Погиб, но не сдался 5 июля весь 3-й батальон капитана Стриженко, Погибла шестая рота батальона капитана Двойных. Понесли большие потери, но лишь по приказу отошли с боем к железнодорожной насыпи и Шебекинскому лесу другие роты 2-го батальона.
      А перед железнодорожной насыпью, перед Шебекинским лесом, противника встретили огнем 1-й батальон; 229-го гвардейского полка под командованием капитана В. Ф. Шалимова, 2-й батальон 224-го гвардейского стрелкового полка под командованием капитана И. М. Глянцева и отведенная на запасные позиции артиллерия дивизии. В решающую же минуту нанесли удар стоявшие во втором эшелоне 222-й стрелковый полк нашей дивизии и свежая 213-я стрелковая дивизия. Встречным боем они остановили врага.
      * * *
      Быстро темнело. Затихал грохот боя. Прорвать оборону дивизии гитлеровцы не сумели. Наши стрелковые части и подразделения заняли новые рубежи. Понесший самые тяжелые потери 229-й стрелковый полк, оставив Маслову Пристань, отошел на пять километров восточнее. Усиленный Отдельным учебным стрелковым батальоном, он занял окопы за насыпью железной дороги.
      Правофланговые подразделения 224-го стрелкового полка отошли лишь на полтора-два километра, окопавшись на железнодорожной насыпи, а левофланговые подразделения полностью удержали первоначальные рубежи обороны. 155-й артиллерийский полк и 78-й Отдельный истребительно-противотанковый дивизион обосновались на новых огневых позициях, указанных командующим артиллерией дивизии.
      Так настала ночь. Вся в заревах пожарищ по берегу Северского Донца, словно горизонт истекал кровью...
      Раненых, как уже вспоминала, привозили не только с батарей и наблюдательных пунктов дивизионов 155-го артполка, но и из 78-го отдельного истребительно-противотанкового дивизиона, из стрелковых частей. Число поступавших на медпункт воинов резко увеличилось после 12 часов.
      Реутов и Широких, возвращаясь с повозками, где сидели и лежали наспех перевязанные люди, рассказывали о кромешном аде, творящемся на передовой. Оба устали, их запыленные лица осунулись...
      Не помню, кто привез сообщение о гибели санинструктора 1-й батареи рядового Пети Пинаева, но даже в тот жуткий день остро кольнула весть об этой смерти. Пете только-только исполнилось девятнадцать. Он прибыл на батарею в самом начале боев дивизии. Тихий, скромный паренек, красневший в присутствии женщин,, был удивительно трудолюбивым. Он добросовестно исполнял и обязанности подносчика снарядов, и обязанности санинструктора. С утра 5 июля Петя вынес с огневых позиций, перевязал и отправил в тыл одиннадцать тяжело раненных артиллеристов. Погиб юноша, отражая с товарищами атаку фашистской пехоты.
      В каждый приезд Реутов, наскоро напившись воды, хвалил санинструктора 5-й батареи рядовую А. Н. Агееву и санинструктора 6-й батареи Г. Ф. Баранову.
      - Ну, девчата... - говорил старый солдат. - Ни черта не боятся!
      Саша Агеева действительно была смелой до безрассудства. В батарее ее очень любили и со Сталинграда иначе, как "спасительницей", не называли. В первый день боев на Северском Донце Саша вынесла из-под огня и, искусно перевязав, надежно укрыла в щелях девять тяжело раненных артиллеристов. Отправив их в тыл, она снова ползла туда, где свирепствовали огонь, дым, осколки. Туда, где стояли возле орудий ее друзья.
      О военфельдшере Рите Максимюковой я уже упоминала. Ей пришлось 5 июля орудовать не только индивидуальными пакетами и шинами, но и автоматом. Нелегко было и военфельдшерам 2-го и 3-го дивизионов И. Е. Мелентьеву и И. А. Сайфулину. Работали они под обстрелом, рисковали жизнью и долг свой выполняли безупречно.
