Будут жить !

      Огонь батареи Киселева оказался сокрушительным. Гитлеровцы откатились, оставив перед ней и батальоном Сагайды около трехсот трупов солдат и два сожженных танка. А утром 3 октября, справа от балки Погребная, встала на открытую позицию для отражения танковой атаки батарея недавно прибывшего в артполк девятнадцатилетнего лейтенанта Корчака.
      До батареи и четырехсот метров не набиралось! Таня Конева успела сбегать к артиллеристам, повидать свою подружку санинструктора Клаву Герасимову, ту самую, с которой они пели дуэтом, выступая в полковой самодеятельности. Возвратилась Таня - вернее, прибежала в овражек - в начале фашистской атаки.
      А вскоре заговорила батарея Корчака: двигались на нее девять танков и около двух рот пехоты. Пару "тигров" батарейцы подбили с первых пяти-шести выстрелов, пехоту удалось от машин отсечь. Но на этот раз фашистские танкисты не пятились, а продолжали лезть на рожон и вели непрерывный орудийный и пулеметный огонь.
      Клава Герасимова уже четыре раза приползала на медпункт с тяжелоранеными. Пилотку она потеряла, гимнастерка, бриджи - в раскисшей от ночного дождя земле, светлые волосы прилипают к потному лбу, а глаза тревожные, и сама все оглядывается: как, мол, там, на батарее, без нее?
      Потом приполз боец с забинтованным глазом, притащил раненного в грудь товарища и сказал, что Клава убита. Прямое попадание снаряда...
      Батарея лейтенанта Корчака выстояла. Потеряла орудие, четырех человек убитыми и семерых ранеными, но выстояла. Фашистские танки не выдержали огня гвардейцев, повернули.
      И сразу на медпункт привели Корчака. Крупным осколком ему оторвало нижнюю челюсть. Потерявший много крови, лейтенант сел. Пока я накладывала сложную повязку, не издал ни единого звука, только сжимал кулаки, а глаза наливались нечеловеческой мукой. Доставившие командира бойцы рассказали: Корчак заменил убитого наводчика орудия и самолично подбил танк. Роковой снаряд рванул метрах в пяти.
      Бой продолжался, гремело вокруг, даже за спиной. Походило на то, что фашисты прорвались к Днепру... И все же я рискнула: приказала Широких и одному из разведчиков-артиллеристов доставить лейтенанта к переправе, чтобы Корчака скорее отвезли в медсанбат. Широких вернулся через четыре часа, доложил, что приказ выполнил - лейтенанта к переправе доставил. Его обещали отправить с первой же машиной.
      - Почему так долго?
      - Немец кругом! Мы с полкилометра по-пластунски ползли, лейтенанта на плащ-палатке тащили.
      Балка Погребная... Балка Одинец... Высота 170,1... Безымянная высота севернее балки Погребной... Каждое из названий отдается в сердце болью и гордостью: здесь беззаветно сражались мои товарищи, здесь мы потеряли многих и многих братьев по пролитой крови и оружию, здесь снова выстояли и снова сокрушили врага.
      Утром 15 октября 72-я гвардейская Красноградская дивизия вместе с другими соединениями 7-й армии Степного фронта, отразив атаки противника, перешла в наступление. За десять дней боев дивизия овладела Корнилово-Натальевкой, Акимовкой, Днепропетровским, Берестками, Поповкой, Зеленым, Петровкой, приблизилась с севера к городу Щорску. Бородаевская группировка противника была разгромлена полностью и окончательно.
      За форсирование Днепра, овладение плацдармом и героизм, проявленный в боях на этом плацдарме, воины дивизии удостоились высочайших наград. Командир дивизии генерал-майор А. И. Лосев, командиры стрелковых полков гвардии подполковник А. И. Уласовец, гвардии майор Г. М. Баталов и гвардии майор Ф. С. Сабельников, командир артиллерийского полка гвардии майор И. У. Хроменков, гвардии капитан М. В. Дякин, гвардии старшие лейтенанты Г. А. Кузнецов и Г. Ф. Пантелеев, гвардии лейтенант медицинской службы В. И. Быковскиий, гвардии младшие лейтенанты И. Е. Гриб и Г. А. Карпеткин, гвардии сержанты П. А. Панежда и А. Ф. Гриб, гвардии ефрейтор И. К. Поляков, гвардии рядовые И. П. Коновченко, И. Ф. Решилин, А. Ф. Седюков, В. С. Химач, А. П. Семенов, А. Ф. Казаков, Н. В. Черных и М. П. Ржевский были удостоены звания Героя Советского Союза.
