Мелькнул чулок

      – Я попрошу миссис Эймс записать его для вас, – ответила миссис Сондерборг, – хотя не уверена, что ваш измученный работой муж поправится от консоме.
      – Если гамбургеры с лапшой, которыми я его кормлю, не помогают, значит, дело гиблое, – хихикнула жена. – Нам обоим полезно есть поменьше.
      – По-моему, он не выглядит слишком уж толстым, – запротестовала миссис Сондерборг, глядя в темные глаза молодого человека, любуясь загорелой кожей, мускулистыми руками и плечами, распиравшими костюм.
      Президент банка, сидевший во главе стола, о чем-то задумался и не заметил, как встретились взгляды жены и его подчиненного. У миссис Сондерборг не осталось сомнений относительно того, как Китинг относится к своей неряхе-жене и как поступит, стоит лишь супруге президента поманить его.
      Как-никак хорошие отношения с Ральфом – кратчайший путь к повышению для любого молодого банкира.
      А кто, кроме миссис Сондерборг, сможет помочь завоевать расположение самого президента? Конечно, если сделать все, чтобы ублажить ее…
      Миссис Китинг, казалось, заметила затянувшееся молчание и поспешила вмешаться:
      – У вас такое элегантное серебро, – заметила она. – Никогда не видела такой прекрасной работы!
      В этот момент Китинг снова многозначительно посмотрел на миссис Сондерборг и тут же почтительно обратился к Ральфу с вопросом относительно недвижимости в округе.
      Миссис Сондерборг рассеянно слушала болтовню женщины, все время возвращаясь к мыслям об Энни Хэвиленд, никому не известной актрисе, вокруг которой поднялся такой шум.
      Невероятная удача! Попасть в Голливуд и тут же получить главную роль в фильме самого Дэймона Риса! Интересно, как ей это удалось? Рис, конечно, псих, каждый это знает, но во всем, что касается работы, стремится к совершенству.
      И к тому же, Рис назвал свою героиню Лайной! Какое интересное совпадение. С другой стороны, решила миссис Сондерборг, вряд ли это совпадение. Лучше сказать «связь».
      В любом случае, какая ирония! Весьма пикантно, если учесть, как повезло девчонке. Поистине, трудно предсказать повороты судьбы, но уж, конечно, по дороге могут встретиться не только друзья, но и враги, и отнюдь не одни приятные сюрпризы, но и множество неприятностей.
      Миссис Сондерборг знала о Голливуде только понаслышке, но жила достаточно близко к прославленным джунглям, чтобы ощущать омерзительный звериный запах.
      Да, опасное будущее ожидает девчонку Хэвиленд!
      И миссис Сондерборг может наблюдать за этой судьбой со стороны или изменить ее в один миг по своему капризу. И это было соблазнительнее всего! Нет-нет! С этого времени решительно необходимо регулярно читать «Верайети»! А пока можно уделить внимание сидящему напротив молодому человеку, настороженные глаза которого не отрывались от ее лица, пока жена продолжала монотонным голосом жаловаться на очередную неприятность.

* * *

      Барри Стейн, сидя в своем офисе, качал головой.
      Энни Хэвиленд опять удалось добиться своего! Подумать только! Вот он сидит, ее агент, в обязанности которого входит добывать ей роли, а вместо этого приходится читать в «Дейли Верайети» о ее очередной победе и ждать, пока Энни соизволит позвонить и рассказать все в подробностях, после чего останется только просмотреть контракт. Какое унижение чувствовать себя скорее мальчиком на побегушках, чем опекуном и защитником! Однако Барри должен был признать, что инициатива с самого начала находилась в руках Энни – он сам просто побоялся бы идти на такой риск, не имея надежды на успех.
      Но получить главную роль в фильме Риса! Как ей удалось это?! Особенно если учесть, что последние полтора года Барри ясно давали понять, хотя у него не хватало мужества объяснить это Энни: двери Голливуда для нее закрыты.
      Но она все равно добилась того, чего хотела. Сама. Одна. Поистине, девушка обладает необыкновенным талантом отыскать оазис в самой засушливой пустыне. Но какой смысл оплакивать то обстоятельство, что Энни снова выполнила за Барри его работу?!
      Теперь самое главное – оговорить в контракте наиболее выгодные условия и придумать подходящее объяснение, чтобы руководство агентства «Континентал Артистс Менеджмент» восхитилось умением и талантом Барри – пусть думают, что это он добыл Энни Хэвиленд такую выигрышную роль! Без сомнения, Энни ждет блестящее будущее, судьба звезды!
      И, не переставая думать об этом, Барри снял телефонную трубку.

