Мелькнул чулок

      Все детство Кристин ждала освобождения, принесшего всего лишь пустоту, и теперь ей пришлось молча выносить муки, страдания, невиданные миру и не понятные даже ей.
      За это Уолли и любил ее.
      Детектив все еще работал на Хармона Керта, но знал, что даже с риском для жизни постарается довести дело до конца. Его судьба была где-то там, в ночи, вместе с таинственным цветком, выросшим из семени убийственной ненависти Элис Хэвиленд.
      Цветком, прекраснее которого нет на земле. Уолли знал – смертельная опасность ждет его, когда Кристин будет найдена.
      И эта угроза самому его существованию привлекала Уолли больше всего.

Глава XI

       «Лос-Анджелес таймс», 5 мая 1971 года.
      «Прошло пять месяцев со дня автокатастрофы, едва не стоившей жизни Энни Хэвиленд. Состояние актрисы остается тяжелым.
      Мисс Хэвиленд, выписавшаяся из госпиталя семь недель назад, по слухам, живет в доме своего друга и наставника Дэймона Риса, где несколько комнат переоборудовано в больничные палаты.
      Она принимала курс физиотерапевтического лечения в ожидании пластических операций по удалению многочисленных шрамов с лица, а также возможной операции на позвоночнике по вправлению смещенного межпозвоночного диска.
      Осведомленные лица сообщили репортерам «Таймс», что из-за постоянных мучительных болей в результате многочисленных переломов перед мисс Хэвиленд стоит реальная угроза привыкания к некоторым наркотическим болеутоляющим средствам. Медики и хирурги, наблюдающие мисс Хэвиленд, не опровергли, но и не подтвердили это заявление».
      Дэймон Рис сидел на стуле у окна, наблюдая за спящей Энни, и прислушивался к вою койота в каньоне. Потом, вздохнув, осторожно сложил газету. Он знал: когда девушка проснется, ни боль, ни депрессия не уйдут и не уменьшатся. Все усилия отвлечь ее, вернуть к жизни разбивались о непроницаемую стену тщательно скрываемого отчаяния. Вот уже почти полгода он наблюдал, как девушка ведет бесплодный поединок с болью и ее зловещими союзниками – наркотиками. Битва велась с переменным успехом, но с самого начала была неравной, отнимала у Энни последние силы, а болеутоляющие средства повергали ее в сонную апатию, отнимали волю к выздоровлению.
      Но Дэймон Рис все же сознавал, что улучшения не наступает – Энни весила всего восемьдесят восемь фунтов – из-за полной безнадежности, медленно, но верно пожирающей девушку, и причиной этого постепенного умирания была потеря ребенка. Энни уверилась, что провалила главный жизненный экзамен, и теперь будущее виделось ей сплошным неотступным кошмаром.
      Невыносимо было видеть, как с каждым днем она тонет все глубже, ведь Дэймон знал, как сильна ее воля к жизни. С самой первой встречи Рис понял, что Энни не тот человек, который может добровольно отдаться на волю судьбы, не ею самой определенной. Девушка вынуждала себя во всем искать лучшую сторону или, по крайней мере четко представлять способы исправления неблагоприятной ситуации. Именно эта решимость, способность к быстрому действию не меньше, чем блестящий талант, побудили Дэймона отдать Энни роль Лайцы. И с тех пор Рис, сам склонный поддаться депрессии, любил Энни и восхищался исключительно сильной волей и оптимизмом, относился к ней как к дочери, созданной, зачатой им, но благословленной гораздо более сильными внутренними защитными инстинктами и стремлением к самосохранению.
      Но сегодня, сидя в темной спальне, Рис с ужасом ощущал, как ноет сердце. Отцовские чувства… Какая ирония!.. Кто, кроме него, виноват в случившемся? Будь он дома в ту страшную ночь, мог бы помочь ей, утешить, залечить душевные раны, и этого несчастья никогда бы не случилось.
