ГЛАВА 46

Обратной дороги Ружана не помнила. Лишь отдельные клочки воспоминаний прорывались на поверхность сознания, затуманенного болью и усталостью…

Звезды превратились в ледяные иглы. Космос стал густым и осязаемым, как расплавленный раскаленный гудрон, и она продиралась сквозь эту субстанцию, причинявшую невыносимые страдания. Продиралась медленно. И после каждого шага ее внутренний голос шептал: «Остановись! Это же так просто! Остановись — и больше не будет боли. Ничего больше не будет». Но Сергей просил ее сохранить надежду, а надежда жива, пока жива она сама. И она делала новый шаг.

В конце концов она услышала чей-то голос, пробившийся к ней сквозь раскаленный сгустившийся мрак:

— Очнитесь, госпожа, пожалуйста, очнитесь! — И почувствовала чьи-то горячие слезинки на своем лице и чьи-то заботливые руки, кладущие ей на голову тряпицу, смоченную холодной водой. Боль немного отступала, и она засыпала — проваливалась в обычный сон словно в яму, из которой каждый раз приходилось выбираться заново.

И вот однажды случилось так, что, проснувшись, она не почувствовала боли.

Ружана медленно открыла глаза и увидела знакомую до мелочей и уже осточертевшую ей пещеру. Увидела Юджину, сидевшую у изголовья ее кровати, и поняла, что вернулась, хотя и не смогла сразу поверить в это. Слишком безвозвратным был ее уход. Она успела проститься с этой гнусной жизнью, отягощенной тяжелым трудом, тысячами мелочных забот, жизнью без надежды и перспективы, жизнью без Сергея…

— Вы вернулись, госпожа, вы вернулись! — Юджина плакала теперь навзрыд, и что-то было в ее слезах более серьезное, чем просто радость за нее.

— Где остальные?

— Их увел Гридис. Они выбрали его вождем. Вы целую неделю не приходили в сознание, они не верили, что вы живы. Они дали мне еще два дня. Сегодня истекает срок, и они должны прийти за мной.

— Они что, больше не живут здесь?

— Они нашли большую пещеру, выше в горах, более безопасную, и перебрались туда. Здесь остались только мы трое — я, вы и Шлеп. Он не отходил от вашей постели, лизал вас двумя своими длинными языками, и я не мешала ему, решив, что хуже уже не будет. Сегодня он первый раз за эту неделю ушел в свое болото поохотиться. Все эти дни он не ел и не пил. А сегодня, наверно, почувствовал, что вы возвращаетесь. К вечеру он обязательно появится.

— Значит, все придется начинать сначала… Мне снова понадобятся воины.

— Они не послушаются вас, госпожа. Теперь они слушают только Гридиса. И они силой отдадут вас ему.

— Ну, это мы еще посмотрим!

Ружана попыталась приподняться на своей постели, но приступ слабости, какого она никогда раньше не испытывала, опрокинул ее навзничь.

— Вы слишком слабы, госпожа. Вам лучше не спорить с ними. Нужно выиграть время, чтобы вы окрепли, хотя бы несколько дней…

— Кажется, ты права…

Вот так и случилось, что она позволила положить себя на носилки и перенести в верхнюю пещеру. И Гридис уже распоряжался ею как своей собственностью.

Два дня она молчала и набиралась сил, но на третий день, вернувшись вечером с охоты, Гридис обнаружил ее стоящей у входа в пещеру в знакомом боевом одеянии, с мечом и кинжалом на поясе, с пистолетом, который ей так и не пришлось применить ни разу и о котором никто ничего не знал, считая его игрушкой или талисманом.

Настало время для решительного объяснения. Она подождала, пока подтянутся остальные, тяжело нагруженные добычей охотники. Стиснув зубы, она стерпела оскорбительную шутку Гридиса и позволила ему бесцеремонно отодвинуть ее со своего пути. И лишь когда все уселись в круг у костра, она обратилась к Гридису с заранее подготовленной речью:

— Слушай меня очень внимательно, вождь! — Она вложила в его новое звание столько же иронии, сколько он когда-то вкладывал в свое обращение к ней, называя ее капитаном. — Сегодня я ухожу в нижнюю пещеру и заберу с собой тех, кто захочет со мной пойти. Мы будем жить там и готовиться к новой битве с ордосом. Схватка еще не закончена. Эта тварь еще жива, и настало время отомстить ей за всех наших товарищей.

