Беспутный и желанный (Клятва верности)

      – Я все готовила сама, за исключением пикулей. И я старалась не для Амоса, а именно для тебя. И пожалуйста, убери с лица эту свою нахальную ухмылку. – Она заговорила с ним, словно учительница с дерзким, чертовски наглым учеником.
      – Да, мэм! Слушаюсь, мэм! – подхватил он ее игру.
      Пикули один за другим поглощались им со зверским аппетитом, похрустывая на крепких белых зубах. Он отдал должное и цыплятам, и тушеным бобам.
      Ребекка наблюдала за ним с теплым, истинно женским чувством. Ей доставляло радость то, что ему нравится ее стряпня. Ей стало казаться, что вокруг них будто образовался некий шатер, создавая атмосферу уюта и домашнего очага, отделивший ее и Рори от окружающего, не очень-то приветливого мира. Но как бы ни наслаждались они настоящим моментом, Ребекка знала, что в скором будущем за эти счастливые мгновения ей придется платить. Отгоняя прочь мрачные мысли, она с удвоенной энергией принялась за цыпленка и пряные бобы.
      – Расскажи мне про Ирландию, Рори, – попросила она. – Я ведь ни разу никуда не ездила. – Ребекка изобразила на лице печальную гримасу и попыталась рассмеяться, но у нее ничего не вышло. – Правда, я родилась в Канзасе, по дороге сюда, в Неваду, но ведь это не значит, что я побывала там. Не так ли, Рори? – Ей вдруг стало очень жаль себя.
      – Конечно, – согласился он. – Сколько ты прожила там, в Канзасе, – месяц?
      – Мне было всего две недели, когда мы приехали в Уэлсвилл.
      – Боже! Я не могу представить тебя малышкой!
      – А я тебя малышом.
      Наконец ей удалось рассмеяться.
      – Как давно это было! Какие мы с тобой уже старые, Ребекка, – пошутил Рори. Потом его глаза затуманились, он обхватил затылок руками, сцепив пальцы и оперся о ствол дуба. – Ирландия… Странно, но я уже годами не вспоминал Ирландию… Она вся зеленая, как твои глаза, Ребекка. И по утрам там всегда туман. Воздух тяжелый от влаги, но прохладный. Моя родина совсем не похожа на жаркую пыльную Неваду.
      – Ты говорил, что твой отец служил конюшим у благородного джентльмена… – В ее голосе была нотка некоторого почтения. Ей никогда не приходилось видеть личность, обладающую каким-нибудь титулом.
      – Да, он служил у графа Уолхэма. Кстати, он был неплохой человек – этот граф. Он позволил нам с братьями учиться вместе с его сыном. Уолхэм-холл произвел бы на тебя впечатление. Его построили в шестнадцатом веке. Это скорее грозная крепость, чем жилой дом.
      – А ты не замечал, что когда ты вспоминаешь свое детство, к тебе возвращается акцент?
      Ребекка испытала к Рори почти материнскую нежность. Она представила, каким одиноким и бесприютным он был в чужом городе Нью-Йорке, потеряв родителей и братьев.
      – И когда я выхожу из себя, ирландский акцент тоже тут как тут. А я вспыхиваю мгновенно, как порох. Ты уже могла в этом убедиться, – добавил он с усмешкой, от которой у нее замирало сердце.
      – Ты гордый человек, Рори Мадиган. И колючий, как еж. – Ребекка сделала попытку изобразить, как он высокомерно вскидывает голову и скалит зубы. – Но я жалею тебя. Ты потерял всех своих близких, но не пал духом. Ты смелее всех, кого я знаю, Рори, – сказала она уже серьезно.
      – Я вовсе не храбрец, Ребекка. Просто я живучий и всегда старался держаться на плаву. Много лет я скитался по разным местам, и то, что добывал руками, сразу же проедал. Или пускал по ветру. Я зарабатывал боксом большие деньги и спускал их за игорным столом, тратил на выпивку или… на другие вещи.
      Он деликатно взял ее за ручку, ощутив, как учащенно бьется с тыльной стороны над ладонью крохотная голубая жилка. Она тут же сердито отдернула руку.
