Заурядной внешности мужчина, которого Бондарев по первому взгляду записал в бухгалтеры, в машине разговорился. И говорил он вещи довольно интересные.

— В большой фирме, — сказал он, — неизбежно наступает момент, когда при очередном расширении штата критерии отбора понижаются. И тогда у нас появляется некоторый процент сотрудников, которые по своим качествам нас не очень устраивают, но без которых на данном этапе фирма обойтись не может.

Бондарев понимающе кивнул. Делать умное выражение лица при этом было необязательно, потому что большая часть лица была замотана плотной чёрной повязкой. Бондарев не стал возражать против этой формальности, но вот если им вздумается его сканировать… Придётся придумать какую-то очень убедительную причину для радиомаяка в брючном ремне.

— Также, — продолжал развлекать Бондарева «бухгалтер», — в большой фирме всегда есть некоторый процент людей, недовольных своим положением. Они считают, будто бы их недооценивают, унижают. Среди тех четверых молодых людей, с которыми вы встретились, были представители и первой категории, и второй. Люди с низким интеллектуальным уровнем и люди с завышенной самооценкой. Мне жаль, что именно вам пришлось пообщаться с ними.

— Мне-то что, — сказал Бондарев. — А вот как им должно быть жаль, что они именно на меня напоролись…

— Тоже верно, — согласился «бухгалтер». — Часто попадаете в такие ситуации?

— Бывает.

— Ещё раз приношу свои извинения.

— Так что, собственно, у вас стряслось?

— За последние полгода у нас было три случая, когда появлялся клиент с деньгами, а потом внезапно исчезал и больше уже не появлялся. Мы стали подозревать, что здесь замешаны наши же люди, которые решили поработать не на фирму, а на себя. Они выбирали подходящего клиента и как бы отсекали его от фирмы. Например, мы назначаем встречу клиенту в семь вечера в одном месте, а эти четверо перезванивают ему и говорят, что ситуация изменилась, место и время встречи переносятся. Клиент приезжает на новое место, ну а там ему никто ничего продавать не собирается. У него просто забирают деньги.

— И закатывают тело в бетон, — добавил Бондарев.

— Наверное.

— А сегодня вы их вычислили.

— Точно.

— И теперь закатаете их самих в бетон.

— Это уже не в моей компетенции.

— Но я-то увижу сегодня что-нибудь стоящее?

— Несомненно.

— Поскорее бы, — сказал Бондарев. — А то мы уже, наверное, к Питеру подъезжаем.

На самом деле он подозревал, что машина ездит по кругу — старый трюк.

— Недолго осталось, — утешил его «бухгалтер» и не соврал: минут через пять машина наконец остановилась, и Бондареву разрешили снять повязку с глаз. Он первым делом посмотрел на часы — чуть перевалило за полночь. Вот и подыграл мимоходом в одном деле. Вот и покрасовался как мог.

— Сюда, пожалуйста, — сказал «бухгалтер». Бондарев выбрался из машины, одёрнул пиджак, поправил галстук — он же солидный клиент, а не шваль подзаборная. Потом Бондарев огляделся — они находились посреди подземной автостоянки машин на сто — сто двадцать.

— Это место нравится мне больше, чем то, куда меня привезли те четверо, — улыбнулся Бондарев. — Но всё же я не за машинами приехал.

— Да-да, конечно. — «Бухгалтер» махнул рукой в сторону белого микроавтобуса с рекламной надписью зубной пасты по всему кузову. Микроавтобус, как оказалось, стоял не вплотную к стене, за ним была дверь. Вот в эту дверь и проследовал «бухгалтер», за ним — Бондарев, потом ещё несколько человек охраны, как бы невзначай попадавших стволами в спину Бондареву. «Да помню я, что вы при инструменте, помню, не надо быть такими назойливыми».

Затем была лестница вниз, затем коридор, затем дверь.

— Мне кажется, вы приехали за этим, — сказал «бухгалтер» и открыл дверь, пропуская Бондарева вперёд.