      Во втором часу дня создалось крайне тревожное положение. От капитана Чередниченко прибежал связной и, сообщив, что штаб отходит, передал приказ отвести медпункт на восточную окраину Шебекинского леса. Нас и без того беспокоили пули, нет-нет да посвистывающие над головами, теперь же сомнений не оставалось: противник близко.
      Но как выполнить приказ? Ведь не в том дело, чтобы самим перебраться на четыре километра восточнее, а в том, чтобы вывезти раненых, которых скопилось не меньше сорока человек!
      Словом, оставались мы на прежнем месте еще часа два и прибыли на восточную окраину леса лишь в шестом часу. Чередниченко сгоряча наговорил мне резкостей. Оправдываться и возражать не стоило - не та была обстановка, да и понимала я, что позже начальник штаба на все посмотрит по-другому.
      Уже совсем стемнело и утих рев орудий, когда на медпункт один за другим стали собираться военфельдшеры дивизионов. Усталые, в испачканных кровью и землей гимнастерках... Первым делом спрашивали Таню Коневу, заведующую нашей аптекой, а потом набивали санитарные сумки и вещевые мешки перевязочным материалом, медикаментами.
      Мы угощали их чаем, расспрашивали о потерях, об эвакуации раненых... И тут Сайфулина прорвало:
      - Видели бы вы, что на медпунктах стрелковых полков творилось!
      Мы не видели, но догадывались, что эвакуация раненых из полков оставляла желать лучшего.
      - "Лучшего..." - кипел Сайфулин. - С одиннадцати утра к ним ни одна машина из медсанбата не пришла! Только случайный порожняк да повозки. Хоть на закорках людей за пять верст таскай!
      - Да, да. Медсанбат должен был перебазироваться...
      - Не надо было его в пределах досягаемости вражеской артиллерии располагать, - перебил Сайфулин. - Тогда и перебазироваться не пришлось бы и машины не имущество медсанбата перевозили бы, а раненых!
      Рита Максимюкова негромко добавила:
      - К нам из баталовского полка раненые шли. Агапонов раз пять Гаджиева присылал: помогите, захватите наших людей...
      А Мелентьев рассказал, в какую он попал передрягу, пробираясь на 5-ю батарею мимо санроты 224-го гвардейского стрелкового полка.
      * * *
      ...В расположение санроты просочились вражеские автоматчики, а раненые не только в землянках, но и просто на земле, под кустами, лежат, многие даже пошевелиться не способны. Гитлеровцам же все равно, кто перед ними здоровые или раненые! Строчат из автоматов, убивают людей...
      Еще хорошо, командир санроты капитан медицинской службы А. П. Окишев не растерялся: собрал персонал, человек двадцать легкораненых, атаковал гитлеровцев и вышиб из своего расположения. А потом стал ругаться - мол, если так дальше с транспортом пойдет, раненые без вражеских автоматчиков погибнут...
      Попив чаю и немного отдохнув, военфельдшеры заторопились в дивизионы: назначить новых санинструкторов, вручить им санитарные сумки, поспать, если удастся... Прилегли и мы на медпункте. Но фронтовые летние ночи коротки!
      Глава двадцать первая.
      Выстоять, победить
      Едва забрезжил рассвет, гитлеровцы начали мощную артиллерийскую подготовку, подняли в небо десятки бомбардировщиков, обрушили сотни авиабомб на передний край дивизии, на огневые позиции артиллерийского полка и минометчиков, на пути подхода к переднему краю. А часом позже двинули в бой танки с десантами на броне и пехоту.
      Тяжкий, кровавый бой разгорался по всей линии обороны. Накал его нарастал. Стойко держался понесший накануне большие потери, поддерживаемый Отдельным учебным стрелковым батальоном 229-й стрелковый полк майора Баталова. Атаку за атакой отбивал окровавленный 224-й полк майора Уласовца. Ни на .шаг не сдвинулись с занимаемых рубежей 222-й полк майора Попова и наши соседи - 585-й стрелковый полк 213-й стрелковой дивизии.