      Орденом Ленина наградили командующего артиллерией дивизии гвардии полковника Н. Н. Павлова, начальника штаба 229-го стрелкового полка гвардии капитана К. Н. Антоненко (посмертно), командиров стрелковых батальонов гвардии капитана В. И. Сагайду и гвардии старшего лейтенанта В. А. Двойных, разведчиков 75-й отдельной разведроты гвардии сержантов Фокина и Попова, гвардии рядового Пристенского и минометчика гвардии ефрейтора Носова.
      Высокие награды получили многие участники боев за Днепр...
      Глава двадцать седьмая.
      Днем 4 ноября...
      На фронте не приходится загадывать, где окажешься завтра или послезавтра.
      26 октября дивизия получила приказ перебазироваться на Кировоградское направление: там ожидался контрудар противника.
      Тяжелый марш по осенним дорогам проделали за сутки с небольшим, и 27 октября заняли оборону по восточному берегу реки Ингулец. Штаб дивизии расположился в деревне с ласковым названием Веселая Зорька, но после сильного авиационного налета перебрался в село с более прозаическим названием - Александровка. В соседнем селе обосновался штаб артиллерийского полка.
      Наблюдательный пункт майор Хроменков вынес на убранное, уставленное скирдами соломы поле перед прибрежным селом Новый Стародуб. Сразу за этим селом, на его огородах, в сотне-другой метров от Ингульца, проходил передний край 2-го стрелкового батальона 229-го полка. Жители не покинули эти места, хотя ютились не в хатах, а в погребах.
      Оставив Реутова с конями и повозками при штабе, мы с Кязумовым, Таней Коневой и Широких устроились вблизи наблюдательного пункта: сделали в копнах глубокие норы, чтобы прятаться от непогоды и спать, а вблизи вырыли щели-укрытия.
      Противник удара не наносил. Дело ограничивалось артиллерийскими дуэлями и ружейно-пулеметными перестрелками. Между тем резко похолодало. Днем лил ледяной дождь, хлестал свирепый ветер. По ночам температура падала ниже нуля, к утру все серебрил иней: стерню, копны, крыши изб. Иней покрывал и плащ-палатку, которой мы с Таней Коневой укрывались на ночь поверх шинелей. Все мерзли и с нетерпением ожидали перехода на зимнюю форму одежды - теплое обмундирование обещали выдать к ноябрьским праздникам.
      Заглянув 3 ноября на медпункт, майор Хроменков посоветовал нам с Таней под праздники сходить в село, обогреться, а если представится случай, то и отоспаться в тепле:
      - Жители-то вон печки топят!..
      Подумали мы и решили сделать это по очереди. Первой на следующий день пошла я. Выбрала хату в дальнем от реки порядке, зашла. Никого, но пахнет жильем. Фотографии вокруг зеркала. Кровать не застелена, но на гвоздике висит полотенце. Даже цветы на окнах политы!
      Стукнула дверь. Появилась хозяйка, объяснила, что живет с малолетними детьми в погребе. Я спросила, нельзя ли помыться и поспать. Женщина вскипятила воды, притащила деревянное корыто, разогрела чугунок куриной лапши. Поглядывала она жалостливо, вздыхала и все допытывалась, как это бабы в армии, среди мужиков, служат.
      Давно не испытываемое чувство чистоты, тепла, сытость разморили. Хозяйка звала спать в погреб. Но уходить из теплой избы в сырость и холод так не хотелось!
      - Часто вас обстреливают? - спросила я.
      - Стреляют! - отвечала хозяйка.
      - Если тут лягу, не возражаете?
      - В погребе спокойней. Но как хотите...
      Я решила остаться: от прямого попадания и погреб не спасет, а бревенчатые стены от осколков защитят надежно. Легла на широкую лавку вдоль глухой, без окон, стены, возле печки - так казалось безопасней. Хозяйка ушла, я закрыла глаза и через минуту-другую провалилась в сон.
      Беспамятство глубокого сна прервали сильный удар в голову и ослепительная вспышка. Потом началось новое падение, но уже не в сон, а в бездонный мрак...
