Но при высоких темпах наступления приходилось и самим быть готовым к неожиданностям!
      * * *
      В одну из ночей после двухчасового отдыха артполк выступил из небольшого села несколькими колоннами. Мне приказали находиться на марше в колонне 2-го дивизиона. Командир его капитан Михайловский пригласил в кабину головного тягача. На крюке тягача - два орудия, в кузове - расчеты орудий и военфельдшер дивизиона гвардии лейтенант медицинской службы И. А. Сайфулин и его приятель военфельдшер Ковышев.
      Небо очищается от туч, проглядывают звезды, шофер ведет тягач осторожно, на небольшой скорости. По обочинам бредут стрелки: автоматчики, пулеметчики, расчеты противотанковых ружей.
      - Чего тащишься, как на похоронах? - сердито спрашивает шофера Михайловский. - Зрение ослабело?
      - Так ведь темно...
      - Давай, давай жми! Темно ему... Пусть фрицам темно будет!
      Шофер - благо, чуть посветлело - переключает рычаг скоростей, прибавляет газу. Тягач ревет, ускоряет движение. В просторной кабине потряхивает, зато тепло и по-домашнему уютно светится приборная доска.
      Михайловский откинулся на кожаную спинку сиденья, закрыл глаза. И мне бы вздремнуть, но я не обладаю спокойствием гвардии капитана. Меня тревожит, что стрелков больше не видно - они словно растворились в ночи, а тягачи дивизиона отстали. Предлагаю Михайловскому дождаться их. Капитан ворчит:
      - Да ладно, доктор... Следуем строго по маршруту, впереди - разведка, колонна подтянется. Спали бы лучше! - и опять закрывает глаза.
      А через десять-двенадцать минут по тягачу начинают хлестать автоматы и пулеметы гитлеровцев, совсем рядом рвутся гранаты: мы врезались в фашистский заслон.
      Шофер круто выворачивает руль влево. Под звон разбитого стекла, под крики раненых тягач рвется через придорожную канаву, мчит в сторону от дороги. Нас швыряет друг на друга, колотит о стенки кабины. Но боль даже не ощущается, и мысль в голове одна: уцелел бы водитель!
      Мы вышли из-под обстрела, возвратились на дорогу, вернулись километра на два назад. Сидевшие в кабине не пострадали, отделались ушибами. Зато в кузове остались всего пять батарейцев, из них двое убитых и трое раненых. Остальные во время обстрела попрыгали через борт.
      Подтянулись отставшие тягачи с пушками, подошли стрелки. Оказалось, есть приказ прекратить движение и дожидаться рассвета: разведка обнаружила сильный заслон врага.
      * * *
      Михайловского очень беспокоила судьба людей, спрыгнувших ночью с грузовика. К счастью, под утро они возвратились в полк.
      * * *
      Дня через два, 22 сентября, я чудом уцелела, попав в переделку вместе с командиром 229-го стрелкового полка майором Г. М. Баталовым и командиром 3-го дивизиона артполка капитаном Ю. И. Тимченко. Полк Баталова на марше был головным, дивизион Тимченко придали ему для поддержки, а я проверяла работу лейтенанта медицинской службы Сайфулина в дивизионе Тимченко.
      Баталов и Тимченко надумали опередить полк, разведать местность на случай внезапного столкновения с врагом. Мы проехали верхом на лошадях километра три. Показались лесозащитные полосы: подходят к дороге и слева и справа. С высотки, где мы находимся, нетрудно определить, что полосы расположены примерно в пятистах-шестистах метрах друг от друга. Не успели приблизиться к первой, над головами пошуршали и разорвались возле второй полосы несколько снарядов.
      - Для порядка наши стреляют, - усмехнулся Баталов. - Пугать, по-моему, некого...
      Действительно, во второй полосе гитлеровцев не было. Они окопались в третьей и открыли убийственный огонь, когда до этой треклятой полосы оставалось всего ничего.