      – Под «другими вещами» ты имеешь в виду женщин? Я не ошиблась?
      Рори выпрямился со смехом и, несмотря на сопротивление, крепко прижал ее к себе.
      – Я уже встал на путь исправления. Даю тебе слово. Никаких салунов, никаких попоек…
      – И никаких женщин? – успела спросить Ребекка, прежде чем его губы придвинулись почти вплотную к ее губам.
      – Кроме одной-единственной…
      Она хотела бы выразить сомнение, но Рори не дал ей произнести больше ни слова. Он заткнул ей рот поцелуем, которого она давно ожидала со страхом и нетерпением.
 
      Ханты отвезли Ребекку домой после того, как она вполне благопристойно распрощалась с Рори у них на глазах. Жаркие поцелуи двух влюбленных, которыми они обменялись в уединенном уголке парка, остались незамеченными окружающими. Амос Уэллс с холодной галантностью усадил в свою коляску Селию. Девушки не смогли обменяться впечатлениями о пикнике в присутствии четы Хант, но Ребекка догадалась, что у Селии не все прошло так гладко, как хотелось бы, несмотря на восторженную болтовню Агнессы Хант о том, какой чести удостоилась ее дочь и как ей повезло, что она привлекла к себе внимание мистера Уэллса.
 
      Ребекка и перешагнуть не успела через порог родного дома, как Доркас Синклер вцепилась в нее и втащила в гостиную на расправу.
      – Как ты могла так поступить? Ты совсем свихнулась из-за этого паршивого ирландца? Рашель Дэнтон только что ушла от нас. Она посчитала своим долгом сообщить мне, как скандально ты вела себя в парке.
      Выкрики Доркас перемежались громкими рыданиями. Слезы ручьями лились по ее мясистым щекам, в глазах все расплывалось. Она с трудом различала перед собой тонкий силуэт дочери и жалко моргала ресницами. О, если бы Эфраим был дома, он как-нибудь утихомирил бы ее. Но, к несчастью, его срочно вызвали в семью Грант, где только что скончался дедушка.
      – Мистер Мадиган уплатил самую высокую цену за мою корзинку. Что я могла сделать? Разделить с ним ленч – разве это так позорно? За право побыть со мной в парке всего-то полчаса он пожертвовал двадцать долларов на благотворительные цели.
      – Двадцать долларов! Бесстыдное расточительство! Небось этот распутник спустил все, что заработал за целый год. А ты, значит, оценила свою репутацию всего в двадцатку?
      – Моя репутация не пострадала, – вскинула голову Ребекка.
      – Не смей мне возражать, юная леди! – воскликнула Доркас без всякой логики, забыв, что сама задала вопрос дочери. – А как ты обошлась с мистером Уэллсом? Он рассчитывал приобрести твою корзинку, а кончил тем, что оказался в компании с Селией Хант. Я знаю, вы вдвоем задумали эту безобразную выходку. Не усугубляй свою вину ложью. Как бы ты ни отрицала, я тебе все равно не поверю!
      – Селия хотела, чтобы Амос Уэллс обратил на нее внимание. Она увлечена им. А я нет! – Ребекка высказалась со всей прямотой, хотя понимала, что поступает опрометчиво и наносит матери неоправданно жестокий удар.
      – Ты эгоистичная и глупая девчонка! – взвилась Доркас. – Ты не только утеряла шанс блестяще устроиться в жизни, но и погубила всю нашу семью.
      Когда все аргументы оказались исчерпаны, оставалось надеяться только лишь на чувство собственной вины, которое было сильно развито у Ребекки. Только оно могло образумить такое тупоголовое и упрямое дитя, как ее младшая дочь.
      – Я знаю, что папа будет разочарован, но я еще раньше говорила ему, что не испытываю никаких чувств к мистеру Уэллсу. Он сказал, что я не обязана выходить замуж за человека, которого не люблю.
      – Любовь! – Доркас всплеснула руками. – Спустись с небес, Ребекка, и взгляни на вещи трезво. Амос Уэллс не только основной благодетель церковного прихода твоего отца, но и наниматель Генри Снейда, супруга твоей сестры.
