Дэймон возвратился домой десятого апреля, проведя почти два месяца в Нью-Йорке.
      Энни радовалась как ребенок. Наконец он перестанет быть всего лишь бестелесным голосом в телефонной трубке, жалующимся на трудности работы с Эйбом и отпускающим кислые шуточки насчет тягот жизни на Манхэттене. Он снова станет реальным, будет шуметь и ворчать по-медвежьи, с отцовской любовью обнимет Энни, возьмет в руки любимую скрипку – словом, перевернет весь дом, и тихие комнаты снова оживут, будто шаровая молния проплывет по ним, заряженная электричеством его энергии.
      И, как ни парадоксально, Энни не хватало не только возбуждения, которое обычно приносил с собой Дэймон, – она тосковала по стабильности, уверенности в настоящем, неотделимом от его присутствия. С того памятного утра, шесть недель назад, когда Энни и Фрэнк так неожиданно стали любовниками, девушка жила в водовороте бурно меняющихся чувств, от которых кружилась голова и тревожно сжималось сердце.
      После того первого украденного утра она, изнемогая от нетерпения и дурных предчувствий, ждала, позвонит ли Фрэнк. Как всякая женщина, обнаружившая, к своему изумлению и радости, что ее хотели однажды, Энни замирала от мысли, а захочет ли Фрэнк ее снова.
      Как-то вечером, когда она сидела в одиночестве на веранде, прислушиваясь к тишине опустевшего дома, раздался звонок. Фрэнк вежливо, почти застенчиво, пригласил ее на ужин. Он не видел, как мгновенно засияла Энни, услышав его голос, как засверкали и преобразились пустые комнаты, когда девушка, все еще держа трубку, огляделась.
      За ужином они обменялись всего несколькими словами, оба вели себя робко, словно встретились впервые. Тихий приятный вечер закончился, к облегчению и восторгу Энни, в уютной квартире Фрэнка. Она так и не вспомнила, о чем они говорили. Все плыло как во сне. Энни лишь смутно сознавала, где она и что с ней, пока, по милости небес, к благосклонности которых она не осмеливалась взывать, руки Фрэнка вновь обняли ее. И, оказавшись, наконец, на мягкой постели, Энни отдалась ему, всем сердцем открылась перед Фрэнком словно весенний цветок, зная твердо, как только может знать женщина: перемены в жизни и душе, принесенные Фрэнком, оставят свою метку навсегда. После этой ночи Энни твердо уверилась в том, что судьба подарила ей счастье большее, чем она заслуживает, после стольких месяцев ледяного одиночества, но не могла подавить в себе ужаса – вдруг Фрэнк больше не позвонит. Испытываемое беспокойство было для нее одновременно новым и сбивающим с толку. С одной стороны, Фрэнк вернул все: сознание того, что она может быть желанна и любима, оптимизм и способность без страха смотреть в будущее. С другой, пугающие женские инстинкты говорили Энни, что будущее без Фрэнка будет подобно высохшей пустыне.
      Но Фрэнк позвонил, и они встретились снова. С того первого дня они встречались уже шесть раз, и каждое свидание приносило новую близость. Но между встречами Энни терзалась муками сомнений, не в силах ни на чем сосредоточиться; напряжение ожидания изгоняло все рациональные мысли и эмоции, не давая ни на миг покоя.
      У Энни не было времени прийти в себя, разобраться в причинах страха и радостей. Она знала только, что оставила позади прошлое, и каждая клеточка тела была готова взорваться от ликования и желания, что они миновали опасный отрезок пути, и возврата назад нет.
      Энни не знала, можно ли возлагать надежды на Фрэнка, и понимала только, что его спокойный голос и теплые руки были магнитом, к которому она безудержно тянулась всем своим существом. И из-за этого душевного переворота окружающий мир словно встал с ног на голову. Жизнь снова открылась во всем великолепном разнообразии, бурном кипении, словно запахи, ароматы и зрелища нахлынули на Энни так, что голод становился все острее, а земля уплывала из-под ног.
      Дэймон был связующим звеном с более упорядоченным существованием, хотя воспоминания о прошедшем времени оставались достаточно болезненными. Энни ждала только одного: чтобы он вернул ее к реальности, подарил сознание уверенности в себе, помог определить цель в жизни, заставил забыть безумие, бушующее в душе.
      Энни больше не доверяла собственным чувствам – слишком они были сильны, слишком запутаны. Зато она доверяла Дэймону. И радовалась, что он возвращается. Поэтому Энни в нетерпеливом возбуждении помогала Кончите готовить торжественный обед, которым они встретят Дэймона.