      Автоматный и пулеметный огонь сразу скосил лошадей. Я укрылась за трупом Ласточки, Баталов и Тимченко - за трупами своих коней. Потрясенные, мы некоторое время лежали неподвижно. Потом Баталов приказал отползать. Пули ложились рядом. Я то замирала, изображая убитую, то вилась по земле, как ящерица, выискивая ямки и бороздки. Казалось, ползу очень медленно, как во сне!
      Пытаясь двигаться быстрей, я пробовала приподняться, но сзади обжигал яростный окрик Баталова. Подчиняясь, опять прижималась к земле. А добравшись до прикрывающих дорогу тополей, вскочила и помчалась, петляя, к спасительной лесополосе.
      Из стволов тополей летели брызги разбитой пулями древесины, на голову валились срезанные свинцом ветки, я падала, вскакивала и мчалась, мчалась, пока не рухнула в долгожданную тень деревьев.
      Минут через десять приползли Баталов, раненный в ногу, Тимченко и ординарец Баталова, получивший пулю в мякоть, левой руки. Я перевязала раненых, 'Баталов подставил Тимченко плечо, и мы заковыляли в ту сторону, откуда приехали.
      На опушке первой лесополосы разворачивались орудия артполка, накапливались стрелки. Одним из первых я увидела майора Хроменкова. От расспросов командир полка воздержался, но категорически запретил мне впредь ездить верхом.
      - На маршах извольте пользоваться штабной машиной, - сказал Хроменков, - а для поездок в дивизионы и батареи сгодится санитарная повозка. Надеюсь, на ней вы в разведку не отправитесь!
      * * *
      Но и штабная машина не всегда служит гарантией полной безопасности.
      * * *
      ...Стремительно атаковав и уничтожив гитлеровцев, пытавшихся оказать дивизии сопротивление в городе Нехвороща, стрелковые части и дивизионы артполка двинулись в направлении Молчановки, Буртов, Маячки и Ливенского.
      Выполняя приказ Хроменкова, я забралась в кузов штабной полуторки, где находились старший писарь - заведующий делопроизводством штаба полка, два писаря и два разведчика. В кабине - шофер и начальник штаба капитан Чередниченко.
      Миновав несколько спаленных, безлюдных деревень, мы выскочили на проселок. Мотор видавшей виды полуторки неожиданно забарахлил. Пока шофер копался в железном нутре автомобиля, колонна артполка пропала из поля зрения. Пустились догонять и не проехали трех километров, как из-за рощи, желтеющей слева, выскочили и развернулись, перегородив проселок, вражеские мотоциклисты: четыре машины, двенадцать солдат.
      Шофер резко затормозил, мы попрыгали с грузовика, залегли, изготавливаясь к бою: до гитлеровцев оставалось не более двухсот метров, их намерения сомнений не вызывали. И вдруг... Вдруг фашисты развернулись, резко дали газ и умчались в сторону, откуда появились.
      Не знаю, настигли ли врагов выпущенные вдогонку автоматные очереди: опасаясь засады, Чередниченко счел за лучшее не преследовать мотоциклистов, а поскорее догнать полк.
      - Не тот пошел фриц! - сказал один из писарей, когда полуторка миновала злополучную рощу. - Ослабла кишка у сверхчеловеков!
      * * *
      Да, самоуверенности, наглости у фашистов поубавилось изрядно: драться "на равных" враг избегал. К тому же откровенно боялся окружения, боялся панически! Но во всем остальном фашисты оставались фашистами.
      * * *
      Помню небольшое сельцо за Лебяжьим. Часть хат горит, людей не видно, а возле второй с краю мазаночки, вблизи тына, лежат сухонький дед в исподнем, молоденькая женщина с откинутой в сторону черной косой, в задранной выше колен юбке и двое детишек в одних рубашонках: девочка лет пяти и мальчик лет четырех. Скошены автоматной очередью.
      По долгу службы я вынуждена была осмотреть загубленных: может, есть надежда? Убеждаюсь, что надежды нет, и вижу, кровь сочится из пулевых отверстий: казнь совершили совсем недавно.