* * *

      Эл Кэнтил смеялся громко, восторженно, львиный рык разносился по всему дому. Еда, которую поставила перед ним жена, осталась нетронутой, стакан ньянти наполовину опустел.
      Утром позвонил Мартин Файер с ошеломительной новостью, и Эл немедленно послал секретаршу купить «Дейли Верайети». Теперь он восхищенно уставился на заметку и фотографию улыбающейся Энни.
      – Ширли! Взгляни на это!
      Он хлопнул ладонью по газетной странице.
      – Наша Энни получила большую роль! Настоящую! Господи! Вот это да!
      Жена неохотно подошла к столу, не зная, как отнестись к тому, что услышала. Она, конечно, была рада за Энни, которую считала одной из немногих разумных девушек, так редко встречающихся в наше время, особенно после того, как эти ужасные шестидесятые разрушили все, что осталось от семейных традиций.
      Но как Ширли ни восхищалась девушкой, все же не хотела, чтобы она бывала в их доме. Очевидное увлечение Эла делало его посмешищем – ведь по возрасту он ей в отцы годился. Одному Господу известно, какие у мужа могли быть намерения!
      Ширли только молилась и верила, особенно когда одолевали сомнения, что порядочность Энни не позволит ей совершить что-то предосудительное.
      В любом случае, благодарение Богу, Энни станет кинозвездой и будет слишком занята, чтобы посещать их дом и контору Эла.
      – Рада за нее, – сказала Ширли, погладив мужа по плечу. – А теперь доедай обед.
      Эл чувствовал истинно отцовскую гордость. Он решил послать Энни корзину с фруктами и бутылку сухого вина. Но сердце его разрывалось от стыда. Отеческие чувства, которые он испытывал сейчас, никак не вязались с теми тайными и постыдными, которые он тщательно скрывал все время. Слава Богу, между ними никогда ничего не было!
      Он выбросил тревожные мысли из головы и снова хлопнул по газете, широко улыбаясь.
      – Ну, что скажешь, Ширли? Что скажешь?