      «Позволь хоть ненадолго притвориться, что я нужен тебе…»
      Ну что ж, она действительно нуждалась в нем. А он напивался до бесчувствия в баре, пока протянутая в мольбе рука безуспешно искала его руку…
      Но Дэймон был слишком творческой личностью, чтобы принудить себя мыслить объективно. Не он вел автомобиль, проломивший ограждение и рухнувший в ущелье. Это была Энни. Хотела ли она убить себя? Не она. Нет. Энни вела машину слишком быстро, в гневе и отчаянии, и вид пустого дома на миг отвлек ее. Но вот подсознание… Это другой вопрос.
      Дэймон поморщился. Ему так мало было известно о ней! Почти ничего о прошлом, о любимом отце, о матери, о которой она никогда не говорила. Откуда Рис знал, что руководило ее поступками? Одно только он знал наверняка. Беременность доказывала, что она была в ужасном состоянии в ту ночь. Из-за Эрика.
      Эрика, который мудро воздерживался показываться на глаза после единственной попытки навестить Энни, но чье фото с тех пор не сходило с журнальных и газетных страниц вместе с историями, повествующими о его скорби, о трагедии, постигшей его великую любовь…
      Во время съемок «Полночного часа» инстинкт подсказывал Дэймону, что между Эриком и Энни не было никаких личных отношений – это чувствовалось даже в любовных сценах.
      И Рис облегченно вздохнул от радости, что неотразимое обаяние Шейна не усложнило атмосферы на съемочной площадке. Дурацкие измышления прессы совершенно не соответствовали истинному положению вещей.
      Но когда съемки кончились, Дэймон поблагодарил актеров, распрощался с ними и совершенно забыл об Энни и Шейне. Должно быть, после этого все и началось.
      В это время Дэймон почти не встречался с ними. Он думал только о себе и о фильме и не потрудился побеспокоиться об Энни.
      А нужно было.
      Эрик Шейн был его другом и прекрасным коллегой; несомненно, он один из лучших актеров своего поколения… но такой же безумец, как и многие из знакомых Дэймона.
      Рис, по сравнению с Шейном, был образцом здравой рассудочности. Только Эрик блестяще скрывал свою психическую неполноценность – гений, как в жизни, так и на сцене, и в этом крылся секрет его репутации неотразимого соблазнителя.
      И Энни пала жертвой его обаяния. Почему нет? У нас свободная страна, каждый волен в своем выборе.
      Но, по-видимому, все было не так просто.
      Дэймон считал: он знает Энни достаточно хорошо, чтобы понять, какая светлая головка у нее на плечах, каким здравым рассудком обладает девушка. Сексуальная распущенность Эрика отнюдь не была секретом – об этом знали все. И после десяти недель совместной работы над любовными сценами она интуитивно должна была почувствовать скрытые за маской профессионализма ужасные изъяны души, которые и позволили Шейну так естественно сыграть роль Терри.
      Как же она могла быть настолько слепа, чтобы стать его любовницей?!
      Ну что ж, у женщин всегда миллион причуд. Они никогда не могли мыслить здраво, если дело касалось мужчин. Такой опытный повеса, как Шейн, мог любую окрутить в два счета. Но опять же, причина не только в этом. Почему Энни проявила такую слабость? Была ли это жалость к трещинам в его броне? Тронуло ли ее исполнение роли Терри? Проявился материнский инстинкт?
      Возможно. Но так или иначе все это скрывало от самой Энни нечто гораздо менее невинное и более опасное – бессознательное стремление к тому, чтобы ей причинили боль.
      Иначе почему она выбрала наименее реального из мужчин, наименее надежного любовника, наименее верного человека? И позволила ему стать отцом своего ребенка.
      Дэймон встал, подошел к постели и долго смотрел на искалеченную, истощенную, обмотанную бинтами девушку. Дыхание еле слышное, тело неподвижно.
      Похмелье дурманило голову, глаза невыносимо жгло. Смертельно хотелось выпить. Придется подождать до вечера, когда будет дежурить Йан, тогда можно отправиться в город и надраться до бесчувствия.
      Как в Куэрнаваке.