      Подходят товарищи, снимают пилотки. Молчим. Какой черной душой должен обладать тот, кто поднял автомат на несчастную семью! А ведь он не только поднял автомат. Он еще и не поленился уложить убитых рядышком, да так, чтобы их хорошо было видно с дороги...
      На скулах солдат и офицеров ходят тугие желваки. Если убийца рассчитывал ошеломить, запугать их своим зверством - он ошибся. Убийца подписал себе смертный приговор. Пощады в бою ему не будет.
      Помню и митинг в Нехвороще, где жители, изможденные, обтрепанные, со слезами целовали нас, рассказывали о чудовищных издевательствах гитлеровцев над мирным населением.
      Прежде времени поседевшая, с запавшими глазами мать двоих детей протягивала к нам руки:
      - Родненькие! Сынка моего расстреляли, дочку угнали, пожитки разграбили, в каждом доме кровь и слезы! Догоните их! Догоните! Бейте проклятых гадов! Отомстите за деточек!
      * * *
      Тому, кто видел такое, не нужно приказа подниматься в атаку. Ненависть поднимает сама.
      * * *
      Продвигавшиеся к Днепру части 72-й гвардейской стрелковой Красноградской дивизии выглядели не совсем обычно. На каждой автомашине, на каждой повозке, кроме обычного груза, ворох цветов и яблок. По всему пути встречают, обнимают, целуют, почту-ют, чем богаты, жители освобожденных сел и хуторов.
      Вечером 23 сентября, довольно хмурым, обещающим дождь, в колонну артполка передали, что передовые части дивизии вышли к Днепру: разведывательная рота и отряд саперов под командованием старшего лейтенанта Спиридонова атаковали вражескую переправу, захватили деревянный мост на какой-то днепровский остров и ведут за этот остров бой.
      Последовал приказ дивизионам срочно выдвинуться на западную окраину села Старый Орлик, подавить артиллерийские и минометные батареи противника. Медпункту Хроменков приказал развернуться на восточной окраине села Старый Орлик, а Чередниченко поставил меня в известность, что медсанбат будет находиться в поселке Рыбалки, в двенадцати километрах восточнее Старого Орлика.
      За четверо суток было пройдено более ста пятидесяти километров, освобождены более сорока населенных пунктов. К Днепру дивизия вырвалась на участке между населенными пунктами Крамарево - Старый Орлик, в ста девяноста километрах северо-западнее Днепропетровска.
      Село Старый Орлик, где расположился медпункт артиллерийского полка, находилось в трех километрах от Днепра. Оно смыкалось с селом Новый Орлик (в настоящее время это село затоплено и находится на дне Кременчугского водохранилища), растягивалось вместе с ним километра на четыре.
      Население, радуясь родной армии, старалось устроить нас в домах получше, угощало взваром, свежими овощами, фруктами. Хозяйки хат, выбранных для медпункта, мыли полы, таскали свежее сено, за работой рассказывали, что творили оккупанты, скольких добрых людей порешили, скольких подвергли истязаниям, скольких угнали в свой треклятый рейх...
      Открыли огонь батареи полка, оборудовавшие позиции в садах и огородах на юго-западной окраине, били в основном по острову Бородаевскому западному, по артиллерии и минометам противника.
      * * *
      Весь день 24 сентября персонал медпункта спокойно готовился к предстоящим боям. Я успела съездить в поселок Рыбалки, привезла перевязочный материал и медикаменты, раздала часть полученного по дивизионам. Удалось повидаться и с медиками из стрелковых полков, также расположившихся в Старом и Новом Орлике.
      В пятом часу пригласили к Хроменкову. В его хате - командиры дивизионов, их заместители по политической части, командиры батарей, командиры штаба полка. Иван Устинович взглянул на часы: ровно семнадцать ноль-ноль. Оглядел собравшихся, встал, расправил гимнастерку:
      - Товарищи офицеры, прошу внимания...
      Обрисовал обстановку.
