Нью-Йорк, 1968 год, 2 мая
      Телефон зазвонил в одиннадцать. Молодой человек провел утомительный день, пытаясь до роковой встречи занять хоть немного денег у равнодушных коллег, и теперь лежал в одних трусах на постели – даже душ не смог успокоить расходившиеся нервы.
      Десять тысяч долларов – огромные деньги. Возможно, не для его семьи, а для него самого – отец сознательно не повышал жалование сыну, чтобы сбить со следа сотрудников службы внутренних доходов.
      После того, как этот мерзкий тип, Тони, осмелился придти и офис, у молодого человека не было иного выбора как только продать самую дорогостоящую облигацию и заплатить. От непосредственной опасности он был избавлен. Теперь оставалась главная проблема – возместить деньги, чтобы никто ничего не узнал.
      В семье было решено, что первый взнос за дом Фостеров необходимо сделать этим летом. Отец подарил ему чек на прошлое Рождество и подчеркнул, что деньги должны быть Потрачены на дом, чтобы он и Джинни, наконец-то, смогли иметь большую семью.
      Но теперь все изменилось.
      Молодой человек вспомнил, как небрежно выложил Тони эти ужасные снимки на стол в конференц-зале.
      Через несколько дней после его трусливой капитуляции он получил по почте обычный конверт, в котором были негативы – большая, хаотически перепутанная кипа.
      Он сжег их с лихорадочной поспешностью, даже не проверив, все ли фотографии и негативы были вложены в конверт. Он торопился покончить с этим.
      Вздохнув, молодой человек поднял трубку:
      – Да?
      – Хелло, – сказал знакомый голос. – Это я. Несколько минут он молчал, стиснув зубы, и уж совсем было решил повесить трубку, но верх взяло любопытство. Что она скажет?
      – Могу представить, что ты чувствуешь, – прошептала Кристин.
      – И что все это значит, черт возьми?
      – Выслушай меня, пожалуйста! Я так же потрясена тем, что произошло, как и ты. Только что вытянула все из Тони. Это ужасно!
      – Издеваешься надо мной? – сорвался он. – Я не вчера родился, Кристин!
      – Пожалуйста, верь мне, – настаивала девушка. – Такая женщина, как я, не может обходиться без Тони; нужно, чтобы кто-то защищал меня. Он – необходимое зло. Но он знал и знает, что не имеет право шантажировать людей, с которыми я бываю. Я честно выполняю свою работу и получаю за это деньги. Вот и все. Знай я, что он задумал, никогда бы не назначила тебе свидание на той квартире. Отправились бы, как обычно, в отель.
      Молодой человек вздохнул.
      – Пришли чек на десять тысяч долларов, – сказал он, – и я тебе поверю.
      – Именно это я и намереваюсь сделать, – спокойно ответила Кристин. – Тони взял деньги и уехал из города на несколько дней, но, когда он вернется, я все у него отберу. Пусть попробует отказаться – я просто не буду с ним работать.
      Молодой человек никогда раньше не попадал в подобную ситуацию, но он не поверил Кристин. Она пытается удержать его. Потом она скажет, что ничего не может поделать с Тони – нужны деньги. Ее цель – держать его в зависимости, пока не заполучит все деньги и его, и отца. Он только сейчас понял это.
      – Клянусь, – настаивала Кристин. – Позволь, я докажу тебе – и тогда между нами все будет, как прежде. Ты всегда честно расплачивался со мной, и больше ничего у тебя не возьму. Я ценю твою дружбу… твое уважение…
      Последовала пауза.
      – И что же?
      – Почему бы нам не встретиться? – смущенно проговорила она. – Позволь доказать мою искренность.
      – Смеешься, Кристин? За кого ты меня принимаешь?
      – Если хочешь подождать, пока не верну деньги, я пойму. Только поверь мне. Мы можем пока быть вместе. Если я не сдержу слово, ты ничего не потеряешь.
