнула, когда рыбина, забившись на траве, ударила ее хвостом по ногам, но ее мгновенный испуг тут же сменился взрывом смеха.
      – Видел бы ты себя, когда вылезал из реки, словно водяной!
      – А ты себя, когда рыба чуть не залезла тебе под юбку! Кстати, это неплохая идея, – произнес он хрипловато и, откинув прочь удочку, шагнул к ней.
      Смех сразу угас. Вокруг них сгустилась тишина.
      Она наблюдала, с какой кошачьей грацией он надвигался на нее, и была не в силах ни отступить, ни протестовать, ни отвести глаз от совершенных пропорций его сильного тела, облепленного мокрой одеждой. Снова ее взгляд привлекли жесткие темные волосы и рельефные мускулы на его груди. Потертая до тонкости от многолетней носки ткань его штанов прилегала сейчас к стройным ногам будто вторая кожа, не скрывая ни малейшего движения красивых мышц. Эти ноги сейчас медленно и неотвратимо несли его тело к ней, руки Рори протянулись вперед, и она оказалась в его объятиях.
      После вынужденного купания руки его были ледяными, и она ахнула от неожиданности, но биение его сердца, когда он прижал ее к себе, сразу заставило Ребекку забыть о холоде, о мокрой его одежде и вообще обо всем. Ее нежные груди ощущали ритмичные удары его могучего сердца. Рори еще только наклонял голову, чтобы поцеловать ее, а ее губы уже открылись навстречу ему. Она вскинула руки для объятия, ее ладони коснулись сквозь ткань его бицепсов, потом легли на его широкие плечи и успокоились там, найдя для себя свое место. Его рот был, как и руки, ледяным при первом прикосновении, затем вдруг стал жарким, словно готовым расплавиться, когда их дыхание стало единым, губы слились, нежная плоть языка, его и ее, стала общей плотью.
      На миг Рори оторвался от нее, издав низкий, протяжный, какой-то животный стон, и вновь нашел своим языком ее язык, и эта ласка, скорее похожая на игру, продолжалась.
      Он крепко держал ее в объятиях, прижимая каждый кусочек ее гибкого тела к своему телу, и ее одежда пропиталась влагой от его мокрой одежды. Оставив на время в покое ее рот, Рори начал водить губами по ее щечкам, подбородку, носику, бровям и, наконец, добрался до трогательно беззащитной, хрупкой, как тончайший фарфор, и нежной, как стебель изысканного цветка, девичьей шейки, где на горле возбужденно билась какая-то жилка. Рори расстегнул одну-две пуговки, и вот уже и шея, и плечи, и грудь – все было в его распоряжении, и он мог наслаждаться ее шелковистой кожей.
      Он доводил ее до безумия поцелуями, а его рука завладела ее грудью. Поочередно каждую грудь он ласкал, то приподнимая вверх, то сжимая пальцами сосок. Он отрешился от всего, все его добрые намерения пошли прахом.
      Ребекка ощущала исходящий от него жар, сама едва дыша и наслаждаясь прикосновениями его рта и рук. Она отмечала в сознании все его действия – то, как он расстегивает ее платье, как касается губами, сжимает до боли сосок. Она бы не позволила этого делать ни одному мужчине на свете, кроме него. Потом она почувствовала, что его рука начала путешествовать по ее бедрам, погладила ее ягодицы. Ребекка инстинктивно приподнялась на цыпочки.
      Боль желания, уже знакомая ей, та, которую она испытывала, когда они лежали рядом на огороде, на развороченной капустной грядке, вновь охватила ее. Но теперь они были далеко от всевидящих глаз городских сплетников, в уединенном месте…
      – Ребекка! – Она с трудом разобрала его бормотание где-то к себя над ухом, когда он вытаскивал шпильки из ее прически, свободно распуская ее волосы. Тяжелые волны темно-золотистого цвета каскадом упали ей за спину, и он пропускал их меж своих пальцев. Прижав руку к ее темени, Рори запрокинул ей голову, открыв еще больше шею и грудь для поцелуев.
      Она готова была уже полностью отдать себя в его власть, лечь на траву у реки и позволить ему творить с ней все, что он пожелает.
      Конечно, они оба напрочь забыли про форель, брошенную в траву, но рыба напомнила о себе. Изогнувшись дугой, она отчаянно затрепыхалась в безуспешных попытках добраться до вожделенной водной стихии. Опершись на хвост, она встала почти вертикально, потом шлепнулась к их ногам.