      ...В полосе дивизии ширина Днепра достигает восьмисот метров, в отдельных местах глубина реки около восьми метров. Западный, занятый противником берег преимущественно крут, изрезан оврагами, усеян каменными валунами, в трехстах метрах от прибрежной полосы изобилует холмами. На реке имеются несколько островов. На Бородаевском западном расположены артиллерийские и минометные батареи врага, ведущие интенсивный огонь по частям дивизии.
      По имеющимся у командования данным, долговременных оборонительных сооружений на западном берегу Днепра в полосе дивизии у противника нет. Основу инженерных сооружений составляют окопы и траншеи полного профиля с дерево-земляными огневыми точками. Под огневые точки и артпозиции приспособлены кирпичные подвалы домов в населенных пунктах.
      Острова и позиции по западному берегу удерживают лишь отдельные отряды, составленные из солдат и офицеров различных родов войск. Главные силы гитлеровцев, предназначенные для обороны днепровских рубежей, только выдвигаются из глубины занятой врагом территории.
      - Командование приняло решение форсировать Днепр немедленно, - с нажимом сказал Хроменков. - Сегодня с наступлением темноты первым начинает переправу 229-й гвардейский стрелковый полк гвардии майора Баталова. Поддерживать его будет 1-й дивизион гвардии капитана Арнаутова.
      Все невольно оглянулись на загорелого, коротко подстриженного Арнаутова.
      - Остальные дивизионы выполняют ранее поставленную задачу и при необходимости будут подключены к Арнаутову. Товарищ гвардии капитан, свяжитесь с командиром 229-го полка, ваши наблюдатели должны переправиться на тот берег со стрелковыми ротами...
      Совещание длилось недолго. Хроменков уточнил с командирами дивизионов детали будущего боя, и все поспешно разошлись.
      Возвращаясь на медпункт, я прислушивалась к артиллерийской и минометной стрельбе. Она была прежней: враг методично, с интервалами, бил по нашему берегу, по острову Бородаевскому восточному. То ли ничего не подозревал, то ли скрывал, что подозревает что-то.
      Если бы я задалась целью описать, пусть даже вкратце, сражения частей дивизии на Днепре, получилась бы если и не книга, то все же целая брошюра. Достаточно сказать, что с момента захвата плацдарма на вражеском берегу до момента вывода дивизии из боя прошло более месяца. Это тридцать с лишним дней и ночей ожесточеннейших боев. Невероятное напряжение физических и моральных сил. Новые тяжкие утраты и бессмертные подвиги буквально сотен солдат и офицеров.
      Я не в силах рассказать обо всем и обо всех. Поэтому стану говорить в основном о медицинских работниках, разделивших с воинами строевых частей тяготы днепровской страды.
      * * *
      ...Поздним вечером 24 сентября, находясь в хатах Старого Орлика, персонал медпункта чутко ловил доносящиеся со стороны реки шумы. Характер артиллерийской и минометной стрельбы не менялся, но в начале десятого к уже привычным звукам примешался приглушенный расстоянием треск автоматов и пулеметов. Длился он недолго, вскоре смолк, и продолжалась все та же неторопкая, как бы ленивая минометная и артиллерийская стрельба. Мы даже заволновались: неужели неудача? Но вот что происходило на самом деле.
      Едва стемнело, саперы начали перетаскивать к местам переправ заранее сколоченные из бревен и сооруженные из бочек плотики, собранные в камышах и починенные лодки. Места переправ разведали загодя, прислушавшись к советам местных жителей.
      Первый рыбацкий челн с разведчиками оттолкнул от берега и повел в темень пожилой сапер Александр Козаков, уроженец Мерефы, сам когда-то рыбаливший в здешних краях, хорошо знающий реку. В челне сидели командир группы сержант Г. И. Фокин, сержанты Николай Попов и Петр Панежда, рядовые Иван Пристенский, Павел Ржевский и Александр Анохин.
      Разведчики проскользнули к правому берегу незамеченными, смяли боевое охранение гитлеровцев и окопались на узкой прибрежной полосе земли. Это их стрельбу слышали мы в десятом часу ночи!
