АПОКАЛИПСИС

Кольцо факелов сжигало ночь. Оранжевое пламя с шипением превращалось высоко над нашими головами в серые клубы дыма. Вечерний бриз колыхал языки огня. Луны не было. Не было окружающего мира. Вне круга вообще ничего не было.

Мы собрались на границе крута и ждали.

Джейсон обнимал и целовал всех подряд. Каждому он что-то тихо говорил. Когда подошла моя очередь, он заглянул мне в глаза и сказал: — Спасибо, Джим. Я рад, что ты с нами здесь сегодня. Мы любим тебя. — И добавил: — Я люблю тебя.

Я потупился, чтобы не встречаться с ним взглядом, ибо он был слишком прекрасен. Но он поднял мой подбородок и заставил посмотреть на себя.

— Раскройся, Джим. Ты любим. Ты очень важен для нас. — Он пристально смотрел в мои глаза, пока от восторга и признательности у меня не брызнули слезы. Я обнял его, целуя и бормоча слова благодарности за то, что он дал мне возможность стать причастным.

А потом Джейсон вышел вперед, но в круг пока не вступал. Повернувшись к нам, он сказал: — Тем, кто еще ни разу не был на Откровении, я говорю: добро пожаловать! Тем, кто уже был, я говорю: рад вас видеть здесь снова.

Все, что вам нужно знать сегодня ночью, — это то, что каждое Откровение неповторимо. Если вы никогда раньше не праздновали его, то не сделаете ничего неправильного. А если праздновали, то тем более знаете, что правильного способа праздновать просто не существует.

По форме все Откровения различны, за исключением тех случаев, когда они вроде бы повторяются. Но независимо от того, одинаковыми они кажутся или разными, само сравнение — ловушка. Каждое Откровение приносит новый опыт, и не важно, сколько раз вы праздновали его раньше. Сегодняшнее будет таким же, и оно будет другим.

Перед вами круг света. Мы превратим его в священный крут. Что сделает его священным? Наше общее согласие считать его таковым. Если вы не хотите считать его священным, не входите. Если не хотите праздновать Откровение, не входите. Если не хотите причаститься правды, не входите. Если не хотите ощутить себя источником и началом всего, не входите.

Если вы боитесь разочарования, не входите в круг.

Сегодняшняя ночь может принести радость. С равным успехом она может ввергнуть вас в отчаяние. Вы можете испытать сильные переживания. Или не испытать. Чего бы вы. ни ожидали от нее, оставьте это за пределами крута. То, что произойдет, все равно обманет ваши чаяния.

Мироздание всесильно, но оно хрупко. Мы все, каждый без исключения, должны взять на себя ответственность за созидание новой Вселенной. Мы должны отбро-сить земные понятия, все, что не поднимается над уровнем обыденного, включая мир наших представлений и понятий. Необходимо оставить их позади. Нового опыта не обрести в старом мире. Радости в объяснении не отыскать. Отрешимся от этого. — Он воздел руки.

Я обратил внимание, что Орри, Фальстаф и Орсон не-подвижно сидят поодаль.

— Я попрошу новых богов защитить нас сегодня-ночью. Я отвечаю за круг. Пространство вне круга я прошу новых богов взять на себя. Никто не посмеет нарушить святость Откровения.

Орри издал глухой рокот. Два других червя согласились с ним.

Джейсон опустил руки и заговорил уже доверительным тоном: — Я сказал это, чтобы не осталось сомнений. Что бы ни случилось сегодня ночью внутри круга, не покидайте его. Как только празднование начнется, никто больше не войдет и не выйдет. Круг свяшенен. Его нельзя нарушать, . Новые боги защищают не нас — круг. Они убьют каждого, кто выйдет из круга света. Таково их условие. Мы тоже условимся — не нарушать их условия.

Если вы нарушите целостность нашей с вами Вселен-ной, то разрушите ее. Мироздание всесильно — и слишком хрупко. Если повредить столь мощную конструкцию, последствия могут быть ужасными. В ответ Вселенная отреагирует по физическим законам. Она всегда бьет в самое слабое место, поймите это. Вы не должны входить в круг, если не готовы стать всеобщим, безоговороч-, . ным и абсолютным целым. Теперь загляните внутрь себ. и решите, хотите ли вы этого.

Вступая в круг, вы вступаете в пространство радости и абсолютной правды. Вступая в этот круг, вы перешаги-ваете границу Вселенной, оглянувшись, вы можете уви-деть ее. Вот что мы собираемся совершить сегодня.