      Ровно в полдень Энни услышала звук мотора. Она была одета в шорты и футболку; тщательно причесанные волосы спадали на плечи. Она поспешила открыть дверь. Дэймон, уже стоя на дорожке, расплачивался с водителем. Энни удивленно остановилась на пороге. Рядом с Дэймоном стояла молодая женщина лет двадцати двух. Светлые рыжеватые волосы сверкали в солнечных лучах. Она была одета в спортивные брюки и ярко-желтую блузку, волосы стянуты на затылке лентой в тон. На капоте машины лежал портфель.
      Пока водитель вынимал чемоданы из багажника, девушка заметила Энни и дружески улыбнулась. Жизнерадостные энергичные манеры только подчеркивали поразительную красоту незнакомки.
      Подбежал Дэймон, широко расставив руки. У Энни хватило времени заметить, что он был очень бледен и немного похудел, но тут Дэймон крепко облапил ее и расцеловал в щеки.
      – М-м-м, вот это молодец! – воскликнул он, обдавая Энни забытым ароматом табака, лосьона после бритья и виски.
      – Иисусе! Ты выглядишь на миллион долларов! – прибавил Рис, отстраняя Энни, чтобы получше ее разглядеть, и кивнул незнакомой девушке, идущей к ним навстречу.
      – Правда, Марго? Иисус Христос…
      Он перевел восторженный взгляд с одной на другую, потом, обняв Энни за плечи, показал на свою спутницу.
      – Энни Хэвиленд, – гордо объявил он, – познакомься с мисс Марго Свифт, из Айовы, если можно поверить, что такое место все еще существует. Я привез ее, чтобы она выполняла для меня кое-какую работу. Марго пока поживет с нами.
      Девушка поставила портфель и протянула руку. Энни пожала ее, испытывая странное чувство, что, хотя видит Марго впервые, девушка почему-то ей знакома.
      – Вас не нужно представлять, – снова улыбнулась она. – Я давняя ваша поклонница. Чуть не сто раз видела «Полночный час».
      – О, зовите меня Энни. Друзья Дэймона – мои друзья. Неужели вы меня узнали?
      – Конечно, – кивнула Марго, – признаюсь, в жизни вы выглядите немного по-другому, но не узнать вас нельзя. Никогда не видела так близко кинозвезду.
      Она сняла темные очки, и Энни увидела огромные темно-зеленые, весело смеющиеся глаза. Стройная, с хорошей фигурой, она тем не менее не казалась слишком худой и не боялась выглядеть женщиной, а не манекеном. Жизнерадостный вид и загорелая кожа заставляли Энни чувствовать себя особенно изможденной – несмотря на тренировки, она все еще весила девяносто шесть фунтов.
      Но улыбка Марго была настолько чистосердечной, что Энни даже не почувствовала смущения – с таким поразительным тактом девушка смогла избежать неприятного упоминания о случившейся аварии.
      – Эта леди, – показал Дэймон на Марго, по-прежнему обнимая Энни за плечи одной рукой, – лучшая моя находка за всю жизнь. Не только потрясающе трудолюбива, но и знает мои книги лучше меня самого. Кстати, – обратился он к Марго, – не показать ли Энни нашего младенца?
      Заговорщически подмигнув, Марго открыла портфель и показала Энни толстую стопку листов, скрепленных металлическими кольцами. Энни взглянула на первую страницу: «Плодородный полумесяц». Сценарий Дэймона Риса.
      Она обняла Дэймона.
      – Значит ты закончил его?
      Тот кивнул, поглаживая рукопись.
      – Упаковано и перевязано бантиком.
      – Хотел преподнести тебе сюрприз! Когда прочтешь, узнаешь, почему. А теперь пойдем в дом, посмотрим, что там приготовила Кончита. Клянусь, Марго в жизни не пробовала настоящей мексиканской еды!
      Они направились к дому. Дэймон, просияв, взял девушек под руки. Энни не заметила брошенного им искоса взгляда, мгновенно вобравшего и отметившего то особое свечение, которым лучилась девушка. Свечение, явно обретенное за время его отсутствия. Если Дэймон и подозревал его истинную причину, то ничем не дал этого знать.
      За великолепным обедом, приготовленным Кончитой в честь возвращения Дэймона, все смеялись и шутили. Энни исподтишка изучала Марго, которая без смущения осваивалась с незнакомой обстановкой и собеседниками и без тени обиды воспринимала подшучивания Дэймона.