      По условному сигналу сержанта Фокина выдвинулась к реке, погрузилась на рыбацкие лодки и начала переправу рота, лейтенанта Д. В. Фортушного головная во 2-м стрелковом батальоне капитана Двойных. Характер огня противника не менялся.
      Сосредоточившись на захваченном разведчиками клочке берега, Фортушный выдвинулся к поселку Бородаевка центральная. Здесь рота натолкнулась на гитлеровцев. Первым спрыгнул во вражескую траншею парторг 2-го батальона лейтенант Г. X. Юдашкин. В рукопашной схватке он убил нескольких фашистов, погиб, но рота траншею захватила. А в это время на правый берег уже высаживались остальные подразделения 2-го стрелкового батальона...
      Враг открыл по роте Фортушного сильный минометный и ружейно-пулеметный огонь, трижды атаковал гвардейцев, пытался окружать их, но рота атаки отбила, сама поднялась в штыки и ворвалась в Бородаевку.
      Рядовой Н. В. Черных гранатами уничтожил огневую точку гитлеровцев, мешавшую продвижению товарищей. Фортушный в уличном бою скосил из пулемета пятнадцать фашистов. К рассвету его рота выбила противника из Бородаевки, а на плацдарм уже высаживались последние подразделения 229-го стрелкового полка, его штаб во главе с Баталовым. Полковые артиллеристы втягивали на крутой берег орудия, минометчики втаскивали батальонные и полковые минометы.
      В 9.00 майор Баталов доложил командиру дивизии, что плацдарм на западном берегу Днепра захвачен. С этого часа начались длительные бои за удержание и расширение захваченного плацдарма, за образование новых плацдармов и объединение их в одно целое.
      С утра до вечера 25 сентября 229-й гвардейский стрелковый полк отражал атаки противника в одиночку: перебросить на западный берег подкрепления, переправить другие части дивизии в дневное время не представлялось возможным. Выручали баталовцев артполк дивизии и приданная армейская артиллерия, в том числе "катюши".
      Получая данные опытных разведчиков-наблюдателей капитана Арнаутова, гаубицы и реактивные установки останавливали, сжигали танки и самоходки фашистов, уничтожали и рассеивали вражескую пехоту.
      Полк майора Баталова нес потери. В строй встали все бойцы тыловых подразделений. В рукопашной принимали участие и сам Баталов, и офицеры его штаба. Начальник штаба гвардии капитан К. Н. Антоненко в рукопашной и погиб, уничтожив двух гитлеровских офицеров и пять солдат...
      К ночи на 26 сентября начали переправу через Днепр сразу в нескольких местах 222-й и 224-й стрелковые полки дивизии. Сколько ни старались саперы, переправочных средств не хватало. Самые выносливые солдаты и офицеры бросались через реку вплавь, другие пускали в дело все, чем сумели запастись: доски, двери, створки ворот.
      Ночная тьма скрывала реку от глаз вражеских наблюдателей, лодки, плотики и пловцы преодолевали водную преграду на большом пространстве и на разных участках. Однако настороженный противник вел столь сильный артиллерийский и минометный огонь, что не все лодки, плотики и пловцы добрались до западного берега. Зато достигшие его с ходу шли в атаку, оттесняли гитлеровцев, накапливались среди валунов, в прибрежных оврагах, отбивали нападение противника и, собравшись с силами, сами атаковали в направлении Бородаевки центральной и Бородаевки восточной.
      Противник в ту ночь усиливал и усиливал атаки. Росло число наших раненых. Попечение о них легло на санитарный взвод 1-го батальона 224-го стрелкового полка гвардии лейтенанта медицинской службы В. И. Быковского.
      На западный берег Виктор Иванович, его санинструкторы и санитары перебрались со стрелковыми подразделениями. Батальонный медпункт развернули сначала на берегу. Потом пошли со стрелками на штурм Бородаевки восточной, сами орудовали автоматами, гранатами.
