Стуча пластиковыми вешалками, я складывала шмотки на стойку у кассы. Усталая пергидролевая блондинка со стрижкой до ушей ни разу на меня не взглянула, отцепляя эти жуткие металлические прищепки. Не переставая жевать жвачку, она тыкала пистолетом во все подряд, подсчитывая мои покупки для Кери. Плечом она зажала телефон, голову наклонила к плечу, и рот у нее не закрывался ни на секунду: она трещала со своим бой-френдом о том, что у ее соседки прошлой ночью крышу сорвало от «бримстона».
      Я задумчиво ее оглядела, уловила прилипший к ней слабеющий запашок уличного наркотика. Она глупее, чем кажется с виду, если балуется «бримстоном», особенно сейчас. Туда намешали чего-то лишнего, и по городу прошла эпидемия смертей, затрагивающая все социоэкономические группы. Может, подарочек от Трента на солнцеворот.
      Девица выглядела явно несовершеннолетней, так что я могла натравить на нее Внутриземельский Департамент Здоровья или отволочь ее в участок ОВ. Последнее было бы даже забавно, но слишком крутой вышел бы перерыв в моем предпраздничном шоп-туре. Я все еще не придумала, что подарить Айви. Ботинки, джинсы, носки, белье и пара свитеров на стойке пред-ки тачались Кери. Не пойдет же она по магазинам с Кизливмоей футболке и розовых шлепанцах.
      Продавщица складывала последний свитер. Ногти горели кровавым лаком, на шее звякали амулеты, но чары для цвета ища, скрывающие угри, давно пора бы обновить. Она ворлок, напорное, потому что ведьма не облажалась бы так грубо. Я покосилась на розовое деревянное колечко у меня на пальце. Маленькое, но круглый год избавляет меня от веснушек, только изредка заново активируй чары – и все. Халтурщица, подумала я, и мысленно себя похвалила.
      В воздухе загудело, и я еще раз себя похвалила, что не дернулась, как девица за кассой, когда на стойку в буквальном смысле шлепнулся Дженкс. Одет он был в два черных комбинезона, один поверх другого, и еще в теплые ботинки и красную шапку. Слишком холодно было, чтобы ему выходить на улицу, но переезд Джи его здорово расстроил, а он никогда еще не бывал на солнцеворотных распродажах. У меня глаза на лоб полезли, когда я увидела куклу, которую он приволок – в три раза больше его самого.
      – Рэйч! – заорал он, с натугой поднимая пышную черноволосую красотку – воплощенную в пластике мечту озабоченного подростка. – Глянь, что я нашел! В отделе игрушек!
      – Дженкс… – взмолилась я, слыша хихиканье парочки за моей спиной.
      – Это кукла Кусь-меня-Бетти! – воскликнул он, бешено вращая крыльями, чтобы не рухнуть. Куклу он держал руками за бедра. – Давай ее купим. Я хочу подарить ее Айви – это вылитая она!
      Глянув на как будто кожаную юбочку из блестящего пластика и красное виниловое бюстье, я набрала воздуху для протеста.
      – Смотри, смотри! – заливался Дженкс. – Нажимаешь рычаг в спине, и она брызгает кровью. Круто, правда?
      Я вздрогнула, когда изо рта невозмутимой куклы брызнула вязкая жидкость, пролетев не меньше фута, прежде чем расплескаться по стойке. По остренькому кукольному подбородку полилась красная струйка. Девица на кассе воззрилась на нас и прекратила болтать с бойфрендом. И он хочет это подарить Айви?
      Отодвигая в сторону джинсы Кери, я вздохнула. Дженкс опять нажал на рычаг, восхищенно следя, как с шипением вылетает красная жидкость. Парочка позади заливалась хохотом, женщина повисла на руке спутника и что-то шептала ему в ухо. Краснея, я схватила куклу.
      – Ладно, куплю, только прекрати этот балаган, – зашипела я. Просиявший Дженкс перелетел мне на плечо, забившись в теплое местечко между шеей и шарфом.
      – Ей понравится, вот увидишь.