      Ребекка побледнела. Слова матери попали точно в цель.
      – Мистер Уэлс не настолько мстителен, чтобы уволить Генри из-за моего отказа.
      Она произнесла это без всякой уверенности, вспомнив, какой холодный и неприступный вид был у Амоса Уэллса, какая злоба на мгновение вспыхнула на его лице, с каким трудом он спрятал ее под маской внешнего равнодушия, когда обнаружился девичий обман с корзинками. Да, он способен на любую жестокость, на любую подлость.
      – И ты еще хочешь, чтобы я вышла замуж за подобного человека?
      – Амос Уэллс порядочный и всеми уважаемый член нашей общины. Но человек никогда не добился бы богатства и власти, если бы этой властью не пользовался. Он может возвысить или уничтожить любого из жителей Уэлсвилла. Генри у Амоса как у Христа за пазухой. Ему светит блестящее будущее, но только благодаря мистеру Уэллсу. То же самое касается и церкви, и твоего отца. Ты бы тоже испытала на себе его щедрость, если б этот негодяй не увлек тебя на кривую дорожку.
      – Рори Мадиган не негодяй! Его намерения такие же честные, как и у мистера Уэллса.
      Доркас готова была растерзать дочь на мелкие кусочки.
      – Так он действительно ухаживает за тобой?! И осмеливается свататься?
      Ее кулаки в ярости сжимались и разжимались.
      Ребекка вздернула подбородок. Отрицать что-либо было бессмысленно.
      – Да, мама. Но он не настаивает, чтобы я переменила веру ради него. Он…
      – Он обманывает тебя, дитя мое, – вдруг раздался голос отца.
      Эфраим Синклер шагнул в гостиную со шляпой в руке. Выражение лица его было мрачным, как никогда.
      – Я хорошо знаю людей подобного сорта. Я мог бы кое-что порассказать тебе, дочь…
      Он устало опустился в кресло у окна. Солнце припекало, но он в своем плотном черном одеянии, казалось, не ощущал жары. Паника промелькнула во взгляде Доркас. Она умоляюще сложила руки.
      – Эфраим, пожалуйста, не надо… – Она осеклась, задохнулась и стремглав выбежала из комнаты.
      Ребекка растерялась, не понимая, что произошло. Она обратилась к отцу:
      – Я не знаю, о какой тайне идет речь. Объясни мне. Ты же никогда не встречался с мистером Мадиганом. В чем же он провинился? Да, он был боксером, но теперь у него есть постоянная работа, и он…
      – Он ирландец. И он католик.
      – Я не очень сильна в вопросах религии, но не собираюсь менять свою веру. Неужели ты так ненавидишь ирландцев только за то, что они паписты?
      – Сейчас он обещает тебе все что угодно, но, когда ты выйдешь за него замуж, Мадиган завлечет тебя в свой храм. Так они всегда поступают. Я вырос в Бостоне по соседству с ирландской общиной. Поверь мне, я хорошо изучил их и знаю, кто они такие: мужчины – пьянствующие скандалисты и драчуны, а женщины – сплошь продажные шлюхи.
      «Я заработал кучу денег… и спустил их тотчас же на игру, выпивку… и другие вещи», – вспоминалось, как покаянно Рори перечислял свои грехи. Искренне ли он сожалел, что так бездарно потратил заработанные потом и кровью деньги, что провел свою молодость в грязи и разврате?
      Может ли она доверять ему, верить зову своего сердца? Теперь, в присутствии отца и после жестких слов, сомнения терзали ее.
      – Все случилось так внезапно! Я встретила Рори… и тут же ко мне посватался Амос, – невнятно бормотала Ребекка, пытаясь выиграть время, отложить решение роковой проблемы.
      – Что за детскую выходку ты позволила себе с подменой корзинок? Несколько человек меня остановили по дороге домой, и все рассказывали о неприятном происшествии в парке. Это ваша общая затея с Селией Хант, не так ли?
      – Да, папа. Но цель была одна – поближе познакомить мистера Уэллса с Селией, которая давно неравнодушна к нему.