      Быковский ворвался в дом, где засели фашистские офицеры, огнем из автомата уложил троих, а двоих взял в плен. Гранатами он уничтожил расчет станкового пулемета врага.
      Днем удалось обнаружить в селе здание с большим каменным подвалом. Сюда начали сносить раненых. Во второй половине дня в район батальонного медпункта прорвались танк и около роты фашистов.
      Санинструкторы и раненые, способные держать оружие, покинули подвал, заняли оборону, открыли огонь. Санинструктор Николай Кокорин один перебил восемь фашистов. А в критическую минуту Виктор Иванович Быковский, поднявшись, в контратаку, увлек за собой медицинский персонал.
      И гитлеровцы отступили.
      К утру 26 сентября стрелковые полки дивизии завершили переправу на западный берег Днепра. Перебрался туда и штаб дивизии. Теперь, используя наш успех, начали переправу части 81-й и 73-й гвардейских стрелковых дивизий. Частью сил 81-я уничтожила противника на острове Бородаевский западный, а 73-я очистила от врага большую часть острова Глинск-Бородаевский.
      По приказу командующего Степным фронтом генерала армии И. С. Конева в тот же день к Днепру прибыли механизированные понтонные батальоны и, поставив дымовые завесы, начали спуск на воду понтонов. Это позволило с наступлением темноты переправить на расширенный "Бородаевский плацдарм" артиллерию дивизии.
      В тот день, 26 сентября, величайшую отвагу, величайшее мужество проявила санинструктор 2-го батальона 222-го гвардейского стрелкового полка восемнадцатилетняя Тоня Чичина. Она переправилась через Днепр с головной ротой батальона. Шла к Бородаевке восточной в цепях роты. Вынесла за день с поля боя и доставила на медпункт 15 раненых. Дважды помогала Тоня командиру батальона капитану В. И. Сагайде, залегшему за пулемет, набивать ленты, отбивать атаки гитлеровцев. Спасла жизнь командиру роты автоматчиков полка, вытащив его, тяжело раненного, из-под огня.
      Случилось в ходе боя так - от правды не уйдешь, - что, увидев появившиеся танки и самоходки врага, солдаты одной из рот стали отходить.
      - Смотри, - зло воскликнул Сагайда. - Скисли!
      Тоня, находясь в соседнем окопчике, слышала слова командира. Солдаты, отбегая, приближались к НП батальона... За ними - немцы...
      Сбросив сумку, схватив автомат, Тоня выскочила под осколки и пули, бросилась навстречу отступавшим, влепила пощечину первому попавшемуся под руку и одна пошла на фашистов.
      Мужчины растерянно остановились, потом повернули и, побежав за Тоней, смяли гитлеровцев.
      В тяжелейших боях части дивизии совместно с частями 81-й и 73-й стрелковых дивизий расширили в тот день плацдарм и продвинулись от берега -на 3-4 километра.
      Глава двадцать шестая.
      "Бородаевский плацдарм"
      В ночь на 27 сентября майор Хроменков передал через связного приказ прибыть к пяти утра в район наведенного через Днепр пешеходного мостика: командование артполка, его штаб и полковой медпункт переходят на правый берег.
      У Днепра, вблизи мостика, мы с Кязумовым, Таней Коневой и Широких были чуть раньше указанного срока. Но и сам Хроменков, и Чередниченко, и другие работники штаба прибыли загодя.
      На фронте, если выпадала свободная минутка, прежде всего старались поспать. Я не являлась исключением из общего правила. И тут, убедившись, что время терпит, прилегла под какой-то куст, прикрыла лицо газетой и задремала.
      Очнулась от грохота и укола в лицо. Схватилась за щеку - больно, пальцы в липком, теплом, за ворот гимнастерки стекает горячая струйка. Находившийся неподалеку Хроменков подошел, успокоил: "Ерунда! Крохотный осколочек!"
      Кязумов перевязал меня, а майор пошутил:
      - Кто бы мог подумать, что осколки газетный лист пробивают?!
