Рейчел Морган - Как ни крути – помрешь

      – Боже мой, Трент, – выдохнула я, – как это чудесно! Резкий стук каблуков по ковру заставил меня открыть глаза.
      Снова начинается.
      Я выпрямилась в кресле, когда вошла Элласбет в распахнутом манто, открывавшем накрахмаленную белую блузку и персикового цвета шарф. Я глянула на кольцо у нее на указательном пальце и побледнела. На одно сверкание от этой штуки можно купить власть над целым городом.
      Элласбет села рядом со мной – слишком близко для того, чтобы мне это нравилось.
      – Мэгги? – сказал она небрежно. – Мне только чай с бисквитами. Я ела в городе.
      – Да, мэм, – ответила Мэгги, высунувшись в арку. В ее тоне не было никакой теплоты. Явно Мэгги не любила Элласбет.
      Элласбет зафиксировала на лице улыбку, положила длинные, с виду хрупкие пальцы на стол, чтобы ее обручальное кольцо все рассмотрели как следует. Стервоза.
       –Кажется, нам стоит начать с нуля, миз Морган, – сказала она жизнерадостно. – Вы с Трентоном давно друг друга знаете?
      Не нравилась мне Элласбет. Я, конечно, тоже бы сильно расстроилась, если бы пришла домой и обнаружила у Ника в ванне девицу, но после того, как она орала на Трента, не могла я найти в себе никакого к ней сочувствия. Обвинить человека в измене – это сурово… и у меня улыбка сползла с лица, когда я доперла, что чуть не поступила с Ником именно так. Я его обвинила в том, что он меня бросил, да еще и спросила, нет ли у него другой. Разница, конечно, есть, но не очень большая. Черт, надо будет мне извиниться. И то, что он не сказал мне, где был последние три месяца, пока меня избегал, уже не казалось мне достаточной причиной. Но я хотя бы не обзывала его никак…
      Оторвавшись от этих мыслей, я улыбнулась Элласбет:
      – О, мы с Трентом давние знакомые, – сказала я светским тоном, наматывая прядь волос на палец и вспоминая, что теперь она куда короче. – Мы познакомились в детском лагере. Романтичная история, если подумать.
      И я улыбнулась, когда у Трента вдруг стало совершенно непроницаемое лицо.
      – Нет, правда? – обернулась она к Тренту, и в переливах ее голоса чуть слышался намек на рычание тигра.
      Я выпрямилась, подобрала ноги, положив одну на другую, провела пальцем по краю чашки.
      – Он таким был в детстве львенком, полным огня и несгибаемого духа. Мне пришлось с ним драться, с бедным мальчиком – – вот откуда у него этот шрам на руке.
      Я посмотрела на Трента:
      – Не может быть, чтобы ты не рассказывал Элласбет! Трент, ты до сих пор смущаешься, что это так вышло?
      У Элласбет дернулось веко, но улыбка даже не стала уже. Мэгги поставила возле ее локтя хрупкого вида чашку с янтарной жидкостью и тихо вышла. Элласбет, подняв отлично сделанные брови, оглядела молчаливого Трента, отметила отсутствие отрицания. Ее пальцы отбарабанили по столу какой-то перекатывающийся ритм.
      – Трентон, ты знаешь, я думаю, что успею сегодня все-таки на ночной рейс.
      Трент посмотрел ей в глаза. Вид у него был усталый… и еще читалось в выражении его лица некоторое облегчение.
      – Если ты этого хочешь, любимая.
      Она прислонилась к нему, не сводя с меня глаз.
      – Это чтобы дать вам возможность уладить незаконченные дела, милый, – сказала она, и ее губы чмокнули воздух возле его уха. Все еще не сводя с меня глаз, она поцеловала его в щеку. И никаких чувств не было в ее глазах – только мстительный блеск. – Позвони мне завтра.
      И у Трента на лице не мелькнуло никакого чувства. Совсем. И вот от этого полного отсутствия эмоций у меня мурашки по коже поползли.
