Контора (№1) - Ядерный будильник

Пока специалист плевался незнакомыми словами. Харкевич стоял в стороне и смотрел на шесть чемоданов в руках собравшихся.

— Знаешь что? — тихо сказал Харкевич Алексею. — Гораздо проще и быстрее было бы сейчас перестрелять этих козлов безо всякого аукциона. Миллион двести тысяч чистой прибыли. А эту радиоактивную штуку можно было просто выбросить — меньше возни.

— Мне пойти сказать Морозовой? — прошептал парень.

— Нет! Это же шутка, придурок, — поспешно проговорил Харкевич. — Стой на месте.

— Мне в туалет надо.

Харкевич закатил глаза: «Господи, с какими уродами приходится работать! В такой важный момент у этого молокососа недержание».

— Бегом, — процедил Харкевич. — Одна нога здесь, другая…

Он подумал, что при таком общем уровне работников он, Харкевич, несомненная находка для Морозовой, Второго и прочих начальников. Они должны просто прыгать от счастья, что у них есть такой человек, которому можно доверить ответственные мероприятия типа сегодняшнего дурацкого аукциона.

Такой человек есть. А вот Мамонта почему-то нет. Почему? Кто-то что-то говорил на этот счёт… Ах да, это Алексей говорил. Типа, у Мамонта наметилось какое-то важное дело. Ну и что теперь? Он что, вообще не появится сегодня? Сегодня, когда нужны все люди…

Харкевич обернулся, чтобы раздражённо-иронично поинтересоваться у Белова планами Мамонта на сегодняшний день, но вспомнил, что интересоваться не у кого — он сам отпустил Белова в туалет. Харкевич вздохнул, но и тут было не все в порядке, бронежилет с непривычки давил на грудь и ребра, мешал дышать полной грудью.

Харкевич вытер пот с висков, краем уха слушая лекцию бородатого эксперта, и тут наткнулся взглядом на Китайца. Китаец вежливо наклонил голову, приветствуя Харкевича.

Тот поспешно кивнул в ответ и подумал, что Китаец — это, пожалуй, последний человек, которого Харкевич хотел бы здесь видеть. Китаец, в его представлениях, всегда предвещал неприятности. Сам его вид напоминал о том, что в этом мире есть страдания и боль, которую нельзя вообразить, пока не ощутишь собственными нервными окончаниями.

Присутствие здесь Китайца означало контроль со стороны всех Трех Толстяков, хотя напрямую Китаец подчинялся лишь кому-то одному из них. Китаец скромно стоял чуть в стороне и производил впечатление чуть застенчивого и аккуратного до мелочей человека средних лет. Что отчасти было правдой, если Китаец втыкал человеку стальную проволоку в одно ухо, то она непременно выходила из другого. При этом он обязательно говорил жертве: «Извините».

Сначала Алексей нашёл туалет и сделал там всё, что нужно. Потом он нашёл Морозову в небольшой комнате, которая находилась относительно рабочей площадки склада в том же положении, в котором находится будка киномеханика относительно зрительного зала. То есть вверху и сзади. Морозова сидела в большом мягком кресле и читала журнал. В стене перед ней находилось небольшое окно, через которое можно было наблюдать за происходящим внизу, но Морозова этого не делала.

Она посмотрела на Алексея поверх журнала и невозмутимо сказала:

— Ну.

— Он нервничает. Сказал, что проще было бы перестрелять всех этих людей и забрать деньги.

— Как всегда мудро, — усмехнулась Морозова. — Продолжай наблюдать за ним. Дождись конца аукциона. Потом убей его. В каком-нибудь укромном месте. Без свидетелей. И сразу сообщи мне.

— Хорошо.

Алексей посмотрел на окно. Что-то из старой жизни встрепенулось внутри его.

— Удобное место, — сказал Алексей.

— В каком смысле?

— Для наблюдения, — сказал Алексей, хотя хотел сказать — удобное место для огневой точки.