      Рис потряс головой, чтобы хоть на секунду забыть об угрызениях совести. Что-то в худенькой фигурке на постели не давало покоя, требовало быть настороже, попробовать понять ее. Конечно, Энни казалась беспомощной жертвой Шейна. Но на деле была так же не права, как Эрик. Просто не могли увидеть этого в себе. В основе их поведения лежал один, самый важный критический фактор – оба были актерами. На экране, конечно. Но и в реальной жизни. Эрик, со своей стороны, был обманщиком до мозга костей. Лишь некоторым его любовницам удавалось увидеть изломы и вывихи этой извращенной натуры, которые так ловко скрывал Эрик от всего мира. Но по-настоящему он жил только ради удовлетворения собственной пустоты, восторга, падения в нереальность, убившую в нем человека.
      Когда-нибудь и его тело постигнет то же разрушение, что постигло его душу. Кинематограф понесет огромную утрату, но не человечество.
      Энни была гораздо более сложной и здоровой натурой. Она не сознавала собственных недостатков и в самом деле верила, что она такая, какой видела себя – разумная рассудительная девушки, преданная своей профессии, привыкшая к спокойной, размеренной жизни и довольная своей судьбой. И это заблуждение… а может, некоторая узость мышления, стали основой ее характера. Разве не все счастливые люди – актеры в некотором смысле слова? Люди, отказавшиеся видеть несчастье, отрицающие хаос, противостоящие отчаянию?
      Но из темных глубин души Энни возникла Лайна. О, эта девушка была сложнейшей загадкой! Не успев убить Терри на экране, она немедленно преобразилась и пала жертвой Эрика в реальной жизни. Роли переменились.
      Но ночью, на этой темной улице, одна, направляясь со слишком большой скоростью к этому самому дому, не позаботившись пристегнуть ремень безопасности, уже была Энни, именно Энни, не кто иной, как Энни! В этот момент в ней проявилось нечто гораздо более опасное, чем во всех Эриках Шейнах на свете.
      Дэймон знал: даже через много лет девушка не позволит себе признаться и заговорить об этом вслух по той простой причине, что она сама не сознавала разъедающей душу червоточины.
      Но она была. Безымянная, невидимая… она существовала, пряталась за улыбкой, переливалась в серебряных глазах, питая ее мужество, но именно этот порок Энни отказывалась признать в себе. Возможно, это была готовность вести заранее проигранный поединок?
      Или тайное желание терпеть поражение во всех грандиозных битвах, которые вела девушка, той самой игре, где ставками были жизнь и смерть? Дэймон не успел выразить это словами. Но и не чувствовать не мог – не только потому, что это было составной частью механизма, заставлявшего функционировать Энни. Но именно из этой странной трещины в душе появился таинственный росток – младенец. Младенец, которого больше не существовало.
      Дэймон затаил дыхание. Впервые в жизни он увидел Энни в истинном свете. Но это была также и правда о нем самом и, возможно, обо всем на свете. Единственная истина, которую стоило знать.
      Неожиданно он понял, где был и почему. Почему он находился той ночью в Куэрнаваке? Потому что пустился в загул. А почему он пустился в загул? Потому что был в простое. Съемки «Полночного часа» закончились, и приходилось выстрадать невыносимый период ожидания, пока не придет новая идея, не осенит вдохновение; долгий, все еще не окончившийся период, самое худшее время в жизни Риса. Каждый раз, когда Дэймон кончал фильм, роман, рассказ, пьесу, он был тайно уверен: это его последнее произведение. Вдохновение и так посещало его чаще, чем он того заслуживал. Дэймон не мог набраться достаточной наглости, чтобы поверить: источник таланта еще не иссяк.
      Он всякий раз скрывался и пил. Пил до бесчувствия, поэтому его и не было здесь, когда Энни так нуждалась в помощи. И теперь, стоя над спящей девушкой, Дэймон сознавал: их жизни навеки изменились именно из-за этого недостающего звена, единственной идеи, но, как это ни невероятно, что-то должно произойти, что-то готовится. И это нечто должно исходить от Энни, от ее искалеченного тела, хрупкой воли, настойчивого стремления жить ради дня, хотя корень ее бытия рожден в ночи. От ее разумной головки и разбитого сердца. От пугающих теней в ясных глазах, принесших славу фильму, когда на свет появилась Лайна.