      Она мгновенно вспомнила неосторожно оброненную Рори фразу о том, что залезть под юбку – неплохая идея.
      Он уже был близок к цели. Какие-то сверхъестественные силы нашлись в ней, чтобы оттолкнуть и его, и огромную рыбину, которая была виновата лишь в том, что хотела выжить. Ребекка отгородилась от его поцелуя ладонью, а другой рукой пыталась застегнуть пуговицы на платье. Он опять уловил перемену в цвете ее глаз. Из изумрудно-зеленых они стали темными, как бездонный колодец. Подходящий момент для грехопадения был упущен.
      Чтобы успокоить Ребекку, он наклонился, схватил рыбину и зашвырнул ее далеко на речную быстрину. Но когда он обернулся, Ребекка уже убегала от него. Рори не пытался ее задержать.
      Она, легкая как перышко, взлетела в седло старенькой лошадки, до этих пор мирно пожевывающей ольховые листья, натянула поводья, сжала бока лошади коленками и заставила бедное животное пуститься вскачь.
 
      Под старыми дубами городского парка собралась вся женская половина населения Уэлсвилла – девочки, девушки, замужние леди и вдовы. Разыгрывались корзинки с ленчем девиц на выданье, и вырученные деньги шли на обустройство пресвитерианской общины. Стол, где располагались корзинки, был на том же месте возле эстрады, где Рори в первый раз целовал пальчики Ребекки. Корзинки, в полном секрете от публики, были обвязаны пестрыми ленточками соответствующей желаниям девиц расцветки, а также украшены цветами из садов их родителей.
      Мужчинам Уэлсвилла предстояло торговаться и покупать корзинки, а после этого иметь удовольствие съесть завтрак на природе, уединившись в парке в обществе хозяйки корзинки.
      – Как ты думаешь, Амос не рассердится? – Селия нервничала и не находила себе места.
      – Не думаю. В крайнем случае мы обе скажем, что это недоразумение. Бледно-розовую и просто розовую ленту так легко спутать.
      Ребекка старалась казаться спокойной и уверенной в себе, но на самом деле она вся дрожала от головы до пят. Если родители узнают о ее проделке, то ей не избежать жестоких проклятий матери и молчаливой укоризны в глазах отца. К счастью, мама в это утро пожаловалось на мигрень и осталась в постели, а папа решил не покидать захворавшую супругу. Ребекка благодарила Господа за это благодеяние. Ханты подвезли ее на праздник в своей замечательной новенькой коляске немецкого производства, верх которой был открыт по случаю жаркой погоды. К своему облегчению, Ребекка узнала, что Леа и Генри Снейд также не собирались присутствовать на благотворительном базаре.
      Дьякон Райт торжественно объявил о начале аукциона.
      Селия с волнением обвела взглядом собравшуюся толпу.
      – Я не вижу Амоса, – шепнула она Ребекке.
      – О! Он где-то здесь, не беспокойся. – Она успокаивала подругу, а сама вся трепетала.
      Накануне она при кратком визите мистера Уэллса к ним обронила несколько невразумительных слов насчет розовой ленты, но он, конечно, был достаточно быстр умом, чтобы ухватить намек. Разрушит ли ее невинный обман его матримониальные планы, а если так, то не выльется ли его гнев во что-то страшное?
      – А кто купит твою корзинку, Ребекка?
      – Я никому не говорила, какой лентой я ее завяжу…
      Никому, кроме Рори, а его здесь не будет.
      – А вдруг ее никто не купит! Это будет ужасно, – сокрушалась добрая Селия. Подруга пожертвовала своим счастьем ради нее, и теперь Селию грызла совесть.
      Ребекка рассмеялась.
      – В штате Невада, где на одну женщину приходится десять мужчин, такая участь моей корзинке не грозит. Посмотри, сколько их тут!
      Ее взгляд скользнул по лицам собравшихся в парке представителей сильного пола, и тут же у нее перехватило дыхание. Над толпой возвышался, как церковный шпиль, Рори Мадиган. Он занял место позади всех, с обычной своей ленивой наглостью опершись на шершавый ствол могучего дуба, как будто это была самая изысканная ложа в театральном зале. На нем была белая рубашка без галстука, черные брюки и такого же цвета кожаная куртка.