      Раненые поступали на медпункт непрерывно, и снова не только артиллеристы, но и стрелки. Во второй половине дня Реутов, уезжавший на левый фланг, возвратился с известием, что при перебежке на новый НП убит командир 3-го дивизиона старший лейтенант Почекутов.
      Немного позже раненые из 2-го дивизиона рассказали, что НП капитана Михайловского и землянка с ранеными были окружены гитлеровцами. Михайловский вызвал огонь на себя. Гитлеровцев накрыли огнем точно. Командир дивизиона, его помощники, лейтенант медицинской службы Мелентьев и раненые чудом остались живы...
      В бою представление о времени утрачивается: каждый занят своим делом, каждый до предела напряжен, думать можно только о сиюминутном, ни на что отвлекаться нельзя. И вдруг поражаешься тому, что стволы сосен вокруг медпункта из утренних, медово-желтых, превратились в вечерние, медно-красные, и небо не золотится, а розовеет...
      Вот в такой предвечерний час - бой не утихал - примчался связной из штаба полка, от гвардии капитана Угриновича, помощника Чередниченко, с известием, что тяжело ранен командир артполка майор Ресенчук.
      * * *
      ...Знакомая дорога к НП полка неузнаваема: вся изрыта воронками. Окружающий лес обгрызен, покорежен, повален снарядами и бомбами. За обочинами людские и конские трупы. В канаве лежит на боку обгоревшая тридцатьчетверка. Бредут в сторону передовой пополнения, их обгоняют грузовики с боеприпасами, навстречу - машины порожняком или загруженные ранеными. То справа, то слева, то впереди внезапно начинают рваться снаряды. Приходится лечь...
      Наконец, привязав лошадь к уцелевшей сосне, я побежала на опушку, где высились столетние кряжистые дубы. На одном из них, укрытый густой листвой, находился наблюдательный пункт командира дивизии, на другом наблюдательный пункт командира артполка.
      Ресенчук, раненые разведчики и телефонист лежали в огромной воронке от авиабомбы метрах в пятидесяти от своего дуба. Сидевший возле них ефрейтор сказал, что перевязки делал фельдшер с НП дивизии. Один из разведчиков был ранен в плечо, другой - в голень, телефонист - в спину. Все, кроме Ресенчука, находились в сознании, держались молодцом, а майор лежал с закрытыми глазами и дышал прерывисто.
      Я осторожно приподняла его гимнастерку: на живот и на спину наложены большие асептические повязки, сквозь верхний слой марли просвечивает густо-красное. Спросила, как это произошло, куда все же ранен командир полка.
      - Снаряд прямо в дуб жахнул, и товарища майора осколками в живот... ответил ефрейтор.
      Бегу к дубу, взбираюсь по железным скобам на дощатый помост. Сержант, чье лицо помню еще с хутора Молоканова, вертит ручку полевого телефона. Рядом радист с наушниками. Водят биноклями разведчики. Не отрывается от стереотрубы Чередниченко. На мой голос резко оборачивается:
      - Вы? Ну, что Иван Макарович?
      - Срочно нужно эвакуировать.
      - За машиной послал. Он-то как? Узнал вас?
      - Нет. Состояние крайне тяжелое. Видимо, внутренние органы задеты.
      Лицо Чередниченко болезненно морщится:
      - Не повезло... Галина Даниловна, придет машина - отвезите Ивана Макаровича в медсанбат сами.
      Чередниченко, что-то уловив в ходе боя или заметив краем глаза, тут же забыл про меня и обрушился на телефониста:
      - Где "Иртыш"?! Давай "Иртыш"!!!
      С помоста НП берег Северского Донца как на ладони. Его не узнать! Реку и пространство между поймой и насыпью железной дороги затягивает дым. Среди полос дыма - вражеские, в разводах камуфляжной окраски танки, серо-зеленые, пригнувшиеся, бегущие среди танков и за танками фигурки фашистских солдат, черные столбы разрывов. Там горящий "тигр"... Там лежащие по всему лугу трупы... Справа фонтаны огня и земли взметываются много восточнее железнодорожной насыпи - значит, нас потеснили, а слева, у станции Карьерная, насыпь кишит людьми: рукопашный!..