      Она не может видеть этого…
      Силовые линии в мозгу Дэймона сплетались одна с другой, орбиты встречались и расходились. Неизвестное все приближалось, чтобы заключить его в жесткие тиски, охватить безжалостными щупальцами.
      У Дэймона появилась идея.
      Снова тряхнув головой, Рис повернулся к стулу у окна, чтобы записать ее, какой бы она ни была.
      Но тут он снова глянул на Энни – в последний раз, чтобы проверить ее состояние, прежде чем взять блокнот, сделать первый шаг к новой работе. Фильму? Пьесе? Роману? Кто знает. Но мысль была реальной, росла, не давала покоя.
      Лицо спящей Энни остановило Дэймона. Она была центром всего – он понял это сейчас. Но все это было чем-то гораздо большим. Больше, чем бесплодные усилия человеческой воли, больше чем скрытые потребности, знания, умеющие обойти любую решимость, но не могущие существовать без того и другого, ибо только оба вместе могли послать душу по извилистым путям, которые составляли истинную суть.
      Больше, возможно, чем сама Энни Хэвиленд, но не больше, чем ее жизнь.
      Немыслимо без нее. Без Энни.
      Пьяный от собственных мыслей и нетерпения поскорее начать работу, Дэймон чувствовал себя таким же эгоистом, как в Куэрнаваке, был так же поглощен собой, как Энни своей болью и ранами. Но сдержать то, что росло в нем, было невозможно. Только идея управляла им теперь, и Рису оставалось покорно следовать туда, куда она вела. Бросив последний – самый последний – взгляд на Энни, Рис отошел от нее.

Глава XII

      Кристин лежала у бассейна. До обеда оставался час.
      Сегодня у нее было три свидания: два с пожилыми, удалившимися от дел джентльменами и одно с отпускником, встреченным неделю назад. Тони был в Орландо по делу, предоставив Кристин самой себе.
      Девушка наблюдала за молодым человеком, отдыхавшим с женой и детьми на другой стороне бассейна. Он выглядел привлекательным энергичным молодым администратором или, возможно, адвокатом. Должно быть, богат, если позволил себе приехать сюда.
      Молодой человек сразу же заметил Кристин и все время поглядывал в ее сторону. Жена сидела в шезлонге, читая любовный роман, закрытый купальник скрывал располневшую талию.
      Совсем несложно будет «случайно» попасться ему на пути. Даже сидя в одиночестве, Кристин старалась подороже продать себя. Умерший или выбывший из списка клиент должен быть немедленно заменен новым. Вместо каждой жертвы, доведенной шантажом до нищеты или гибели, необходима следующая. Поэтому Кристин сидела в центре паутины, словно терпеливый паук, читая книгу и оглядывая сквозь темные очки окружающих людей.
      Неожиданно девушка заметил кругленького, довольно растерянного человечка, направлявшегося к ней. На нем было клетчатое, плохо сидевшее спортивное пальто. Галстук-бабочка делал его похожим на клоуна. Несмотря на соломенную шляпу, он был слишком тепло одет для такой погоды и выглядел словно промотавшийся коммивояжер со своим лунообразным лицом, светлыми волосами и карими глазами. Человечек неуклюже пробирался между шезлонгами и, казалось, чувствовал себя крайне неловко, хотя направлялся именно к Кристин.
      – Простите, – сказал он, нерешительно улыбаясь, – могу ли я переговорить с вами, мисс? Я не задержу вас.
      Кристин с любопытством взглянула на незнакомца, не снимая очков, мысленно взвешивая, что предпринять? Кто это может быть? Гостиничный детектив? Частный сыщик? По его виду ничего нельзя сказать.
      – Чем могу помочь? – вежливо спросила девушка.
      – Ну, – начал коротышка, – чтобы не вдаваться в подробности, скажу: необходимо найти человека. Я детектив. Произвожу расследование. Зовут меня Уолли, Уолли Дугас.