Он вошёл и замер. Этого не могло быть, но это было у него перед глазами, стопроцентно настоящее, реальное, хоть щипай себя до синяков. Через секунду Бондарев пришёл в себя и понял, что от него ждут реакции. Бондарев использовал универсальное выражение.

— Твою мать! — сказал он, изумлённо крутя головой.

— Я чувствую, вам понравилось, — удовлетворённо произнёс «бухгалтер».

— Ты ничего не путаешь?

— Галлюцинациями не страдаю, — отрезал Бондарев.

— Я ими тоже не страдаю, я ими наслаждаюсь, — хмуро сказал Директор. Ему приходилось задирать голову вверх, чтобы общаться с Бондаревым, и Директор был не в восторге от этого. Не в восторге он был и от самого разговора, имевшего место в три часа ночи в опасной близости от мусорных баков.

— Так, значит, это похоже…

— Это похоже, — во второй раз начал Бондарев, — на большой супермаркет… То есть нет, это похоже на самолётный ангар, в котором устроили большой оптовый склад. Там у них ездят погрузчики…

— И всё это — оружие? — перебил Директор.

— Именно.

— Ты не перепутал? Может, там всё же детское питание в коробках? Или гвозди? Ну как прикрытие. А посреди детского питания и гвоздей спрятано немного оружия. Может, так?

— Ни хрена, — сказал Бондарев. — Там только оружие. Я шёл по складу. А они хвастались, чего у них есть.

— И что там у них?

— Да все. Все, кроме тяжёлой техники. Автоматы, пистолеты, крупнокалиберные пулемёты, гранатомёты, «ПТУРСы»…

— То есть ты видел самолётный ангар, битком набитый оружием? — уточнил Директор. — Самолётный ангар с оружием в самом центре Москвы, так?

Бондарев вздохнул.

— Что-то в вашем голосе подсказывает мне, что вы меня держите за идиота. И что вы мне не верите.

— Ты не ответил на мой вопрос.

— Да, я видел самолётный ангар, под завязку набитый оружием. Я не уверен, что это в центре Москвы. Мне кажется, что меня возили битый час кругами в районе все того же тоннеля. Впрочем, вам-то лучше знать — центр или не центр.

— В смысле?

Бондарев похлопал себя по животу.

— Я же таскал на себе эту штуку с сигналом.

— Ах, ты про это, — как-то сразу поскучнел Директор.

— Извините?

— Сигнал потеряли. Ну не надо так на меня смотреть — потеряли и потеряли. С кем не бывает.

— То есть если бы меня там порезали на куски и растворили в серной кислоте…

— Не драматизируй. Никакой серной кислоты там не было.

— Короче, я болтался по этим притонам совершенно один, безо всякого прикрытия!

— И как хорошо, что ты узнал об этом только сейчас.

— Я с этим сигналом… — Бондарев замолчал. Теперь ему не казалось особенно умным то, что он сделал.

— Что ты с сигналом? — не пропустил мимо ушей Директор.

— Я оставил у них маяк. У них, то есть на складе.

— Поподробнее.

— Я сказал, что мне нужно в туалет, и там вытащил маяк из ремня. Сунул его в комок жвачки и прилепил под смывной бачок.

— Это хорошо, — сказал Директор. — Даже, я бы сказал, неглупо.

— Просто все это под землёй, вряд ли сигнал удастся засечь, даже если стоять прямо над складом. Там несколько бетонных перекрытий, так что…

— Я расскажу техникам про твой подвиг. Может, и они чего придумают, — пообещал Директор.

— И я опоздал на свой поезд, — напомнил Бондарев.

— Тебя всё равно никто не собирался встречать на перроне, так что… Может, останешься, доработаешь этот оружейный супермаркет? Они же теперь ждут тебя уже с настоящими деньгами.

— Я не сказал, что приеду сам. Я им сказал, что приедет человек от меня.

— Хитрец.

— Потому что иначе я в этом завязну. Вы же понимаете — если там это гора оружия, то её нельзя брать вот так с наскоку, как вы хотели…

— Ничего я не хотел.

— Нужно очень плотно проработать склад, все каналы поставки, постараться всю их бухгалтерию захватить… Это же целая махина, настоящая фирма, там больше сотни людей работает. Если я буду этим заниматься, то кто займётся Черным Маликом?