      Толкая куклу ближе к продавщице, я покосилась на щебечущую парочку. Живые вампиры, хорошо одеты и, кажется, минуты не могут прожить без того, чтобы не потрогать друг друга. Заметив, что я смотрю, женщина поправила воротник кожаной куртки спутника – показать его слегка покусанную шею. Я вспомнила Ника и улыбнулась – впервые за последние недели.
      Девушка подсчитала итог, и я полезла в сумку за чековой книжкой. Приятно иметь деньги. Очень приятно.
      – Рэйч, – спросил Дженкс, – а можешь ты прихватить еще пакетик «Эм-энд-эмс»?
      Он мелко задрожал крыльями, разогреваясь, поток воздуха холодил мне шею. Шубу он на себя нацепить не мог – с крыльями-то, – да и вес одежды тоже учитывался.
      Я взяла пакетик не в меру дорогих шоколадок: вручную написанная карточка гласила, что доход от их продажи пойдет на восстановление сгоревших сиротских приютов. Мне уже выдали чек, но пусть выбьют новый. А если вампам у меня за спиной это не по вкусу, пусть провалятся – или помрут со смеху. Дважды. Это ж для сироток. Доброе дело.
      Продавщица потянулась за пакетиком, злобно на меня глянув. Принтер затрещал, выдавая мне новый чек, и под нетерпеливыми взглядами я раскрыла чековую книжку. И застыла, моргая – там аккуратными циферками был написан остаток средств на счете. Я его ни разу не проверяла, потому что знала, что денег там навалом. Но кто-то побеспокоился за меня. Поразившись, я поднесла книжку ближе к глазам.
      – Что это? – воскликнула я. – Это все, что у меня осталось?! Дженкс смущенно кашлянул.
      – Сюрприз, – промямлил он. – Я ее увидел у тебя на столе и подумал, что могу проверить за тебя твои финансы… Прости, – добавил он после паузы.
      – Но там же почти нет денег!
      Лицо у меня, наверное, стало краснее волос. Девица за кассой мгновенно насторожилась.
      Смутившись, я выписала чек. Она его забрала и вызвала менеджера прогнать чек через систему и убедиться, что счет в порядке. За моей спиной вампирская парочка перешла к ехидным комментариям. Не слушая, я пролистала книжку – выяснить, куда все делось.
      Почти две штуки за новый письменный стол и мебель в спальню, еще четыре – за теплоизоляцию церкви и еще три с половиной на гараж для моей новой машины – не могла же я бросать ее под снегом! Еще страховка и бензин. Немаленькая сумма для Айви в погашение моих долгов за квартиру. Еще одна – за ночь в «Скорой», когда меня туда привезли со сломанной рукой, потому что страховки тогда у меня не было. Третья сумма – чтобы страховку получить. А остальное… Я сглотнула пересохшим горком. Деньги еще есть, но от двадцати тысяч у меня за какие-то три месяца осталось меньше пяти.
      – Э-э, Рэйч? – сказал Дженкс. – Я хотел позже с тобой поговорить, но я знаю одного бухгалтера… Хочешь, я попрошу его открыть тебе пенсионный счет? Я посмотрел твой баланс, тебе может понадобиться налоговая отсрочка на этот год, ты ведь налоги совсем еще не платила.
      – Пенсионный счет? – Мне стало нехорошо. – Туда уже нечего положить.
      Забрав у девицы свои пакеты, я направилась к двери.
      – А с какой это стати ты полез в мои бумаги?
      – Я у тебя в столе живу, – сказал он несколько саркастично. – Ну что, поехали домой?
      Я вздохнула. Мой стол. Чудесный дубовый стол с ящичками и прорезями и потайным отделением в левой тумбе. Стол, которым я наслаждалась только три недели, пока туда не вселился Дженкс о своим потомством. Мой стол, который теперь так был заставши цветами в горшках, словно взялся прямиком из фильма ужасов о растениях-убийцах, завладевших миром. Но альтернативой было разрешить пикси поселиться в посудном шкафу… Нет. Только не моя кухня. Хватит и того, что они ежедневно устраивали Шутейные бои среди развешанных горшков и прочей утвари.