      Он послал девушке широкую невинную улыбку и протянул руку. Кристин сдержанно пожала ее, но ничего не сказала.
      – Я разыскиваю девушку, которую много лет считали пропавшей. Говорил со многими людьми, которые считают, что вы могли с ней когда-то встречаться. Дело, конечно, незначительное, но я все-таки осмелюсь отнять несколько минут вашего времени.
      Кристин, по-прежнему молча, внимательно рассматривала сыщика из-за темных очков.
      – Я не стал бы беспокоить вас, – продолжал коротышка, но по-моему вы знаете Тони Петранеру. Говоря по правде, он мог бы сообщить мне все необходимые сведения. Но поскольку его нет в городе, я подумал: а что если поговорить с вами? Время не ждет, знаете ли! И я не стал бы тревожить больше ни вас, ни его.
      Первая завуалированная угроза не произвела впечатления на Кристин. Она не боялась, что Тони допросят. Все же, возможно, у сыщика в запасе еще козыри, и она хотела знать, какие.
      – Видите ли, – ответила она наконец, – я не совсем понимаю, в чем дело, мистер…
      – Уолли, – подсказал сыщик. – Я не очень-то люблю формальности. – Думаю, вы уже успели заметить.
      Он показал на свой смехотворный костюм.
      Кристин слегка вытянула ноги. Голос, тело, поза – все в ней словно излучало чувственность. Девушка намеренно пыталась сконфузить сыщика.
      – Не хотите ли сесть?
      Кристин показала на стул рядом со своим шезлонгом.
      – Вы очень добры, – пробормотал Уолли, усаживаясь поудобнее.
      – Жарко здесь, – добавил он, вытаскивая платок и вытирая вспотевшее лицо. – Видите ли, мисс, вы могли и не запомнить эту девушку. Ее похитили у отца много лет назад, возможно, задолго до ее рождения. Отец умер, но кое-кто еще, вероятно, имеющий отношение к семье, хочет отыскать девушку, если это возможно. Она примерно вашего возраста…
      Кристин едва заметно кивнула.
      – Детство она провела с матерью, – продолжал Уолли, – происхождение которой остается загадкой. Ее звали – Элис, Эли, Элтея, что-то вроде этого. Простите, что не могу сказать точнее, мисс, но ситуация крайне запутанная.
      Он снова вытер лоб.
      – Не хотите лимонада? А может пива? – гостеприимно предложила Кристин.
      – Спасибо огромное, – благодарно улыбнулся Уолли. – Немного чая со льдом не помешает.
      Кристин позвала официанта и велела принести чай.
      – Так вот, – объяснил Уолли, – девочка, которую я ищу… теперь молодая женщина… у нее было несколько имен – Хани, Типпи, Тина, Крисси. Насколько мне известно, она ничего не знает об отце и своих родных. Убежала от матери много лет назад. И не зря, по-видимому. Мать была просто садисткой. Чистый ужас, уж поверьте.
      Кристин улыбнулась. – Типпи… Тина…, а фамилия? Уолли глуповато хмыкнул…
      – Вот тут вы снова правы, мисс. Эти люди все время меняли фамилии – Крофорд, Томпсон, Томас, Дэвис – словом, все, что пожелаете. История действительно непростая, пересказывать ее долго и отнимать у вас время не стоит, так что в трех словах могу сказать: юная леди должна получить значительные выгоды от встречи с родственниками отца. Кроме того, если не ошибаюсь, она захочет познакомиться с ними. Особенно со своей сестрой.
      На лице Кристин застыла маска вежливой заинтересованности. Они молча подождали, пока официант ставил чай со льдом на салфетку рядом с Уолли.
      – Ну что ж, мистер Дугас… Уолли, – улыбнулась Кристин. – Те имена, что вы упоминали, совершенно мне не знакомы. Я знала много молодых девушек, в разных городах, но у всех есть семьи, знаете ли. Обычные люди.
      Уолли кивнул, поднося стакан к губам.