      – Если бы Амос пожелал ухаживать за Селией, он бы сделал это, не прибегая ни к каким трюкам. Он человек прямой. Раз он выбрал тебя, то, конечно, надеялся, что ты проведешь с ним время на пикнике.
      Она присела на стул рядом с креслом отца, понимая, как он расстроен ее поведением.
      – Наверное, мне нужно принести мистеру Уэллсу свои извинения. – Голос ее был слабым и виноватым. И испуганным, потому что перед ее мысленным взором все маячило злобное лица Амоса. Непредсказуемые проявления его гнева страшили ее. Обрушит ли он этот гнев на ее семью в отместку за ребяческую проказу?
      – Я уверен, что он будет доволен, если ты попросишь у него прощения. Дай ему возможность проявить великодушие. И не позволяй этому юному бродяге морочить себе голову пустыми обещаниями. Кончится все тем, что он разобьет твое сердце.
      На что способен Амос Уэллс, если его разъярить? Отец видит в нем только хорошее. Он не согласится с мрачными предсказаниями матери, что Амос может отыграться на бедном Генри и перестанет поддерживать деньгами церковь. Но Ребекка не должна отметать, как якобы пустые, подобные мысли. Она обязана вести себя очень осторожно в ближайшее время и с Амосом, и с Рори, хотя бы пока не утихнут все сплетни вокруг них. К тому же она сама еще не пришла ни к какому решению.
      – Я напишу записку мистеру Уэллсу и спрошу, не будет ли он так добр посетить нас в любой день недели.
      – Ты у меня хорошая девочка. – Преподобный Синклер ласково потрепал ее по руке.
 
      Ребекка сидела на кровати в своей спальне, сжимая в пальцах смятую записку. Ее невидящий взгляд был устремлен в окно, за которым уже забрезжил рассвет. Ей вдруг стало зябко, и она натянула подол ночной сорочки на голые коленки.
      Восход солнца в Неваде всегда отличался стремительностью. Это было ошеломляющее и величественное зрелище, от которого захватывало дух. В считанные мгновения небосклон из перламутрово-серебристого становился золотым и таким ярким, что слепил глаза.
      Наверное, уже в сотый раз она перечитывала письменный ответ Амоса Уэллса на ее послание, пытаясь вникнуть в его скрытый и, как ей казалось, зловещий смысл. С тех пор как Генри Снейд доставил вечером это письмо, она затвердила наизусть каждую его строку.
 
      «Моя дорогая Ребекка!
      Я с удовольствием буду у вас завтра, приблизительно в семь часов вечера. Мы оставим в стороне досадное недоразумение, случившееся в парке, и вместе подумаем о нашем будущем счастье. Помните, что счастье и спокойная жизнь достигаются только при строжайшей осмотрительности и благоразумии.
      Не сделайте новой ошибки, дорогая! Это вам подтвердит и ваш возлюбленный отец, и уважаемый шурин. Ошибки часто приводят к печальным последствиям. Остерегайтесь их!
      До вечера понедельника.
      Амос».
 
      Строчки были прямые, ровные, почерк уверенный, бумага дорогая, с водяными знаками. За каждым словом Ребекке чудился подтекст. «Ваш отец и шурин вам это подтвердят», – прошептала она, чувствуя, что с ней вот-вот случится истерика.
      Генри Снейд выглядел осунувшимся и был непривычно немногословен, когда вручал ей письмо. Он отказался даже от приглашения присесть, сославшись на то, что Леа ожидает его к ужину.
      Ребекка прочитала вслух послание Амоса отцу. Тот обрадовался известию, что Амос навестит их так скоро, уже в понедельник. Ребекка не решилась нарушить его благодушное настроение и поделиться с ним своими опасениями. Взваливать на его многострадальные плечи лишнюю тяжесть было не ко времени. Да ее добрейший отец и не поверил бы ей, что письмо Уэллса содержит завуалированные угрозы в адрес их семьи. Мать уже сообщила, какую месть может уготовить Амос мужу Леа, а какое наказание он придумает для Ребекки за «досадное недоразумение» или за «новую ошибку», сама девушка могла только предполагать.