      Марго сразу же понравилась Энни, и та спросила девушку, как она познакомилась с Дэймоном.
      – Ну… – Марго сморщила хорошенький носик. – Я работала в книжном магазине и училась в Нью-Йоркском университете. Конечно, у меня были кое-какие намерения поймать мужа-миллионера или по крайней мере получить степень и стать преподавателем колледжа. Конечно, мне не по себе в большом городе, но я справлялась с этим как могла, и… Дэймон, почему бы тебе не досказать остальное?
      Энни повернулась было к Рису, одновременно скользнув взглядом по Марго. И снова лицо девушки показалось таким знакомым, что она решила непременно выяснить, уж не встречались ли они в Нью-Йорке.
      – Так вот, – начал Дэймон, играя стаканом со старым ирландским виски, – это было потрясающим совпадением! Эйб и я только что пообедали в одном из его любимых молочных кошерных ресторанчиков и пытались добраться до дому на такси, когда она, – он показал на Марго, – заглянула на перекрестке в окно автомобиля, осведомилась, не я ли Дэймон Рис и попросила автограф. Такое не каждый день случается. – Пожав плечами, Рис удовлетворенно поднял брови. – Машин кругом было полно, Марго вполне могли задавить, пока она ждала, а я искал бумагу и ручку, так что мы попросили ее сесть в такси и обещали подвезти. По дороге разговорились и через три минуты я понял, что эта сумасшедшая уроженка Айовы прочла каждую чертову книгу, которую я успел написать, и запомнила чуть ли не наизусть. У нее в сумочке даже лежало два моих романа, истрепанных донельзя, исчерканных от начала до конца. Это меня доконало, поэтому мы отвезли ее к Эйбу, напоили кофе, и она рассказала мне о своих планах написать диссертацию на степень магистра о моем творчестве, представляешь?
      Он с отцовской гордостью взглянул на Марго.
      – Так все и началось, и я убежден, что она научится гораздо большему, помогая Эйбу и мне довести «Плодородный полумесяц» до нужной нормы, чем работая в книжном магазине до конца года. Марго согласилась, как только я обещал платить больше, чем те жалкие гроши, которые она получала у этих сквалыг. И черт меня побери, если она не внесла нужную долю организованности в нашу работу. Он показал на аккуратно отпечатанную рукопись.
      – Мы бы провозились еще столько же, не будь Марго. Короче говоря, я могу отличить бриллиант от стекляшки, так что я не отстал, пока не убедил ее приехать сюда в качестве моего секретаря и редактора, пока будет вестись подготовка к съемкам фильма. Марго может поступить в Калифорнийский университет, если захочет, и написать сколько угодно диссертаций, как только работа будет закончена. Вот и все.
      Марго рассмеялась.
      – Он забыл сказать, что с того дня я не спускалась с небес на землю. Если бы Эйб Фейнголд и его три «жены» не возвратили меня к реальности, я умерла бы от волнения, встретив самого Дэймона Риса. Когда я сказала родителям о переезде в Лос-Анджелес, они посчитали, что их дочь отправляется из чистилища прямо в ад, но видно было, что они рады за меня.
      Марго рассказала о своих родителях и трех старших братьях, работавших на ферме в Айове, откуда она уехала пять лет назад, и по просьбе Энни показала семейное фото, на котором она стояла в окружении высоченных парней рядом с седовласым отцом, который был гораздо ниже сыновей, и симпатичной матерью. Сама Марго выглядела более худой, но снимок, должно быть, сделали недавно, судя по модам и прическам; зеленые глаза сверкали тем же веселым юмором.
      – Мы фотографировались в прошлое Рождество, – пояснила Марго. – С тех пор я их не видела, но собираюсь домой на День Благодарения. Им нужно удостовериться, что большой город не сожрал меня заживо. Кроме того, я ужасно по ним соскучилась. Отец говорит, что привычку к сельской жизни невозможно выбить из человека.
      Спустя несколько минут, когда Марго, извинившись, пошла наверх распаковать чемодан и умыться, Дэймон потихоньку сообщил Энни:
      – Просто потрясающая девушка! Почти мое «второе я», совсем как Эйб. Знает, о чем я думаю, что собираюсь сделать, прежде чем мне самому это придет в голову. Я говорил, что ей следует писать пьесы, но Марго и слышать не желает. Хочет выйти замуж и стать преподавателем где-нибудь на Среднем Западе.
      Дэймон вздохнул.