      – В этом вся проблема, – объяснил он. – В каком-то смысле ситуация неестественна. Эта женщина, мать – будем звать ее Элис, – вышла замуж за уроженца маленького городка; родила ребенка и вскоре оставила мужа и дочь. Через несколько месяцев она родила второго, тоже девочку. Именно ее я ищу.
      Уолли повертел стакан, поставил на стол.
      – Видите ли, первый ребенок вырос с отцом, второй – с матерью. Эта самая мать отнюдь не была из тех, кого можно назвать порядочной, так что семья мужа с ней не ладила. Сам муж из-за этого рассорился с родственниками, но дочь любил и заботился о ней до самой смерти. Дочь преуспела в жизни, работает в шоу-бизнесе и, по правде говоря, очень известна. О матери никто ничего не знает. Так что в данном случае семья ищет вторую девочку и хочет узнать, что с ней стало.
      – Вы не сказали, как их зовут, – спокойно заметила Кристин.
      – Да, видите ли, я не хотел бы пока называть имена. Права не имею разглашать. Даже то, что вы мне скажете, будет держаться в секрете, все останется между нами, – улыбнулся Уолли. – Кроме того, девушка, которую я ищу, почти наверняка не слыхала ни об отце, ни о родственниках. Именно это и делает розыск таким захватывающим. Что-то вроде фильма. «Это твоя жизнь»… Потерянные родители и тому подобное.
      Он громко прихлебывал, допил чай и вытер рот платком.
      – Одно могу сказать вам: девушка, которую я ищу, молода, красива, блондинка… возможно, чем-то похожа на вас, если не рассердитесь на комплимент. Воспитана полоумной матерью-садисткой. Еще ребенком сбежала от нее и все это время жила самостоятельно. Думаю, ей нелегко приходилось… Печальная история, конечно, – добавил он, вертя в руках шляпу. – Одна сестра росла у любящего отца – он умер от сердечного приступа, когда ей было лет восемнадцать, другая – у жестокой матери, которая ко всему прочему, возможно, была сумасшедшей. Девочки не знают о существовании друг друга. Старшей повезло, младшей…
      Уолли медленно покачал головой.
      – Можно только восхищаться стойкостью человеческой натуры. Младшая, которую я ищу, по-своему преуспела. Профессионалка, и весьма уважаемая. Одна из лучших в своей области. Прекрасно разбирается в людях и выполняет свою работу на высшем уровне. Но понимаете… хотя вряд ли вы знакомы с этим миром, мисс… дело в том, что подобные качества нередки среди тех, над кем в детстве издевались. Знание человеческих слабостей, способность управлять… все это вполне естественно. Им чуть не с рождения приходится быть политиками, дипломатами, чтобы избежать наказания. Поэтому, когда они вырастают, в душе не остается страха. Они прекрасно умеют держаться. Ничто их не может вывести из равновесия. Вся боль остается скрытой в душе.
      Кристин ничего не ответила.
      Уолли вздохнул.
      – Когда я думаю о том, что общество делает с молодыми девушками… Конечно, тут вопрос удачи. У одной девочки счастливое детство, с добрым отцом, правда, рано умершим, – похоронили его на городском кладбище. Другой приходилось кочевать из города в город, жить как живут цыгане, переносить такие издевательства, что просто представить невозможно…
      Голос Уолли затих. Но Кристин не шевельнулась. Солнце ласково грело плечи, покрытые золотистым загаром. Ясные глаза неотрывно глядели на Уолли. Крохотный купальник – бикини едва прикрывал грудь и бедра. Уолли задумчиво изучал свою шляпу, но Кристин остро ощущала воздействие своего тела на маленького человечка.
      – Скажу вам вот что, – выговорил наконец сыщик. – Вы могли встречаться с девушкой, не подозревая, кто она. Может, в то время ее звали по-другому, и вы просто не обратили внимания на нее. При подобных расследованиях таких вещей не избежать. Если не возражаете, я бы посидел с вами и попытался бы узнать что-нибудь. Вспомните места, где вы бывали, людей, которых знали. Все это, конечно, строго конфиденциально – не сомневайтесь. Если согласитесь, мы могли бы пообедать…
      Кристин наконец сняла очки и окинула собеседника взглядом, непроницаемым, словно далекие звезды. В его голосе слышалась и мольба, и прямая угроза. Она тщательно обдумывала, как поступить. Кроме того, она заметила еще кое-что. В разговорах сыщика о семье, младшей сестре, отце было нечто заинтересовавшее девушку. Кристин решила схватить наживку, но вести себя как можно осторожнее.