      – Я буду считать часы, – сказал он, и голос его тоже ни о чем не говорил. Оба они смотрели на меня, когда он поднял руку, погладил ее по щеке, но целовать не стал. – Сказать Мэгги, чтобы упаковала твой чай?
      – Нет.
      По-прежнему глядя на меня, она выпрямилась, жестом собственника оставив руку у него на плече. Очень была красивая и сильная картина – они вдвоем. И единая. Я вспомнила мои мысли о себе и Тренте в плавучем казино Саладана. Между этими двумя была связь, которой недоставало между мной и Трентом. Но это была не любовь, скорее… Я наморщила лоб. Что ли, как объединение двух предприятий?
      – Была очень рада с вами познакомиться, Рэйчел, – сказала Элласбет, возвращая мои мысли к настоящему. – И спасибо, что сегодня сопровождали моего жениха. Не сомневаюсь, что вы опытны в оказании подобных услуг, и они высоко ценятся. Очень жаль, что он больше к ним не обратится.
      Я наклонилась через стол и пожала ей руку с безразлично-приятным видом. Кажется, она только что опять обозвала меня шлюхой. И я вдруг перестала понимать, что происходит. Нравится она ему или нет?
       –Приятного вам полета, – сказала я.
      – Спасибо, и счастливо вам оставаться. – Она убрала руку и шагнула назад. – Проводишь меня до машины? – спросила она у Трента спокойным и удовлетворенным голосом.
      – Милая, я не одет, – ответил он тихо, все еще ее касаясь. – Твои чемоданы может отнести Джонатан.
      Легкая досада мелькнула у нее на лице, а я улыбнулась ей беглой ехидной улыбкой. Элласбет повернулась и вышла в коридор.
      – Джонатан! – крикнула она, стуча на ходу каблуками. Бог ты мой, эти двое играют друг с другом в психологические игры, будто это олимпийский вид спорта.
      Трент выдохнул. Я поставила обе ноги на пол и состроила кривую улыбку.
      – Очень приятная женщина. Лицо Трента стало мрачным.
      – Совсем нет, но она будет моей женой. Я буду очень благодарен, если вы не станете более намекать, что мы с вами вместе спим.
      Тут я улыбнулась совершенно искренне: – Мне просто хотелось, чтобы она ушла. Мэгги подошла поближе – расставить столовые приборы и убрать чашку и блюдце Элласбет.
      – Противная мерзкая баба, – буркнула она, двигаясь быстро и уверенно. – И можете увольнять меня, мистер Каламак, если хотите, но мне она не нравится и никогда не будет. Вот увидите – она с собой приведет какую-нибудь женщину, которая будет хозяйничать в моей кухне и мои шкафы переставлять. Давайте-давайте, мистер Каламак. Выгоняйте меня.
      – Никогда, Мэгги, – заверил ее Трент, принявший спокойную уверенную позу. – Мы все постараемся вести себя как можно лучше.
      – Та-та-та, – ворчливо ответила она, возвращаясь в кухню. Чувствуя себя после отъезда Элласбет более свободно, я сделала еще глоток этого чудесного кофе.
      – Вот она очень приятная женщина, – сказала я, глядя в сторону кухни.
      Зеленые глаза глядели по-мальчишески беззащитно, когда он кивнул: – Это да.
      – Но она не эльф, – сказала я, и его глаза дернулись в мою сторону. – А Элласбет – эльф, – добавила я, и снова его взор замкнулся.
      – Вы начинаете неприятно много знать, миз Морган, – сказал он, отодвигаясь от меня.
      Поставив локти по обе стороны от белой тарелки, я положила подбородок на сплетенные руки.
      – Это проблемы Элласбет, сами знаете. Она себя чувствует племенной кобылой.
      Трент встряхнул салфетку и положил ее себе на колени. Халат на нем распахнулся, показав пару отличных пижамных штанов. Я даже была несколько разочарована – ожидала, что это будут боксерские трусы.
      – Элласбет не хочет переезжать в Цинциннати, – сказал он, не замечая, что я бросаю взгляды на детали его фигуры. – У нее в Сиэтле работа и друзья. Трудно сказать, на нее глядя, но она – один из лучших в мире ядерных операторов.