Этот круг священен, потому что мы так решили. Вступая, вы должны все обыденое оставить позади. Вы должны настроиться на сверхуровень. Вы должны стремиться так прожить эту ночь, словно она последняя. Люди умирают на празднике Откровения.

Стремиться жить на пороге смерти и означает достичь сверхуровня.

Если вы не хотите умереть, не входите в круг.

В том, будете вы участвовать или не будете, нет ни хорошего, ни плохого, ни правильного, ни неправильного. Это — дар судьбы, наш шанс. Если не хотите нести ответственность за себя и за свое участие, не вступайте в круг.

Если вас не устраивает присутствие здесь, не насилуйте себя — уйдите. Сейчас подходящий момент для этого.

Он замолк, выжидая. Мы тоже ждали, оглядываясь друг на друга.

— В том, что вы уйдете, нет ничего плохого, — увещевал Джейсон. — Присмотритесь к себе, есть ли у вас повод праздновать сегодня?

Я засомневался.

Один из стариков резко повернулся и пошел прочь. Спустя мгновение за ним последовала расстроенная женщина. Сделав несколько шагов, они остановились и оглянулись.

Джейсон ободряюще кивнул им и обратился к нам: — Я знаю, кое-кто сейчас раздумывает, не должен ли он тоже уйти. Я не требую абсолютной уверенности. Я только прошу хотеть. Итак, если вы хотите остаться, оставайтесь и участвуйте. — Именно это мне и требовалось. Тем временем Джейсон продолжал: — Но учтите: войдя в круг, вы должны оставаться в нем до самого конца Откровения. Уйти посередине нельзя.

Было страшно, но я хотел. И решил остаться.

Из толпы вышли еще три человека и присоединились к стоявшим поодаль. Толпа расступилась, чтобы они и Джейсон — видели друг друга.

— Благодарю вас за честность, — сказал им Джейсон. — Я уважаю и люблю вас за вашу храбрость. Нужна большая смелость, чтобы отказаться от Откровения. В будущем вы можете присоединиться к нашим праздникам в любой момент, А теперь идите и оставайтесь в своих постелях до утра. Ради собственной безопасности не выходите из комнат сегодня ночью.

Они печально улыбнулись и, повернувшись к нам спиной, ушли плотной группкой. Толпа сомкнулась, и лица снова обратились к Джейсону.

Его голос слышали все оставшиеся.

Он спросил: — Многим из вас страшно?

Вместе с откликнувшимися поднял руку и я.

— Благодарю вас. Многие сердятся? Поднялись другие руки.

— Спасибо. Многим не терпится начать? — Он обвел нас взглядом, стараясь охватить всю картину. Он был прекрасен. — Благодарю вас. Должен сообщить, что все это было частью процесса, который нельзя завершить, не пройдя все его стадии. Таким образом, что бы ни испытывали вы сейчас — это то, что вы должны испытывать.

Он шагнул к границе круга. Вот оно, началось.

— Я вступаю в священный круг. Я хочу быть источником всего сущего. Я заявляю, что готов войти. Кто-нибудь против?

Таких не оказалось.

— Спасибо.

Он снял ботинки, расстегнул рубашку и отбросил ее в сторону.

— Все, с чем вы себя отождествляете, оставьте за пределами круга, — предупредил он. — Потому что правда — это не то, что вы думаете. Вы — это не ваше имя, не ваша одежда, не ваши мысли, не ваше тело. Вы — ощущение этих вещей, но не сами вещи. Поэтому оставьте все то, что вызывает у вас какие-нибудь ощущения.

Он переступил через упавшие шорты. У него было прекрасное тело. От оранжевого пламени факелов по коже пробегали блики. В их дымном свете казалось, что Джейсон светится. Высокий и подтянутый, с перекатывающимися под шелковистой кожей мышцами, он вошел в круг и застыл посреди кольца из факелов подобно ангелу-хранителю. Пламя производило странный эффект — Джейсон выглядел почти таким же розовым, как Орри. И даже слегка мохнатым — словно с головы до ног был покрыт нежным розовым пухом.

Его улыбка была заразительной. Я влюбился в него, В который уже раз.

— Идите-ка сюда, — пригласил он. — Просветление великолепно.

Напряжение разрядилось. Мы засмеялись.

— Ну, ну, давайте, — звал Джейсон, — Кто хочет войти? Вперед шагнула Джесси: — Я.

Джейсон повернулся лицом к ней и тихо спросил: — Все ли дела ты завершила в физическом мире? Джесси на мгновение задумалась, потом сказала: — Нет, не все.