      – Как у него хватило духу явиться сюда! – воскликнула Селия под ухом у Ребекки. – Папист на нашем церковном сборище! И как он вырядился! У него рубаха расстегнута чуть ли не до пупа…
      Селия пыталась растормошить подругу, но та, завороженная зрелищем волосатой мускулистой груди, уже знакомой ей по некоторым весьма волнительным эпизодам, была нема и глуха. Неужели Селия и все остальные вокруг не восторгаются этой красотой? Неужели они всего лишь шокированы его манерами и не замечают, что Рори Мадиган – воплощение мужской красоты?
      Его длинные черные волосы, теперь гладко расчесанные, а не слипшиеся, как это было на ринге, или в жару на огороде, или после купания в речке, блестели на солнце. Среди неуклюжих скотоводов и бледных городских служащих, потеющих в своих стандартных тяжелых суконных костюмах, Рори выглядел пришельцем из иного мира. А может быть, дьяволом, принявшим человеческий облик? Ему было наплевать, что о нем подумают и о чем начнут перешептываться люди вокруг.
      Их разделяло много ярдов, но она ясно разглядела его усмешку и скорее догадалась, что он сказал, чем прочитала по губам слова, которые он произнес беззвучно.
      – Я отпустил тебя, Ребекка, но только на время.
      Нет, он не посмеет! Он не совершит такую подлость, усугубив ее вину за обман Амоса, родителей, Селии, разрушив ее налаженное, привычное существование от восхода до заката, от одного празднования Рождества Христова до следующего Рождества в новом году. Он не заставит ее безрассудно броситься в бурную реку жизни с ее многочисленными стремнинами и водоворотами. Уже поздно было бежать и разыскивать Амоса, чтобы, предавая Селию, объяснять мистеру Уэллсу недоразумение с подменой ленточек, – оставалось только надеяться, что Рори пришел сюда просто как зритель и если он вступит в торг, кто-нибудь одержит над ним верх. В конце концов, сколько может быть денег в кармане у наемного работника конюшни?
      У Рори денег было достаточно. С тех пор как он перестал тратить их на игру и выпивку и раздавать шлюхам. Оставалась в неприкосновенности часть призовых долларов, помещенных предусмотрительным Януарием в банк, и из жалованья Дженсона за работу в конюшне он истратил лишь какую-то мелочь.
      Целую неделю он держался вдалеке от Ребекки, работая с утра до ночи. Дженсон поручил ему готовить призовых лошадей для скачек в Рено. Рори хотел оправдать надежды хозяина и довел себя до изнеможения. По ночам он не мог уснуть от усталости в своей душной комнатке над конюшней и грезил о Ребекке.
      Только вчера Дженсон щедро расплатился с ним, и он проскакал за ночь весь путь до Рено туда и обратно, чтобы купить там подходящую для праздника одежду, истратив большую часть денег на самую элегантную из всех предложенных ему шляп. Он долго обдумывал, как ему одеться в этот день. Он хотел выглядеть настоящим жителем Запада, но не похожим на глупых ковбоев, которые на празднике потеют в одежде, годной лишь для маскарада.
      Ждет ли его Ребекка? Он терялся в догадках. С ней нельзя ни в чем быть уверенным. Они, как планеты, вращались по разным орбитам. Его страсть к этой девушке пугала самого Рори и одновременно притягивала. Может быть, испуг победит страсть? Впервые в жизни Рори сомневался в победе. Уверенность в себе всегда давала ему преимущество в боксерских поединках и вообще в жизни. Без этой самоуверенности он давно бы сгинул, пропал как ничтожная букашка на бескрайних просторах Америки. А вот теперь он ощутил дрожь в коленках. Но его вызывающая поза ничем не выдавала его неуверенности.
      Продажа корзинок проходила на аукционе в быстром темпе. Преимущественно покупатели знали, что покупают, и парочки быстро удалялись с жаркого пятачка в тенистую глубь парка. Девушки взвизгивали от радости, когда джентльмены выкрикивали приличные цены за их корзинки. Все шло как по маслу. Цена каждой не превышала половины «орла», то есть пяти долларов. Дьякон Райт тоже был доволен. Прошлогодний аукцион дал гораздо меньшую прибыль для церкви.
      Корзинка Селии с бледно-розовой лентой продавалась перед корзинкой Ребекки. Старый Вилл Райт объявил обычную начальную цену в полдоллара. Ребекка и Селия нарочно в этот момент завязали беседу с Медди Придс, делая вид, что их совсем не касаются эти торги. Амос Уэллс, дотоле невидимый, дождался, когда двое – ковбой с выцветшей от солнца шевелюрой и бандитского вида малый из салуна – вздули цену до семидесяти пяти центов, поднял руку и звучным голосом заправского политика перекрыл шум толпы:
      – Золотой «орел».