      Я вытаращилась на него, и он заметил мое недоумение.
      – Она умеет брать ядра из поврежденных клеток и пересаживать в здоровые, – пояснил Трент.
      – А!
      Красивая и умная. Могла бы стать «Мисс Америкой», если бы лучше умела врать. Но мне показалось, что это очень уж близко к незаконным генетическим манипуляциям.
      – Элласбет с тем же успехом могла бы работать в Цинциннати, как в Сиэтле, – сказал Трент, приняв мое молчание за выражение интереса. – Я уже финансирую лаборатории университета, чтобы они обновили свою аппаратуру. Она готова признать, что Цинциннати важен для ее исследований, но злится, что вынуждена будет переехать она, а не я. – Он посмотрел в мои вопросительные глаза и добавил: – Ничего незаконного в этих работах нет.
      – Нет так нет. Хотя по мне – что в лоб, что полбу, – сказала я, чуть отодвинувшись, когда Мэгги поставила на стол горшочек с маслом и кувшинчик дымящегося сиропа и вышла.
      Трент посмотрел на меня зелеными глазами и пожал плечами, ничего не сказав.
      Запах масла поплыл над столом, наполненный обещанием, и у меня слюнки потекли, когда Мэгги вернулась с двумя тарелками дымящихся вафель. Одну она поставила передо мной и остановилась посмотреть, довольна ли я.
      – Смотрятся потрясающе, – сказала я, протягивая руку за маслом.
      Трент чуть подвинул свою тарелку, ожидая меня.
      – Спасибо, Мэгги, приборами я сам займусь. Уже поздно, отдыхайте, сколько там осталось от вечера.
      – Спасибо, мистер Каламак, – сказала Мэгги, явно польщенная, кладя руку ему на плечо. – Я могу прибрать до того, как уйду. Вам еще чаю или кофе?
      Я подвинула Тренту масло и посмотрела на нее. Они оба ждали моего ответа.
      – Нет, спасибо, – ответила я, глядя на свою кружку.
      – Мне тоже не надо, – отозвался Трент.
      Мэгги кивнула, как будто мы сделали что-то правильное, и вернулась в кухню, напевая себе под нос. Я улыбнулась, узнав старую колыбельную «Маленькие лошадки».
      Сняв крышку с круглой вазочки, я увидела растертую землянику, и у меня глаза полезли на лоб. Уцелевшие ягодки размером с ноготь моего мизинца образовали кольцо у краев, будто сейчас был июнь, а не декабрь, и я подумала, где же он сейчас мог их взять. Щедро намазав вафлю ягодами, я посмотрела на Трента и увидела, что он внимательно на меня смотрит.
      – Хочешь?
      – Когда вы с ними закончите.
      Я хотела было набрать еще ложку, но остановилась. Опустив ложку в вазочку, я передвинула ее к Тренту. Тихий звон приборов показался мне громким, когда я наливала сироп.
      – Знаешь, последнего мужчину, который сидел передо мной в халате, я до потери сознания избила ножкой от стула, – пошутила я, отчаянно стремясь прервать молчание.
      – Я буду осторожен, – улыбнулся Трент.
      Вафля была снаружи хрустящая, а внутри мягкая, и ее легко было резать вилкой. Трент пользовался ножом. Я аккуратно положила в рот идеальный квадратик, чтобы не капать вокруг.
      – О Боже мой! – воскликнула я с полным ртом, забыв все манеры. – Это потому что я чуть не утонула, мне это кажется таким вкусным, или она в самом деле лучшая в мире повариха?
      Это было настоящее масло, а кленовый сироп чуть-чуть пахнул дымом, и это значило, что он на сто процентов настоящий. Не на два, не на семь, а просто настоящий кленовый сироп. Вспомнив заначку конфет с кленовым сиропом, которую я нашла при обыске офиса Трента, я не удивилась.
      Трент поставил локоть на стол, глядя в свою тарелку.
      – Мэгги в них кладет майонез. Это придает им интересную текстуру.
      Я заколебалась, глядя на свою тарелку, но потом решила, что раз я не чувствую вкуса, то вряд ли там столько яиц, чтобы стоило волноваться.