— Что еще связывает тебя с ним?

— Мне не удалось заготовить достаточно еды для новых богов, чтобы хватило до конца недели.

Джейсон понимающе кивнул..

— Пусть все останется как есть? Независимо от того, что может последовать?

Джесси кивнула.

— Тогда можешь войти.

Джесси скинула одежду и вошла в круг. Он обнял и поцеловал ее.

Следующим оказалось чудовище Франкенштейна. Его силуэт угрожающе навис над Джейсоном.

Джейсон проэкзаменовал его так же, как Джесси.

— Все ли ты завершил?

Каждый желающий участвовать в Откровении должен был чувствовать абсолютную свободу. Джейсон спрашивал, оборвал ли он все свои прежние связи, выполнил ли все свои обязанности, перестал ли сожалеть о прошлом.

Требовалось ответить «да» или «нет». Если говорили «да», Джейсон разрешал войти в круг. Тому, кто отвечал «нет», он говорил, что нельзя войти в божественный мир, пока сохраняются связи с миром физическим. Незавершенное все равно потянет назад.

— Чтобы завершить незаконченное, надо признать его незавершенность и согласиться, чтобы оно осталось таковым. Хотите ли вы, чтобы сегодня ночью все завершилось само собой? Не важно что. Хотите капитулировать перед течением собственной жизни?

До меня начало доходить. По-настоящему доходить.

Я — не обстоятельства, в которые попал. У меня есть возможность перешагнуть через них, предоставить их самим себе. Все, что должно произойти, все равно произойдет — независимо от меня. Если я отстранюсь, они больше не смогут контролировать меня, а я не стану творцом до тех пор, пока связан ими.

Я сам — источник своей жизни.

Я шагнул вперед.

Джейсон спросил меня: — А ты, Джим, ты очистился?

Он так пристально смотрел мне в глаза, что у меня возникло ощущение, будто спрашивает мой любовник.

— Кое-что продолжает тревожить меня, но я хочу оставить это позади.

— Чем бы это ни обернулось?

— Чем бы это ни обернулось.

— Сбрось с себя одежду, Джим. Оставь ее тоже позади себя.

Я разделся. Джейсон обнял меня, поцеловал и пригласил в круг.

Когда вошел последний человек, все мы сели.

Некоторое время мы напевали с закрытыми ртами, настраиваясь на тон Орри, а потом, когда все почувствовали внутри себя такой мир, что смерть могла бы спокойно войти в любого и никто не ощутил бы при этом ни малейшего страха, Джейсон тихо позвал: «Лули», — и в круге появилась Лули с маленьким деревянным подносом в руках. На подносе двумя небольшими горками лежали розовые и голубые побеги. Она медленно обошла круг, протягивая поднос каждому.

Каждый взял по одному розовому и по одному голубому побегу. Мы держали их порознь в руках и ждали.

Обойдя всех, Лули протянула поднос Джейсону Он тоже взял один розовый и один голубой побег.

Подняв их повыше, чтобы все видели, он сложил растения вместе и скрутил жгутом — так что кожица на них лопнула и сок смешался.

Потом он съел их.

Мы сделали то же самое.

Языки пламени рванулись вверх. Ночь стала пурпурной, голубой, белой.

Нам пели боги.

И мы открыли себя правде.

«ВЫ УМРЕТЕ»

Я стоял на помосте рядом с Форманом, все еще держа в руках красную карточку. Женщину, которой досталась вторая карточка, звали Марисова. Она походила на русскую и, возможно, была русской. В нашей группе занимались не только американцы.

Марисова стояла по другую сторону от Формана и дрожала. На вид ей было лет сорок пять, и выглядела она кадровой военной: очень короткая стрижка, в одном ухе — крохотная золотая сережка в виде черепа. Корпус морской пехоты ООН? Вполне возможно — вот только дрожь портила всю картину.

Конечно, с другой стороны, морские пехотинцы теперь имеют дело только с бунтовщиками, террористами, мятежниками и случайными бандами наемников. А это им не по зубам. Это — Дэниел Джеффри Форман, один из верховных жрецов модулирования.

Даже если бы в зале была только ооновская морпехота и его преподобие Форман, я бы поставил на Формана. Он положил бы их на лопатки за две секунды.

На помост поднялись три ассистента со складными парусиновыми стульями. Один они установили позади меня, второй позади Формана, а третий позади Марисо-вой. Кажется, на таких насестах имеют обыкновение сидеть киношные режиссеры. Но стулья оказались на удивление удобными.