      Это означало десятку.
      – Я тут же умру, если он прогневается, – шепнула Селия Ребекке, вспотевшая от переживаний, с лицом гораздо более розовым, чем лента на ее корзинке.
      Ее волнение было понятно. Толпа вокруг ахнула и замерла. Амос приобрел корзинку с бледно-розовой лентой, и Селия направилась к нему словно королева, идущая на эшафот.
      Дьякон Райт между тем продолжал исполнять свои обязанности. Корзинка Ребекки была поднята в воздух его рукой, и стандартная цена в полдоллара была громко провозглашена. После психологического удара, нанесенного Амосом Уэллсом, выложившим десять долларов за корзинку с ленчем, публика еще не успела прийти в себя. Кто-то робко надбавил пять центов, кто-то еще пять. И тут из задних рядов прозвучал ясный четкий голос Рори Мадигана:
      – Два «орла»!
      Он вытащил две монеты из нагрудного кармана и показал их всем. Они победно сверкнули в солнечном луче.
      Никто из присутствующих не стал перебивать его цену.

5

      По толпе уже раз прокатился изумленный ропот, когда Амос Уэллс выкрикнул свою цену, но это было ничто по сравнению со штормом, разразившимся после вмешательства Рори Мадигана в торги. Сначала раздался вздох удивления, затем пронесся шум, а потом наступило гробовое молчание, когда он, разрезая расступившуюся публику как величавый фрегат океанскую волну, прошел к столику дьякона Райта, вручил ему деньги и забрал корзинку.
      – Кто это? – спросил один клерк железнодорожной компании у другого клерка.
      – Это тот самый чертов боксер, что побил нашего Кира Уортона.
      – Попрыгунчик? Я на него ставил, – проговорился клерк и тут же смущенно побагровел. Будучи жителем Уэлсвилла, он не должен был бы поддерживать чужака в сражении с местным кумиром.
      Для Рори все эти люди как бы не существовали. Он отыскал взглядом Ребекку в стайке девушек, жмущихся друг к другу в сторонке. Он поднял корзинку высоко над головой в шутливом приветствии и не торопясь вернулся на свое прежнее место. Аукцион между тем продолжался.
      Худая, иссохшая Эрнестина Карпентер, первая леди-сплетница Уэлсвилла, протолкалась, энергично работая локтями, к Ребекке и прошептала ей на ухо таким громким шепотом, что его можно было услышать даже на озере Тахо:
      – Это ирландский боксер, что сейчас работает конюхом у Дженсона. Он папист, чтобы ты знала! Твой папа не одобрит его ухаживание за тобой.
      – Ребекка не знала, что ее корзинку купит этот прощелыга, – защитила Ребекку одна из девушек, но сама Ребекка была ни жива ни мертва.
      – А как он узнал, что корзинка именно ее? – допытывалась Эрнестина с дотошностью филадельфийского адвоката. Ей никто не ответил, что усугубило ее раздраженное любопытство.
      Аукцион завершился. Мужчины и девушки расходились парами. Ребекка увидела, как Амос Уэллс, держа под руку Селию Хант, издали поклонился ей. Что таилось за этим простым поклоном? Селия выглядела испуганной и несчастной рядом с Амосом. Она собралась с духом и пролепетала:
      – Вы меня поразили, мистер Уэллс. Я польщена тем, что вы так много уплатили за мою корзинку. Но эта сумма, разумеется, пойдет на благотворительность. Не так ли, мистер Уэллс?
      Мамаша Селии не зря давала дочери уроки светской беседы.
      Амос посмотрел на пухлую ручку Селии, потом на корзинку с бледно-розовой ленточкой. Как Селия Хант вцепилась в него, как она приникла к нему всем телом! Жаль, но эта девица не вызывала в нем никаких ответных эмоций. А Ребекка?
      Ребекка смотрела на него как на пустое место. Амос без труда догадался, что за путаницей с цветом ленточек кроется глупый девичий заговор. Но идти на поводу у девчонок он не намерен. Он своего добьется.
      Внешне спокойный и галантный, Амос вел Селию в глубь парка, пугая ее, однако, своим непроницаемым видом и молчанием.