— Ты, видно, сошла с ума, женщина. Никуда ты не пойдешь и никого не возьмешь с собой. Мне надоели твои капризы и выдумки. Сегодня перед всей общиной я объявляю тебя своей женой. И, как всякая жена, ты будешь подчиняться мужу! — Гридис вскочил на ноги, собираясь подкрепить слова своей звериной силой, но остановился, наткнувшись, как на кинжал, на презрительную улыбку Ружаны.

— Ты, видно, забыл, кто я такая, смерд. Так вот, я тебе напомню. Я княжна Талосская. И я прошла полный курс обучения в Бертранском монастыре. Надеюсь, даже ты, деревенщина, слышал о бертранских витязях. Мне не хочется тебя убивать. Смертей у нас было достаточно, и нас здесь осталось немного, но, если ты меня к этому вынудишь, я это сделаю. С оружием в руках ты не выстоишь против меня и пяти минут.

Она нарочно оскорбляла его при всех, вызывая на открытую ссору. Ей нужно было раз и навсегда лишить его авторитета в этой недавно созданной общине. Ей нужны были эти люди, и она собиралась устранить любую преграду, возникшую между ней и остальными членами ее распавшейся дружины.

Издав что-то похожее на нечленораздельное рычание, Гридис, уже привыкший к всеобщему уважению, замешенному на страхе, выхватил нож и сделал шаг к Ружане.

— Значит, ты решил умереть. Ну что же, каждый имеет на это право. Последний раз прошу тебя одуматься. Остановись и отпусти тех, кто добровольно захочет со мной уйти.

Вместо ответа Гридис перебросил нож в левую руку и сделал неожиданный выпад, стремясь достать ее. Убивать он ее все же не собирался, но и того, что сделал, было достаточно. Теперь, когда бой начался, никто из них не мог отступить, не потеряв лица.

Она легко уклонилась, затем отскочила в сторону, чтобы выиграть время, и, в свою очередь, выхватила кинжал, строго соблюдая правила честного поединка. У противников должно быть одинаковое оружие, и ее боевой кинжал был даже короче длинного охотничьего клинка Гридиса, значит, с ее стороны правила были соблюдены — остальное ее не беспокоило.

Гридис, конечно, не забыл, что она сделала с целым отрядом обращенцев, когда превратила себя в кровавую боевую машину, и потому был осторожен, на рожон не лез, ходил вокруг нее кругами, выжидая подходящий момент для атаки. Все-таки за плечами у него тоже была неплохая профессиональная подготовка. Не такая, как у Ружаны, но все же из всех членов общины он был единственным профессиональным солдатом, и именно поэтому ей важно было доказать, что этот лучший из всей общины боец не может ей противостоять.

Поединок был для нее не таким уж безопасным, каким мог показаться на первый взгляд, именно потому, что она не собиралась убивать своего противника. Постоянной обороной поединка не выиграть, рано или поздно Гридис прижмет ее в угол и сумеет продемонстрировать все преимущества чисто физической силы в рукопашном бою. Этого она не должна была допустить ни в коем случае. Ей нужен был бескровный и красивый выигрыш.

К сожалению, она не могла бросить на пол своего противника эффектным приемом, слишком силен был Гридис, а приблизиться для точного удара по болевым центрам не позволял его нож.

И вдруг, совершенно неожиданно для нее, в тот момент, когда она уже начинала жалеть, что затеяла эту схватку, Гридис отступил на шаг и бросил свой нож на пол.

— Я не буду с тобой драться. Ты женщина, и победа над тобой не прибавит мне чести. Хочешь уходить — уходи. Только сначала спроси у людей, захотят ли они пойти с тобой для того, чтобы умереть, ради безумной затеи — вернуться на корабль.

Это был хороший ход. На какое-то время Ружана даже растерялась, не зная, что теперь предпринять. Собственно, ей ничего и не оставалось, как только задать предложенный им вопрос.