      Молодой человек задумался. Он понимал – иметь дело с ней после того, что произошло, – безумие, самоубийство. Но ее голос воскрешал тот сверкающий, неописуемо прекрасный мир, где они были вместе. Мысли его отчаянно заметались.
      – Я не лгу тебе, – спокойно сказала Кристин. – И ты должен быть искренен со мной. Все будет по-прежнему.
      – А сколько для Тони?
      Хотя молодой человек старался говорить с насмешливым презрением, на самом деле горел, словно в огне.
      – Не говори так, – мягко запротестовала Кристин. – Повторяю, все будет, как прежде. – Ты ведь знаешь, мои услуги стоят дорого. Но я все делаю так хорошо, правда?
      Он молчал. Кристин поняла, что собеседник колеблется, но не повесил трубку.
      – Кроме того, – едва слышно прошептала она, – если хочешь быть плохим мальчиком, нужно за это платить.
      Слова звучали нежной лаской. Он чувствовал, как чужая воля парализует его.
      – Не хочешь больше быть для меня нехорошим мальчишкой? – она вздохнула.
      Он ничего не ответил, не сводя глаз с тугого кома, распирающего трусы.
      – Мне нравится, когда ты плохой, – тихо сказала она.
      Казалось, комнату заполнила его собственная нагота. Трусы были мокры. Дыхание участилось. Мысли превратились в наслаждение, а наслаждение – в безумие.
      – Я могу приехать через двадцать минут, – донесся ее шепот. – Я сейчас раздета, но могу надеть трусики, лифчик, чулки – займет всего минуту.
      Она опять вздохнула.
      – Не хотела говорить об этом по телефону, но маленькая птичка прочирикала мне, что у тебя в голове очень дурные мысли… обо мне.
      Молодой человек плотно сцепил зубы и закрыл глаза.
      – В чем дело? – спросила она. – Не можешь сказать мамочке?
      С покорностью обреченного он назвал номер своей комнаты.

       Нью-Йорк, 1968 год, 2 мая
      Энни добралась до угла Пятьдесят девятой улицы и Лексингтона и теперь шла вверх к незнакомому зданию, на крыше которого находился пентхаус Хэла Парри.
      Она была одета в облегающее шелковое платье, державшееся на тонких лямках. Туфли на высоких каблуках подчеркивали изящество ее щиколоток. Из украшений – только кулон из слоновой кости в форме солнечного диска, ее амулет. Аромат духов и запах кожи, соединившись, создавали благоухание, напоминавшее одновременно об английском саде в пору цветения и о хищной самке, призывно ревущей в джунглях.
      Время было позднее – половина двенадцатого. Она прекрасно знала, что Хэл много пьет, и сознательно рассчитала время – она не собиралась разговаривать с ним, когда тот был трезв.
      Хотя верхний Ист-Сайд выглядел спокойным и безлюдным, Энни шла осторожно, оглядываясь, держась подальше от входных дверей. Тем не менее то и дело слышалось одобрительное посвистывание невидимых полуночников, а за квартал до дома Хэла рядом притормозила машина, и водитель начал настойчиво предлагать ей отправиться с ним на прогулку. Энни ускорила шаги.
      Назойливый ухажер все-таки вывел Энни из себя: бросившись вперед, она едва не сбила с ног девушку.
      – Простите, – сказала Энни, разглядывая поразительно красивую девушку, видимо, чуть моложе ее самой. Девушка, одетая в плотный плащ, наклонилась, чтобы поднять упавший на тротуар пластиковый пакет. Ее светлые волосы рассыпались, закрыв лицо, но она ничего не ответила. Энни быстро опустилась на колени, чтобы помочь собрать выпавшие из пакета вещи. Но рука остановилась в воздухе: Энни заметила моток нейлонового шнура и черную рукоятку какого-то инструмента. В глубине пакета белела шелковистая ткань.
      Девушка запихнула вещи в пакет и выпрямилась. Улыбнувшись Энни, она смущенно кивнула.