      Задумавшись, я плотнее запахнула пальто и прищурилась от яркости света на снегу, когда створки двери скользнули в стороны.
      – Эй, эй! – завизжал Дженкс мне в ухо, когда нас обожгло морозным ветром. – Ты о чем себе думаешь, ведьма? Я, по-твоему, что, из меха сшит?
      – Прости.
      Я резко отвернула влево, чтобы не мешать движению, и открыла ему сумку. Не переставая браниться, он скользнул внутрь. Сидеть в сумке он терпеть не мог, но выбора у него не было. Устойчивая температура ниже сорока пяти градусов погрузила бы его в спячку, которую было бы опасно прерывать до весны, а в сумке ему такое не грозит.
      Закутанный в толстое шерстяное пальто вервольф попятился от меня со смущенным видом. Я попыталась взглянуть ему в глаза – он глубже натянул ковбойскую шляпу и отвернулся. Я нахмурилась: после того как я стребовала свои деньги с «Хаулеров» за попытку вернуть им их талисман, у меня ни разу не было клиентов-вервольфов. Может, я зря это сделала.
      – Дай мнете «Эм-энд-эмс», а? – пробурчал Дженкс; его тон– j кое личико в раме из коротких светлых волос покраснело от холода. – Жутко есть хочется.
      Я исполнительно порылась в пакетах и выдала ему конфеты перед тем, как застегнуть сумку. Мне не слишком хотелось выносить его на мороз, но я ему партнер, а не мамочка. Ему нравилось, что он единственный в Цинциннати взрослый пикси мужского пола, не впавший в ступор. Наверное, ему сейчас весь город представлялся личным садом, пусть даже промерзшим и заснеженным.
      Я выудила из кармана черно-белый ключ от моей машины. :Непринужденно флиртуя, меня обогнала парочка, что стояла за мной в очереди – воплощенный секс, затянутый в кожу. Он тоже купил ей эту Кусь-меня-Бетти, и оба смеялись. Я снова подумала о Нике, и меня охватила теплая волна ожидания.
      Нацепив темные очки от солнца, я вышла на тротуар, бренча ключами и плотно прижимая сумку – даже в сумке Дженкс, наверняка замерзнет. И подумала, что надо бы напечь печенья и пустить его потом погреться в остывающей духовке. Сто лет уже Не пекла солнцеворотного печенья. Где-то на полках у меня должны валяться перемазанные мукой формы, так что только цветной сахар останется раздобыть.
      На душе у меня стало лучше при виде моей машины – у бордюра в колкой снежной каше по щиколотку. Да, она дорога в содержании, как вампирская принцесса, но это моя машина, и я просто замечательно смотрюсь за рулем, когда верх откинут и не rep развевает мои длинные волосы… Нет, не могла я не купить ей гараж.
      Она радостно мне чирикнула, когда я открыла дверцу, забрасывая пакеты на заднее сиденье. Самая забралась на переднее, аккуратно уместив сумку с Дженксом на коленях, где ему будет немного теплее. Печка заработала на максимум, как только я повернула ключ зажигания. Я включила передачу и готова была уже выезжать, когда рядом с плавным шелестом шин встала длинная белая машина.
      Обалдев, я смотрела, как она паркуется во втором ряду, блокируя меня.
      – Эй! – крикнула я водителю, который вышел прямо на середину чертовой дороги и открыл дверцу своему пассажиру. – Эй, я ж выехать пытаюсь!
      Так и хотелось засветить им чем-нибудь по крыше.
      Но мое возмущение мгновенно унялось, когда из дверцы высунул голову немолодой мужчина с тысячью или около того золотых цепочек на шее. Белокурые лохмы торчали во все стороны, а синие глаза светились сдержанным воодушевлением.
      – Миз Морган, – махнул он мне рукой. – Могу я с вами поговорить?
      Стащив очки, я уставилась на него.
      – Таката? – пролепетала я.