* * *

      Ник Марсиано сидел в одних плавках за стеклянным столиком около большого бассейна. Утро выдалось очень жаркое, и даже морской ветерок не охлаждал разгоряченного тела. Из дома доносились мужской смех и голос – кто-то говорил по телефону.
      На столе лежала развернутая газета, придавленная пепельницей и стаканом с водкой. Лицо Энни, в капельках воды, глядело на Ника.
      Значит, она добилась этого.
      Мысли об удаче Энни терзали затуманенный мозг, пробиваясь через тяжелое похмелье, угрожавшее взорвать голову.
      Не фантазия ли все это? Может, этот снимок – игра воображения?
      Последнее время все казалось сном. Транквилизаторы и спиртное были лучшими друзьями по вечерам, но утром превращались в смертельных врагов. И теперь, когда Ник смотрел на себя в зеркало, он не видел себя!
      Странная судьба, вряд ли она подходит для человека, которого держит на земле сила притяжения. Теперь она постигла и Ника, сила притяжения стала катастрофически таять, а сумасшедшее скольжение вниз с каждым днем набирало силу.
      Ник закрыл глаза и долго сидел не двигаясь. Потом вновь открыл. Снимок по-прежнему оставался на месте. Как прекрасна Энни! Чистая, искренняя, добрая!
      Нужно попробовать собраться с силами и позвонить ей. Он поздравит Энни, пообещает пригласить на ужин, согласится со всеми просьбами позаботиться о себе. Согласится на все.
      Не люби Ник ее так сильно, он был бы теперь спокоен. Зверь, пожирающий его, торжествовал, чавкал и облизывался, но Нику было все равно.
      «Давай, становись шлюхой! – Гневные слова отца, сказанные на прощанье, сатанинским эхом вновь и вновь звучали в мозгу. – Катись в ад, благословляю! С этой минуты у меня больше нет сына».
      Ник улыбнулся, глядя поверх бассейна на ближние холмы. Скоро проклятие отца сбудется, и все беды и заботы придут к концу.
      Но Энни! Она заслуживает долгой жизни, любви, детей, счастья.
      Что он за человек, этот Рис? Чего он требовал от нее? И согласилась ли Энни? Нет. Нет!!!
      Вопрос этот мучил больше, чем все раны, нанесенные Нику, вместе взятые.
      Неожиданно на голое плечо опустилась теплая рука.
      – Хорошие новости, Ник? – спросил голос, который только что звучал в доме; рука медленно поползла вниз, лаская сильное тело.
      Ник кивнул, глаза метнулись к стакану с водкой.
      – Вставай, любовничек, – снова послышался голос, – пойдем, искупаемся.
      Сидя в переполненном кафетерии на Тридцать седьмой улице, Рой Дирен улыбался про себя. Потом он аккуратно вырвал страницу «Дейли Верайети» с заметкой об Энни Хэвиленд.
      Энни получила роль Лайны в фильме Дэймона Риса!
      Истинно, лучше всего начинать с самой вершины!
      Рой разрывался между чувством гордости и раздирающим душу страхом. Он знал – Энни может сыграть роль. Такой талантливой актрисы ему еще не доводилось видеть. Он поделился с Энни всем, что знал и умел, и теперь ей по силам любая, самая сложная роль.
      С другой стороны, Голливуд попытается уничтожить Энни, хотя бы потому, что она никому не известная выскочка. Энни будут ненавидеть за то, что она не может соблюдать правил мишурного города.
      Именно это чудовище заживо сожрало Роя двадцать четыре года назад в тот момент, когда он был убежден, что находится в лучшей своей форме.
      Пожав плечами, Рой сунул в карман ветровки сложенную заметку и вышел из кафетерия.
      Несмотря на мучившие его чувства, утро показалось Рою более свежим, чем обычно. Желтый свет такси был ярче, улицы, омытые дождем, сверкали, неоновые вывески весело подмигивали.
      Странно, кто же это смыл тень и усталость с печального лица мира? Рой улыбнулся. Энни, конечно! Хотя он может беспокоиться за нее, но у девчонки сверхъестественная способность к выживанию. Даже самым могущественным силам в Голливуде долго придется трудиться, прежде чем согнуть ее. Рой скрестил пальцы на счастье.
      «Покажи им, Энни, – подумал он. – Не давай никому пощады».