      * * *
      Очнулась я в медсанбате, на операционном столе, от нестерпимой боли в левой половине головы. Узнала лицо склонившегося надо мной ведущего хирурга Русакова и поняла: орудует зондом. Поймав мой осмысленный взгляд, Михаил Осипович негромко, успокаивающим тоном заговорил:
      - Терпите, милая!.. Так... Вот и хорошо. Молодец! Сейчас отправим вас в армейский госпиталь: рентген черепа нужно сделать, милая. Уж потерпите!
      Отнесли меня на носилках в бывший мой госпитальный взвод. От сопровождавшей Дуси Шумилиной узнала, как сильно мне не повезло: крупнокалиберный фашистский снаряд буквально разворотил избу, где я спала, и большой осколок повредил кости моего черепа в левой височно-теменной области.
      Пролежала я в госпитальном взводе всего два часа с небольшим, но возле койки перебывали почти все знакомые с Акмолинска врачи, операционные и медицинские сестры: подбадривали, гладили руки, давали пить, пытались покормить.
      В армейском госпитале уложили в общей землянке с мужчинами на дощатые нары. Болела, кружилась голова, тошнило, поднялась высокая температура. Говорят, в забытьи я сильно стонала. И вдруг словно сквозь слой ваты (слышала я плохо) - знакомый голос:
      - Миленькая моя, да как же это вас? Чем вам помочь, голубчик?
      Сострадание, глубокое участие, доброта, даже нежность, звучавшие в голосе, не совпадали с обликом человека, которому этот голос мог и должен был принадлежать. Наваждение! Я с трудом открыла глаза - и не сразу поверила, что ко мне склонилось широкое, рыжеусое, взволнованное лицо бывшего командира медицинской роты медсанбата нашей дивизии, такого не любимого нами Рубина, прозванного игуменом женского монастыря. Почему он здесь? Зачем? Откуда узнал, что я попала в госпиталь?
      Рубин почувствовал мое недоумение и беспокойство.
      - Я тут ведущим хирургом, - объяснил он. - Просматривал первичные медицинские карточки, вижу вашу фамилию, ну и, конечно, сразу сюда. Не волнуйтесь, миленькая, не волнуйтесь! Все будет хорошо, родная! Все для вас сделаем! Ах ты, беда какая... А ведь я всех вас постоянно вспоминал. Да. Но это так, к слову... Вы только не волнуйтесь!
      Гвардии майор Рубин проявил по отношению ко мне подлинно дружескую заботу. На следующий день он даже проводил носилки к самолету, который доставлял тяжелораненых в полтавский госпиталь. Тепло простился, пожелал скорейшего выздоровления, помог задвинуть носилки в машину...
      - Не поминайте лихом, голубчик! - донесся его голос.
      Вез меня и еще двух раненых "кукурузник", переоборудованный под летающую "скорую помощь". На нижних плоскостях крыльев самолета и в хвостовой части были вмонтированы длинные полукруглые ящики, куда и задвигали носилки. Мои задвинули в левый, в правый - носилки с рядовым солдатом, у которого ампутировали обе ноги, в хвостовую часть - носилки с безруким майором.
      Сразу после погрузки я потеряла сознание и очнулась уже при выгрузке. В памяти осталось: пилот - рослый, широкогрудый мужчина - подошел, поглядел, убедился, что я жива, попытался ободряюще улыбнуться, круто повернулся, ушел...
      Рентгеновской аппаратуры в Полтаве не оказалось - днями ее отправили за Днепр, и меня эвакуировали санитарным поездом в Харьков, в тамошний нейрохирургический госпиталь. И вот вагон "черепников": бредовые вопли и крики, качка, перестук колес. Все дальше родная армия, родная дивизия, родной артиллерийский полк, и все острее чувство потерянности, ненужности, забытости...
      Примерно через неделю рентгеновские снимки были готовы. Хирурги госпиталя предлагали оперироваться, удалить поврежденные кости черепа. Но рана затянулась, и я отказалась от операции.
      Созывается консилиум. Снова предлагают операцию. Снова отказываюсь. Проходит месяц. Настаиваю на выписке, чтобы повидать семью. Теперь врачи отказывают! Но я настаиваю, упорно стою на своем и после долгих колебаний госпитального начальства получаю наконец месячный отпуск по болезни.