      – Майонез?
      Из кухни донесся недовольный вскрик, и вышла Мэгги, вытирая руки передником.
      – Мистер Каламак! Не выдавайте мои секреты, иначе завтра у себя в чашке найдете чайные листья, – выговорила она ему.
      Обернувшись к ней, он улыбнулся так широко, будто совсем другим человеком стал.
      – А по ним я свою судьбу прочту. Доброй вам ночи, Мэгги.
      Она вышла, продолжая ворчать, миновала гостиную и свернула налево на галерею, идущую вдоль большого зала. Шла она почти бесшумно, и стук входной двери прозвучал громко. Слушая в наступившем молчании плеск бегущей воды, я откусила еще кусок.
       Наркобарон, убийца, плохой человек,напомнила я себе. Но он ничего не говорил, и мне постепенно становилось неловко.
      – Знаешь, я хотела извиниться, что залила тебе весь лимузин, – начала я.
      Трент вытер рот.
      – Думаю, что после того, что вы сделали, я небольшую сухую чистку переживу.
      – И все-таки, – сказала я, пока мои глаза то и дело косились на вазочку с земляникой, – мне очень жаль.
      Увидев, как мои глаза перебегают от ягод к нему и обратно, Трент состроил вопросительную физиономию. Предложить их мне он не собирался, так что я потянулась и сама их взяла.
      – А у Такаты автомобиль не лучше твоего, – сказала я, переворачивая вазочку над остатками вафли. – Я просто тебя подначивала.
      – Я так и понял, – ответил он, усмехнувшись.
      Он не ел, и я посмотрела на него, сидящего с ножом и вилкой, наблюдающего, как я выскребаю последние ягодки ножом для масла.
      – Что? – спросила я, ставя чашку на стол. – Уже больше нету.
      Он аккуратно отрезал кусочек вафли.
       –Так вы недавно виделись с Такатой?
       Япожала плечами.
      – Мы с Айви будем работать охраной на его концерте в пятницу. – Я вложила кусочек вафли в рот и закрыла глаза, пока жевала. – Господи, как вкусно. – Он ничего не сказал, и я открыла глаза. – А… а ты пойдешь?
      – Нет.
      Повернувшись снова к своей тарелке, я посмотрела на него из-под волос.
      – Это правильно. – Я откусила еще кусок. – Он – это совсем другое. Во время нашего разговора он был в оранжевых штанах. А волосы у него вот до сих пор. – Я показала. – Но ты же его, наверное, знаешь. Лично.
      Трент обрабатывал свою вафлю с настойчивой медлительностью улитки.
      – Мы однажды встречались.
      Довольная, я собрала всю земляничку с остатков моей вафли и на ней сосредоточилась.
      – Он подобрал меня на улице, подвез и высадил на скоростной автостраде. – Я улыбнулась. – По крайней мере он велел кому-то из своих мою машину туда подвезти. Ты слышал его новую песню?
       Я могу сколько угодно поддерживать разговор, если он о музыке. А Трент любит Такату, это я про него знала.– «Красные ленты»? – спросил Трент со странным интересом.
      Я кивнула, проглотила то, что было во рту, и отодвинула тарелку. Земляничин больше не было, а я уже наелась.
      – Ты ее слышал? – спросила я, устраиваясь в кресле с чашкой кофе.
      – Слышал.
      Оставив недоеденным небольшой клин вафли, Трент положил вилку и символически отодвинул тарелку. Я сделала еще глоточек кофе и замерла, сообразив, что Трент зеркально повторил и мою позу, и движение.
       Ох, черт. Я ему нравлюсь.
      Подражание движениям – классика в языке тела, означающая влечение. С таким чувством, будто я влезла куда-то, куда не хотела, я намеренно подалась вперед, плоско положив локоть на стол, пальцами держа ручку от чашки.
       Не буду я играть в эти игры! Не буду.
      – Ты моя вся целиком, – сухо сказал Трент, явно безразличный к тому, что я думаю. – У этого человека нет скромности. Когда-нибудь это ему выйдет боком.