* * *

      Рима сидела в шезлонге у бассейна: на мокром кафеле валялась скомканная «Дейли Верайети». Дрожащей рукой она поднесла к губам стакан с двойной «кровавой Мэри» и искоса взглянула на розовый телефон, стоявший на столике рядом. В эту секунду прозвучал приглушенный звонок. Рима сорвала трубку. Это оказался ее агент. Актриса разразилась грязным ругательством.
      – Надеюсь, ты видел газеты? – ехидно спросила она. – Эта маленькая тварь Хэвиленд… Не знала, что Рис такой охотник до шлюх! Этот старый козел должен бы уже держать свои причиндалы в узде!
      Агент мудро воздерживался от каких-либо замечаний.
      Между раздраженными репликами Рима не забывала подносить к губам стакан. Наконец ее агент попытался ввернуть словечко. Она оборвала его шесть раз, прежде чем, гневно вздохнув, замолчала.
      – Рима… – нерешительно начал он.
      – Что?
      – Рима, не стоит тратить времени и пытаться понять свихнувшихся алкоголиков вроде Дэймона Риса. Вот уже двадцать лет как он не в себе. По-моему, начисто спятил. Просто критики делают рекламу его фильму, – беззастенчиво лгал агент, скрестив пальцы, – а эта последняя авантюра доконает его! Ты – слишком великая актриса, чтобы идти на такой риск! Ты – королева, а Рис – просто шут!
      Он снова скрестил пальцы. Такая роль, как эта, выпадает раз за всю жизнь и могла бы принести бессмертие… будь Рима на десять лет моложе. Ну хотя бы на пять… нет на семь-восемь.
      – Ладно! – оборвала она его. – Я иду купаться! Поговорим позже. Но предупреждаю, тебе лучше заранее постараться, чтобы по сравнению с моим следующим фильмом «Полночный час» выглядел бы просто дерьмом, как оно и есть на самом деле!
      – Конечно, Рима! Ты на голову выше всего этого мусора. Передай привет своим. Скоро все обсудим поподробнее, дорогая.
      Агент осторожно положил трубку и облегченно вздохнул. Слава богу, ураган прошел стороной.
      И, покачав головой, агент потянулся к шкафчику со спиртным.
      Десять лет!
      Рима раздраженно швырнула трубку. Будь проклята эта сучка Хэвиленд! Должно быть, позволила Рису трахать себя во все места, лишь бы добиться роли!
      Хуже всего то, что она и понятия не имеет, как по-настоящему можно обвести мужика вокруг пальца, потому что слишком молода, не то что Рима. Просто добралась до Риса первой.
      Проклятье, проклятье, проклятье!

* * *

      Хэл Парри в развевающемся халате танцевал по всем комнатам, размахивая газетой. Повсюду стояли разной степени наполненности стаканы с виски. Хэл засиделся с приятелем допоздна, служанка придет не раньше двух. Остановившись у телефона, он позвонил в Калифорнию, где было десять утра. Ответил механический голос:
      – Привет, я Энни Хэвиленд. Извините, что я не могу сейчас подойти к телефону, но, если хотите передать что-нибудь, перезвоню, как только сумею.
      – Это Хэл, дорогая. Звоню, чтоб поздравить, Иисусе! Я всегда знал, ты покажешь этим шутам, что такое настоящая игра. – Глаза Хэла увлажнились. – Ты – величайшая актриса, Энни, дорогая. Я ужасно тобой горжусь! Слушай, позвони, когда сможешь.
      – Встретимся, Хэл? – в трубке неожиданно раздался сонный голос. – Это действительно ты? Я подняла трубку, как только поняла, кто звонит…
      – Бэби! – восторженно закричал Хэл. – Я тебя люблю!
      – И я тебя, Хэл. Как хорошо, что это ты! Мне все утро звонят, и в основном люди, которые пытаются либо получить контракт, либо выпросить денег. Я просто с ума схожу в этом городе.
      – Нет, дорогая, не надо! Только не ты. Послушай старика Хэла. Он знает, что хорошо, что плохо! Ты добилась своего!
      Хэл искренне верил своим словам. Редко бывает, чтобы у красивой и к тому же неопытной девушки была такая разумная головка!
      – Хэл, когда мы увидимся? – весело спросила Энни.
      – Только позови, крошка, и я тут же прилечу. Вот что, солнышко, у меня кое-какие дела в Бербенке, на следующей неделе. Я дам тебе знать. Хорошо?
      – Спасибо, Хэл. Большое спасибо.
      – Береги себя! Когда приеду, поставим этот город на уши! Повесив трубку, Хэл хлопнул себя по животу и потянулся к ближайшему стакану с виски. Подумать только, Энни Хэвиленд получила главную роль в хорошем фильме! Хоть раз порядочному человеку воздали по заслугам! Конечно, это именно он дал возможность Энни начать карьеру, когда взял в рекламный фильм. По крайней мере можно сказать, что он с первого взгляда умеет распознать настоящий талант. Этого никто не будет отрицать! Энни – звезда!
      Нужно позвонить дружкам. Вот подходящий повод попировать!