— Ну да, всё правильно… Всё правильно, только и со складом тянуть нельзя. Найдётся какой-нибудь псих, вооружит до зубов два десятка придурков, да и попрёт на Кремль.

— Не дойдёт, в пробках застрянет.

— Так ведь шуму не оберёшься… Короче говоря, езжай сейчас к Дюку, помоги ему разобраться с делами — чего-то он там мудрит, — а когда вернёшься, мы ещё раз все обсудим.

С точки зрения Бондарева, обсуждать тут больше было совершенно нечего, но из вежливости он сказал:

— Ладно.

А потом Бондарев схитрил сам. Он не поехал на поезде, а полетел на самолёте, выиграв чистых пять часов. Добравшись до места, Бондарев не стал звонить Дюку, он отправился в гостиницу и залёг в долгий глубокий сон. На протяжении этих часов мир ничего не знал о местонахождении Бондарева, поэтому ни звонки, ни стуки в дверь не прерывали его важное занятие.

Сон оказался прерван абсолютно диким кошмаром, который приснился Бондареву; кошмаром коротким, но чрезвычайно эффективным — Бондарев вскочил в холодном поту. Захотелось немедленно напиться кофе до ускоренного сердцебиения, чтобы никогда больше не видеть такого ужаса. Бондарев тряхнул головой, прогоняя остатки сна, и пошёл в душ.

Полчаса спустя он вышел из гостиницы. На синем пластиковом стуле под тентом летнего кафе сидел мрачный, но традиционно элегантный Дюк.

— У меня две новости, — сказал Дюк Бондареву. — И обе плохие.

Так вот как выглядела смерть изнутри. Алексей внимательно осмотрелся и постарался запомнить. Хотя зачем запоминать? Если уж умер, так это надолго.

На первом году армейской службы колонна, в которой ехал Алексей, попала под обстрел чеченцев. В опасной близости от головы Алексея рванула граната, и он отключился, оглушённый и ослеплённый вспышкой. Алексей считал, что тогда он на несколько секунд умер — вместо зелёнки, БТР и грязных камуфляжей появился коридор белого света, и Алексей на несколько мгновений завис между своим уязвимым человеческим телом и этим коридором. Откуда-то появилось чувство, что определённо стоит проследовать до конца этого коридора, и Алексей уже согласился с этой идеей… Но тут что-то ухнуло — почти как вторая граната, — и Алексей закричал от боли. Он лежал в придорожной канаве, у него шла кровь из ушей и носа, и вокруг была та же самая грязь и та же самая боль, от которых он едва не ушёл по коридору белого света. Алексей поднял автомат и принялся палить в сторону зелёнки, доказывая факт своего существования на ЭТОМ свете, а не на каком-либо ещё.

А противоположный конец коридора, стало быть, выглядел вот так. Алексей почувствовал некоторое разочарование. Комната походила на операционную, только не в полевом госпитале, а в хорошей дорогой клинике, куда у Алексея при жизни шансов попасть практически не было. Здесь было очень тихо, очень чисто… Белые стены без окон. И ещё запах. Пахло чем-то таким медицинским.

У Алексея все ещё кружилась голова, руки и ноги были тяжёлыми, будто к каждой привязали по гире. Поэтому он сидел и не пытался шевелиться.

В комнате он был не один. Напротив сидел серьёзного вида мужик в очках и задумчиво разглядывал Алексея. Как бы плохо сейчас ни было Алексею, но он сообразил, что вряд ли это сам господь бог собственной персоной. Много чести. А вот как зовут таких специальных мужиков, которые встречают покойников и сортируют их между раем и адом, Алексей вспомнить не мог. Его никогда не интересовали эти религиозные штуки, даже на войне, когда обстановка сама собой подталкивает человека к мысли — нужно заранее позаботиться о загробной жизни, которая может начаться в следующую секунду. Иначе, того и гляди, останешься атеистически настроенным куском мяса с пулей в неверующей башке.

Теперь вот Алексей сидел и не знал, как обратиться к мужику в очках. Тот сам обратился к Алексею:

— Уже получше?