Нашелся всего один человек, выступивший вперед. И это был, разумеется, влюбленный в нее мальчишка Лизат. Кроме новых проблем, от его общества ничего не предвиделось. Даже Юджина не двинулась с места, оставшись подле своего мужчины, лишь голову наклонила, стараясь спрятать глаза.

— Я не успела сказать вам, что собираюсь вернуться на корабль не только ради мести, — попыталась княжна исправить положение. — Мне удалось получить известие… — Она остановилась, не зная, как объяснить им, что такое вирт-сон, и, решив, что в двух словах этого все равно не сделаешь, махнула

, рукой на всякие объяснения. — Если я сумею запустить в башне нужные устройства, за нами пришлют корабль. И тогда мы сможем вернуться домой.

— Еще один корабль? Только у ордосов есть летающие лодки. Ты хочешь снова сделать нас рабами в обмен на свое возвращение? — Глаза Гридиса пылали бешенством, и он едва сдерживал себя, чтобы снова не броситься на нее.

— Это не ордосский корабль. Сейчас вы не понимаете меня, но я вас никогда не обманывала, и если вы по-прежнему верите мне…

Никто не двинулся с места. Тогда она повернулась и направилась к выходу, бросив на ходу Лизату:

— Ты тоже останься. Я ухожу одна.

В старой пещере она прожила в обществе Шлепа целых три дня, готовясь к своему последнему походу. Ей нужен был большой запас биомассы и прежде всего мяса. Охотник из нее получился никудышный, но, по счастью, на окраине болота дичи водилось много, хорошо срабатывали старые ловушки, поставленные здесь еще до исхода общины.

За все это время ее навестил лишь Лизат, и ей стоило немалого труда отправить его обратно. Он сообщил новости, о которых она могла догадаться и сама. После ее ухода Гридис ввел строгий контроль за всеми членами общины, запретив под страхом сурового наказания посещать нижнюю пещеру.

Его расчет был прост — устав от одиночества, Ружана вернется сама, без всяких хлопот с его стороны. И этот простенький расчет мог бы оправдаться, если бы не ее решение. Жить на чужой планете одной женщине жутковато, даже если эта женщина — витязь Бертранского ордена…

По ночам с болот доносились непонятные звуки, и чудовищные ночные насекомые размером с хорошую земную курицу, несмотря на все меры предосторожности, иногда прорывались к ее постели и будили Ружану среди ночи, вынуждая гоняться за ними по всей пещере.

В конце концов она решила, что мяса набралось достаточно — все равно больше за один раз ей не унести, а второго раза скорее всего не будет.

Ранним утром четвертого дня после своего ухода, последний раз проверив оружие и взвалив на плечи тяжеленный рюкзак, она отправилась в болото.

Тропа, которую проложил ее отряд, покидая корабль, все еще была видна, и ей не приходилось беспокоиться о направлении.

Шлеп увязался за ней, и она не стала возражать, хотя за последнее время он научился понимать ее мысленные команды и Ружана могла бы отправить его обратно. Но знакомый звук, идущий от его широченных шести лап, шлепавших по болоту, успокаивал ее и добавлял уверенности, которой ей так не хватало.

Не такой уж долгий путь к кораблю кончился быстрей, чем она ожидала. Теперь она стояла на выжженной в болоте площадке, образовавшейся при посадке. Корабль выглядел пустым и мертвым. Верхний люк по-прежнему был распахнут, а нижнюю часть корпуса уже пытались освоить болотные мхи, создавая странное впечатление принадлежности этого чужеродного тела к местной флоре.

У нее еще был выбор. Она все еще могла вернуться и не расплачиваться собственной жизнью за свою гордость — вот только не в гордости здесь было дело…

Поправив рюкзак, она в последний раз оглянулась. Шлеп стоял от нее в нескольких шагах и во все свои четыре глаза пристально смотрел на нее, словно предостерегал о чем-то, словно просил одуматься и остановиться, пока не стало слишком поздно.

Но выбор был уже сделан, и, тяжело вздохнув, княжна начала взбираться, цепляясь за скользкие металлические скобы, к верхнему люку.