      – Хотелось бы, чтоб она работала на меня в обозримом будущем, а не только во время съемок этого фильма. Я просил ее стать моим секретарем и редактором, если намеревается писать обо мне монографию. Черт, если она желает сочинить эту диссертацию, то вполне может состряпать ее из всех вариантов «Плодородного полумесяца». И, коснувшись руки Энни, добавил:
      – Марго тебе понравится, крошка, вот увидишь. Она боготворит тебя, но скажет об этом сама. Марго – очень искренний человек, она сельская девушка и не стыдится это признать, но умна, как дьявол, и все сделает для тебя, вот увидишь.
      Щедрые похвалы Дэймона произвели впечатление на Энни, поскольку она знала, как трудно он сходится с людьми.
      Но на этот раз Дэймон, по-видимому, оказался прав, поскольку сама Энни при первой встрече с Марго почувствовала в незнакомке острый ум в сочетании с необыкновенной тактичностью. Выражая окружающим неизменное уважение, Марго избавляла их от того, что могло бы превратиться в нескрываемое восхищение необыкновенным умом и способностями девушки, тем самым избегая неловкости, могущей возникнуть в их отношениях.
      Это не бросающееся в глаза благородство вновь проявилось, когда Дэймон уселся в кресло, чтобы сделать несколько предварительных телефонных звонков по поводу «Плодородного полумесяца». Марго же с готовностью предложила Энни помочь ей делать гимнастику. Особенности упражнений на тренажере требовали, чтобы Энни рассказала Марго о природе своих повреждений. Та внимательно выслушала, задала несколько вопросов, не выражая ни малейшего любопытства насчет причин аварии, хотя, как чувствовала Энни, явно подозревала о трагических обстоятельствах, приведших к несчастному случаю. Но Марго умела деликатно и ненавязчиво изменить тему, которая могла бы смутить Энни, направив беседу в другое русло.
      Узнав об операции на позвоночнике и о массаже, который Джуди делала Энни через день, Марго оживилась.
      – Точно? – спросила она. – Какие позвонки?
      – Все еще неладно с третьим и четвертым грудными позвонками, не говоря уже о разорванных связках в поясничных. И не будем говорить о шейных – не хочу обижать доктора Блейра, но знаю, что моя шея уже никогда не будет такой, как прежде.
      – Тебе повезло! – торжествующе сообщила Марго. – Я работала физиотерапевтом в колледже в Айове. Прошла курсы, когда мой брат Боб повредил ногу на футбольном поле и слег в постель на полгода. Ну-ка, ложись на стол и посмотрим, что скажешь.
      Она начала массировать спину Энни умелыми ловкими пальцами.
      – Ой! – воскликнула Энни. – По-моему, ты знаешь свое дело! Именно так работает Джуди.
      – Конечно, – пробормотала Марго, подражая медсестре. – Только расслабься. Может, я сумею принести пользу сразу двоим в этом доме!
      Закончив массаж, она заставила Энни показать, как действует тренажер, и хотя сетовала по поводу собственной неспособности выполнить сложные упражнения, Энни видела, что она находится в прекрасной форме. Редко приходилось видеть такую идеальную фигуру – длинные ноги, изящные щиколотки, прямые плечи. Более того, Марго обладала природной элегантностью во всем – жестах, манерах, голосе, походке, и при этом ни малейшего самолюбования, все затмевали незлобный юмор, жизнерадостность и оптимизм.
      Весело сверкающие глаза казались настоящими изумрудами, и Энни не смогла не восхититься ими вслух.
      – Неудивительно, что ты заметила, – улыбнулась Марго. – Это контактные линзы. Собственно говоря, они заменяют темные очки. Вообще я здорова, как лошадь, если не считать глаз. Сильный астигматизм и фотофобия, еще с детства.
      Она рассмеялась.
      – В этом у нас с Эйбом родство душ – когда у него мигрень – перед глазами мелькают цветные точки, и после этого он долго не выносит света. Так или иначе, мой настоящий цвет глаз – отвратительный оттенок горохового, так что с линзами я только лучше выгляжу. Кроме того, без них я в двух шагах ничего не вижу.
      Переливающаяся, словно драгоценные камни, радужная оболочка удивительно гармонировала с рыжеватыми волосами, напомнившими Энни о типично ирландской внешности Тины Меррил, только у Марго не было веснушек.
      Но если Тина была очаровательно человечной и непосредственной, в Марго чувствовалось нечто гораздо более сложное, чем непосредственность и благородство, придающее романтический ореол и без того почти идеальному образу. С каждой минутой Марго все больше интересовала Энни – с ней просто не хотелось расставаться.