Ассистент вынул красную карточку из моей руки, Форман пригласил нас сесть.

Он тоже опустился на стул и кивнул одному из ассистентов в дальнем конце зала. На экране позади нас появился документ с печатью президента Соединенных Штатов.

Форман приступил к делу. Надев очки и уставившись в книжечку с инструкциями, он начал размеренно читать: — Первая часть «Процесса выживания» заключается в следующем. Мы познакомимся с последовательностью упражнения и условиями его проведения. Мы делаем это для того, чтобы четко договориться о законности тех обстоятельств, в которых вы находитесь. Кое-кто из вас все равно поднимет этот вопрос. Вы непременно попытаетесь найти лазейку. Никаких лазеек не будет. Сейчас мы придадим законность всему, что будет происходить. Тем не менее я уверен, что это вас не остановит. Поэтому, когда вы попытаетесь выступить, я отошлю вас к документу, который вы только что видели на экране. Если понадобится, я снова попрошу продемонстрировать его.

Форман оторвался от брошюры и поверх очков зорко оглядел аудиторию.

— Вы уже видели однажды этот документ. Мне ничего не стоит показать его снова и столько раз, сколько потребуется. Это письменное разрешение президента Соединенных Штатов делать все, что я сочту нужным, — вплоть до ликвидации любого курсанта. Обратите, пожалуйста, внимание на дату; документ подписан в день начала занятий. На всякий случай у нас имеются копии лично для каждого курсанта. Президент опасался последствий именно этой процедуры и решил подписать специальное разрешение исключительно для данного конкретного случая. Относительно этого есть какие-нибудь вопросы?

Вопросов не было.

— Хорошо. Я могу заключить, что все в этом зале удовлетворены законностью происходящего, не так ли?

Он ждал.

Толстяк в заднем ряду поднял руку. Форман жестом пригласил его высказаться.

— Вы тут много наговорили, к чему-то готовясь, но мы так и не знаем, что это будет. О чем же мы можем спросить?

— Хорошее наблюдение. Ясно, что вы не можете ни о чем спросить. Однако мы проводим эту процедуру не впервые и знаем, какие вопросы обычно задаются, поэтому заранее отвечаем на них, чтобы сэкономить время. Чти-нибудь еще?

Толстяк отрицательно покачал головой и сел. Форман перевернул страницу и снова посмотрел в Дальний конец зала.

— Ладно, сейчас мы покажем целиком процедуру запечатывания карточек в конверты, их перемешивания и приклеивания под сиденья. Мы всегда это записываем и показываем, чтобы не оставалось абсолютно никаких сомнений насчет выбора добровольцев.

Форман лукаво посмотрел на меня и улыбнулся.

— Немного волнуешься, а, Джим?

— Э… да, — согласился я, искоса взглянув на Марисову. Казалось, еще чутьчуть — и она хлопнется в обморок.

Форман тоже посмотрел на нее и похлопал женщину по руке.

— Спокойнее. Я рядом.

Она пробормотала что-то по-русски, потом перевела: — Потому и волнуюсь.

Свет в зале погас, включилась видеозапись. Большую ее часть прокрутили с тройной скоростью, что вызвало смешки.

На экране появились ассистенты со стопками белых карточек и пустых конвертов. Они сели перед камерой и начали быстро вкладывать карточки в конверты. Когда они закончили, в поле зрения оператора вступил Форман и так, чтобы всем было видно, показал две красные карточки. Он вложил карточки в два остававшихся пустыми конверта и наугад засунул их в середину груды.

Потом все конверты загрузили в прозрачный барабан, рядом с которым стояли часы. Барабан завращался, стрелки быстро закрутились — для нас пятнадцать минут уместились в девяносто секунд.

Затем камера отъехала, показав общий вид зала. Барабан открыли, и ассистенты, взяв по пачке конвертов, принялись с невероятной скоростью приклеивать их к сиденьям стульев снизу.

Когда они закончили, двери открылись, и мы увидели себя входящими в зал. Скорость показа уменьшилась и теперь превышала нормальную всего в полтора раза. Я увидел, как вхожу и сажусь на стул, и вдруг неизвестно отчего всем нутром ощутил злобу, страх, предательство.

До моей руки дотронулся Форман: — Что с тобой, Джим?

— А что?

— Это видно по твоему лицу. Я встретился с ним глазами.

— Вам известно, через что я прошел. Сдается, вы, или Вселенная, или Господь Бог, или кто там у вас командует, — проклятый злобный шутник с задатками профессионального головореза.