      Ночь она провела без сна, ворочаясь в постели, и уже час, как поднялась и тупо смотрела в окно, не замечая дивной красоты солнечного восхода. Она ждала наступления нового дня, как приговоренный к смерти узник, знающий, что на этот день назначена его казнь.
      – Будь он проклят! Почему мы все бьемся в его когтях? Он не имеет права так мучить меня. Он ничего не сделает плохого моей семье. Он не посмеет, – уговаривала себя Ребекка, смяв записку и швырнув ее в корзину для мусора. Но слова Амоса уже накрепко врезались в ее память. Она невольно твердила их про себя. Она прекрасно понимала, что Амос Уэллс может сотворить с ними все, что пожелает, – и церковь лишить поддержки, и Генри Снейда выкинуть за ворота своего ранчо.
      Ребекка сполоснула холодной водой лицо, натянула простую белую кофточку и хлопчатобумажную коричневую юбку для верховой езды. Утренний туалет ее на этом был закончен.
      Разумеется, все, что она делала до сих пор, было глупо и нерасчетливо. Всемогущий «серебряный барон» легко одержал над ней верх. Трюк с корзинками не только не помог Селии, но и погубил все тщеславные девичьи надежды, а саму Ребекку поставил в сложнейшее положение.
      Чтобы вырваться из его лап, сохранив достоинство и свою любовь к Рори, надо было действовать осмотрительно и хитро. Но как? Вовлекать в интригу Рори она хотела меньше всего. Это значит накликать прямую опасность на его черноволосую голову. А он и так один в этом жестоком мире, в этом городе, где хозяйничает «серебряный барон», а один в поле не воин. Рори должен объявить о себе только после того, как она убедит Амоса отказаться от ухаживания за ней.
      Чтобы Рори не наделал непоправимых ошибок со своим бешеным ирландским характером, она должна предупредить его, умолять, если понадобится, хоть на коленях, держаться подальше от Амоса, пока тот не сгинет с глаз долой и перестанет угрожать ее семье. Как раз семейная преданность – это единственное, что может подействовать на горячего ирландца.
      Вчера, перед тем как расстаться, Рори просил ее приехать на берег речки и обсудить вместе план, как ему лучше предстать перед Эфраимом Синклером в качестве жениха Ребекки. Тогда им помешали родители Селии, она ему ничего не обещала, но сейчас была уверена, что он все-таки ожидает ее.
      Свидание он назначил на восемь утра, но провести несколько часов в томительном ожидании Ребекка была не в силах. Может быть, он тоже явится на речку пораньше? Она молила Господа, чтобы так и оказалось.
      Пробравшись через спящий дом, она тихонько выскользнула через заднюю дверь. Понедельник был для ее отца единственным днем недели, когда он мог позволить себе немного передохнуть. По понедельникам мать не поднималась с рассветом для ежедневной уборки, чистки и готовки, давая возможность супругу поспать подольше. Но в девять уже все равно родители были на ногах.
      Ребекка должна быть дома к моменту, когда родители проснутся. «Пожалуйста, приди сегодня на реку пораньше, Рори!» – мысленно просила она.
      Когда Ребекка гнала рысью свою старую лошадку Бетти Мэй к речной заводи у ольховой рощи, ее мысли приняли другой оборот. Не совершает ли она ошибки, о которой предостерегал ее Амос в своей записке? «Не воспользовалась ли я своими мнимыми страхами перед Амосом, чтобы в очередной раз увидеться с Рори?» – думала Ребекка.
      При воспоминании о Рори ее пульс непременно учащался, кровь стремительно бежала по жилам, а сердце билось, как у пойманной птички. Каждое их свидание было для Ребекки и светлым праздником, и днем последующего горького покаяния. Какую власть он приобрел над ней! Они и виделись всего-то несколько раз, но его смех, его страстные порывы, его печаль – все уже она разделяла с ним в полной мере. Она утеряла собственную личность, попав под влияние его необузданной натуры.
      – Я безумна и не соображаю, что делаю, – поделилась она своими мыслями с единственной собеседницей, своей добродушной старой лошадкой.