      Рори не торопился подхватить Ребекку и уединиться с ней в укромном уголке поедать купленный за такую дорогую цену ленч. Рори понимал, что все вокруг сгорают от любопытства – знал ли он заранее, какая из девушек является хозяйкой купленной им корзинки? Ему доставляло удовольствие наблюдать за Ребеккой на расстоянии, за ее трепетным одиночеством среди толпы. Он хотел помочь ей сохранить лицо, притвориться, что вызвавшая всеобщий ажиотаж крупная ставка ирландца была для нее неожиданностью.
      Она сама подошла к нему, тихо и покорно, словно завоеванная в средневековом сражении пленница, и, указав на корзинку с едой, сказала просто:
      – Боюсь, что вы переплатили за жареного цыпленка и за дьявольски крепкий домашний напиток. Так у нас в семье его и называют – «дьявольское зелье».
      – Дьявольский напиток, изготовленный дочерью священнослужителя! – Он взмахнул перед ней шляпой, как кавалер времен Стюартов.
      Ей хотелось ударить его как следует коленкой между ног. Почему он насмехается над ней? Ей и так невыносимо тяжело было выдерживать все эти странные взгляды людей – знакомых и незнакомых. А какая головомойка ждет ее дома!
      Рори взял ее под руку, опасаясь, что она не согласится, а отпрыгнет от него, как от ядовитой змеи. Но она покорилась этому галантному жесту.
      Они проследовали через расходящуюся, и во многом разочарованную, публику к свободному от уединившихся парочек пятачку чахлой травы в тени умиравшего от старости дерева.
      Когда они остались наедине, Ребекка процедила сквозь зубы с яростью:
      – Что тебя угораздило кинуть на стол двойного «орла»? Ты что, ограбил банк?
      Рори усмехнулся.
      – Это часть моего приза за последний матч. Мы соревнуемся с Уэллсом, кто больше выделит средств для бедняков. Когда-нибудь я так дам ему по темени, что он остолбенеет. Думаешь, он торговался только за корзинку – твою или Селии? Он торговался за голоса избирателей. Я насквозь вижу подобных типов.
      – Нам нельзя оставаться с тобой наедине. Будет столько пересудов…
      Боже, как она дрожала! Каждая ее жилка трепетала… И Ребекка еще находила в себе мужество сочувствовать подруге.
      – Амос, может быть, жестоко обойдется с Селией. А она так увлечена им.
      – А ты хочешь выйти за него замуж? – Рори был по-глупому безжалостен. Но его понесло, и он дал волю своей ненависти. – Ведь Амос главная опора вашей жалкой церкви? Не будь его, и вся церковь рухнет?
      И она выслушивала эти оскорбления! И не дала ему пощечину, и даже не убежала прочь. Что с ней случилось? Неужели он купил ее за два золотых «орла», предназначенных на благотворительность? Рори сам понял по ее напряженному молчанию, что затронул недозволенную тему, и извинился.
      – Я погорячился, Ребекка. Прости меня. Я сейчас сам не свой.
      – Я знаю, Рори. Но не это главное! Мои родители будут в ярости, когда узнают, что именно ты купил мою корзинку. Они не позволят тебе ухаживать за мной.
      – Потому что я презренный ирландец? Не так ли? И мои доллары не так пахнут? Они им не нравятся?
      – Не в этом дело. Ты католик, а я пресвитерианка…
      – Но Христос у нас един. Я хочу жениться на тебе, а не на твоей церкви. Не думай, что я такой уж преданный вере католик. С тех пор, как я потерял родителей, я ни разу не молился истинно, а в приюте только для приличия исповедовался и ходил к мессе.
      Ребекка не нашлась, что ему ответить. Она выбрала местечко под деревом, где трава еще не пожухла от зноя, села на землю, аккуратно разглаживая юбку.
      – Я ревную тебя к Амосу Уэллсу, – признался Рори, усаживаясь рядом с ней. – Твой отец так лебезит перед ним.
      – Мистер Уэллс самый богатый прихожанин в нашей нищей церковной общине. Ты прав – без его пожертвований отцу пришлось бы туго.
      – Но зачем же ради пустых обрядов жертвовать своим счастьем?
      – Я никогда не изменю своей вере! – воскликнула с испугом Ребекка.
      – Не думай, что я буду на этом настаивать. – Он легонько потрепал ее по щеке. Какой она выглядела растерянной и смущенной! – Сознайся, Ребекка, дело не в религии, может быть, даже совсем не в ней. Родители хотят тебя выдать замуж за богатого человека.