      Несмотря на подчас язвительный юмор и острый логический ум, она, казалось, живет в ладу сама с собой, объективно оценивает себя, мирится со своими недостатками гораздо успешнее, чем это получалось у Энни.
      Окружающие невольно принимали помощь и поддержку Марго, привыкали во всем опираться на девушку, почему-то чувствуя, что та ничего не хочет и не требует для себя, кроме радости служить другим.
      Однако интуиция подсказывала Энни, что когда-то Марго тоже пережила не одну сердечную драму. Туманная глубина ее глаз не оставила в этом сомнений.
      Может, именно из-за неразделенной любви она покинула прекрасный сельский дом и уехала гак далеко, в шумный равнодушный Манхэттен, или какой-то мужчина в Нью-Йорке оставил ее, поэтому Марго с такой готовностью согласилась все бросить и уехать с Дэймоном.
      Так или иначе, Энни чувствовала интуитивную, почти родственную связь с этой веселой, прямой, искренней девушкой.
      К концу дня она вышла из тренажерного зала с ощущением, что нашла друга на всю жизнь и когда проснется завтра, с нетерпением будет ожидать новой встречи с Марго.
      Праздничный ужин в «Ma Мезон» прошел спокойно – усталость после долгого перелета и огромное количество выпитого виски повергли Дэймона в один из очередных приступов возбуждения. Он развлекал Марго злобными шуточками насчет сидевших за столиками знаменитостей, так что Энни то и дело заливалась беспомощным смехом. Но под напускным весельем явственно ощущалась напряженность.
      Марго, как, впрочем, и Энни, тонко понимала настроение Дэймона, привыкла к его манере пить в определенные часы и знала, что по вечерам с ним лучше ни о чем не говорить. Она поболтала с Энни в своей комнате, пока из гостиной доносились звуки его любимой партиты Баха, но усталость после долгого путешествия дала себя знать, и Марго решила отправиться спать, заверив Энни, что сама сможет найти душ и чистое белье.
      Оставив Марго, Энни направилась в гостиную, и, присев у ног Дэймона, положила голову к нему на колени. Может, Марго ушла так рано спать, чтобы оставить их наедине?
      – Мне она нравится, – пробормотала Энни. – Она милая.
      – У меня плохих не бывает, – улыбнулся Дэймон. – Да, принцесса, думаю, Марго – порядочный человек. Непростая… хотя она никогда этого не признавала – но очень хорошая.
      Что-то в его тоне подсказало ей, что Дэймон питает к Марго такие же отцовские чувства, как и к Энни. Но Энни не ощущала ревности и, скорее, чувствовала, что обрела сестру, которой никогда не имела.
      – По-моему, кто-то причинил ей боль, – спокойно заметила Энни.
      – И у меня такое же чувство, – согласился Дэймон. – Но она не будет говорить о подобных вещах со старым пьяницей вроде меня. Может, признается тебе, бэби.
      Они долго молчали. Дэймон нежно гладил ее волосы; ласка убаюкивала Энни, глаза закрывались сами собой. Наконец Дэймон дома! Как хорошо, что он вернулся!..
      Но тут, к удивлению Энни, Дэймон легонько взял ее за плечи, заставил сесть прямо и заглянул в глаза.
      – Если тебе не слишком тяжело, прочти сценарий, прежде чем отправишься спать. Мне нужно знать, что ты о нем думаешь.
      И, улыбнувшись, коснулся подбородка Энни.
      – Ты так долго была моей лучшей половиной, что я не осмеливаюсь и строчки написать без твоего одобрения.
      – Прочту с удовольствием, – улыбнулась в ответ Энни. Она взяла рукопись в постель и начала читать в одиннадцать, пока Дэймон – для него было уже два часа по нью-йоркскому времени, – еще не отошедший от временного перепада, дремал в кресле; рядом на столике стоял неизменный стакан с бренди.
      Энни прочла первые две страницы и остановилась, тряхнув головой, будто пытаясь прояснить мозги. Потом начала снова читать. Еще три страницы – и девушка проделала то же самое. Ничего похожего она до сих пор не читала. Ничего подобного Дэймон еще не создавал. Такого произведения вообще не существовало на свете.
      Хотя особенности сценического языка требовали простоты и доступности, идеи, заключенные в произведении, были настолько необычными, что невозможно было читать пьесу на одном дыхании, требовалось время, чтобы осознать их.
      Сильная оригинальная вещь, сначала казавшаяся странной, потом поражающей и наконец истинной. Никто не дал бы ей логическое объяснение, но после тридцати страниц читатель сердцем и душой верил всему написанному.