      Над досками помоста показалась голова давешнего ефрейтора:
      - Доктор, грузовик!
      Командира полка и бойцов, раненных вместе с ним, уложили в кузов "газика", на ворох сена, прикрытый шинелями.
      - Где поедете? - спросил пожилой шофер. - В кабине?
      - В кузове, конечно! Торопитесь, но без тряски...
      Тот, кому доводилось ездить в разгар боя по дорогам, идущим к передовой, знает, что это такое. За шумом мотора шофер не слышит свист приближающихся снарядов, гул заходящих на бомбежку самолетов. Он помнит одно: необходимо спешить. Правда, если в кузове раненые, машину ведут поаккуратнее.
      Но все равно ее качает, бросает из стороны в сторожу на разъезженных колеях, на выбоинах, она кренится, объезжая воронки, а то и резко тормозит...
      К медсанбату, перебравшемуся в так называемый Буденновский лес, подъехали в темноте. Ни указателей, ни света. Остановила грузовик, соскочила с него, заметила быстро идущую неподалеку женщину, окликнула. Оказалось, это Маша Городчанина, спешившая с бутылью кровезаменителя в госпитальный взвод.
      - Вам приемно-сортировочный? - спросила Маша. - Во-о-н он...
      Я перебила:
      - Нет, операционно-перевязочный.
      - Поезжайте прямо - увидите раздвоенную сосну. Там два шага!
      Добравшись до места, я откинула полу палатки.
      Над ближним столом низко склонился ведущий хируг медсанбата Михаил Осипович Гусаков. Ему ассистирует старшая операционная сестра Дуся Шумилина. Похоже, еле держится на ногах. Младшая операционная сестра Вера Витер, черноглазая худышечка, натирает Дусе виски нашатырным спиртом.
      Позвала Веру. Та широко раскрыла глаза, подбежала: "Что случилось?"
      Я объяснила, что привезла командира артиллерийского полка Ресенчука, раненного осколками снаряда в живот:
      - Он очень тяжел, Вера! Надо бы сразу...
      Вера пошепталась с Дусей, та обернулась, кивнула и, когда Гусаков закончил операцию, заговорила с ним. Тот поглядел на меня:
      - Прорвались? Ну а майор где? Чего ждете? Я помогла внести Ресенчука.
      - Шумилина, наркоз! - приказал Гусаков.
      Мне дали халат, марлевую повязку на лицо, и я осталась в операционной. Работали в ней четыре хирурга: Гусаков, Сизикова, Пинскер и Милов.
      Пинскер в основном укладывали на стол раненых, которым требовалось ампутировать конечности. Работавшая с ней Клава Шевченко давала наркоз, инструменты - Лиза Невпряга. Поддерживать конечность, если требовалось, помогали санитары. Стоя на скамеечке в длинном, испачканном кровью халате, в клеенчатом, залитом кровью фартуке, Нина Наумовна уверенно отсекала мягкие ткани, быстро перевязывала кровеносные сосуды, решительно бралась за пилу. Скрежет ее ужасен, от него сердце сжимается. Но что делать, если нет иного выхода?
      Нине Михайловне Сизиковой принесли молоденького, тяжело раненного солдата. У парнишки в трахее засели осколки, он задыхался, не мог говорить, синие глаза умоляли помочь. Нина Михайловна быстро сделала сложную операцию. Парнишка вздохнул, глаза его засветились счастьем.
      Милов, как всегда, делал сложные полостные операции.
      Удушливый запах эфира, йода, крови, сдавленные стоны только что принесенных раненых, спертый воздух, духота, звяканье инструментов, однообразные приказания хирургов...
      - Пойдите отдохните на воздухе, мы не скоро... - сказала Вера.
      Выйдя из палатки, я села на землю, прислонилась к стволу березы, закрыла глаза. И только закрыла - трясут за плечо. По голосу узнаю все ту же Веру Витер. Говорит, закончили. Майору удалили почку и часть кишечника, но Гусаков надеется на крепкий организм Ресенчука.