      Глядя куда-то вдаль, он тоже положил локоть на стол. У меня похолодели щеки и перехватило дыхание, но не от того, что он сделал, а от его слов.
      – Черт побери! – выругалась я. – Ты наследник вампира! Трент резко обернулся ко мне:
      – Простите?
      – Стихи! – торопилась я выложить. – Он их не публиковал. Они на вампирской дорожке, которую слышат только неживые вампиры и их наследники. Бог ты мой! Значит, ты укушен!
      Сжав губы, Трент взял вилку, отрезал треугольник вафли, подобрал им сироп со своей тарелки.
      – Я не наследник вампира. И меня никогда не кусали. У меня сердце стучало молотом.
      – Откуда же ты тогда знаешь эти стихи? Я слышала, слышала, как ты их говорил. Прямо с вампирской дорожки.
      Он выгнул тонкую бровь:
      – А откуда вы знаете о вампирской дорожке?
      – От Айви.
      Трент встал, чисто вытер пальцы, затянул халат и подошел к большому, во всю стену, телевизору со стереопроигрывателем. У меня на глазах он взял с полки диск и вставил в плеер. Пока диск раскручивался, он ввел номер дорожки, и из скрытых колонок полились «Красные ленты». Музыка играла тихо, но я сразу же зарезонировала в ответ на основную тему.
      Трент, выражая усталое смирение, принес набор беспроводных наушников. Профессионального вида, те, которые целиком закрывают уши.
      – Слушайте, – сказал он, протягивая их мне.
      Я подозрительно отодвинулась, и он нахлобучил мне их на голову.
      У меня челюсть отвалилась, и я посмотрела на него круглыми глазами. Это были те же «Красные ленты», но совсем другая песня. Невероятно богатая мелодия, будто попадающая мимо ушей прямо в мозг. Она отдавалась во мне отголосками, бегущей водой клубилась среди моих мыслей. Невозможно высокие верхи и рокочущие низы щекотали язык. Это была та же песня, но в ней было много еще другого.
      Я поняла, что уставилась в свою тарелку. То, чего я не слышала раньше, было потрясающе красиво. Набрав воздуху в грудь, я подняла голову – Трент снова сидел и смотрел на меня. Оглушенная, я дотронулась до наушников, убеждая себя, что они действительно здесь. Вампирская дорожка была неописуема.
      А потом запела женщина. Я посмотрела на Трента чуть ли не в панике – так красив был ее голос. А он кивнул и улыбнулся мне, как Чеширский кот. Голос был лиричен, трагический и одновременно проникновенный. Он вызывал во мне такие эмоции, которых я сама никогда не знала в себе. Глубокое, болезненное сожаление. Неутоленная нужда.
      – Я не знала, – прошептала я.
      Я слушала до конца, не в силах снять с себя наушники, а Трент тем временем унес тарелки на кухню. Вернулся он с чайником-термосом, долил свою чашку перед тем, как сесть.
      Дорожка кончилась, осталась только тишина. В оцепенении я сняла наушники и положила рядом с собой на стол. – Я не знала, – повторила я, думая, что глаза у меня сейчас загнанные. – Айви способна это слышать? Почему Таката не выпускает их в таком звучании?
      Трент сел поудобнее.
      – Выпускает. Но слышать это могут только неживые. Я тронула наушники:
      – Ноты…
      – Я их сделал, когда узнал про вампирскую дорожку. Не был уверен, что на колдунов они тоже действуют. Судя по вашему лицу, действуют?
      Я медленно, расслабленно кивнула.
      – Магия лей-линий? – спросила я.
      Улыбка мелькнула у него на губах, почти застенчивая.
      – Мой конек – нетрадиционное применение. Квен считает, что это зряшная трата времени, но вы не поверите, какие возможности открывают вот такие наушники.
      Я оторвала от них взгляд.
      – Могу себе представить.
      Трент сделал глоток, глядя на меня оценивающими глазами.
      – А вы… не хотите себе пару таких?
      Я перевела дыхание, поморщившись от едва заметной насмешки в его голосе.
      – Для того, о чем вы спрашиваете, – нет.