      Старый рокер прищурился, глядя на редких пешеходов: все лицо подернулось сеткой мелких морщинок. Его лимузин уже приметили, а мой возглас довершил дело. Нетерпеливо закатив глаза, Таката протянул длинную худую руку и втащил меня в лимузин. Ойкнув, я шлепнулась на мягкое сиденье напротив него, едва успев придержать сумку так, чтобы не сесть на Дженкса.
      – Едем! – крикнул музыкант, и водитель захлопнул дверцу и побежал к своему месту.
      – Моя машина! – вскрикнула я.
      Дверь я открыла, и ключ остался в зажигании.
      – Эрон?… – Таката кивнул мужчине в черной футболке, притулившемуся в уголке роскошной машины. Он скользнул мимо меня, оставив в воздухе запах крови, выдавший его вампирскую природу. Нас обдало холодом, и дверца быстро захлопнулась за его спиной. В затемненное окно я видела, как он просочился на мое кожаное сиденье – настоящий хищник в этих темных очках и с бритой головой. Я только понадеялась, что смотрюсь за рулем хоть наполовину так же классно. Мой приглушенно мурлыкающий двигатель дважды взревел, и мы тронулись с места под шлепанье по стеклам самых сообразительных зевак.
      С колотящимся сердцем я повернулась к заднему окну: моя машинка аккуратно объезжала орущую нам вслед толпу. Выбравшись на простор, она быстро пристроилась нам в хвост, проехав на красный свет.
      Я повернулась, удивленная, как быстро все это вышло. Стареющий рок-кумир был одет в чудовищные оранжевые штаны и такую же жилетку поверх коричневой рубахи более спокойных тонов. Все было шелковое – и только это служило ему извинением. Господь милосердный, даже туфли у него были оранжевые. И носки. Я вздрогнула. В общем, это как-то даже смотрелось в комплексе с золотыми цепочками и блондинистыми кудрями, взбитыми до такой степени, что какой-нибудь ребенок и напугаться мог. Кожа у него была белее моей, и мне жутко захотелось вытащить специально заколдованные очки и проверить, не прячет ли он веснушки под чарами. – Э-э, привет, – робко вякнула я.
      Таката расплылся в улыбке, характерной для его импульсивной, хулигански-интеллигентной манеры поведения и склонности во всем находить приятное, даже если вокруг мир разваливается на части. Собственно, именно так он и прогремел; его группа выбилась в хиты во время Поворота: ребята сыграли на том, что впервые открыто признали себя внутриземельцами. Он был обычным мальчишкой из Цинциннати и, разбогатев, выражал признательность родному городу, передавая на городскую благотворительность сборы от ежегодных концертов в солнцестояние. В нынешнем году его щедрость была особенно кстати: множество городских приютов для бездомных и детских домов пострадало от серии поджогов.
      – Здравствуйте, миз Морган, – сказал Таката, трогая пальнем большой нос и задумчиво глядя поверх моего плеча в заднее окно. – Надеюсь, я вас не напугал.
      Голос у него был низкий и прекрасно поставленный. Да просто прекрасный. Я тащусь от красивых голосов.
      – М-мм… Нет. – Я сняла очки и размотала шарф. – Как у вас дела? Прическа у вас… классная.
      Он расхохотался, уняв мою тревогу. Познакомились мы пять лет назад и мило побеседовали за кофе о способах укладки вьющихся волос. Мне здорово льстило, что он не только меня запомнил, но еще и хотел поговорить.
      – Это жуть, что у меня на голове, – сказал он, трогая длиннющий вихор. В прошлый раз, когда я его видела, у него были дреды. – Но моя пиарщица говорит, что продажи от этого подмочили на два процента.
      Он вытянул длинные ноги, почти заняв ими всю свою сторону лимузина. Я улыбнулась:
      – Вам опять нужен амулет, чтобы справляться с волосами? Я потянулась к сумке и задохнулась от внезапной тревоги:
      – Дженкс! – воскликнула я, распахивая сумку. Дженкс выпрыгнул наружу.