      Ребекка спешилась и обвязала поводья вокруг молодого деревца. Подобравшись поближе к берегу, она сквозь густые, нависшие над водой ветви оглядела текущую мимо реку. Солнечные лучи еще не успели осветить и согреть речную долину. Здесь было прохладно и сумрачно. Вода отливала темной сталью, лишь на перекатах чуть серебрилась. Рори она не увидела, но зато услышала всплески и беззаботное насвистывание какой-то веселой мелодии. Ребекка собралась было окликнуть его и покинуть свое укрытие в ольховых зарослях, но внезапно от открывшегося ее глазам зрелища во рту у нее пересохло, а язык прилип к гортани.
      Рори Мадиган входил в воду, собираясь совершить утреннее купание. И он был абсолютно голый! Она уже видела эти широкие плечи и могучие руки обнаженными, но другие части его тела оставались пока для нее скрытыми под одеждой. Ребекка совсем перестала дышать, когда ее взгляд опустился ниже, миновал резкую черту загара над узкими стройными бедрами и уперся в бледноватую плоть, не тронутую горячим солнцем Невады. Крепкие выпуклые ягодицы двигались ритмично при каждом шаге, когда длинные мускулистые ноги плавно несли его тело все глубже в реку. Вдруг он погрузился в быстрое течение, нырнул и исчез под водой.
      Испуганная, она не отрывала взгляда от того места, где скрылся Рори. Боже мой! Неужели он утонул? Но вот голова Рори разорвала гладкую серо-стальную преграду, разделяющую две стихии – воду и воздух. Он встряхнул головой, отбрасывая налипшие на глаза мокрые пряди и сильными взмахами толкая себя вперед, начал разрезать реку точно поперек, направляясь к большому розоватому камню, торчащему из воды на самой быстрине.
      Он взобрался на него и уселся, повернувшись в профиль к Ребекке, наблюдая, как раскаленный солнечный диск, поднимаясь над верхушками деревьев и краями каньона, отодвигает все дальше границу тени. Капли воды заискрились на его рельефных мышцах, когда Рори поднял вверх руки, отжимая и приглаживая назад мокрые волосы.
      Затем он лениво раскинулся на камне, словно на постели, собираясь, как видно, немного вздремнуть. Солнце приятно пригревало его кожу.
      Когда Рори внезапно заговорил, у Ребекки от неожиданности чуть не подогнулись коленки.
      – Долго ты собираешься прятаться и подглядывать? Может, присоединишься ко мне? Водичка прохладная, а на камне тепло. Это так бодрит накануне жаркого дня.
      Ребекка цеплялась за ольховые ветки, словно это был якорь спасения. Как он догадался, что кто-то скрывается в роще? И откуда он узнал, что это Ребекка, а не кто-то другой?
      – Я знаю, что это ты, Ребекка. Я вижу отсюда, как старушка Бетти Мэй щиплет траву под обрывом.
      Его насмешливый тон привел ее в ярость. Невозможный человек! Зачем только пересеклись их пути?
      – Я пришла поговорить на серьезную тему, Рори. А не резвиться, как Афродита в морской пене!
      – Но сперва ты решила насмотреться на меня вдоволь? – Его явно забавляла сложившаяся ситуация.
      Ее подмывало резко оборвать его насмешки, но ведь он сказал чистую правду. От стыда Ребекка готова была провалиться под землю. Наверное, это раскрасневшиеся щеки выдали ее присутствие, а не кобыла Бетти Мэй, пасущаяся вдалеке.
      Ребекка с трудом перевела дух и произнесла:
      – Я отвернусь, пока ты не выйдешь из воды и не примешь благопристойный вид. Нам надо поговорить!
      – Тебе придется чертовски долго ждать, моя милая. Я никогда не отличался благопристойностью и не обрету ее до конца дней своих. Кстати, сестра Франциска Роза, да и моя мама в детстве, уверяли меня в этом неоднократно.
      Она отвернулась и на всякий случай еще и зажмурилась, когда он встал на камень во весь рост перед тем, как нырнуть. Она услышала всплеск, потом мощные удары его рук по воде. Ребекка улавливала любой малейший звук – и то, как он ступил на берег, как громко дышит, как шуршит грубая ткань одежды, натягиваемой на мокрое тело. Смутные, весьма эротические видения возникли у нее в воображении, но она тут же отогнала их прочь, стараясь сосредоточиться на более насущных проблемах.