      Отставив кружку на длину вытянутой руки, я встала. Его прежнее поведение – когда он повторял мои движения – вдруг получило объяснение. Он – специалист по манипуляции. Он должен знать, какие сигналы передает. Мало кто это знает, по крайней мере на сознательном уровне. Сейчас он попытался прощупать почву, чтобы ухаживаниями добиться моей помощи, раз ничего не дали деньги. Это было противно.
      – Спасибо за ужин, – сказала я. – Он был сказочный. Трент от удивления выпрямился.
      – Я передам Мэгги, что вам понравилось, – сказал он, поджимая губы.
      Он сделал ошибку, и сам это знал. Я вытерла руки о свитер.
      – Буду очень вам благодарна. Пойду заберу свои вещи.
      – Я скажу Квену, что вы готовы ехать.
      Его голос звучал совершенно ровно.
      Оставив его за столом, я вышла. Поворачивая в комнату Элласбет, я увидела его снова. Рука у него лежала на наушниках, и поза его не могла скрыть досаду. С этой повязкой на голове и босыми ногами он казался очень ранимым и одиноким.
       Бедный одинокий глупец,подумала я.
       Бедная ты дура, что его жалеешь.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ

      Подобрав наплечную сумку с пола ванной, я медленно обошла круг, проверяя, что ничего не забыла. Вспомнив про сумку с одеждой, я пошла за ней и за своим пальто, оставленными в гардеробной. У меня отвалилась челюсть, когда я увидела на низком столике телефонную книгу, а когда присмотрелась – загорелись щеки. Она ее открыла на эскорт-услугах, а не на независимых агентствах.
      – Она меня приняла за проститутку, – пробормотала я, вырывая страницу и засовывая ее в карман джинсов. Плевать мне, что мы обе иногда обеспечиваем легитимное сопровождение, пусть Айви это уберет к чертям.
      Заведясь, я натянула безобразное свое пальтишко с искусственным мехом на воротнике, схватила непригодившуюся одежду и вышла, чуть не налетев на Трента на открытой галерее.
      – Ой, пардон! – выговорила я, запинаясь и отступая на два шага назад.
      Он завязал пояс халата. Глаза его ничего не выражали.
      – Что вы собираетесь делать по поводу Ли?
      В памяти пронеслись ночные события, и я поморщилась:
      – Ничего.
      – Ничего? – покачнулся назад Трент, помолодев от удивления.
      У меня на глазах выступили слезы, мешающие смотреть, когда я вспомнила тех людей, лежащих на полу, которых мне былоне спасти. Ли – мясник. Он мог всех вывести, но оставил, чтобы казалось, будто Пискари их убил. Как оно и было, но я не могла поверить, чтобы Кистен так поступил. Он бы предупредил их. Должен был предупредить. Но передо мной стоял Трент с вопрошающими зелеными глазами.
      – Не моя проблема, – пояснила я, обходя его.
      Трент оказался позади меня, бесшумно переступая босыми ногами.
      – Он пытался убить вас.
      Не замедляя шага, я ответила ему через плечо:
      – Это тебя он пытался убить. А я попалась на дороге. Дважды.
      – И вы ничего не собираетесь предпринимать?
      Я задумчиво посмотрела на огромное окно. В темноте трудно было сказать, но мне показалось, что оно снова очистилось.
      – Я бы так не сказала. Я собираюсь поехать домой и соснуть малость. Потому что устала.
      И я направилась к шестидюймовой толщины двери в конце коридора. Трент все так же шел за мной.
      – И вам все равно, что он зальет Цинциннати крепким «бримстоном» и умрут сотни?
      Я стиснула зубы, подумав о сестре Айви. Шаги отдавались дрожью в позвоночнике.
      – Ими займешься ты, – сухо ответила я. – Поскольку это затрагивает твои деловые интересы.
       –У вас нет желания искать мести. Абсолютно нет. Голос его был пропитан недоверием, и я остановилась.
      – Послушай, я оказалась у него на дороге. Он сильнее меня. С другой стороны, ты… Я с тем же успехом посмотрю, как поджарят тебя, красавчик мой эльфийский. Может, без тебя Цинциннати станет лучше.