      – Простите, – повторила Энни. – Я не видела, куда неслась! Девушка снова ничего не ответила, только пристально посмотрела на Энни, и во взгляде ее мелькнуло какое-то странное выражение.
      Пожав плечами, Энни пошла дальше. Она часто встречала в Нью-Йорке людей, глаза которых несли в себе какую-то загадку, даже опасность.
      Лучше не думать об этом, не вдаваться в детали.
      Минуту спустя она уже забыла о девушке и думала только о том, как бы поскорее добраться до дома Хэла. Тем не менее образ хрупкой блондинки со стройной фигурой вызывал чувство беспокойства – сколько еще прекрасных девушек будут пытаться завоевать внимание Хэла Парри сегодня? Он был известным бабником и вряд ли намеревался сегодня провести вечерок в унылом целомудрии! Придется сделать все, что от нее зависит!
      Хэл Парри начал пить еще с вечера, к половине девятого он уже был сильно под мухой и прилагал все усилия, чтобы остаться на ногах хотя бы до полуночи, чтобы соблюсти правила вежливости и гостеприимства. А после этого пусть нанятый на вечер дворецкий и бармен управляются сами с бандой танцовщиков, актеров, продюсеров, рекламных деятелей и неизвестно откуда взявшихся гостей, появлявшихся и таинственно исчезавших в пентхаусе.
      Это была неравная битва, потому что сам повод для торжества и братские чувства Хэла по отношению к присутствующим требовали, чтобы он глотал один стакан виски за другим, а остатки здравого смысла диктовали необходимость лишь пригубить шампанское между бесчисленной чередой тостов и закусить канапе, в противном случае к полуночи он будет мертвецки пьян.
      Хэл и понятия не имел, который час, когда перед ним появилась девушка сверхъестественной красоты в вечернем платье, открывавшем ее нежные плечи.
      Волны темных волос падали на эти плечи, совершенные линии груди ласкали взгляд, облако непередаваемо возбуждающего запаха вилось над ней.
      Хэл опомнился только через несколько секунд и набрался достаточно мужества, чтобы посмотреть в серебристо-кошачьи глаза. И тут он понял, что пропал. Взгляд девушки был светел и ясен, но эти глаза звали, соблазняли, обещали неведомое наслаждение, хотя незнакомка не произнесла ни слова.
      – Рад видеть вас, – заикаясь, пробормотал Хэл. – Не расслышал, как вас зовут, дорогая.
      – Какая обида, мистер Парри! Вы не помните меня? Мы встречались на вечеринке у Джулиуса Мира на прошлой неделе.
      Она кокетливо улыбнулась.
      – Забыли меня? Или опять шутите?
      Хэл никак не мог ее вспомнить. Конечно, из памяти не мог изгладиться этот певучий голос с такими дразнящими, волнующими нотками, нежная кожа, проницательные умные глаза и атмосфера знойной чувственности, окружавшая девушку. Он никогда не думал, что все эти качества могут сойтись воедино в одной женщине.
      Правда, он напился в стельку на вечере у Мира. Так что все могло случиться. Действительно, в ней было что-то смутно знакомое.
      Хэл взглянул на девушку глазами опытного хореографа и задал точный вопрос:
      – Вы танцовщица?
      – И еще многое другое, – кивнула она. – Люблю петь. Но разве вы не припоминаете, мистер Парри? Мы говорили обо мне на прошлой неделе. Нельзя ли теперь для разнообразия поговорить о вас?
      Эти слова удивили Хэла – ведь он знал, что всегда говорят исключительно о себе.
      С другой стороны, как мило, что девушка так хорошо воспитана!
      Он позволил ей взять себя за руку. Пока они шли из комнаты в комнату, Хэл пытался заставить девушку рассказать о себе, чтобы хоть как-то припомнить детали их знакомства на прошлой неделе. Но язык под действием алкоголя ворочался с трудом, а кокетливые взгляды и ее потрясающее тело туманили мозг. Правда, когда девушка упомянула, что работала моделью, он вспомнил ее лицо, красовавшееся на обложках журналов мод.