      – Я сейчас ужасно занята, – ответила она, – хотя со стороны этого не скажешь. Но у меня сегодня дела, и не знаю, когда освобожусь. Может, оставите адрес отеля, где остановились. Вдруг смогу выкроить время… к вечеру.
      Уолли с готовностью назвал номер комнаты в отеле.
      – Вы очень добры, – поклонился он. – Поверьте, вы об этом не пожалеете.
      Сыщик встал и, пожав руку Кристин, поковылял прочь, чувствуя за спиной ее неотступный взгляд.
      После его ухода Кристин вновь занялась молодым человеком, игравшим в воде со своими детьми и постаралась получше запомнить его лицо. Этот от нее не ускользнет!
      Но мысли все время возвращались к коротышке-сыщику, под напускной грубостью и деланной простотой которого явно скрывались ум и проницательность. Словно смертельные враги перед неизбежной схваткой они ходили кругами по полю, изучая друг друга. Пора начинать сражение.

Глава XIII

      Уолли не имел представления о том, что из сказанного им уже известно Кристин. Девушка была достаточно умна, чтобы самостоятельно многое обнаружить за годы скитаний.
      Но почему-то сыщик чувствовал: Кристин ничего не знает. Скорее всего, Элис ничего не рассказала дочери о жизни в Ричлэнде. В первую очередь потому, что боялась – вдруг девочка попытается извлечь из этого какую-нибудь пользу. Беспредельный эгоизм Элис не мог этого допустить. Кроме того, родители-садисты обычно не очень-то откровенны, их жизнь и прошлое окутаны мраком тайны.
      Девушка согласилась прийти в мотель. Это доказывает, что Уолли сумел ее заинтересовать, и она захочет выведать, что еще ему известно. Это неплохо.
      Оставался главный вопрос: что если, рассказав ей даже ту небольшую часть сведений, известных ему, Уолли дал девушке оружие, которым та в любую минуту может воспользоваться совершенно непредсказуемым образом?
      Уолли тщательно осмотрел номер мотеля. Придется быть настороже, когда она заявится. Девушка опасна. Уолли придется долго убеждать ее, что он не желает ей зла, а это нелегко.
      Но план, который разрабатывался в течение нескольких недель, должен сработать – Уолли был почти уверен в этом. Он взглянул в зеркало. Маленькие глазки остро, оживленно блестели. С того момента как Уолли увидел Кристин так близко, услышал ее голос, сердце билось быстрее, а игра становилась все более затруднительной. Девушка оказалась еще красивее, чем представлял Уолли. Но внутри у нее была ледяная пустота, она и определила холодную ярость, родившуюся в душе девушки по отношению к Уолли.
      Сыщик знал: Хармон Керт сможет извлечь выгоду, пронюхав о существовании девушки, о том, что она – проститутка, причем, высокооплачиваемая; и, кроме того, возможно, – сестра Энни Хэвиленд.
      Но то, что произойдет сегодня, будет сделано никак не ради Хармона Керта. Ради Уолли Дугаса.
      Кристин позвонила в девять и предупредила, что приедет через час. Уолли готовился к свиданию – поставил на стол лед, стаканы, бутылку с содовой, виски, арахис и соленые сухарики. Револьвер в маленькой кобуре был спрятан у бедра. Если Кристин пошлет кого-нибудь расправиться с Уолли, он готов к встрече. Другого оружия в комнате не было. С момента прихода Кристин главной целью Уолли будет держаться от нее как можно дальше и не сводить глаз с сумочки.
      Уолли в последний раз оглядел стол. Между пепельницей и блюдцами с орехами и солеными сухариками лежало фото восьмилетней Кристин с Элис на берегу Чезапикского залива.