      С лица Трента исчезло всякое выражение.
      – Вы сами в это не верите.
      Я передвинула наплечную сумку и вздохнула:
      – Я сама не знаю, во что я верю. Ты со мной не честен. Извини, мне домой надо, рыбку мою покормить.
      Я пошла прочь, направляясь к двери. Дорогу я знала, и Квен наверняка где-нибудь перехватит меня посередине.
      – Погодите!
      Просительный тон его голоса заставил меня остановиться, когда моя рука уже коснулась двери. Я повернулась в тот момент, когда внизу лестницы появился Квен с угрожающим и встревоженным лицом. Почему-то я поняла, что тревожит его не то, что я собиралась брести через имение Трента, а то, что Трент может сейчас сказать. Моя рука отпустила дверную ручку. Это может стоить того, чтобы остаться.
      – Если я вам расскажу, что знаю о вашем отце, вы мне поможете разобраться с Ли?
      Квен на нижнем этаже шевельнулся:
      – Са'ан…
      Трент вызывающе нахмурился.
      –  Extus acta probat .
      У меня пульс застучал быстрее, я поправила воротник пальто.
      – Эй, ребята, давайте по-английски! – одернула я их. – И кстати, в прошлый раз, когда ты говорил, что расскажешь мне об отце, я узнала, какой у него был любимый цвет и с чем он предпочитал есть хот-доги.
      Внимание Трента было обращено вниз, в большой зал, где стоял Квен. Начальник охраны качал головой.
      – Не желаете ли присесть? – спросил Трент, и Квен скривился.
      – Да, конечно.
      Настороженно на него глядя, я пошла обратно за ним на первый этаж. Он устроился в кресле между окном и задней стеной, и привычно-свободная его поза мне сказала, что здесь он и сидит, когда бывает в этой комнате. Перед глазами у него красовался ночной водопад, под рукой лежало несколько книг, и ленточки-закладки говорили о прошлых солнечных сиестах. За спиной у Трента висели на стене четыре потрепанные карты Таро работы Висконти, каждая аккуратно застеклена. У меня щеки похолодели, когда в пленной даме на карте Дьявола я узнала Кери.
      – Са'ан, – тихо сказал Трент, – это не очень хорошая идея. Трент не обратил внимания, и Квен встал у него за спиной, откуда мог недовольно на меня поглядывать.
      Я поставила сумку с одеждой на ближайший стул и села, положив ногу на ногу и нетерпеливо постукивая другой ногой по полу. Помочь Тренту против Ли – это мелочь, если он мне скажет что-нибудь важное. Да я сама бы уничтожила этого подонка, как только добралась бы домой и приготовила пару-тройку подходящих зелий. Нуда, я врунья, но я всегда себе честно в этом признаюсь.
      Трент подался к краю сиденья, поставил локти на колени и уставился в ночь.
      – Два тысячелетия назад в нашей борьбе с демонами за безвременье произошел перелом.
      Я вытаращила глаза, перестала постукивать ногой и медленно сняла пальто. Так мы еще не скоро можем добраться до отца. Трент перехватил мой взгляд, увидел, что я не возражаю против кружного пути, и отодвинулся назад, скрипнув кожей кресла. Квен издал горловой страдающий стон.
      – Демоны увидели, что им приходит конец, – тихо продолжал Трент. – В необычном для себя порыве сотрудничества они оставили все свои междоусобицы, борьбу за власть и свили проклятие для нас для всех. Мы в течение трех поколений даже не знали, что что-то произошло, не поняли, откуда у нас взялся такой высокий процент смертности новорожденных.
      Я заморгала. Вымирание эльфов – на совести демонов? Я-то думала, тут дело в их привычке скрещиваться с людьми.
      – Младенческая смертность росла экспоненциально с каждым поколением, – говорил Трент. – Победа ускользала из наших рук в крошечных гробиках под звуки рыданий. В конце концов мы поняли, что они наложили на нас проклятие, изменили нам ДНК так, что она ломалась спонтанно, и с каждым поколением все хуже и хуже.