      В шестом часу направились к пешеходному мостику. Узенькая ниточка дощатого настила, уложенного на легкие металлические коробки-понтончики, огражденная только с одной стороны, да и то веревочными "перильцами", поколыхивалась на мелкой волне, норовила уйти из-под ног. Страшновато, но медлить не приходится: поджимают сзади, и, того гляди, появится вражеская авиация. Тогда совсем худо станет... Значит, только вперед.
      Командный пункт артполка разместился неподалеку от командного пункта дивизии - в районе Бородаевки центральной. Наблюдательный пункт майор Хроменков выдвинул южнее, на одну из высоток. Для медицинского пункта мы присмотрели узкий овражек, заросший кустарником. Он послужил надежным укрытием для многих раненых, поступавших впоследствии не только из наших батарей, но и из стрелковых подразделений.
      Навели справки о военфельдшерах и санинструкторах дивизионов: живы ли, нет ли среди них раненых. К счастью, никто не пострадал.
      Между тем окончательно рассвело, послышался прерывистый гул авиационных моторов "юнкерсов", "фоккеров" и "мессеров". Вскоре началась ожесточенная бомбежка переправ и подразделений, взаимодействующих с 73-й стрелковой дивизией у Бородаевки восточной.
      На этом участке весь день упорно дрался 224-й стрелковый полк майора Уласовца. Сам Уласовец снова был ранен и снова отказался покинуть поле боя. Батарея его полка и артиллериста артполка подбили несколько прорвавшихся вражеских танков, уничтожили большое количество фашистской пехоты.
      Из дивизионов на медпункт доставили девять солдат и офицеров. Но оказывать помощь приходилось не одним артиллеристам, так что через овражек прошло до вечера никак не меньше пятидесяти-шестидесяти раненых.
      В разгар боя сообщили, что на левом берегу Днепра, вблизи переправы, напротив Бородаевки центральной, развернут передовой эвакопункт медсанбата дивизиии. Это обрадовало: эвакопункт, конечно же, обеспечат транспортом, доставленные на левый берег раненые офицеры и солдаты не будут подолгу ждать отправки в тыл, а своевременно получат медицинскую помощь.
      Много позже я узнала: развернуть передовой эвакопункт командир медсанбата поручил давней знакомой, военфельдшеру гвардии старшему лейтенанту К. К. Шевченко. В распоряжение Клавы Шевченко выделили санинструктора Мотю Иванову, шесть санитаров, палатку и автомашину.
      Берег в районе переправы был изрыт воронками, песчаная почва и близость подпочвенных вод не позволяли отрыть глубокие щели или землянки для раненых, в редком, низкорослом кустарнике палатка была видна как на ладони. Но приказ есть приказ.
      Прибыв на место, работники передового эвакопункта сразу принялись снимать с плотов и лодок, вылавливать из воды раненых, переплывших Днепр на бревнах и досках. Разместить всех в палатке было немыслимо, приходилось отрывать неглубокие окопчики, укладывать людей в эти временные укрытия.
      Во время бомбежек - а противник совершал тогда по четыреста самолето-вылетов в день! - на лежащих в окопчиках обрушивались столбы воды и тучи песка, но осколки все-таки летели над ними, не задевали. А вот троих раненых и двух санитаров, находившихся в палатке, убило при первой же бомбардировке...
      Особенно тяжело, когда мимо несет неуправляемую лодку с ранеными. Слышны стоны, просьбы о помощи. Если лодка находится достаточно близко от берега, ее выловят санитары, а если далеко, тогда выручить может только Клава: она единственная умеет хорошо плавать. Вода - ледяная, кругом мужчины, но раздумывать, медлить нельзя. И, скинув верхнюю одежду, старший лейтенант медицинской службы бросается в днепровские волны, саженками настигает лодку, заворачивает ее и толкает к берегу.
      Как-то Клаве свело руки, тогда она стала толкать лодку головой. Мотя, догадавшись, что с подругой неладно, вошла в воду по горло и ухватила лодку за нос.