Форман кивнул: — Ты даже половины не знаешь.

И отвернулся к Марисовой, оставив меня еще более разочарованным, озлобленным и испуганным, чем раньше. Экраны погасли, в зале зажегся свет.

— Специально сделанная запись подтверждает, что ничье вмешательство не могло повлиять или проконтролировать выбор. Занятие тоже будет записано, и копию отошлют в канцелярию президента для ознакомления. Это послужит вам гарантией, что все, по возможности, будет исполнено максимально честно и гуманно.

Форман захлопнул книжечку.

Встал.

Посмотрел на меня. На Марисову. Обвел взглядом аудиторию.

Кивнул куратору курса.

Она быстро подошла к помосту и передала Форману деревянный ящик.

Он открыл его и показал лежавший в нем предмет Марисовой, потом мне. В ящике находился револьвер. И два патрона. Форман продемонстрировал его содержимое всем сидящим в зале. Экраны показывали револьвер крупным планом.

Форман вынул оружие и вручил его Марисовой.

— Проверьте, пожалуйста, револьвер и подтвердите, что это настоящее оружие армейского образца. Спасибо.

Она кивнула.

Форман передал револьвер мне.

— А теперь проверьте вы, Маккарти, и удостоверьтесь, что он настоящий. Спасибо.

Револьвер был настоящий. Я вернул его Форману. Форман передал Марисовой оба патрона: — Проверьте их, пожалуйста, и подтвердите, что это настоящие боевые патроны, абсолютно идентичные друг другу. Спасибо.

Он передал патроны мне: — Маккарти, проверьте их и убедитесь, что они не холостые. Спасибо.

Патроны были боевыми. Я вернул их.

— Спасибо. А теперь выберите любой.

Я показал на один из патронов, лежавших на его ладони.

— Отдайте его Марисовой. Я подчинился.

— Хорошо.

Форман передал Марисовой револьвер.

— Зарядите его, пожалуйста.

Она подчинилась. Надо отдать ей должное: первое, что она сделала, — это проверила предохранитель. Потом вставила патрон в гнездо барабана. Руки у нее тряслись, но Форман терпеливо ждал. Когда Марисова управилась, он осторожно забрал оружие.

— Вы согласны, что это настоящий револьвер, заряженный настоящей пулей?

Она кивнула, белая как простыня. Форман повернулся ко мне: — Маккарти, вы тоже в этом уверены? Я кивнул.

— Хорошо. Спасибо.

Форман шагнул к краю помоста, снял оружие с предохранителя и поднял его.

— Револьвер заряжен. Вы все видели это на двух экранах. Кто-нибудь сомневается в смертоносности оружия?

Таких не нашлось.

— Просто на всякий случай…

Форман неожиданно повернулся и выстрелил. Пуля, чмокнув, вонзилась в дальнюю стену, выбив небольшое облачко штукатурки.

— Любой желающий удостовериться, что это действительно пуля, может подойти и посмотреть — она в стене. Мы подождем. Не разговаривайте — просто пойдите и посмотрите, а потом вернитесь на место.

Проверять пошли всего несколько человек. Мне тоже хотелось, но я, собственно, знал, что увижу там.

Почему-то я больше не сомневался насчет наших дальнейших занятий. Почему-то я это знал.

Когда все снова оказались на своих местах, Форман отдал мне револьвер и оставшийся патрон.

— Перезарядите, пожалуйста.

Забавно, но мои руки тоже задрожали. Я проверил предохранитель шесть раз, прежде чем отдать оружие.

— Спасибо. — Этот человек демонстрировал редкостную невозмутимость.

Он положил револьвер на маленький столик за своей спиной. Потом достал из кармана золотой доллар с американским орлом. Поднял его, показывая всем и поворачивая то так, то эдак, чтобы камеры могли заснять монету с обеих сторон. Дал осмотреть Марисовой, потом мне.

— Орел или решка? — спросил он.

— Орел, — сказал я.

Он поймал монету и припечатал к тыльной стороне запястья.

— Орел. Вы выиграли, Маккарти.

Я слабо улыбнулся. Мне не понравилось, как это прозвучало.

— Держите. Можете сохранить эту монету. Она принесет вам счастье.

Я почувствовал тяжесть на пальцах и потянулся, чтобы спрятать доллар в карман.

— Подождите. — Форман протянул второй доллар. — Вам понадобятся две монеты. Не потеряйте их.

Две монеты? Недоумевая, я опустил их в карман комбинезона.