      У меня живот свело судорогой. Генетический геноцид.
      – Вы пытались исправить повреждение путем гибридизации с людьми? – спросила я, сама услышав, как тихо я это сказала.
      Он пожал плечами:
      – Это была попытка закрепиться на последнем рубеже – спасти хоть что-то, пока не будет найден способ восстановить то, что было. Это обернулось в конечном счете катастрофой, но сохранило нам жизнь, пока мы не усовершенствовали нашу генетическую технику настолько, чтобы остановить распространение дефекта и исправить большую часть повреждений. Когда после Поворота такие работы стали нелегальны, лаборатории ушли в подполье, отчаянно стремясь спасти тех немногих из нас, кто смог выжить. Поворот нас рассеял, и примерно каждый год я нахожу очередного ребенка, не знающего, кто он.
      С таким чувством, будто это все не взаправду, я прошептала:
      – Твои больницы и приюты!
      Никогда бы не догадалась, что тут есть иные мотивы, кроме чистого пиара.
      Трент едва заметно улыбнулся, увидев, что я поняла. У Квена был просто больной вид, морщины налезали друг на друга, руки он держал за спиной, в молчаливом протесте глядя в никуда. Трент снова чуть подвинулся вперед:
      – Я их нахожу – больных и умирающих, и всегда они благодарят за свое здоровье и за шанс поискать своих родных. Уже пятьдесят лет мы балансируем на этой тонкой нити. И пока держим равновесие. Но следующее поколение принесет нам спасение или гибель.
      Возникла мысль о Кери, я подавила ее.
      – Какое отношение это все имеет к моему отцу? Он быстрым движением кивнул:
      – Ваш отец вместе с моим работал над поиском старого образца ДНК эльфов в безвременье, чтобы мы могли его использовать как эталон. Мы можем устранять известные нам дефекты, но чтобы улучшить, чтобы свести смертность новорожденных до уровня, когда мы выживем без медицинской помощи, нам нужен образец ДНК, носитель которого умер еще до наложения проклятия. То, что мы можем взять за образец.
      Я не смогла сдержать недоверчивого хмыканья:
      – То есть вам нужен образец старше двух тысяч лет?
      Он шевельнул плечом – половинка от пожатия. В халате его плечи не казались так широки, и исчезло это неуютное ощущение его неуязвимости.
      – Это возможно. Среди эльфов хватало групп, применявших мумификацию. Нам всего-то и нужна одна клетка, хотя бы более или менее целая. Всего одна.
      Я глянула на стоически молчащего Квена, снова на Трента. – Пискари едва меня не убил, пытаясь выяснить, не нанял ли ты меня для выхода в безвременье. Этого не будет. Я туда не пойду. – Мне вспомнился Ал, ждущий меня там, на той стороне линий, где мои соглашения с ним ничего не стоят. – Ни за что.
      В глазах Трента появилось нечто похожее на извиняющийся взгляд.
      – Прощу прощения, я не хотел, чтобы Пискари сосредоточил внимание на вас. Я бы скорее рассказал вам все как есть в прошлом году, когда вы ушли из ОВ, но меня беспокоило… – Он медленно вдохнул и выдохнул. – Я не верил, что вы сохраните тайну нашего существования.
      – А сейчас верите? – спросила я, подумав о Дженксе.
      – Вообще-то нет, но вынужден.
       Вообще-то нет, но вынужден. Что бы такой ответ значил?
      – Нас осталось слишком мало, чтобы дать миру знать о нашем существовании, – говорил Трент, глядя на собственные переплетенные пальцы. – Слишком легко было бы любому фанатику перебить нас по одному, а мне хватает хлопот с Пискари, который пытается сделать именно это. Он осознает угрозу, которую мы для него представляли бы, будь нас больше.
      Я невольно скривилась и вдвинулась глубже в кожаное кресло. Политика, всегда политика.
      – А снять проклятие вы не можете?
      С усталым лицом он отвернулся к окну.
      – Мы это сделали, когда обнаружили, что произошло. Но повреждение остается, и оно будет только усугубляться, если мы не найдем каждого эльфийского ребенка и не исправим, что сможем.