      Раненых поступало много: одной машины передовому эвакопункту не хватало, необходимо было использовать попутный транспорт. Иные же шоферы, доставлявшие боеприпасы и продовольствие, не любили задерживаться под артобстрелом и бомбежками. Тогда Клава Шевченко пускала в ход пистолет, попросту принуждая шоферов ждать, пока машину загрузят ранеными.
      На пятый день работы в передовом эвакопункте, кроме Клавы и Моти, оставалось только два санитара. Среди вновь прибывших раненых оказался младший врач санроты 229-го стрелкового полка гвардии лейтенант Николай Курукин. Этот двадцатилетний чернобровый и голубоглазый парень, понимая, как тяжко приходится женщинам, стал помогать им, превозмогая собственную боль.
      Началась очередная бомбежка. Одна из бомб разорвалась совсем рядом. Клава не успела опомниться, как ее сбили с ног: кто-то навалился сверху, прикрывая собственным телом и крепко удерживая на земле. Тут же она ощутила резкую боль в правом предплечье. А когда высвободилась из-под странно обмякшего тела спасавшего ее человека, увидела, что это Курукин и что голубые глаза лейтенанта уже неподвижны.
      Сама Клава получила ранение не только в предплечье: осколки попали в голову и правое бедро. Рана на бедре оказалась большая, рваная, она сильно кровоточила. Перевязанная Мотей Ивановой, Шевченко какое-то время продолжала работать, оказывать раненым помощь, но стала терять силы.
      Попутного транспорта не оказалось, пришлось Моте отправить подругу в медсанбат на повозке. Доставили Клаву туда не скоро, в тяжелом состоянии. Но зато прооперировали быстро, спасли и срочно отвезли в эвакогоспиталь.
      Сменил Шевченко на передовом эвакопункте гвардии лейтенант медицинской службы Анатолий Судницын. Он оставался на берегу Днепра до конца сражений.
      Тяжкими были бои 28 и 29 сентября, но войска 7-й гвардейской армии упорно продвигались вперед и к 30 сентября при поддержке 201-й танковой бригады углубили плацдарм, получивший название "Бородаевского", до 15 километров.
      Медпункт артиллерийского полка, продвигаясь за штабом полка, к 1 октября разместился в одном из отрожков балки Погребная. В этом отрожке и оставались мы во время развернувшихся ожесточенных сражений.
      Всю первую половину октября противник предпринимал попытки разъединить боевые порядки наступающих войск 27-й гвардейской армии, прорвать оборону нашей и соседних дивизий, выйти к Днепру. Атаковали гитлеровцы крупными силами танков и самоходных орудий, при мощной поддержке авиации.
      Главная тяжесть борьбы с прорывавшимися танками и самоходками, естественно, легла на артиллеристов. Так было 1 октября, когда вражеские танки вышли к самой балке Погребная. Так было 3 октября, когда вынужден был сражаться в окружении 229-й стрелковый полк. 7 октября, когда танки противника прорвались к наблюдательному пункту дивизии, а сама дивизия дралась в полуокружении.
      Замысел гитлеровцев был несложен: отрезать наши войска от берега, разгромить командные пункты частей и соединений, уничтожить потерявшие управление полки, ликвидировать плацдарм. Фашистам не удалось выполнить этот замысел лишь благодаря массовому героизму сражавшихся на плацдарме офицеров и солдат.
      Из отрожка балки Погребная мы хорошо видели развитие некоторых схваток. Тем более что батареи дивизионов, отражавших атаки вражеских танков, нередко располагались всего в трехстах-пятистах метрах от нас.
      Так случилось, например, утром 2 октября со 2-й батареей старшего лейтенанта А. З. Киселева, помогавшей стрелковому батальону капитана В. И. Сагайды. От медпункта до ближайших орудий батареи оставалось метров двести, не больше. И если нам удавалось поглядеть в сторону артиллеристов, видно было, как быстро, четко, несмотря на вражеский огонь, действуют номера расчетов. За появившимися на батарее ранеными, не дожидаясь санинструкторов, два раза ползала Таня Конева.