      У Хэла вообще была хорошая память на лица. Он вспомнил, что рассматривая ее фотографии в журналах, он восхищался безупречными очертаниями ее ног и бедер. На снимках девушка выглядела потрясающе – холодная и спокойная; но он-то знал, что подо льдом скрыто адское пламя, слишком мощное для работы в домах моды.
      И вот теперь она появилась во плоти, она здесь, рядом, держит его под руку, обращается с ним, как с любимым отцом.
      Маленькие глазки Хэла перестали замечать разряженных женщин. Опьянение прошло, оставив приятное чувство тепла. Неловкость испарилась, и Хэл позволил своей великолепной спутнице вознести его над толпой.
      Вечер явно удался. Хэл не спал почти всю ночь, и, к его радости, девушка не отходила от него. Он рассказал ей о славном прошлом и блестящем будущем. Девушка ловила каждое его слово. Хэл долго распространялся о последнем фильме-рекламе «Дэйзи», предпостановочных работах, трудностях с подбором актеров. Одно лишь мешало ему: он никак не мог припомнить имя собеседницы, хотя был уверен, что девушка, знакомясь, назвала себя.
      Пришлось к ней обращаться попросту «дорогая». Она, казалось, одобрительно реагировала на такое обращение.
      Хэл скрывал растущее возбуждение, пока она провожала вместе с ним первых уходящих гостей и даже отдавала приказания дворецкому и бармену, занявшимся уборкой под конец вечера.
      Хэл находился на седьмом небе, а эта замечательная девушка была его другом, ангелом-хранителем. Желание ознобом пронизывало тело. Он не осмеливался представить, что случится, если она скинет это облегающее платье и предложит ему себя. Он умрет от счастья.
      Но отнюдь не с разочарованием, а с чувством благоговения и внутреннего покоя он, наконец, лег и позволил ей подоткнуть одеяло, поцеловать его в лоб, как мать целует на ночь ребенка.
      Хэл смутно припомнил, как настаивал, чтобы она завтра же пришла пробоваться на главную роль в рекламе коммерческого фильма, и даже под взглядом девушки записал время в своем ежедневнике.
      Но она, как Золушка, к утру, конечно, снова станет самой необыкновенной девчонкой, лишится своей удивительной красоты. И о пробах придется забыть. Она слишком прекрасна, чтобы быть настоящей.
      Глядя на таинственную улыбку и прелестное лицо, озаренное слабым светом, падающим из холла, Парри погрузился в дремоту, но тут же удивленно сообразил, что произносит какое-то имя. Имя, которое всю ночь не мог вспомнить.
      Энни Хэвиленд.

       Нью-Йорк, 1968 год, 3 мая
      Молодой человек почувствовал, как Кристин пошевелилась рядом с ним в темноте. Слышно было, как за окном проехала машина.
      Теплое и мягкое обнаженное тело прижалось к нему. Она останется в его объятиях еще несколько минут, прежде чем ускользнет.
      Кристин появилась через полчаса после телефонного разговора, одетая в красивую юбку и блузку, под которыми, он знал, было прозрачное белье; позже она будет ласкать его тонкой тканью, возбуждать, пока он вновь не потеряет рассудок.
      Все произошло, как в мечтах.
      Но обреченность происходящего делала эту ночь абсолютно неповторимой, и когда все было кончено, он стиснул обнаженную Кристин в объятиях, прижал к себе, наслаждаясь прикосновениями к гладкой коже, целуя груди, щеки, плечи, пока девушка глядела на него непроницаемыми глазами.
      Чувство благодарности и облегчение затопили душу молодого человека – ведь совсем недавно он был уверен, что никогда больше не увидит Кристин. И он знал, что, если они не встретятся, что-то внутри него умрет навеки. Звонок ее был чем-то вроде отсрочки смертного приговора.