      Рори тронул ее за плечо, и она вздрогнула, словно ее обожгло это прикосновение. Рори повернул ее к себе, и она, сама не заметив как, очутилась в его объятиях.
      Вода капала с его длинных волос, стекала по его телу. От него пахло речной свежестью и еще чем-то резким, незнакомым, но заманчивым. На его ресницах тоже сверкали капли, и Рори смотрел на нее, словно сквозь линзы.
      – Я не поверил своим глазам, когда увидел тебя здесь в такую рань. Что тебя взволновало, Ребекка?
      Все заранее заготовленные слова вылетели у нее из головы. Она сжимала свои запястья, чтобы успокоить дрожь в руках, а он уже склонился над ней, щекотал ее брови и виски губами и намеревался поцеловать ее трепещущий рот.
      Ребекка успела вымолвить, заикаясь:
      – Амос Уэллс.
      Рори напрягся, откинул голову и внимательно посмотрел на нее. На его лице появилось озабоченное выражение.
      – Что сделал Уэллс?
      – После вчерашнего… я знала, что он рассердится на меня… из-за корзинки с ленчем, но когда ты уплатил за мою корзинку так много… его вроде бы выставили дураком… об этом все говорят в городе. Я только вернулась домой, а мама уже все знала.
      – Разумеется, вся эта свора сплетников наперегонки помчалась доносить ей о происшествии в парке, – произнес он мрачно. – И я догадываюсь, что они наплели про тебя и про меня… Пусть я не так богат, как Уэллс, но я приду к твоему отцу и…
      – Нет! Дело как раз в том, что ты не Амос Уэллс… Он способен лишить папу прихода, а мужа Леа – работы. Я доставила ему неприятности, я и должна загладить свою вину.
      – Я не желаю, чтобы ты унижалась перед подобным мерзавцем. Ни один мужчина, будь в нем хоть капля гордости, не стал бы шантажировать женщину, угрожая ее семье. А если б родители любили тебя по-настоящему, то не позволили бы тебе принести себя в жертву.
      В нем клокотал такой гнев, что, не рассчитав силы, он больно сжал ее руки. Ребекка поморщилась и издала тихий стон.
      – Прости меня, дорогая. – Он гладил ее кожу, охваченный и нежностью, и жалостью к этой слабой, во многом несчастной по его вине девочке.
      – Ты ничего не понял, Рори! – убеждала она его. – Ни отец, ни Генри ни о чем меня не просили. Мой папа вообще не догадывается, что Амос нам угрожает.
      Ребекка рассказала Рори о том, что прочла между строк в тщательно взвешенном послании Амоса. Зная необузданный нрав ирландца, она предприняла отчаянную попытку уговорить его не вмешиваться и позволить ей самой все уладить.
      – Я сверну ему шею голыми руками! – Ирландский акцент у Рори проявился очень явственно. Это означало, что он взвинчен до предела.
      – Я так боюсь, что ты все погубишь. Если ты выступишь против него, месть Амоса нашей семье будет еще страшнее, а тебя… тебя просто убьют, Рори.
      Она сжала его окаменевшее лицо, его стиснутые челюсти нежными ладонями и умоляюще смотрела ему в глаза.
      – Пожалуйста, прошу тебя. Побудь в стороне, пока я не утихомирю его проклятую гордость. Я попрошу прощения, я уговорю его… А когда сплетни утихнут, он сам поймет, что я ему не пара, и отстанет. Если же ты сейчас придешь свататься, родители будут в гневе на нас с тобой, а Амос сочтет, что ему дали отставку из-за тебя. И тогда я не знаю, чем все кончится…
      – Мое самолюбие стоит не дешевле, чем гонор мистера Амоса, – произнес Рори, понемногу отступая под отчаянным натиском Ребекки.
      Все-таки ее благоразумие побеждало его темперамент.
      – Но учти, я не буду ждать долго, – добавил он. Эта фраза уже напоминала раскаты удаляющейся грозы.