ГЛАВА 47

Люк постепенно приближался, и с каждым метром замедлялись ее движения. Хотелось оттянуть неизбежное, хотелось в последний раз полюбоваться мрачным пейзажем выгоревшего болота и застывшим перед лестницей Шлепом с вытянутыми в ее сторону головами. Хотелось запомнить раскинувшийся за болотом лес и серые, в облаках, вершины гор, совсем недалекие.

Под одной из этих вершин ее недавние соратники сейчас, наверно, завтракают. Тянет ароматным дымком от костра, жареное мясо на вертеле зарумянивается аппетитной корочкой… Неожиданно Шлеп завыл, словно оплакивая ее или призывая ей на помощь неведомых лесных духов. Звук его голоса она слышала впервые. Он показался ей мелодичным и печальным.

«Ладно, зверюга! Не оплакивай меня… Хотя почему нет? Кроме тебя, некому меня оплакать. Сергей далеко, а всем остальным до меня нет никакого дела…»

Она прогнала прочь непрошеную жалость к себе и в последний раз проанализировала, все ли она сделала, не допустила ли какой-нибудь серьезной ошибки? К сожалению, ее главное оружие, вирт-сон, вызвать не удалось. Что-то изменилось в ее психике во время последнего полета через бездны космического пространства. Безмерная усталость сковывала Ружану, едва она пыталась вызвать сновидение, и немедленно направляла ее в русло обычного сна. И самое печальное — она не могла определить, как долго будет продолжаться ее сновидческая слепота.

Ждать, пока вернутся ее утраченные способности? Но Сергей определенно спешил. Прямо он ничего не сказал, но она почувствовала в его мыслях зависимость от каких-то обстоятельств. Если он не получит от нее сигнала до определенного времени, он должен будет выполнить договор, связанный с использованием чужого корабля, он улетит туда, откуда нет возврата…

Все это было слишком сложно для понимания. А встреча внутри этого сна, потребовавшего от нее чудовищного напряжения всех сил, оказалась такой короткой… Но одно она поняла совершенно определенно: время истекает…

Значит, это последний шанс, последняя возможность что-то изменить в жестокой к ним обоим судьбе.

Чем дальше уходил от нее Сергей, чем недоступнее и невозможнее выглядела их встреча, тем желаннее становилась она для нее.

И, преодолев последнее сопротивление собственного разума, инстинктивно противившегося неизбежной погибели, притаившейся внутри корабля, она шагнула в люк и очутилась в наклонном коридоре, круто уходящем вниз.

Странно, но аварийные лампы все еще горели, хотя и более тусклым, чем раньше, светом. Это давало некоторую надежду на то, что в корабле еще теплятся остатки жизни.

Они покидали его в спешке, не собираясь возвращаться в свою недавнюю тюрьму. Все здесь носило следы разгрома и поспешного бегства. Чья-то разорванная одежда на полу. Сваленные прямо в коридоре ненужные вещи, которые решили оставить в последний момент. Сейчас все это не имело для нее никакого значения. Эти мелочи лишь отвлекали ее от главного — она искала признаки чужого разума.

За это время ордос мог покинуть нижние отсеки и переместиться ближе к выходу. Она знала, что он способен мигрировать по всему кораблю и сейчас, притаившись где-нибудь неподалеку от входа, ждет. Ждет свою новую жертву.

По стенам коридора прошла легкая, едва уловимая судорога, она прокатилась снизу доверху, словно встряхнулся от сна гигантский организм. Похоже, монстр все еще жив и он просыпается… Она замерла на месте, прислушиваясь и внимательно всматриваясь в металлические стены коридора, словно именно они были повинны в ее тревоге.

Вот еще одна судорога — легкая, как отдаленное землетрясение, но вполне ощутимая. Ей удалось заметить, как по стенам прокатился непонятный спазм — их поверхность слегка изогнулась и снова приняла прежнюю форму, словно стены были сделаны из резины.

И тогда панический, ослепляющий ужас перед этим оживающим кораблем, совершенно не похожим на тот корабль, который был ей знаком во время полета, заставил ее повернуть обратно. Но было уже поздно. Проход, ведущий к люку, сузился настолько, что пройти через него стало невозможно. Он изменил свою форму и размеры, словно был сделан не из серого прочного металла, способного выдержать полетные перегрузки, а из мягкой живой ткани…

Ружана вдруг всем своим существом почувствовала, что оказалась внутри гигантского пищевода и этот пищевод начал сокращаться, медленно перекатывая сужение ей навстречу…

Прежде чем ее сбило с ног и поволокло вниз, она успела осознать, что ее заглатывает безжалостная живая машина, не знающая ни сомнений, ни жалости. Ордосу нужна была пища, и он ее получил.