      Теперь он стал беднее на пятьсот долларов, а ведь он приехал в Нью-Йорк за деньгами. Он понимал, что на этом его несчастья не кончатся. Это прекрасное светловолосое создание высосет из него всю кровь, прежде чем бросит окончательно.
      Бездонная порочность была сущностью ее неотразимой привлекательности.
      Даже говоря с Кристин по телефону, он понимал, что вступает на роковой путь самоуничтожения.
      И в эту секунду он вдруг осознал, в чем его спасение.
      Мягкое тело в его объятиях будет преследовать его в мечтах и доведет до гибели, если он позволит желанию взять верх над волей.
      Но желание было сейчас всем тем, ради чего он жил.
      Его терзания кончатся только со смертью Кристин.
      А без нее существование потеряет всякий смысл.
      Поэтому он нежно прижимал девушку к себе, с изумлением думая о том, как огромная бездушная машина судьбы может избрать своим орудием обыкновенную теплую человеческую плоть. Молодого человека успокаивали мысли о том, что его дни с ней сочтены. Все равно, какое теперь его ждет будущее, и есть ли оно вообще.
      Еще несколько недель, месяцев… лишь бы держать ее, вот так, близко, наблюдать, как она раздевается, слышать ее голос… и потом он покончит с ними обоими.
      Есть время все обдумать. Когда настанет день, он будет спокоен и собран. Рука не дрогнет. Умереть с Кристин… Даже смерть покажется наслаждением.

       Нью-Йорк, 1968 год, 3 мая
      На следующий день ровно в час дня, стоя перед бледным, невыспавшимся, но потрясенным Хэлом, Энни вложила каждую унцию вдохновения, таланта и честолюбия в реплики главной героини рекламного фильма.
      Хэл мечтал об Энни всю ночь, и теперь он был вне себя от нетерпения. Хотя он сам был в ужасе от своего столь некстати проявленного великодушия, Хэл умирал от желания увидеть девушку еще раз. И он не был разочарован. Оказалось, что Энни так же прекрасна под ослепительным светом юпитеров, как и вчера, в его доме. А когда она осталась в одном трико, чтобы продемонстрировать танец, вид ее ног почти лишил его дара речи.
      Пока он давал Энни указания и болтал с ней между дублями, в глазах девушки по-прежнему сияли лукавые искорки, которые свели Хэла с ума и окончательно запутали его мысли.
      Ее манеры и строгое поведение говорили о самоуважении и природном достоинстве, так что мужчинам вряд ли приходило в голову позволить с ней вольности. Но неуловимый призыв в этих сияющих серебристо-прозрачных глазах притягивал неотвратимо.
      «Я знаю, о чем вы думаете, – казалось, говорила ее улыбка. – Вы думаете о том, что я – женщина, вы ощущаете это всеми силами мужских инстинктов. Вы мне тоже нравитесь, но я бы не хотела, чтобы вы прикасались ко мне, я была бы потрясена и обижена. Но я тоже думаю об этом и чувствую, что вы хотите»…
      Хэл постоянно находился в трансе. Он с трудом заставлял себя отводить глаза от Энни, чтобы просмотреть видеоленты с пробами. И тут его ждал самый большой сюрприз.
      Все богатство ее натуры засверкало перед камерой – в танце, в каждом жесте, взмахе руки. Даже в неряшливом халате домохозяйки Энни была прекрасна! Не было ни одной детали, которую Энни Хэвиленд не наполнила бы свежим очарованием юности.
      Оказавшись лицом к лицу с трудной дилеммой, Хэл заставил ее сделать три дубля.
      К полудню все было решено. Нельзя упускать такой талант!
      – Дорогая, – объявил Хэл, – решено: роль за вами.
      Энни бросилась ему на шею, умоляя позволить ей приготовить ему обед в субботу, и обещала быть на площадке завтра к шести утра – предстояла генеральная репетиция.