      – Вспомнила, слава Тинки! – завопил он. – Какого Поворота?… Я чуть крылья не сломал, шлепнувшись на твой телефон. Конфеты у тебя по всей сумке раскатились, и провалиться мне, ели я буду их собирать! К какой Тинки на кулички мы попали?
      Я попыталась улыбнуться Такате.
      – Таката, э-э… – начала я. – Это…
      Тут Дженкс наконец его заметил. Пыльца облаком разлетелась в стороны, осветив всю машину – я так и подпрыгнула.
      – Офигеть! – высказался пикси. – Вы – Таката? Я думал, Рэйчел гонит, как сивая кобыла, что с вами знакома. Тинкина мама! Ну, расскажу я Маталине! Это правда вы. Блин, правда вы!
      Таката подкрутил регулятор на красивеньком пульте, и из отдушин повеяло теплом.
      – Ага, правда я. Хотите автограф?
      – А то! – отозвался пикси. – Мне никто не поверит.
      Я улыбнулась, поглубже устраиваясь на сиденье. Мое беспокойство улеглось при виде Дженксова преклонения перед звездой. Таката вытащил из потрепанной папки фотографию: он сам и его группа у Великой Китайской стены.
      – Кому мне ее надписать? – спросил он, и Дженкс замер.
      – Э… – замялся он. И даже крыльями махать забыл. Я успела подставить руку, и он – даром что почти ничего не весит – шмякнулся мне в ладонь. – Э… – тянул он в панике.
      – Подпишите Дженксу, – сказала я, и Дженкс с облегчением вздохнул.
      – Ага, Дженксу, – кивнул пикси, достаточно приходя в себя, чтобы перепорхнуть на фотографию, пока Таката украшал ее неразборчивым автографом. – Дженксом меня зовут.
      Таката вручил мне снимок – положить в сумку.
      – Рад встрече, Дженкс.
      – Угу, – пропищал Дженкс. – Тоже рад.
      Пискнув еще раз на такой высокой ноте, что у меня уши заложило, он заметался между мной и Такатой, будто сбрендивший светлячок.
      – Сядь куда-нибудь, Дженкс, – чуть слышно шепнула я, зная, что пикси меня расслышит, а Таката – может, и нет.
      – Дженксом меня зовут, – повторил пикси, садясь мне на плечо и стрепетом следя, как я укладываю снимок в сумку. Крылья у него ни на секунду не останавливались, гоняя воздух, что в душном лимузине было только кстати.
      Я повернулась к Такате, заметив странно неподвижное выражение его лица.
      – В чем дело? – спросила я, думая, что мы сделали что-то не так.
      Он мгновенно собрался.
      – Нет, ничего, – ответил он. – Я слышал, ты ушла из ОВ на свои хлеба. Смело с твоей стороны.
      – Глупо с моей стороны, – сказала я, припомнив смертны приговор, объявленный мне моими бывшими работодателями. Хотя я и сейчас сделала бы так же.
      Он удовлетворенно улыбнулся.
      – Тебе нравится работать на себя?
      – Без мощной организации за спиной приходится трудно-наго, – признала я. – Но у меня есть люди, готовые меня под-ч катить, если я споткнусь. Я им доверяю больше, чем когда-либо перила Охране Внутриземелья.
      Таката кивнул с таким энтузиазмом, что длинные космы разлетелись в стороны.
      – Тут я с тобой согласен.
      Он упирался в пол широко расставленными ногами, сопротивляясь скорости движения, а я начала задумываться, зачем я здесь сижу. Не то чтобы мне это не нравилось… Мы выехали на скоростную магистраль, огибавшую город; мое авто бежало метрах в двадцати за нами.
      – Раз уж ты здесь, – заговорил он вдруг, – я бы хотел с то-()ой посоветоваться,
      – Нет проблем, – ответила я, думая, что он перескакивает с предмета на предмет еще круче, чем Ник.
      В салоне становилось жарковато, я развязала пояс пальто.
      – Класс, – сказал он, открывая чехол с гитарой и вынимая из зеленого бархата дивный инструмент. У меня глаза округлились. – Я на солнцеворотном концерте хочу спеть новую песню. – Он помедлил. – Ты же знаешь, что я буду играть в Колизее?