* * *

      Хармон Керт сидел на террасе, выходящей на лужайку позади дома. На коленях его лежала газета. Хуан принес ее молча, не сказав ни слова, и дал понять, что он в курсе, только поставив на поднос с кофе бутылку пятидесятилетнего арманьяка.
      Керту стоило только бросить взгляд на газету, чтобы сразу увидеть главную новость. Он знал Дэймона Риса и представлял, что могло произойти.
      И сейчас Керт сидел неподвижно, наблюдая за парившим над холмами ястребом. Серые глаза магната уставились в одну точку. Лицо было каменным, бесстрастным, как у ящерицы.
      От бассейна донесся приглушенный смех. Розмари давала обед для подружек Тесс и Мэгги – последний перед тем, как девочки должны были вернуться в женевский пансионат.
      Керт пригубил бренди, тщательно обдумывая случившееся.
      Наконец он поднял трубку и набрал номер.
      – Найдите мне сегодня же Уолтера Даненберга. Потом Лона Хэммера, Майрона Шубова, Тео Керка и Пола Сзински. В таком порядке. Я пробуду здесь полчаса. Потом поеду в офис. Спасибо.
      И повесил трубку.
      Лицо Энни Хэвиленд все время стояло перед его внутренним взором. За два года, прошедшие с их встречи, она ничуть не изменилась. Темные волосы ореолом обрамляли фарфоровое личико.
      Глаза Керта хищно потемнели. Кровь, бегущая из уголка этого прелестного рта, багровые капли на яркой губной помаде. Красная пленка расползается по лицу, а с разорванных губ срываются вопли о пощаде.
      Извивающееся под ударами стройное тело, схваченное мужскими руками, неторопливо сдирающими кожу, отсекающими груди, вонзающими ногти в бедра и наконец добирающимися до лона. Сдавленные крики, возбуждающие страсть, отчаянные мольбы звучат словно торжествующие гимны в сверкающих храмах фантазии.
      Плоть Керта, скрытая брюками, отвердела, напряглась, вот сейчас, сейчас, багряный водопад хлещет между ног, тяжело падает на пол, обнаженное тело дрожит, волосы слиплись от крови, а он… он врезается прямо в открытую рану, глубоко, до конца…
      Керт задыхался. Через несколько секунд он кончит прямо в брюки, настолько соблазнительно было представить, как корчится в невыносимых муках это мягкое тело.
      В этот момент маленькая ручка скользнула в его ладонь, в ушах зазвенел мелодичный голосок:
      – Папочка?
      Это оказалась Тесс.
      Керт, вздрогнув, уставился на милое личико девятилетней девочки, усыпанное задорными веснушками. Каштановые волосы были собраны на затылке в конский хвостик, Тесс улыбалась. С красивого купального костюма все еще капала вода.
      – Разве ты не идешь? – спросила она.
      Керт притянул к себе дочь, обнял ее, не обращая внимания на то, что шелковая сорочка промокла насквозь. Все еще держа ручонку девочки, он чуть отстранился.
      – Не сегодня, дорогая. Боюсь, мне нужно поскорее быть в офисе. Но я вернусь, и мы покатаемся верхом. Хорошо?
      Тесс очаровательно-невинно улыбнулась.
      Отец закутал ее полотенцем, чтобы согреть, и снова поцеловал. Керт так любил обнимать своих детей. Такое ощущение, что держишь в руках ангела. Тесс и Мэгги – единственные чистые и прекрасные существа на этой земле, кроме их матери, конечно.
      Только ради них стоило жить.
      – Осторожнее, не поскользнись, – велел он. – Не бегай у бассейна.
      – Не буду. До свидания, папочка.
      – Я тебя люблю.
      – И я тебя.
      Керт долго смотрел вслед худенькой девочке, бегущей к газону. Когда она исчезла за подстриженной живой изгородью, тревожная мысль вновь вернулась. Через минуту зазвонит телефон. Шубов, Озинский и другие уже услышали новость и ждут приказа.
      Губы Керта вытянулись в сухой улыбке. Настало время потребовать уплаты кое-каких долгов.