      Я спросила, который час. Оказывается, за полночь перевалило. Значит, операция длилась более четырех часов, и я целых три из них проспала! В полку меня, наверное, потеряли... Надо спешить: до рассвета недалеко.
      * * *
      В тот день, 6 июля, гитлеровцам удалось продвинуться на 2-3 километра лишь на правом фланге обороны дивизии, в полосе 229-го гвардейского стрелкового полка и Отдельного учебного батальона. Здесь враг рвался к совхозу "Поляна". Он ввел в действие против наших обескровленных подразделений большие силы пехоты, танков и авиации, но решающего успеха не добился.
      Не удалось противнику протаранить оборону дивизии и в центре, и на левом фланге. Взаимодействуя с частями 213-й стрелковой дивизии и танкистами 27-й танковой бригады, подразделения 224-го и 222-го гвардейских стрелковых полков отбили все атаки.
      Лишь во второй половине следующего дня враг достиг совхоза "Поляна", но зато на левом фланге был решительно атакован 224-м гвардейским стрелковым полком дивизии, 585-м стрелковым полком 213-й дивизии и отброшен за Северский Донец!
      В ночь на 8 июля во всех подразделениях зачитывали приказ командующего 7-й гвардейской армией гвардии генерал-майора Михаила Степановича Шумилова. Командующий высоко оценивал мужество гвардейцев, массовый героизм воинов, их беспредельную преданность Родине. Сообщал, что врагу нанесен огромный урон. Предупреждал, что бои предстоят жестокие, и призывал усилить удары по истекающей кровью фашистской гадине.
      В последующие три дня гитлеровцы яростно атаковали части нашего соседа справа - 25-го гвардейского стрелкового корпуса, а 11 июля, не сумев сломить сопротивление 25-го гвардейского стрелкового, снова пытались прорваться в полосе нашей дивизии. Но мощными контратаками стрелковых частей, поддержанных артиллерией и танками, враг был остановлен, а затем отброшен на исходные позиции.
      * * *
      Вечером я пробралась на НП полка, чтобы осмотреть больную ногу Хроменкова. Несмотря на усталость, офицеры и солдаты, находившиеся на НП, были возбуждены.
      - Вот так, Галина Даниловна, - приговаривал Хроменков, пока я осматривала его ногу. - Скоро услышим, как фрицы "Гитлер капут!" орать станут...
      Хроменков не ошибался: фашистские атаки 11 июля были последними атаками вражеских войск на Северском Донце. Ни в полосе 7-й гвардейской, ни в полосе соседней 6-й гвардейской армии враг не достиг цели, не прорвался к Короче. Гитлеровцам был нанесен колоссальный урон! Лишь в полосе обороны нашей дивизии они потеряли около 7 тысяч офицеров и солдат, 46 танков, около 50 орудий и минометов, 30 автомашин, тягачи, понтоны, большое количество стрелкового оружия...
      Но победы даром не даются. Во время боев с 5 по 11 июля медсанбат ежесуточно принимал по 900-1200 раненых. Хирурги произвели за это время 1700 различных обработок и операций. Многие наши воины в боях на Северском Донце стали инвалидами. Многие навечно легли в тамошнюю землю. Но и те и другие победили.
      В небывалых по масштабу танковых сражениях севернее Белгорода, в районе Прохоровки, наступательный порыв противника был сломлен окончательно. Одновременно 12 июля перешли в наступление Брянский и Западный фронты, чтобы разгромить Орловскую группировку гитлеровцев. Враг срочно снял семь дивизий с участка Центрального фронта, но уже 15 июля ударил и Центральный фронт.
      С 16 июля противник не атаковал нигде, а 17-го начал на Белгородском направлении общий отход. Под ударами и непрерывным нажимом войск 7-й гвардейской армии гитлеровцы к 23 июля вынуждены были уйти за Северский Донец.