— Да, — согласилась Морозова. — Пожалуй.

— Но вы не наблюдаете за ними…

— Мне это неинтересно. К тому же наблюдающих и так слишком много. Можешь мне поверить.

Морозова была искренна лишь отчасти. Ей было интересно, и если бы Алексей обошёл её кресло и заглянул с другой стороны, то увидел бы идущий вдоль шеи Морозовой тонкий провод от наушника. Она осталась здесь, потому что отсюда действительно был хороший обзор, а также потому, что знала, что появление женщины среди двух десятков напряжённых и подозрительных мужчин отнюдь не разрядит ситуацию.

А вот наблюдателей за работой Харкевича и вправду было достаточно. Второй делегировал туда Китайца. Третий и сам был неподалёку — в дальнем конце склада, за толстой металлической дверью располагалась его «келья», где он лично и рукописно, не доверяя никаким компьютерам, вёл бухгалтерию Фирмы. Туда должны были поступить шесть залоговых взносов, и Третий лично бы записал их в соответствующую графу соответствующей книги. Ещё были полтора десятка вооружённых охранников, которые наблюдали сразу за всеми — и за Харкевичем, и за гостями, и за изделием, и за экспертом…

Так что внизу глаз было более чем достаточно, и Морозова предпочла остаться наверху. Это положение больше подходило для роли кукловода — той роли, в которой она хотела себя видеть.

Но уже очень скоро ей стало понятно, что в этом спектакле кукловодов несколько. А раз так, то скоро кукловоды об этом догадаются и попытаются оторвать друг другу руки в борьбе за право единолично дёргать за ниточки.

По ходу лекции бородатого эксперта Харкевич едва не уснул и спохватился уже после того, как бородатый сказал:

— Если имеются вопросы, то я с удовольствием на них отвечу.

Харкевич оторвался от холодной бетонной стены и подошёл к эксперту, одобрительно улыбаясь и надеясь, что никто из прибывших не будет умничать и не полезет с вопросами. Тогда все можно будет закончить довольно быстро и…

— Ва-апрос.

Кому-то обязательно надо было все испортить. Харкевич отыскал глазами негодяя. Ну конечно. Это был молодой парень южного типа, он принадлежал к той группе потенциальных покупателей, которая ранее не имела дел с Фирмой и сама вышла на контакт для участия в аукционе. У них были отличные рекомендации от надёжных людей, но тем не менее Харкевич интуитивно ждал от них подвоха — двое в этой группе были в кожаных куртках. Несмотря на летнюю жару и солидные рекомендации. Наверняка чеченцы. Слава богу, что оружие у всех отобрали ещё на подъезде к складу. Слава богу. — Наш эксперт ответит на ваш вопрос, — сказал Харкевич.

— Да мне не нужен эксперт, — сказал парень. — Я хочу ящик посмотреть.

— Вы на него уже смотрите.

— Я хочу поближе посмотреть.

«А внутри поковыряться ты не хочешь? Уран на вкус попробовать — или чего там внутри лежит?»

— Если есть такое желание, — Харкевич развёл руками. Парень быстро шагнул вперёд, и тут вдруг выяснилось, что и прочие потенциальные покупатели хотят посмотреть поближе. Прямо детский сад какой-то.

Харкевич подозвал охрану и с их помощью создал нечто вроде очереди — каждой группе давалось на осмотр по две-три минуты, потом её сменяла другая делегация.

Бородатый эксперт крутился рядом и всё твердил про специально созданный свинцовый контейнер, про допустимый уровень радиации… «Лучше бы ты сказал, что к этой штуке ближе пяти метров подходить нельзя — тогда мы бы уже занялись торгами», — продолжал мысленно страдать Харкевич.