      Хэл облегченно вздохнул, но в глубине души он был доволен. Он объяснит ситуацию представителям агентства. Те сочинят какую-нибудь сказку для агента другой претендентки. Можно объяснить отказ предварительной договоренностью с Энни, наплести все, что угодно.
      Самое главное – она рядом.
      На следующий день Энни с первой же попытки нашла себе театрального агента. Это оказалось совсем просто. Она вошла в манхэттенский офис агентства «Континенталь Артистс менеджемент, Инкорпорейтид», сказала секретарше, что уже подписала контракт на участие в съемках большого рекламного фильма и ей нужна помощь, чтобы разобраться с условиями контракта. Потом Энни стала ждать.
      Через полчаса она уже разговаривала с Барри Стейном, молодым служащим огромного агентства, с которым подписала соглашение. Он пожал девушке руку и задал ей неизбежный вопрос:
      – Как вам это удалось, Энни?
      – Скажем, я оказалась в нужное время в нужном месте, – улыбнулась она.
      Барри проводил ее до двери и долго смотрел, как девушка уверенно идет по коридору. Да, красавица, что и говорить! И, должно быть, талантлива. Как-никак студентка Роя Дирена…
      Но он слышал, что актрису на главную роль в «Дэйзи» уже нашли.
      Что-то здесь не сходилось…
      Барри, конечно, знал о пристрастии Хэла к выпивке и женщинам, но вряд ли здесь дело в этом – Энни казалась такой чистой и порядочной девушкой…
      «А, не все ли равно, – подумал он, глядя на контракт. – В конце концов, каким способом она заполучила роль, – ее дело». Зато у него появился новый клиент.
      Рекламная компания «Дэйзи» была солидно обеспечена. Рекламодатель был готов купить самое дорогое время для показа премьер получасовой и часовой версий фильма. Фирма даже собиралась заказать продолжение, если реакция зрителей окажется положительной. Энни будет получать проценты с каждого показа.
      Конечно, деньги интересовали ее меньше. Главное заключалось в том, что публика, уже знакомая с ее неподвижными анонимными изображениями на обложках журналов, теперь увидит, как она говорит, поет и танцует, узнает и запомнит ее имя.
      Работа полностью поглотила Энни. Каждый день она просматривала отснятый материал со служащими агентства. Когда показывали сцены с танцами, она замечала, как мужчины ерзают в креслах, а лица их становятся напряженными. Энни прекрасно все понимала. Конечно, под строгими костюмами бьются горячие сердца. Вид полуодетого женского тела возбуждал их. Но она только улыбалась про себя. Энни получила прекрасный урок от Римы Бэйнс и Сэма Спектора. На этот раз она навела справки о Хэле, прежде чем появиться перед ним во всеоружии, точно зная, куда направить главный удар.
      Это оказалось так легко.
      Даже слишком легко…
      Торжество было омрачено только одним событием.
      Через несколько дней после начала съемок Энни отправилась в офис рекламного агентства Боба Тюдора на Медисон-авеню, чтобы поговорить с администратором, ответственным за съемки фильма.
      Пока она ждала в просторной приемной, за соседней стеной разгоралась ссора. Наконец привлекательная молодая женщина в джинсах и свитере, сопровождаемая невысоким мужчиной, буквально вылетела из кабинета. Глаза ее были полны слез.
      Энни сразу узнала актрису и модель, которая вела передачу О погоде в «Новостях пятого канала». Истинная профессионалка, она излучала неподдельно-жизнерадостную энергию. Но сейчас она не стеснялась кричать на коротышку, очевидно, ее агента.
      – Они ничего не хотят признать! – кричала девушка, набрасывая на плечи жакет и полностью игнорируя высокомерный взгляд секретарши. – Грязные трусы! Идем отсюда, Сэнди!
      – Успокойся, Тина! – уговаривал ее агент. – Это еще не конец света. Поговорим в моем офисе.
      Девушка раздраженно повернулась к нему, сверкая глазами.
      – Это была моя роль, Сэнди! Я работала, как сумасшедшая, чтобы ее получить! Ты же видел отснятые кадры!