Алексей утвердительно качнул подбородком.

— Ты меня слышишь, понимаешь? Можешь разговаривать?

— Д-да, — со второй попытки выговорил Алексей, еле ворочая тушей языка.

— Я хочу с тобой просто поговорить. Задать кое-какие вопросы.

Алексей подумал, что это, должно быть, что-то вроде анкеты при приёме на работу. Что ж, порядок есть порядок.

Но вопросы оказались немного странными.

— Откуда ты узнал, что Олег Фоменко находится в доме на Лесном шоссе?

— Услышал по рации. По милицейской рации.

— И что ты собирался делать?

Врать после смерти — дело совсем уж последнее, так что Алексей не стал скрытничать:

— Думал, возьму его… Вроде как в заложники. Потребую, чтобы мать и сестру отпустили. Они-то в чём виноваты?

— Они ни в чём не виноваты, — согласился мужчина в очках. — И ты думаешь, твой план сработал бы? Полковник Фоменко согласился бы на твои требования?

— А что ему оставалось делать?

— Ну, брать заложников — это уже тяжкое преступление, терроризм. Фоменко мог подогнать спецназ, снайперов, и тебе бы влепили пулю.

— Вряд ли.

— У тебя есть какие-то идеи, мысли на этот счёт? Почему — «вряд ли»? Почему ты думаешь, что Фоменко не пошёл бы на шумное решение проблемы?

— Нет у меня мыслей… Просто думаю я так. Кажется мне, что не погнал бы он против меня спецназ, захотел бы по-тихому все решить.

— Интуиция. Понятно, — сказал мужчина в очках. — Ну а вообще — чего ты хочешь?

— Это как?

— Ты молодой умный парень, приходишь из армии и начинаешь как одержимый гоняться за каким-то подонком. Будто бы нет в мире дела важнее.

— А что, не надо было? Надо было простить? Типа, врезали по одной щеке, подставь другую?

— Я не об этом. Наверное, нужно было сквитаться с Олегом Фоменко. Но ты сделал это таким способом, что пустил под откос всю свою будущую жизнь. Ты уже не можешь вернуться домой, ты не можешь встретиться с матерью, тебя ищет милиция…

— Я всё сделал правильно.

— Наверное. Но разве обязательно было бить Олега Фоменко при людях? Люди в таких случаях перестают быть людьми и становятся свидетелями. Ты мог сделать все то же самое, но не засветиться.

— Подкараулить его в подворотне? И шарахнуть кирпичом по башке сзади?

— Ну хотя бы так. Это была бы месть, но тебе потом не пришлось бы бегать от милиции по всему городу.

— Я прав, — сказал Алексей. — И какого чёрта я должен скрывать, что я прав?!

— Все понятно, — сказал серьёзный мужчина в очках. Алексея перестало мутить, он мог концентрировать своё внимание, и теперь мужчина казался ему похожим на психоаналитика из американских фильмов — такой же вот рассудительный и всезнающий, единственный нормальный посреди окружающих его психов.

— Допустим, все у тебя получилось, — сказал мужчина. — Мать с сестрой выпустили, Олега Фоменко ты в очередной раз уделал. Что дальше? Что ты вообще собираешься делать?

Алексей не понял вопроса. Как это — дальше? Потом он вспомнил, что в заполнявшихся им раньше анкетах тоже попадались бессмысленные вопросы, и на них всё равно нужно было отвечать.

— Что я буду делать? — В голову ничего не лезло, и он выдал лживую отговорку, навязшую у него в ушах от многочисленных материнских советов: — Ну, работу искать, наверное.

«Только какая работа мне теперь светит?» — подумал он тут же. На круглом лице очкастого «психоаналитика» была написана примерно та же самая мысль. Алексей нахмурился — глупость ляпнул, не потрудился придумать что-нибудь поумнее. А что поумнее? А что вообще тут можно придумать, а?!

— Если ты действительно хотел найти работу, — мягко заметил очкастый, — то почему после возвращения из армии ты сразу занялся не поисками, а местью?