С другой стороны, очень серьёзный вид этой штуки — прямо как в кино — должен был произвести впечатление и поднять стоимость изделия. Наверное, гости сравнивали лежащее в контейнере именно с виденным в фильме про Джеймса Бонда, потому что волновало их при осмотре только одно — где у этой хреновины таймер? Тот самый, где так драматично меняются в порядке убывания цифры — 10, 9, 8, 7… Примерно на цифре 2 хренов Джеймс Бонд рвёт зубами нужный провод, таймер замирает, мир спасён, все идут пить шампанское и трахаться.

Эксперт объяснил, что изделие произведено в Советском Союзе, поэтому до удобства пользователя и эстетической привлекательности никому не было никакого дела. Таймер устанавливается поворотом вот этой зелёной штуки. У неё есть три положения — на полчаса, на три часа и на двенадцать часов.

— Если больше вопросов нет… — Харкевич снова попытался направить события в сторону комнаты для переговоров, с её мягкими диванами, охлаждённым шампанским, закусками…

— Я из-звиняюс-сь.

Сказано было громко и даже с какой-то насмешкой.

— Ну что ещё? — не сдержался Харкевич. Время шло, по спине тёк пот, и он становился все менее терпимым к толпе террористических уродов.

Это опять были те южане, которые недавно рвались пощупать бомбу руками. Если бы Харкевич был внимательнее, то он бы заметил, что после полученных ими трех минут на осмотр южане отошли в сторону, встали в полукруг и стали что-то бурно обсуждать. Потом, видимо, придя к единому мнению, они замолчали, и старший группы чуть тронул плечо молодого парня в кожаной куртке, который пару минут спустя скажет так разозлившее Харкевича «я из-звиняюс-сь».

Этого не заметил Харкевич, но заметила Морозова. Ещё после прозвучавшего «ва-апроса» она отложила журнал и пересела к окну. Армейские окуляры позволяли ей рассматривать черты лица каждого из людей внизу. Она обратила внимание на оживлённо беседующих южан, потом повела окуляры вправо, миновала араба и его русских сопровождающих, миновала троих рассудительных прибалтов, миновала невозмутимого Китайца и…

И вот тут она кое-что поняла насчёт кукловодов.

— Ну что ещё? — раздражённо поинтересовался Харкевич. Алексей снова стоял позади него молчаливой тенью, но Харкевичу было не до него.

Южанин ответил громко и самоуверенно, иначе говоря — нагло.

— Дело в том, что вы не имеете права продавать эту вещь…

Харкевич в этот момент что-то сказал, но южанин проигнорировал его попытку вернуть контроль над ситуацией и продолжал говорить свои абсолютно недопустимые, наглые и безумные слова.

— …потому что это вещь, которую мы уже купили. Мы за неё заплатили, и она наша вещь, и мы не хотим никакого аукциона, мы просто заберём её себе, потому что это наша вещь…

Харкевич вдруг подумал, что идеальным решением возникшей проблемы могла бы стать очередь крупнокалиберного пулемёта прямо в тупую башку чеченца. В том, что перед ним чеченцы, он теперь нисколько не сомневался — только они могли испортить так замечательно складывавшуюся ситуацию.

В голове завертелась карусель из всевозможных чеченских ассоциаций — бородатые партизаны, «мочить в сортире», отрезанные уши, папахи, мечети, нефтяные вышки и грязные канистры с самопальным бензином… Потом от глобальных образов мирового зла Харкевич вернулся к конкретному уроду, который только что испортил ему аукцион, сорвал его особое поручение, погубил его шанс приподняться в глазах Большого Дяди…

Крупнокалиберный пулемёт оставался замечательной идеей, и Харкевич уже посматривал в сторону оживившейся охраны, но тут все вдруг опять изменилось.

Увлёкшись аукционом, Харкевич как-то подзабыл, что в конечном итоге он не был здесь главным человеком. Он был просто исполнителем чужой воли, саму же волю олицетворяли совершенно иные люди.