      Она облегченно вздохнула.
      – А какой срок ты мне даешь? – смогла она даже пошутить.
      – В разумных пределах…
      – А что, по-твоему, значат «разумные пределы»?
      Ее пальцы легонько пробежались по его четко очерченным скулам, по мужественному подбородку. Он поймал их и расцеловал кончик каждого пальца, как поступал уже дважды при их встречах. Почему-то это оказывало на нее гипнотическое влияние. Когда Рори зубами слегка прикусил ее большой палец и погладил его языком, радостная дрожь мгновенно пробежала по ее телу от макушки до пят.
      – Ты когда-нибудь купалась на рассвете, Ребекка? – уклонился он от ответа на заданный вопрос.
      – Рори, ты обещал мне ждать и не вмешиваться.
      – Я не буду вторгаться в обитель твоего папаши и приставать на улице к почтенному мистеру Уэллсу. Я обещал не вмешиваться, но ждать обещал лишь в разумных пределах… А что такое «разумные пределы», Ребекка? Мы с тобой здесь вдвоем… никого вокруг. Может быть, мы уже дошли до предела? Не пора ли нам его переступить…
      Рори продолжал покрывать ее пальчики поцелуями, и ее дрожь не унималась.
      – Поплывем вместе, Ребекка.
      – Я не могу. Я не умею плавать.
      С самого начала она знала, что было безумием приходить сюда.
      – Я тебя научу, – пообещал он и на руках понес ее из тени ольховой листвы на ослепительный солнечный свет.
      6.
      – Ты моя! Я люблю тебя! Я хочу, чтобы ты стала моей женой. Скажи «да»! – твердил Рори, прижимая ее легкое беспомощное тело к своей груди.
      Ребекка с трудом вырвала у него обещание дать ей возможность самой избавиться от Амоса Уэллса, но зато он теперь требовал подтверждения, что она безраздельно принадлежит только ему.
      Он ждал от нее ответа.
      – Да, Рори! Да! – Ей было так хорошо у него на руках. Их сердца бились как одно сердце, а дыхание было общим.
      Рори осторожно опустил ее на землю, но она не чувствовала под собою ног. Она еще парила в воздухе. Ребекка столько собиралась узнать нового для себя, столькому ей предстояло научиться, и он был тем самым мужчиной, который мог и хотел обучить ее.
      Его рот вновь прижался к ее губам в настоятельном требовании поцелуя, после которого она превращалась в мягкую податливую глину в его руках, и он был властен лепить из нее все, что только захочет. Рори прижал ее к себе так крепко и с такой энергией, какую она не замечала в нем раньше. На этот раз он, видимо, решил идти до конца. В его порыве ощущалась какая-то отчаянная бесшабашность. Уже только инстинкт руководил им. И ею тоже.
      Его руки по-хозяйски скользнули по изгибам ее тела, потом сосредоточились на груди. Соски ее сразу же заныли и исполнились томящей болью и желанием, чтобы ласка продолжалась. Он быстро расстегнул пуговицы на ее блузке и забрался рукой внутрь, сбросил плечики ее сорочки и пальцами пробежался по теплой нежной коже. Другая его рука подхватила ее ягодицы, вновь приподняла легкое тело на воздух, их бедра сдвинулись плотно и начали двигаться в уже знакомом ей таинственном, но подсказанном самой природой ритме.
      Ребекка ничего не знала о физической близости мужчины и женщины. Она прочла греческие мифы о том, как совокупляются боги и смертные, и терялась в догадках, что кроется за этими описаниями, красочными, однако полными недомолвок.
      Она не осмеливалась спросить мать, но ей удавалось изредка подслушать обрывки бесед замужних женщин об исполнении супружеских обязанностей. В присутствии молодых девиц женщины обычно сразу же умолкали. Ребекка знала точно лишь одно – мужчины созданы иначе, чем женщины, и эти главные отличия кроются именно в самых секретных, «стыдных» местах.
      Тело Рори прижималось как раз к этим местам. Ребекка почувствовала, как что-то твердое уперлось в низ ее живота, когда он плотно прижал к себе ее бедра.