      Кристин не опоздала. Комната наполнилась благоуханной свежестью, ароматом женственности. В ушах Кристин отливали зеленью нефритовые сережки, на шее висел такой же кулон. Короткое летнее платье не скрывало загорелых коленок, узкие ремешки босоножек подчеркивали изящество щиколоток. Она выглядела как прелестная новобрачная, решившая провести ночь с мужем вне дома. В руках она держала не очень большую сумочку и шаль. Уолли знал: девушка постаралась проскользнуть сюда незамеченной. Профессионалка, и к тому же, достаточно осторожна, чтобы не принять все надлежащие меры.
      – Извините, что так уставился на вас, – сказал Уолли, придерживая дверь. – Вы и вправду поразительно красивы.
      Кристин вошла в комнату грациозно, неслышно, как кошка. Уолли показал на стол.
      – Не хотите чего-нибудь выпить? Содовую, виски.
      Но девушка уже заметила снимок и внимательно рассматривала его.
      Уолли тихо прикрыл дверь.
      – Пожалуйста, садитесь, прошу.
      Кристин очень медленно опустилась на стул. Уолли уселся напротив, переводя взгляд с сумочки на голубые глаза, неотрывно глядевшие на фото.
      Уолли не пытался ей помешать, зная, что девушка лихорадочно соображает, как поступить. Но сыщик понимал, что, глядя на свое лицо, девушка вспоминает о жизни, сделавшей ее тем, кем она была сейчас. Ведь с Кристин делали все возможное, чтобы она захотела забыть эту жизнь навсегда. Наконец он решился заговорить.
      – Я в детстве был толстым. Отец называл меня «жердь». Часто вздыхал и говорил: «Не знаю, почему я связался с тобой, жердь». Ужасно неуклюжий я был. С другими детьми не сравнить. Кроме того, – улыбнулся Уолли, – в семье я был чужаком – один против двух. Родители оба пили, а когда напивались, дрались. Мне доставалось от обоих. Вечно ходил с синяками. Отец больно бил, но мать била еще хуже. Наверное, потому что я ей больше доверял. До сих пор помню боль в сломанных ребрах. А в ухе и сейчас, бывает, звенит…
      Он взглянул на Кристин. Она по-прежнему рассматривала фото, но что-то подсказывало Уолли: девушка прислушивалась к его словам. В глазах переливались цветные искорки, загадочно-влекущие, словно вечерние огни экзотических городов.
      – Меня никогда не водили к врачу, – продолжал Уолли. – Отец сам был доктором. Хирургом. Сам лечил меня – понимаешь? Ссадины, синяки… Все считали меня ужасным увальнем. Однажды, правда, учительница вмешалась. Дело было в четвертом классе. Она очень расстроилась, позвонила в Отдел социального обеспечения детей и подростков. Только отец мой был важной шишкой, профессором в медицинском институте. Он легко все уладил.
      Кристин по-прежнему смотрела на фото. Почему-то Уолли знал: она смотрит в глаза маленькой девочки, терпеливо выносящей прикосновение недоброй руки.
      – Мне удалось уйти только после того, как окончил среднюю школу, – продолжал Уолли. – Трудно порвать с людьми, которых любишь. Так или иначе, я сразу стал детективом по причине, которую вы, уверяю, поймете. Мне нужно было стать хозяином своей судьбы. Достаточно я участвовал в жизни. Решил наблюдать ее со стороны.
      Он коротко и горько рассмеялся.
      – Позже я узнал, что они развелись. Отец женился на женщине вдвое моложе его, а мать вышла замуж за удалившегося от дел бизнесмена и живет сейчас на Хилтон Хед айленде. Все эти годы я оставался один. Как-то расследовал дело и познакомился с девушкой. Отец ее ушел из семьи, а я его разыскал. Девушке я нравился, и она мне тоже. Может, у нас все и сложилось бы… только я не мог дать себе волю. Понимаете, о чем я? Что прошло, то прошло. Эти двери снова не откроешь.