И вот теперь на сцену вышел один из этих людей. Второй, раздвигая охрану и участников аукциона как ледокол мелкие подтаявшие льдины, прошёл к стойке с ящиком, отодвинул в сторону Харкевича и уставился на молодого чеченца, как на неизвестную науке форму жизни.

— Это что ещё за хрень? — спросил он бесстрастно. — Что ты несёшь, парень?

Чеченец оглянулся на свою группу — двое таких же молодых парней и третий, мужчина постарше, явный лидер среди них. Старший кивнул, и молодой чеченец ответил Второму, спокойно и обстоятельно.

— Бред какой-то, — сказал Второй, выслушав его. — Парень, ты понимаешь, что кто угодно может прийти сюда и рассказать такую же вот историю. А потом сказать — отдавайте мне бесплатно эту штуку.

— Это не история, — сказал чеченец. — Так было на самом деле.

Второй вздохнул, что означало высокую степень неудовольствия сложившейся ситуацией.

Между тем среди нескольких десятков мужчин, собравшихся на складе, шестеро совершенно точно знали, что изложенная молодым чеченцем история — абсолютная правда.

Четверо из шести были собственно чеченскими участниками аукциона. Пятым был Марат. Шестым — Бондарев.

Бондарев, Марат, а также четверо чеченских участников аукциона совершенно точно знали о следующем: в начале девяностых годов, в процессе вывоза советского ядерного оружия с территории бывших союзных республик, было утеряно или украдено до десятка переносных ядерных устройств, иногда также называемых «ядерными чемоданами». Часть из них была вывезена в арабские страны и использована как источник ядерного сырья при попытках создания ядерного оружия, остальные считались исчезнувшими в неизвестном направлении. Однако примерно в 2001 — 2002 годах, в момент очередного обострения чеченского конфликта, советские переносные ядерные устройства вновь возникли из небытия. К чеченским полевым командирам обратились некие среднеазиатские коммерсанты и предложили приобрести два «ядерных чемодана». Сделка состоялась на территории Казахстана, там же «ядерные чемоданы» были переданы чеченцам из отряда Чёрного Малика, прошедшим специальную подготовку. Они должны были перевезти устройства на территорию России и разместить их в больших городах, чтобы затем, угрожая применить ядерное оружие, потребовать вывода российских войск из Чечни. Но к тому моменту, когда чеченцы пересекли российскую границу, они были под колпаком у ФСБ. Там слабо представляли, что за груз находится у чеченцев, и ориентировали своих людей на «КамАЗ» со взрывчаткой. Операция по захвату оказалась удачной лишь отчасти — половина чеченского отряда была перебита, но четверым удалось уйти, унеся с собой оба «ядерных чемодана». Эта группа затем разделилась надвое и стала уходить в глубь территории России.

На этой стадии в дело вмешалась Контора. Бондарев и Марат двое суток шли по следу одной из групп в предгорьях Южного Урала. Они нашли «ядерный чемодан» и людей, которые тащили его на себе. Второй «чемодан» так и не был найден. Чеченцы не вышли на связь со своими командирами и не добрались до пункта назначения. После прошествия некоторого времени было решено считать, что курьеры вместе с грузом сгинули в лесах — и Бондарев после близкого знакомства с тамошней природой считал это весьма возможным.

Но вот теперь перед ними стояло переносное ядерное устройство, аналогичное тому, что исчезло пару лет назад. И если Бондарев ещё мог сомневаться в том, что перед ним именно то устройство, то чеченец не сомневался ни капли — он показывал какие-то метки на ящике, он показывал на серийный номер «чемодана»…

Однако к этому моменту Бондарева больше интересовал не «ядерный чемодан», а кое-что другое. Кое-что гораздо более важное.

— Мы уже за него заплатили, — повторял тем временем молодой чеченец. — И больше платить не будем. Это наша вещь, вы должны её отдать…

Второй разочарованно вздохнул и посмотрел на прочих участников аукциона. Те выглядели озадаченными и неприятно удивлёнными.