Дерьмо вопрос. Такой вопрос, что и отвечать-то на него глупо. Нечего отвечать, все и так понятно.

— Потому что месть была для тебя важнее.

Если сам все знаешь, чего спрашиваешь?! Да, так получилось. Да, значит, месть важнее. Важнее и проще. Потому что тут я знал, что мне надо делать. Знал и умел. Наверное, это всё, что я знаю и умею.

Алексей так и не сообразил, были ли это его мысли, или же он все проговорил вслух. Во всяком случае очкастый понимающе кивнул, будто бы прочитал мысли Алексея и больше ни в каких ответах не нуждался. Очкастый поднялся со своего крутящегося кресла и приблизился к Алексею вплотную.

Сейчас Алексею вдруг показалось, что «психиатр» очень похож на кого-то знакомого. Да, точно, если очки убрать…

Если убрать очки и чуть подправить причёску, то «психиатр» как две капли воды был похож на того мужика с мобильником, который убил Алексея на Лесном шоссе.

— Больше вопросов не имею, — сказал «психиатр», и Алексей вдруг со страшной скоростью полетел в темноту, будто бы его только что резким движением выключили из розетки.

— Черт с вами! — сказал полковник Фоменко. И назвал фамилию. А потом невыносимо долгие три секунды ждал, чем это для него аукнется. Если это всё-таки враги подсадили его на крючок, тогда скажут спасибо и, может быть, действительно не обманут, не тронут. А вот если это проверяли свои… Впрочем, в этом случае Фоменко тоже нашёл бы, как оправдаться.

Но вышло не так и не этак.

— Это неправильный ответ, — сказал голос в трубке. — Как-то несерьёзно вы к этому отнеслись, полковник.

— То есть как — неправильный?! — взревел Фоменко. — Это что ещё…

Трубку повесили. Фоменко замолчал. Самое интересное, что ответ действительно был неправильным. Это на случай, если проверяли свои, — потом можно ляпнуть: «Ну я же не сдал нашего человека. Я сдал не нашего человека. Считай, что никого не сдал».

Но Фоменко раскусили, и он был этим неприятно удивлён. Чтобы вот так сразу определить ложь — это надо быть очень умным и очень информированным. Полковник совсем запутался, потому что в области и среди своих, и среди фээсбэшников таких людей быть не могло. А тогда кто? А тогда откуда все эти напасти?

И как только он подумал про напасти, позвонила жена и стала навзрыд излагать свои мысли о тяжкой доле бедного мальчика Олежки, который вынужден прятаться от этого уголовника… Фоменко не стал её предупреждать о том, что в ближайшие минуты судьба Олежки может стать ещё более тяжёлой. Пусть узнает сама. Патрульные машины уже были отправлены на Лесное шоссе, но что-то подсказывало полковнику — все это напрасно. Уже слишком поздно. Тот тип из телефонной трубки все обстряпал по своему собственному сценарию, а полковника с этим сценарием не познакомили, поэтому он безнадёжно отстал от событий.

И ему оставалось только ждать. Ждать и надеяться, что в конце концов он выпутается из этой странной истории не слишком дорогой ценой. К слову сказать, самого Олега под «дорогой» ценой полковник как раз не подразумевал.

Без пятнадцати десять позвонили патрульные, которые наконец проникли на его дачу. Обнаружено было до хрена спящих охранников и никаких следов Олега Фоменко. Полковник ещё больше зауважал своего телефонного собеседника: сказал — сделал.

В начале одиннадцатого позвонила жена, которая прорвала милицейский кордон на Лесном шоссе, с безумными воплями пронеслась по дому и теперь буквально выла в ухо полковнику насчёт его, Фоменко, полной беспомощности. Он особенно и не возражал, потому что его беспомощность была ему очевидна. Но только не бабье дело орать об этом! Сами разберёмся.

Но жена не унималась. Полковник трижды вешал трубку, но жена трижды перезванивала, каждый раз с новой порцией воплей о несчастном сыне, несчастной собственной доле… Фоменко позвонил на Лесное шоссе старшему из оперативников и от души посоветовал убрать с места преступления психованную бабу.