Сокращение стен коридора выбросило ее в конце концов на лестницу, ведущую в нижние этажи.

Здесь она попыталась ухватиться за перила и подняться на ноги, но и лестница оказалась живой. Ее вновь сбило с ног, и неумолимое движение вниз, к желудку, продолжилось.

Лишь теперь она поняла, чем был для ордоса его подвальный бассейн, некогда наполненный человеческой кровью, и чем был для него весь этот полуживой корабль. Он весь был ордосом, его гигантским телом. И лишь сейчас она окончательно осознала, какой безумной затеей была попытка о чем-то договориться с этим монстром, мечтающим лишь о жратве, о свежей человеческой плоти.

Новый толчок, и площадка лестницы, услужливо подхватившая ее беспомощное тело, пошла вниз, словно кабина лифта, складывая ступеньки под собой в плотно сжатую гармошку.

Корабль грохотал и извивался, словно огромный червь. Но сейчас ей уже не было до этого никакого дела — она ждала конца этого затянувшегося заглатывания и закричала лишь тогда, когда упала с четырехметровой высоты на груду человеческих костей в нижнем бассейне.

Он был сух — пока сух, и, замерев, сжавшись в комок, она ждала продолжения, которое неминуемо должно было последовать.

Но сок, растворявший здесь некогда человеческие тела, превращавший их в кровавое месиво, все не появлялся, и она, сбросив с себя тяжеленный рюкзак, доверху набитый мясом животных, поднялась на свои подгибающиеся ноги и, проковыляв к стене бассейна, попыталась опереться об нее, чтобы устоять.

Корабль продолжал содрогаться, и в его судорогах появилась странная периодичность, словно снаружи раз за разом кто-то бил по его корпусу огромным молотом. Она знала, что это полная чушь, но человек, даже попав на гильотину, не теряет надежды до того момента, пока не опустится роковой нож.

Неожиданно она почувствовала, что стены под ее рукой начинают размягчаться, становятся упругими и теплыми. С отвращением она отдернула от них руку.

Сверху лился тусклый красноватый свет аварийных ламп, делая картину, окружавшую ее, еще более жестокой и безнадежной. Наверно, именно так выглядит ад, если он существует… «Не об аде надо думать, не об аде! — приказала она себе. — Надо искать выход! Всегда, из любых обстоятельств есть выход. До тех пор, пока человек до конца не поверит в собственную обреченность, до тех пор, пока он продолжает бороться…»

И, словно опровергая эти ее мысли или, наоборот, подтверждая их, стена бассейна напротив того места, где она стояла, стала выгибаться в ее сторону огромной, двухметровой выпуклостью.

Она отшатнулась, с ужасом замечая, как на этой выпуклости образуются непонятные поперечные складки. И вдруг поняла, что выпуклость превращается в лестницу, ведущую вверх, к кольцевому балкону. И едва она поняла это, как хриплый утробный голос в ее сознании проревел одно-единственное слово: «Уходи!»

Все еще не веря этому слову и намного раньше, чем она успела что-нибудь понять, ее ноги и руки, действуя самостоятельно, будто отделившись от ее заторможенного сознания, рванулись к этой спасительной лестнице, и через краткое мгновение, растянувшееся для нее в целую вечность, Ружана уже стояла на спасительном балконе. А внизу, под ней, из открывшихся труб или, быть может, сосудов на ее рюкзак хлынула красноватая жидкость, растворяя его матерчатую поверхность и закручивая свежие куски мяса в небольшом водовороте.

Словно завороженная, она смотрела на эту сюрреалистическую картину пищеварения. А корабль продолжал содрогаться от невидимых ударов. Голос ордоса вновь проревел ей: «Уходи!»

Тогда она вспомнила, что здесь должна быть дверь, ведущая с балкона в коридор, и бросилась к ней.