— Господа, — сказал Второй. — Сейчас мы все уладим. Не волнуйтесь.

Однако господа волновались и весьма громко выражали своё недовольство. Один серьёзный мужчина в тёмном костюме так разволновался, что попросил воды.

Он так и сказал:

— Принесите воды, кто-нибудь! Эй, парень!

— Я? — переспросил Алексей.

— А кто же ещё… Принеси воды, пока меня удар не хватил.

Алексей принёс бутылку минералки.

— А стакан? — серьёзный мужчина скорчил недовольную физиономию. — Что, трудно было догадаться?

— Сейчас, — сказал Алексей, поспешно отступая назад. — Стакан. Сейчас.

Он побежал к двери, у которой находилась лестница наверх. Бежал и повторял в уме слова, шёпотом сказанные Бондаревым за секунды между: «А стакан?» и «Что, трудно было догадаться?»

Он бежал по ступеням наверх и повторял: «Телефон. Директор. Чёрный Малик».

Телефон. Директор. Чёрный Малик. Это означало — найди телефон, позвони Директору. Скажи — Чёрный Малик здесь.

Здесь и сейчас.

Глава 33

Жертва

Если для Алексея Белова или Бондарева сложно было найти сам телефон (поскольку все мобильные были отобраны у участников аукциона, да к тому же внутри бетонного склада мобильная связь и не работала), то у Дюка возникли проблемы иного рода. У него в распоряжении была куча телефонов, проводных и мобильных. Но с их помощью он пока ничего не мог поделать.

Было нечто сюрреалистическое в человеке, который ранним летним утром бежит по тихой улице, прижимает к щеке мобильный телефон и кричит в него какие-то страшные и непонятные слова… И лицо у него такое, будто вокруг не солнечное утро, не застроенная аккуратными кирпичными коттеджами улица, а что-то вроде ворот ада. И на лице бегущего — страх. Возможно, не за себя, за кого-то другого, но что это страх — совершенно точно.

Дюк поднял с постели огромного адвоката, Дюк дозвонился до заместителя прокурора, Дюк дозвонился до дежурного СИЗО.

Адвокат сонным басом напомнил, что он ещё официально не является адвокатом Беловых, а стало быть, не может требовать свиданий и вообще не может предпринимать никаких действий, касающихся…

Заместитель прокурора предположил, что Дюк драматизирует ситуацию, что как раз СИЗО и является наиболее безопасным местом для Беловых, потому что на свободе они могли бы стать лёгкой мишенью для мести вдовы Фоменко, которая в свою очередь не такая уж и…

Старый адвокат Беловых, назначенный государством, испугался звонка и, услышав голос Дюка, выронил трубку, а затем Поспешно выдернул телефонный провод из розетки.

Дежурный СИЗО сказал, что за истёкшие сутки никаких происшествий в следственном изоляторе не зафиксировано, и повесил трубку.

В половине седьмого утра огромный адвокат неуклюже вывалился из недр подержанной «Волги» возле входа в СИЗО.

— Кто бы мне объяснил, что я тут делаю, — басил он, пытаясь застегнуть пиджак, но промахиваясь мимо петель. Дюк схватил его за руку, подтащил к двери и заставил нажать на кнопку звонка.

— Когда всё кончится… — сказал Дюк.

— Извините? — не понял адвокат.

— Когда всё кончится, отрицайте, что мы когда-либо раньше встречались.

— А…

— Вы случайно встретили меня минуту назад на этом самом месте.

— Я не пони…

— Все, поздно объяснять.

Входная дверь СИЗО с металлическим скрипом приоткрылась, а у адвоката возникло очень нехорошее предчувствие. Он вспомнил, сколько денег было им получено вчера от Дюка, и с сожалением подумал, что надо было взять больше.

А ещё лучше — не брать этих денег вообще.