* * *

      По другую сторону Центрального парка напротив пентхауза Хэла Парри еще один человек читал «Дейли Верайети». Тонкие пальцы держали газету, холодные глаза пробежали по строкам раз, потом другой.
      Энни Хэвиленд улыбалась с фотографии – элегантный, чувственный образ высокой моды. Изящный овал, высокие скулы, тонкие брови, густые ресницы обрамляют таинственные кошачьи глаза, во взгляде которых странно совместилось чистосердечие и способность – или желание? – скрыть потайную суть под непроницаемым фасадом великого актерского таланта.
      Глаза, изучавшие снимок, задумчиво сузились.
      Она где-то видела эту девушку. Наверняка видела.
      В статье рассказывалось о том, что Энни Хэвиленд была моделью, снималась в рекламных фильмах.
      Да… реклама одеколона «Дейзи». Совершенно верно. Но не только это. Она видела девушку в жизни.
      Где? Когда?
      Глаза закрылись, золотистые ресницы напоминали два переливчатых опахала. В мозгу не осталось ни единой мысли, все постороннее изгнано, необходимо как следует сосредоточиться. Существовала только неосязаемая черная стена, на которой вскоре появится ответ.
      Минуты шли. Успокоительная пустота обнимала ее, раскачивала медленно, медленно…
      И тут пришел ответ.
      Они встретились случайно. Она не придала этому значения. «Я уронила сумочку…»
      Конечно, в жизни нет ничего случайного. Кто-то сказал, что случайность – скрытая форма неизбежности. Это, должно быть, правда, потому что независимо от того, насколько удалены друг от друга две орбиты, они должны обязательно пересечься в какой-то точке во времени и пространства…
      Рука отложила газету. Женщина пересекла комнату, взяла ножницы, аккуратно вырезала заметку. Перечитала ее еще раз и направилась к книжной полке. Взяв первую попавшуюся книгу, вложила туда вырезку. На открывшейся странице чернели строчки, которые она читала сотни раз, абзацы, давно знакомые, как мебель в комнате.
      Она подошла к зеркалу и долго стояла, как зачарованная, вглядываясь в собственные глаза и думая о молодой модели, ступившей из мрака на свет, чтобы заблистать в роли, созданной одним из величайших писателей современности.
      О чем думает эта Энни Хэвиленд, просыпаясь по утрам во власти выпавшей на ее долю удачи и внезапного жадного внимания публики. Неужели радость и страх ведут борьбу за власть в ее мозгу? Сознает ли она, что будущее надвигается со скоростью в сотни раз большей, чем раньше?
      Но лицо на снимке не давало ответа… только в глазах был знакомый блеск, то самое выражение, как тогда ночью при встрече, когда их пути пересеклись. «Простите… Я не видела, куда иду…» Славная молодая женщина. Хорошие глаза. И… прирожденная актриса. В этих глазах никогда не прочтешь правду… им и не дано увидеть правду во всей ее жестокой откровенности. Их словно закрывала чудесная и непроницаемая пелена, в которой преломлялась, причудливо изменяясь, действительность…
      Кристин с улыбкой отвернулась от зеркала. В руках она по-прежнему держала книгу. Она подошла к полке, чтобы поставить ее в ряд среди таких же потрепанных томиков.
      Взгляд девушки задержался на маленькой библиотечке, каждая книга которой была так же знакома ей, как собственные мысли. В этих книгах заключался весь ее мир – единственное, что имело значение. А теперь в них заключалась судьба и предназначение неизвестной Энни Хэвиленд. В них была и судьба самой Кристин.
      На полке у Кристин было собрано все, что написал Дэймон Рис.