      – Они желают мне добра. Я всегда донашивала старые платья Леа и помогала маме готовить еду и убираться в доме. У нас никогда не было служанки. А другие леди и их дочери одеваются модно, и слуги делают за них всю работу.
      – Выходи за Амоса и будешь купаться в роскоши! – Рори опять начал сердиться.
      – Но я не люблю его! – Она стукнула кулачком по корявому стволу дерева. Пронзившая ее боль помешала Ребекке разрыдаться от жалости к самой себе. Она слизнула выступившую из царапины кровь.
      – А меня ты полюбила бы, если б я разбогател? Я бы мог бросить работу у Дженсона и вернуться на ринг.
      Рори произнес это внешне равнодушно, но внутри у него все клокотало. Она не поняла, издевается ли он над ней или говорит серьезно, но на всякий случай воскликнула, категорически возражая:
      – Нет! Нет! Я не хочу, чтобы ты занимался боксом. Тебя могут искалечить, даже убить.
      Ребекка обняла его шею и спрятала голову у него на груди.
      – Зато на ринге я смогу заработать кучу денег. Так было уже раньше, но мне тогда незачем было их копить.
      Он зарылся лицом в мягкое золото ее волос, приподнял ее, как пушинку, и усадил себе на колени.
      – После нескольких приличных поединков я получу достаточно, чтобы не чувствовать себя голодранцем. Тогда я явлюсь в твой дом как солидный жених и попрошу у твоих родителей, как положено, разрешения ухаживать за тобой.
      – Нет, Рори, пожалуйста! – Она гладила ладошками его плечи и грудь, словно стараясь убедиться, что он здесь, рядом. Пока еще в целости и сохранности. – Я не хочу потерять тебя. Один раз тебя уже пытались отравить эти ужасные люди, могут найтись и другие, подобные им. Может случиться так, что ты уже не вернешься ко мне.
      – Но если я останусь на конюшне, твоя семья и разговаривать со мной не захочет. Бокс – единственное, что я умею… ну и еще лошади.
      – Со временем мистер Дженсон даст тебе более уважаемую работу. Ты сам говорил, что он позволит тебе заниматься со скаковыми лошадьми. – В ее голосе звучала надежда.
      – Со временем… А кто знает, сколько придется ждать? Может быть, годы, и я все это время буду оставаться паршивым ирландцем с дырявыми карманами, чужаком без положения в обществе и без семьи?
      – Я буду ждать тебя хоть вечность, Рори. Я не выйду никогда замуж, если… – Она осеклась, покраснела и прикрыла ладошкой рот.
      – Ты выйдешь замуж только за меня, – сказал он решительно и стукнул кулаком себя в грудь. В этом жесте было столько мальчишеского. – А я не женюсь ни на ком, кроме моей возлюбленной Ребекки. Уж как-нибудь я устрою, чтобы мы поженились.
      – Но только не возвращайся на ринг. Пожалуйста, обещай мне, Рори.
      Он заглянул в бездонную глубину ее умоляющих глаз и сдался.
      – Обещаю. Никакого бокса не будет. А теперь, если ты не хочешь, чтобы я окончательно подорвал твою репутацию, давай съедим этот завтрак. Надо утолить хоть какой-то голод. Иначе зверь вырвется на волю. Ведь ты догадываешься, что меня гложет голод совсем иного рода.
      Ребекка, опомнившись, тут же соскочила с его колен. Любой из публики, собравшейся в парке, мог увидеть ее в столь компрометирующем положении. Как она могла забыть об этом?
      Открыв корзинку, она достала салфетку и расстелила ее на траве. На свет появились жареные цыплята на прикрытом крышкой блюде, кувшинчик с маринованными пикулями, изготовленными матерью по своему особому рецепту, и горшочек с бобами, тушенными по-бостонски. Рори оценивающе вдохнул аромат кушаний.
      – Пахнет волшебно! А где знаменитый дьявольский напиток?
      – Там же, в корзинке. – Она не без робости протянула ему тяжелый глиняный сосуд. – Пожалуйста, поосторожнее откупоривай. Пробка может выстрелить. Хотя, по правде говоря, эта шипучка не крепче лимонада. Надеюсь, напиток не очень нагрелся. Холодный он, конечно, вкуснее.
      Рори отщипнул корочку поджаристого цыпленка, потом вытащил пробку из сосуда с «дьявольским зельем».
      – Все так чудесно! Ты замечательная кухарка. Или это постаралась твоя мамочка? Ведь она считала, что все эти яства предназначены мистеру Уэллсу?