Бондарев сначала не поверил своим глазам, но с ним ещё был Марат — тот посмотрел, подумал и утвердительно кивнул головой. Так и есть. Чёрный Малик. Стоило лазить по Милану, Сардинии, Стамбулу, Иордании и ещё бог знает где, чтобы столкнуться с Черным Маликом в пределах Московской области, а может, даже в пределах МКАД.

Что-то здесь было не так. Пять лет Чёрный Малик находится в федеральном розыске. Погранслужба, МВД и ФСБ сориентированы на его поимку. Пять лет Чёрный Малик прячется по каким-то секретным бункерам на Среднем Востоке, прикрывается двойниками, ни с кем не общается, а потом вдруг без проблем преодолевает все границы, проезжает всю Россию и оказывается в её сердце. Допустим, он проник в Россию через горные перевалы в Грузии, потом через горную Чечню — в Ингушетию, потом ещё каким-то хитрым манёвром до Москвы… Допустим. Но зачем?! Зачем пускаться на такие смертельно опасные трюки человеку, который заочно осуждён на пожизненное заключение? Который по-прежнему числится в пятёрке главных террористов, пятёрке непримиримых врагов России? В чём тут смысл?

И которого Бондарев должен во что бы то ни стало взять живым, чтобы расспросить о давнем разговоре Малика с легендарным Химиком. Тут тоже со смыслом как-то не очень…

Между тем грузный мужчина лет сорока, лишь пару дней назад сбривший бороду и задумчиво потирающий теперь голый подбородок, стоит в окружении молодых чеченцев и слушает, что говорит Второй.

Второй абсолютно уверен в себе, он на своей территории, он со своими людьми, и он никому не позволит делать из себя идиота. Тем более он не позволит это делать Харкевичу.

— Кто пригласил сюда этих идиотов?! — шипит Второй на Харкевича, припирая его к стенке. — Ты? Ты понимаешь, что снова все испортил?!

— Я не знал! — вздрагивает Харкевич, глядя снизу вверх на Второго. — Я не знал, что…

— Найди Морозову, — шипит Второй, краем глаза отслеживая чеченцев: те о чём-то переговариваются. — Пусть соберёт всех людей, кого только можно. Поставить людей на выходе… — Второй уже соображал, как это может быть: он вроде бы соглашается с претензиями чеченцев, отдаёт им «чемодан», те садятся в машину, выезжают, и тут люди Второго… Нет-нет, там же бомба. Значит, нельзя им отдавать «чемодан»!

— Пусть Морозова соберёт людей, а сама спустится ко мне сюда…

Второй, кажется, придумал. Он смотрит на Китайца, тот, как всегда, спокоен и сосредоточен.

Потом Второй смотрит на чеченцев. Те, кажется, ещё что-то придумали и сейчас объявят об этом. Ну-ну.

А затем Второй пристально разглядывает других участников аукциона. Они сейчас разбрелись по своим группам и тихо переговариваются между собой. Пять делегаций, чеченцы — шестая. Второй не думает о чеченцах, он думает о тех пяти делегациях, которые никак не участвуют в скандале.

Их пять, а ему нужна одна. Араб, прибалты, курды… Эти — вообще хрен знает кто… И эти тоже…

Второй манит к себе Китайца. Ему нужен совет опытного специалиста.

— Это кто? — спрашивает Второй.

— Эти двое? — Китаец смотрит на Бондарева и Марата.

— Да. Это ведь ты их привёз?

— Я, — соглашается Китаец.

Второй говорит Китайцу, что нужно сделать. Тот думает не больше пяти секунд и одобрительно кивает.

— Иначе мы из этого дерьма не вылезем, — решительно говорит Второй. Китаец вновь одобрительно кивает.

В это время молодой чеченец снова начинает говорить.

Дежурный старлей хмуро таращится на адвоката, узнает его, чуть отступает назад, но всё равно не понимает, какого чёрта этот боров припёрся сюда ни свет ни заря.