      Еду через Москву. На улице Горького меня, облаченную в прожженную шинель, в потертую, болтающуюся на обритой голове шапку-ушанку, задерживает патруль. Начальник патруля, майор, начинает выговаривать за неряшливость, но прерывает нотацию на полуслове, вытаскивает блокнот и дает записку в комендатуру, где я получаю новое обмундирование: хлопчатобумажное военное женское платье, белье, кирзовые сапоги, новехонькую, на мой малый рост шинельку, офицерскую шапку-ушанку, скрипучий кожаный ремень и даже новенький зеленый вещевой мешок.
      Вещи добротные, хорошие, но почему-то жалко сдавать прожженную шинель, старые брюки, разбитые, слишком большие сапоги и штопаный-перештопаный вещевой мешок: как будто рвешь последние связи с прошлым...
      До Джезказгана добиралась с частыми пересадками, чувствуя слабость, головокружение, звон в ушах. По ночам, забываясь, кричала. Меня будили: "Товарищ капитан, хватит воевать!"
      Добравшись до Джезказгана, очень ослабела и, переступив порог дома, упала без сознания. В чувство привел отец. Он стал совсем седым, исхудал, лицо изрезано глубокими морщинами. Сказал, что сын в детском саду, но сад не здесь, а в Долинке, под Карагандой.
      Я даже заплакала от огорчения и в тот же день поехала в Караганду. Но за дорогу так устала, так изволновалась, что в Долинке, не дойдя до детсада, опять потеряла сознание и упала. Меня подобрали, отвезли в больницу и выпустили только через две недели.
      На этот раз я до детского сада дошла. На дворе ковырялся в снегу мальчик в вытертой шапке, большом демисезонном пальто и больших заскорузлых ботинках.
      Позвала. Поднял голову, не узнал, снова заковырялся в снегу. И лишь после того, как позвала еще раз и заплакала, кинулся ко мне и тоже заплакал.
      Предполагая вернуться на фронт, перевезла отца и сына в Москву. Мы заняли комнату в прежней квартире, хотя и тут не обошлось без осложнений и хлопот. Отпуск заканчивался. Подала рапорт в Главное санитарное управление РККА с просьбой направить в прежнюю часть. Просьбу не удовлетворили, предложили должность старшего врача батальона аэродромного обслуживания в полку бомбардировочной авиации дальнего действия.
      Я отклонила это предложение и еще несколько предложений подобного рода: не хотела оставаться в глубоком тылу. А на очередном построении офицеров резерва Главного санитарного управления РККА опять упала, опять очутилась в госпитале, и на этот раз приговор медицинской комиссии был окончательным: инвалид войны.
      Так завершилась моя служба в Советской Армии. Пришлось приспосабливаться к тыловой- жизни, лечиться, работать, чтобы поставить на ноги сына, заботиться об отце. Связь с фронтовыми товарищами нарушилась. И нарушилась надолго...
      Эпилог
      Давным-давно закончилась война. Сорок с лишним лет минуло. Но каждый год в мае месяце съезжаются - в Москву или на места былых боев - ветераны 72-й гвардейской Красноградской стрелковой дивизии, не забывающие фронтовое братство.
      Из офицеров, старшин, сержантов и солдат, упомянутых в этих записках, я постоянно вижу на встречах Героя Советского Союза Г. М. Баталова, назначенного в конце войны командиром нашей дивизии и получившего тогда же звание генерал-майора; Б. П. Юркова, командовавшего в сорок пятом 81-й стрелковой дивизией, сейчас генерал-лейтенанта; Ю. А. Чередниченко, подполковника в отставке; хирурга М. И. Гусакова и его жену Е. А. Капустянскую, хирургическую медсестру; хирурга И. С. Милова с женой А. В. Коньковой; известного кардиолога, заслуженного врача РСФСР И. Р. Обольникова; делегата XXI съезда КПСС Марию Васильевну Абакумову, награжденную уже в мирное время за трудовой подвиг орденом Ленина; главного санитарного врача Волгоградской области Зинаиду Касьяновну Дроздову; хирурга Н. Н. Пинскер.
      Нередко приезжает героиня боев на "Бородаевском плацдарме" Антонина Акимовна Чичина, та самая санинструктор Тоня Чичина, чье имя знала вся 2-я гвардейская дивизия.