      Мы возвратились в Карнауховку, Маслову Пристань, Приютовку. И не узнали мест, где две недели назад проходил передний край дивизии. Рощи обезглавлены, освежеваны огнем и сталью... Некошеная трава выгорела... Дзоты разбиты... Колья проволочных заграждений с обрывками колючей проволоки вдавлены в землю... Окопы и траншеи, проутюженные тяжелыми танками, змеятся, как плохо зажившие швы...
      По всему берегу - от Шебекинского леса до реки - чернеют омертвевшие громады "тигров", "фердинандов" и "пантер", валяются разбитые орудия, отслужившие свое минометные плиты, чернеют тысячи воронок... И повсюду: в изувеченных рощах, под обожженными кустами, возле танков и самоходок, на опаленной траве, в воронках - трупы гитлеровцев.
      Особенно много их в пойме. Под жарким июльским солнцем тела "завоевателей" разлагаются, по берегу ползет зловоние. Колеблющиеся, пританцовывающие столбы мух над мертвыми оккупантами - жуткие "обелиски"! Специальные команды поспешно роют длинные рвы, сносят туда трупы вражеских офицеров и солдат, чтобы так же поспешно закопать, уничтожить самое память о бесславно погибших.
      * * *
      Своих товарищей хороним в Шебекинском лесу, на песчаных холмах. Над могилами - фанерные пирамидки с красными звездочками на вершинах.
      Теперь-то их нет: взамен встали гранитные стелы, легли мраморные плиты. Пестреют цветы у могил гвардии лейтенанта Василия Миряна начальника штаба 2-го дивизиона, героя Абганерова и Сталинграда; гвардии старшего техника-лейтенанта Игоря Солина - бесстрашного ветерана дивизии; гвардии капитана Угриновича - помощника начальника штаба артполка, смельчака и умницы... У могил многих артиллеристов, стрелков, саперов, связистов, минометчиков, погибших тут, на Северском Донце...
      Но фанерные пирамидки помнят все фронтовики: даже в тягостные дни мы старались, как могли, увековечить память героев.
      Глава двадцать вторая.
      Через Северский Донец
      Еще 18 июля в ходе боев на левобережье Северского Донца 7-я гвардейская армия, а вместе с ней и наша 72-я стрелковая дивизия были включены в состав войск Степного фронта. Ставка создала его, планируя Курскую операцию. Он должен был при переходе советских войск в наступление нарастить мощь общего удара.
      В дивизии не знали замыслов и планов высшего командования, но каждый солдат хорошо понимал, что с выходом к Северскому Донцу мы немедленно попытаемся его форсировать.
      Солдаты не ошиблись: командование 7-й гвардейской армии решило перед началом общего наступления завладеть плацдармом на западном берегу Северского Донца. Захватить его приказали нашей дивизии.
      Утром 24 июля меня вызвал гвардии майор Хроменков, который вступил в командование артполком: состояние Ивана Макаровича Ресенчука улучшалось, но ему предстояли эвакуация в глубокий тыл и длительное лечение.
      Сообщив, что ночью 229-й гвардейский стрелковый полк начнет форсировать реку на участке между Нижним Ольшанцом и Карнауховкой, что за передовыми подразделениями стрелков переправятся разведчики, радисты и телефонисты артполка под командованием капитана Н. И. Попова, Хроменков приказал мне прибыть ночью на наблюдательный пункт и находиться там с кем-либо из фельдшеров или санинструкторов.
      Погода в тот день испортилась: наползли черные тучи, а к вечеру засверкали молнии, загромыхал гром, полил дождь. Противник понимал, что мы можем воспользоваться ненастьем для внезапной переправы через реку, и чаще обычного пускал осветительные ракеты, бил из орудий и минометов то по одному, то по другому участку левобережной поймы, прошивал пулеметными очередями кромку своего берега, реку, камыши на нашей стороне.
      Головной группе батальона капитана Шалимова, которой командовал лейтенант Максимов, удалось неслышно вынести из кустов приготовленные саперами лодки, неслышно спустить их на воду и - тоже неслышно - преодолеть Северский Донец. За головной группой переправился шалимовский батальон. Потом начали движение еще две роты 229-го стрелкового полка.