— Срочное дело, — говорит адвокат, печёнкой чувствуя дрянной привкус этой истории. — Нужно с клиентом поговорить.

— На часы посмотри! — возмущается старлей.

— Да-да, конечно, но…

— Это если каждый будет… — старлей собирается прочитать адвокату хорошую нотацию, прежде чем вышибить его с крыльца к чёртовой матери. Его голос уже приобретает учительские нотки с примесью непрошедшей сонливости, его руки уже совершают в воздухе какие-то движения — для большей доступности произносимых слов…

Из-за широкой спины адвоката выходит Дюк и бьёт старлею в челюсть, досрочно прекращая чтение нравоучительной лекции о распорядке дня.

— Ёрш твою медь, — разочарованно говорит адвокат. — Ну что вы делаете… Мне же здесь ещё работать и работать…

Дюк оставляет адвоката сетовать на пороге, запрыгивает внутрь и снимает с пояса старлея большую связку ключей. За стеклянной перегородкой удивлённо приподнимается прапорщик, и Дюк отправляет ключи точным броском в лоб прапорщику. Тот с грохотом рушится на пол. Адвокат видит это, хватается за голову, медлит пару секунд, а потом сбегает с крыльца, залезает в машину и заводит двигатель.

Дюк подбирает ключи и отпирает металлическую дверь, которая ведёт из дежурного помещения во внутренний двор СИЗО.

В это время дверь камеры, в которой содержится Алена Белова, открывается, и женщина в форме говорит:

— Белова, к следователю.

Алена открывает глаза, удивлённо смотрит на часы, потом на женщину в форме.

— К следователю, — повторяет женщина. — Быстро.

Алена надевает куртку от спортивного костюма и выходит из камеры в коридор. Женщина в форме запирает дверь камеры и командует Алене: «Вперёд».

Алена шагает по коридору. Она думает, что идёт на очередной допрос. Допрос кажется непривычно ранним, но Алена уже знает, что искать логику в тюрьме — довольно глупое занятие. Спорить — тоже довольно глупое занятие. Терпение — вот что действительно имеет смысл.

И она идёт по коридору.

Огромное бетонное помещение, которое Фирма сейчас использует под склад, некогда было частью целой системы армейских подземных укрытий, отстроенных в шестидесятые годы на случай ядерной войны. Алексей знаком лишь с малой частью этих коридоров, лифтов, лестниц и огромных холодных комнат.

Он поднимается по винтовой лестнице, берущей начало с низового уровня. Есть скоростной лифт, но он контролируется охраной. Лестница числится аварийным ходом, и ею мало кто пользуется. Он торопливо стучит ногами по металлическим ступеням, поднимаясь всё выше и выше.

Задача, которую поставил перед ним Бондарев, имеет два решения — либо найти проводной телефон, либо взять мобильный и подняться с ним на поверхность. Алексей не знает, что проще. Мобильный Алексея остался в городском офисе — так приказала Морозова. У охраны на поясах рации с ограниченной дальностью.

Алексей знает, что когда лестница закончится, длинный переход выведет его к двери наружу, то есть в подземный гараж. Это один из нескольких аварийных выходов. Он охраняется.

Выезд из гаража наружу, на поверхность, тоже охраняется. У Алексея есть морозовский «вальтер», он сможет пробиться. Наверное. Бежать наверх и стрелять во все живое, что попадётся на пути, — таков самый простой выход.

Алексей останавливается — он пытается представить, сколько времени уйдёт у него на преодоление десятков лестничных ступеней, на ликвидацию охраны… И он понимает, что когда он выйдет наверх — если он выйдет, — то будет уже поздно. Информация Бондарева не сможет быть использована с полной эффективностью. Алексей со злостью выдыхает из лёгких горячий воздух.