      В декабре 1943 года она в который раз подняла залегших бойцов в атаку. Пулеметная очередь перебила девушке ногу выше колена. Товарищи вынесли санинструктора с поля боя, хирурги спасли ей жизнь, но спасти ногу не могли.
      После боя командир Тониного батальона гвардии капитан Сагайда сразу поехал в медсанбат. Операция закончилась, его пропустили, и Сагайда сказал тогда Тоне, что батальон никогда ее не забудет, что офицеры и бойцы верят в нее.
      - Ты молодая, отважная, красивая, - говорил капитан. - Все у тебя еще впереди: и учеба, и любимая работа, и хороший муж, и дети!
      Предсказания Сагайды сбылись: несчастье не сломило Антонину Акимовну, все вышло как сказал комбат.
      А однажды приехал на встречу человек, которого считали погибшим: гвардии лейтенант в отставке Анатолий Васильевич Костин. Если читатель помнит, после боя у хутора Кисловского лейтенанта нашли возле орудия в бессознательном состоянии, с кровавой пеной на губах. Думали, до медсанбата не дотянет. Даже похоронку составили! А в 30-летие Курской битвы Костин вдруг появился в Шебекинском лесу. "Дотянул" и до медсанбата и до госпиталя. А там спасли.
      Но многих среди нас нет: не дошли до Победы.
      ...При форсировании Южного Буга погиб командир 222-го гвардейского стрелкового полка гвардии подполковник И. Ф. Попов, человек, которому прочили большое будущее.
      ...На Ингульце, под селом Верблюжки, получил тяжелое ранение командир 2-го дивизиона артполка гвардии капитан А. С. Михайловский.
      ...Там же, под селом Верблюжки, спасая укрытых в блиндаже раненых, вызвала огонь первого дивизиона на себя и смертью храбрых погибла Рита Максимюкова.
      ...В Венгрии, неподалеку от Балатона, осталась могила светло любившего Риту гвардии старшего лейтенанта Вани Горбатовского.
      ...За Южным Бугом упала под пулями фашистских автоматчиков, навеки закрыв яркие синие глаза, любимица артполка певунья Таня Конева, кавалер ордена Красного Знамени, награжденная медалями "За боевые заслуги" и "За отвагу".
      Многих, многих молодых и отважных не стало в боях! А после войны раны и перенесенные тяготы, словно прилетевшие издалека осколки, продолжают косить воинов. Ушли из жизни бывший командир дивизии гвардии генерал-майор, Герой Советского Союза И. А. Лосев; бывший командир артполка гвардии полковник, Герой Советского Союза И. У. Хроменков; бывший командующий артиллерией дивизии гвардии полковник Н. Н. Павлов; бывший начальник санитарной службы дивизии гвардии подполковник Г. А. Борисов... И многие другие.
      Не отзываются мои помощники гвардии лейтенанты медицинской службы И. А. Сайфулин и Н. С. Ковышев, санитар Широких и повозочный Реутов... Молчит врач Кязумов... О многих давно ничего не слышно!
      Но вот возложены венки и цветы к братским могилам, к памятникам, воздвигнутым на местах боев.
      Оставаясь после таких встреч одна, я ощущаю тревогу: люди живы, пока их образы хранит наша память. Но и мы не вечны! Что же передадим мы поколениям, идущим нам на смену? Только выбитые в граните и металле имена, фамилии, звания, даты рождения и смерти?
      Несправедливо...
      И, пытаясь сохранить для будущего живые черты хотя бы немногих своих однополчан, я написала о них.
      Примечания
      {1}Против врага в полной тайне сосредоточились 10 общевойсковых, одна танковая и четыре воздушные армии, ряд отдельных танковых, механизированных корпусов, бригад и частей, пятнадцать с половиной тысяч орудий и минометов, 1463 танка и самоходно-артиллерийские установки, 1350 боевых самолетов. Подробнее об этом см.: Жуков Г. К. Воспоминания и размышления. М., изд-во агентства печати "Новости", 1983, с. 292 (Прим. авт.).
      {2}ДОП - дивизионный обменный пункт, одно из тыловых подразделений дивизии.
      {3}За мужество, проявленное в бою 5 июля 1943 года, гвардии старший лейтенант В. Г. Кузнецов был награжден орденом Ленина с присвоением звания Героя Советского Союза.
      {4}В. М. Колесников за бои 5 июля также был награжден орденом Ленина с присвоением ему звания Героя Советского Союза.