      В одной из лодок плыли командир полка майор Баталов, его начальник штаба и адъютант. Рядом с баталовской двигалась лодка капитана Попова. С ним - начальники разведок 1-го и 3-го дивизионов артполка лейтенанты В. П. Вязовец и М. В. Баранов, командир 2-й батареи старший лейтенант А. З. Киселев и командир 7-й батареи старший лейтенант К. Я. Сабодаж. В соседней лодке разведчики, телефонисты, радисты...
      Переправились вместе с подразделениями баталовцев и разведывательные группы 222-го и 224-го гвардейских стрелковых полков.
      Хроменков отличался невозмутимостью, но в ту ночь раза три спросил у радистов, не слышно ли Попова. А когда тот вышел на связь, когда доложил, что все прошло успешно, что стрелки выдвигаются к передней траншее врага, Хроменков встал, повел плечами, словно они затекли, и весело сказал:
      - Ну, вот, шагнули на землю Украины!..
      На наблюдательном пункте, слабо освещенном лампочками карманных фонарей, непрерывно пищали зуммеры полевых телефонов, радисты проверяли связь с наблюдательными пунктами дивизионов и с батареями. Ближе к утру несколько раз звонили командир дивизии, командующий артиллерией и начальник оперативного отдела штаба дивизии майор Юрков, мой бывший командир в Отдельном учебном стрелковом батальоне. Главный вопрос у всех один: готовы ли дивизионы?
      Огневой налет на позиции противника за Северским Донцом производился всей артиллерией дивизии. Он был мощным, но длился лишь пятнадцать минут, чтобы ошеломленный враг не успел принять мер для отражения атаки баталовцев.
      Артналет сыграл свою роль: гвардейцы 229-го стрелкового полка за час с небольшим захватили первую фашистскую траншею. Враг, бросая оружие и раненых, откатился к позициям под деревней Соломино.
      Дальше продвинуться не удалось: под Соломиной у противника имелись хорошо оборудованные рубежи. Гитлеровцы подтянули резервы, задержали Баталова и в седьмом часу утра предприняли контратаку. Начались тяжелейшие, упорнейшие бои за крохотный плацдарм.
      Этому клочку земли, нареченному, как все прочие маленькие плацдармы в минувшей войне, "пятачком", наше командование придавало чрезвычайно большое значение. Расширенный, он мог служить в будущем для накапливания значительных сил и удара во фланги вражеским войскам. Фашистское командование это хорошо понимало. Во второй контратаке гитлеровцы пустили в дело танки, а в одиннадцатом часу, едва разошлись тучи, появилась их авиация...
      Об испытаниях, выпавших на долю стрелковых батальонов с 25 по 28 июля, я знаю только из разговоров на НП артиллерийского полка и со слов очевидцев.
      * * *
      В первый день полк Баталова отбил семь атак. Бок о бок с баталовцами бились разведгруппы 222-го и 224-го гвардейских стрелковых полков. На узкой полоске западного берега, шириной около километра по фронту и глубиной до семисот метров, разницы между солдатами и офицерами не существовало: решали не командирское искусство, а личное мужество, стойкость, выносливость. Достаточно сказать, что 25 июля командир полка майор Баталов ложился за пулеметы, отбивался гранатами, водил людей в контратаки.
      С НП дивизии и с плацдарма непрерывно требовали огня. Артиллеристы делали что могли, но приходилось им нелегко: разведчикам мешала густая роща между деревнями Соломино и Топлинка, установки для стрельбы приходилось рассчитывать с прибавками прицела, чтобы не поразить своих, связь то и дело нарушалась, враг обстреливал и бомбил батареи, номера орудийных расчетов выбывали из строя.
      К ночи на плацдарме осталась горстка стрелков Баталова и разведчики 222-го полка. Было их общим счетом не свыше ста человек. Но они держались, вели огонь. В ночь на 26 июля Баталову прибыло подкрепление, и на плацдарм переправился 2-й батальон 222-го, стрелкового полка, который, с ходу атаковав врага, расширил плацдарм по фронту.