КНИГА ВТОРАЯ
АНГЕЛ

Глава I

      Самые ранние воспоминания Кристин: часто меняющиеся приятели Элтеи укладывают ее в постель…
      Все трое ужинали вместе – пицца, гамбургеры, картофельный салат, потом шли в кино или поиграть в кегли перед тем, как возвратиться в отель или меблированные комнаты, где они ночевали.
      Кристин в темноте слышала, как взрослые занимаются любовью – учащенное дыхание мужчины, его рычащие стоны, вздохи Элтеи или вдруг наступившую тишину.
      Еще совсем ребенком она научилась не плакать и не подходить к взрослым – наказание было немедленным и жестоким.
      Когда Элтея была на работе, очередной приятель, один из безликих мужчин, отличавшихся друг от друга разве что усиками, шрамом или запахом одеколона, спал с Кристин. В эти моменты между ними не было никакой разницы – боль, причиняемая ими, была одинаковой, как и их грубые извинения и невнятные предостережения. Девочка только крепче зажмуривала глаза.
      Были и исключения. Некоторые мужчины не прикасались к ней, и тогда девочка всегда тревожилась из-за этого. Наивная, несмотря на горький опыт, она считала, что, только молча вынося боль, можно завоевать симпатию и уважение мужчин. Или, по крайней мере, избежать побоев.
      К тому времени, когда ей исполнилось пять, плоть между ногами превратилась в бесчувственный кусок мяса, не имевший никакого отношения к ней и к ее телу.
      К семи годам ее тело стало чужим и отстраненным от нее, между ею и телом было так же мало общего, как между картой и местностью, изображенной на ней.
      Девочка поняла – ведь у нее уже были свои клиенты – что необходимо быть опрятной и заботиться о своем теле, ведь оно приносило деньги Элтее. И, кроме того, она должна знать все условия и проделывать определенные трюки, чтобы заработать больше и не быть избитой.
      Но это давалось все легче и легче – ведь ее тело больше не принадлежало ей.
      Оттенки и разнообразие ощущений диктовались правилами, которым Кристин подчинялась с обычной способностью ребенка приспосабливаться к обстоятельствам – ведь она испытывала неприятное чувство, если ударялась коленкой о стол или наступила босой ногой на острую крышку от бутылки. Но когда мужчина причинял ей боль в любом месте – между ног, в заднем проходе, жестоко щипал за соски, для Кристин это было все равно что читать книгу о том, как в четырнадцатом веке Черная чума погубила четверть населения в Европе или узнать из газет, что в крупной аварии на шоссе погибло двенадцать человек.
      Удовольствие – это пицца с колбасой, пончики, телевизор, который можно смотреть, пока взрослые заняты в соседней комнате, теплая батарея зимой, брызжущий прохладной водой пожарный кран летом, тряпичная кукла, набивка которой держалась на булавках и честном слове.
      А настоящая боль – это Элтея.
      Жизненные проблемы решались так просто, нужно только держаться подальше от Элтеи, если только едва уловимые сигналы не давали ей понять, что к Элтее можно приблизиться без опаски.
      Но и эти сигналы могли быть обманчивыми. Два раза из трех девочка жестоко ошибалась. Если Элтея, блестя глазами, протягивала руки, шевеля пальцами, весело встряхивая песочного цвета локонами, – девочка нерешительно делала несколько шагов вперед, привлеченная обещанием странных лихорадочно-нежных ласк, которыми мать иногда щедро награждала дочь.
      Но как только Кристин подходила достаточно близко, глаза Элтеи сужались, голос становился резким, и жестокий щипок вознаграждал доверчивого ребенка.
      И хотя девочка понимала, что лучше всего обходить Элтею стороной и предоставить ей срывать гнев в ссоре с очередным любовником, мать постоянно требовала от Кристин определенную долю поцелуев и объятий и могла таить злобу неделями, если что-то было не по ней.
      Элтея всегда манила одной рукой, а другую, с сюрпризом, держала за спиной.
      – Угадай, что у мамочки есть для тебя?
      Маленький подарок? Наказание?
      Наученная прошлыми ошибками, девочка колебалась. Но размышлять не имело смысла, Элтея все равно была хитрее.