      – Конечно, бэби, – тихо сказал агент, пытаясь успокоить рассерженную клиентку. – Только давай потолкуем внизу. Хорошо, солнышко? Ну, пойдем же!
      Девушка застегнула жакет.
      – Ты же знаешь, как много для меня значила эта роль, – продолжала она. – Не желаю ничего слушать об этом дерьме! Если им это сойдет с рук, значит в мире нет справедливости!
      Секретарь в ужасе охнула, услышав ругательство, но Энни показалось, что грубые слова только подчеркнули необыкновенную женственность девушки.
      Через минуту они исчезли. Войдя в офис, Энни постаралась забыть поскорее сцену, которую только что видела. Но это оказалось не так-то просто.
      Через несколько дней Энни сидела в захламленном офисе Хэла Парри. Ожидая, пока тот возвратится с совещания С продюсерами, Энни огляделась и заметила полку, забитую видеолентами, среди которых были и ее пробы для рекламного фильма. На одной из коробок Энни увидела имя которое напомнило ей о встрече в рекламном агентстве. «Тина Меррил».
      Зная, что Хэл вернется нескоро, Энни заправила пленку в видеоплеер и просмотрела на мониторе. Это действительно оказались пробы той девушки, которая так громко скандалила в офисе продюсера – последние пробы для той роли, которая досталась Энни.
      Энни была потрясена и убита. Тина привнесла в роль несомненное обаяние и энергию. Конечно, внешне она была не так соблазнительна, как Энни, но по-своему сексуальна или смогла произвести такое впечатление, создавая его неуловимыми деталями, движениями, умело расставляя акценты. Тина была удивительно профессиональна и как танцовщица, и как певица. В ней чувствовались уравновешенность и самоконтроль, восхитившие Энни. И в ее игре переливались блестки жизнерадостного юмора, недоступного Энни.
      К концу просмотра Энни успела усвоить много новых приемов от прекрасной актрисы, которая дала ей этот урок. Они послужат Энни большим подспорьем в ее собственной игре.
      Но тут Энни сделала весьма неприятное для себя открытие. Она так старалась заставить беднягу Хэла понять, что никто, кроме нее, не подходит на главную роль! И сделала так, как это было необходимо и важно для ее будущего. И получила роль.
      Но она видела Тину в офисе, пылающую праведным гневом, плачущую, потому что потеряла твердо обещанную роль. Тина больше не была соперницей. Всего-навсего усталая, расстроенная молодая женщина, ищущая поддержки у агента, после того, как ее подло обманули люди, слишком могущественные, чтобы с ними бороться.
      Энни почувствовала себя преступницей. В порыве раскаяния она решила было отказаться от роли и упросить Хэла и продюсеров вновь обратиться к Тине, но поняла, что вряд ли кто поймет ее порыв. Скорее всего ее поступок будет расценен как непрофессиональный и повредит не только ее карьере, но и фильму, на который было уже потрачено столько времени и денег.
      Энни раздраженно спрашивала себя, почему ее терзает чувство вины. Ведь она прекрасно подходила для роли, именно она дала своей героине искорки чувственного огня, на который Тина не была способна. Если Тину отличали уравновешенность и юмор, в Энни было больше внутренней силы.
      Конечно, это вопрос субъективной оценки. И Энни, сама того не желая, убедила себя в том, что выбор продюсеров был вполне обоснованным.
      Конечно, она ни в чем не виновата! Да, рекламное агентство не сдержало обещания, данного Тине, но, в конце концов, это на их совести.
      Но разумные доводы не действовали. Ведь именно из-за Энни все произошло – она начала добиваться роли и фактически сделала так, что Тина осталась ни с чем. Энни вытеснила соперницу, и Тина проиграла.
      Энни угадала в девушке родственную душу, еще одну женщину, готовую на все, лишь бы попасть в шоу-бизнес. При других обстоятельствах общность их надежд, усилий и страданий могли бы сделать их друзьями.