      – У меня есть билеты, – сказала я с растущим воодушевлением.
      Билеты купил Ник. Я боялась, что он их сдаст, и я опять, как обычно, пойду в сочельник на Фаунтейн-сквер участвовать в лотерее на право поставить там церемониальный круг. Огромный выложенный камнем круг на площади весь год был недоступен для простых смертных, за исключением дней солнцестояния и Хэллоуина. Но сейчас я начинала надеяться, что праздник мы проведем вместе.
      – Здорово! – сказал Таката. – Я надеялся, что ты там будешь. В общем, у меня там есть тема о вампире, тоскующем о недоступной для него женщине, и я не знаю, какой припев выбрать. Рипли нравится тот, что помрачнее, а Эрон хвалит другой.
      Он вздохнул с непривычной тревогой. Вервольф Рипли играла у него на ударных – единственный участник его группы, который был с ним чуть не с самого начала. Говорили, что именно из-за нее никто другой в группе больше года не удерживался.
      – Я хотел первый раз спеть ее живьем на солнцестояние, – продолжил он. – Но потом решил выпустить ее сегодня на радио, чтобы Цинциннати сперва ее послушал. – Он ухмыльнулся, разом показавшись моложе. – Кайфа больше, когда они подпевают.
      Он глянул на гитару на коленях и тронул струну. Звук задрожал по салону. У меня плечи дернулись, а Дженкс нервно булькнул. Таката вопросительно на меня посмотрел.
      – Ты мне скажешь, который лучше? – спросил он, и я кивнула.
      Персональный концерт? Да, это мне но вкусу. Дженкс булькнул опять.
      – О'кей. Она называется «Красные ленты».
      Глубоко вдохнув, Таката расслабился. Глядя в никуда, подстроил ту самую струну. Тонкие пальцы изящно скользнули на струны, и, чуть склонив голову, он запел.
      – Слышу пенье твое за стеною и улыбку вижу через стекло. Я твою слезу осушу мечтою, не воротится – что прошло. Я и не знал, что живу тобою, никто не сказал, что мучение – зло. – – Голос у него смолк на мучительном звуке, который принес ему славу. – Никто не сказал мне. Никто не сказал, – закончил он почти шепотом.
      – О-о-о, здорово, – выдохнула я, гадая, неужто он на самом деле думает, что я смогу правильно выбрать.
      Блеснула улыбка, мгновенно разрушившая его сценический образ.
      – Ладно, – сказал он, снова склоняясь над гитарой. – Вот второй.
      Аккорд оказался мрачнее, прозвучал почти диссонансом. У меня по спине пробежала дрожь, я поежилась. Таката сменил позу – он будто сломлен был страданием. Вибрация струн пронизывала до костей, и я глубже вдавилась в спинку сиденья. Гул двигателя словно вбивал музыку прямо в меня.
      – Ты – моя, – едва слышно выдохнул он, – хоть в каком-то роде. Ты – моя, хоть не знаешь о том. Ты – моя страстями природы. Ты моя вся целиком. Властью желанья, властью желанья, властью желанья .
      Глаза он закрыл и вряд ли помнил еще, что я сижу напротив него.
      – Э-э… – протянула я, и синие глаза распахнулись почти в испуге. – Наверное, первый, – сказала я, пока он приходил в себя .Настроение у него менялось быстрее погоды в апреле. – Второй мне нравится больше, но первый ближе к теме – когда вамп смотрит на то, что ей недоступно… То есть ему недоступно, – поправилась я, краснея.
      Господи Боже, я, наверное, полной дурой выгляжу. Он знает ,что я живу вместе с вампиршей!… А что мы кровью не делимся – вряд ли до него дошло. Шрам у меня на шее не от ее зубов, от Большого Ала. Я плотнее подтянула шарф, закрывая отмену.
      Таката, как будто не отошедший еще от потрясения, отложил гитару в сторону.
      – Первый? – переспросил он, словно хотел еще что-то дожить, и я кивнула. – О'кей. – Он выдавил из себя улыбку. – значит, первый.