      Если Кристин все же приближалась, рука, скрытая за спиной, взметалась, крепко обхватывала талию девочки, тихие грязные ругательства летели в лицо, а сильные пальцы впивались в самые чувствительные места.
      Если же девочка боязливо жалась к стене, Элтея показывала конфету, которую тут же швыряла в мусорное ведро.
      – Раз ты так обращаешься с матерью, я это лучше выброшу! Мне конфеты ни к чему, уж это точно!
      И шоколадка, по-прежнему в обертке, могла лежать в ведре по нескольку часов, а иногда и дней – искушение, которому трудно было противиться. О том, чтобы взять лакомство, и думать было нельзя – Элтея заметит, и суровое наказание неминуемо.
      Так что уж лучше не обращать внимание на приманку.
      И лишь после, в конце недели, соблазнительное лакомство отправлялось на помойку.
      Когда мать причесывала Кристину и тонкие шелковистые светлые волосы мягким покрывалом ложились на плечи, нежный голос ворковал:
      – Какая ты у меня красавица! Позаботишься обо мне, когда состарюсь, правда?
      И гибкие пальцы гладили и ласкали плечо, так что не было возможности сопротивляться наслаждению, теплому, вкрадчивому…
      Но мысли о старости, должно быть, разозлили Элтею, и тут же щетка с треском опускалась на голову девочки, а пальцы, словно щипцы, выкручивали узкое запястье.
      Как часто аппетитное пирожное, остатки жареного картофеля, последний кусочек пиццы летели в мусорное ведро, когда в животе у Кристин было совсем пусто. Элтея знала, что чувствует Кристин. Элтея всегда обо всем знала. Кристин научилась скрывать голод даже от себя, иначе это приводило к жестоким играм, из которых она не могла выйти победительницей.
      Жизнь с Элтеей рано сделала девочку расчетливой и осторожной. И хотя Кристин с самого начала знала, что враг в любом случае выиграет поединок и невозможно противостоять его силе и хитрости, она, по крайней мере, научилась сводить к минимуму потери и извлекать для себя маленькие удовольствия, крохотные преимущества.
      Но главное, она умела выжить. Кристин в голову не могло прийти, что существуют дети, для которых опасность ассоциировалась с ночными кошмарами, темными подвалами, смертью, призраками, но только не с матерью. Нет, подобные дети, если только существуют, наверняка принадлежат к иной расе.
      Шли годы. Кристин с матерью успели побывать в дюжине городов от Кливленда до Балтиморы… но девочка не замечала разницы – окружающий пейзаж почти не менялся: либо серая унылая улица, где находился дешевый отель или пансион, либо бетонная глыба шоссе и автостоянка рядом с мотелем. Кристина с нетерпением ждала зимы, которую они обычно проводили в Майами. Там можно будет поиграть на пляже, пока Элтея охотится за клиентами.
      Дни тоже были одинаковыми: пончики на завтрак, гамбургеры на обед, несколько часов, проводимых в одиночестве, пока Элтея с дружком были заняты, и незнакомые мужчины, чьи руки, рты, пенисы причиняли боль – боль, которую девочка уже не чувствовала.
      Элтея никогда не целовала Кристин на ночь, просто закрывала дверь в спальню, уже поглощенная мыслями о мужчине, ожидавшем в соседней комнате.
      У Кристин не было дня рождения. Пока она не увидела по телевизору, как празднуют другие дети, даже не подозревала, что такой праздник бывает. Позже, уже став взрослой, она выдумала этот день – чтобы получить полис социального страхования.
      Для нее не было ни Дня Благодарения, ни Рождества, разве только один из дружков Элтеи шутливо поздравлял ее с праздником, когда они обедали в дешевой столовке или у себя в номере. Хэллоуин, Пасха и Четвертое Июля были непонятными ритуалами, выполняемыми персонажами телевизионных сериалов.
      Кристин никогда не получала подарков от Элтеи, – традиционных, обернутых бумагой и перевязанных лентой – щедрость матери ограничивалась несколькими монетами в те дни, когда заработки были выше обычного. Девочка приучилась ожидать подарки от мужчин – игрушки, браслеты, брелочки и совершенно не подходящие для ребенка вещи вроде миниатюрных бутылочек со спиртным, перочинных ножей, пепельниц.