      Двенадцать яростных атак противника отразили 26 июля гвардейцы. Дважды был ранен и до ночи оставался в строю заменивший комбата командир пулеметной роты батальона капитан Еремин. После боя майор Баталов прикрепил к окровавленной гимнастерке Еремина собственный орден боевого Красного Знамени.
      Отличились в том бою и командир стрелковой роты старший лейтенант Н. Д. Ермаков, гвардии рядовой Буза Азисов, пулеметчики Яранов и Колаев.
      В ночь на 27 июля на плацдарм переправились 1-й и 3-й батальоны 222-го стрелкового полка. Весь день 27 июля гитлеровцы продолжали ураганный артиллерийский и минометный огонь, сбрасывали на гвардейцев Баталова и Попова десятки тяжелых фугасных и сотни осколочных бомб, атаковали, пытаясь скинуть зацепившихся за правый берег офицеров и солдат в реку.
      Во второй половине дня мы с Реутовым поехали во 2-й дивизион забрать раненых. Пока их укладывали на повозку, я спрыгнула в траншею, где возле стереотрубы стояли капитан Михайловский, начштаба дивизиона, другие офицеры. Мне разрешили поглядеть на плацдарм. Прильнула к окуляру, настраиваю, но ничего не разберу: плывут клубы и полосы дыма...
      За спиной - голос телефониста:
      - Так точно, товарищ "Первый", здесь!.. Слушаюсь... Сейчас передам ей...
      "Ей"? Значит, мне? Ведь на НП сейчас только одна женщина! Но что понадобилось "Первому", то есть командиру полка?
      Телефонист поднял небритое, загорелое, перепачканное землей лицо:
      - Вам приказано срочно на НП полка, товарищ гвардии военврач!
      - Кто-нибудь ранен?
      - Гвардии майор ничего не сказали.
      Я отправила Реутова "домой" и пешком добралась до НП Хроменкова. Командир полка следил за огнем 1-го дивизиона. Доложила о прибытии. Кивнул. Приказал Савченко дать беглый осколочными. Потом обернулся, вытащил кисет с табаком, трубку:
      - Звонил командир дивизии. Приказал вам лично к завтрашнему утру развернуть на плацдарме передовой медицинский пункт дивизии.
      Услышанное было чересчур неожиданным.
      Хроменков недовольно пожал плечами:
      - Не понимаю, почему именно вы должны этим заниматься... Артиллерийский-то полк здесь!
      Я успела немного прийти в себя:
      - Товарищ гвардии майор, командир дивизии, наверное, изменил взгляд на место медицинских работников артполка в боевых порядках дивизии.
      Хроменков понял намек на историю с Уласовцем, но не улыбнулся, только головой покачал.
      - Разрешите идти?
      - Что за спешка?.. - Он пыхнул трубкой. - С собой возьмите двух-трех человек, не больше. Переправляться будете у Карнауховки. Место знаете?
      - Знаю.
      - На переправе быть от двадцати одного до двадцати двух. Вас поведет гвардии капитан Попов. Чувствуете-то себя как?
      - Нормально, товарищ гвардии майор. Разрешите идти?
      - Идите. Да не лезьте там поперед батьки в пекло! Поняли?
      В моем распоряжении оставалось около трех часов. Но пока я возвратилась на медпункт, пока мы собирались, воздух посинел, а наползшие облака приблизили наступление сумерек.
      Сообщение, что предстоит переправа на "пятачок", сделало людей строгими. Решила взять с собой Таню Коневу и Широких. Возглавить вместо себя медпункт приказала Кязумову.
      Он разволновался:
      - Позвольте и мне с вами!
      - Нет, медпункт не должен оставаться без врача. К реке отправились в восьмом - уже смеркалось.
      ...Моросил дождь. Начальник разведки полка капитан Попов шагал уверенно. Пока обходили минные поля, восстановленные проволочные заграждения, пережидали артналеты, стало совсем темно. Нет-нет да и споткнешься о неубранный труп, раздувшуюся тушу убитой лошади, оступишься в воронку... А то возникнет прямо перед тобой громада сгоревшего танка...