Нужен проводной телефон. Он пытается вспомнить все комнаты, виденные им внутри бункера. Он пытается вспомнить вьющиеся по стене провода. Пытается вычленить из звуковой памяти далёкие звуки простого телефонного звонка. Это было? Или это ему послышалось? Были провода? Или он выдаёт желаемое за действительное?

Алексей начинает спускаться вниз. Он сворачивает на тот уровень, где находится морозовская смотровая комната. Он идёт осторожно и быстро. Если что, то он сумеет оправдаться перед Морозовой. Задаст какой-нибудь уточняющий вопрос насчёт Харкевича. Стрелять ему в голову или нет? Она в сотый раз посчитает его придурком — да ради бога…

Алексей замедляет шаг — дверь смотровой комнаты приоткрыта. Он прислушивается — никаких голосов, никаких звуков.

Он осторожно заглядывает внутрь и видит пустое кресло. Видит закрытый журнал. Пустая кофейная чашка.

Алексей проходит внутрь, оглядывается по сторонам. Никого нет. Алексею очень хочется подойти к окулярам и посмотреть вниз, узнать, что же там происходит. Но он не делает этого. Он пристально осматривает комнату — сначала на уровне глаз, потом присев на корточки, потом задрав голову к потолку.

И наверху, вблизи квадратного вентиляционного окна, Алексей видит провод. Он выкрашен и почти сливается со стеной, но всё-таки это провод, и весьма похоже, что это телефонный провод. Он выходит из стены сантиметров на пятнадцать, потом снова скрывается в стене.

Алексей встаёт напротив той точки, где провод входит в стену, мысленно проводит вертикальную прямую линию до пола и следует вдоль неё взглядом.

Сначала он ничего не замечает. Потом он отступает назад, придерживаясь все той же воображаемой линии, как будто бы она перешла со стены на пол и теперь шла под ковром. Он отступает ещё и упирается задом в большое мягкое кресло. Алексей пытается сдвинуть его в сторону, но у него это не получается. Он ложится на пол и видит, что кресло намертво привинчено к полу.

Алексей садится в кресло и кладёт руки на деревянные подлокотники. Они слишком широкие, массивные, несовременные. Кресло наверняка осталось от старых советских времён. Большое, немодное, но надёжное. Алексей проводит ладонями под подлокотниками и вдруг ощущает на левом подлокотнике какой-то дефект. Он смотрит — это тонкая поперечная полоса, разделяющая дерево на две части.

Алексей, не меняя положения тела, нажимает левой рукой на подлокотник. Ничего не происходит. Он нажимает сильнее — щелчок. Он двигает левой рукой вперёд, и подлокотник на шарнирах выезжает вперёд. Открывается продолговатая ниша. В ней стоят два телефонных аппарата — белый и красный. Это старые советские дисковые аппараты. На красном, правда, нет цифр, и Алексей не знает, что делать с этим телефоном. Он снимает трубку с белого и только хочет набрать номер, те семь основных цифр и три добавочных, которые вдолбил ему в голову Дюк, как в ухе раздаётся женский голос:

— Слушаю.

— Э-э… — растерянно говорит Алексей.

— Слушаю, — терпеливо повторяет женщина, и Алексей понимает, кто это. Он быстро называет все десять цифр и на всякий случай добавляет:

— Это городской номер.

Но женщина пропадает, раздаётся лёгкий щелчок, и кто-то с лёгкой хрипотцой говорит:

— Директор. Вы на защищённой линии. Говорите.

И Алексей говорит. Он успевает произнести всё, что просил Бондарев, и несколько слов сверх того, прежде чем замечает, что он больше не один в смотровой комнате. В дверях стоит Харкевич. Он вытирает вспотевшую шею платком. У него взгляд усталой и злой собаки, которая гонялась весь день по чаще за дичью, но так ничего и не поймала.

— И какого хрена ты тут делаешь? — говорит Харкевич. — Ты же вроде пошёл за стаканом для… И когда всё-таки появится Мамонт?

Харкевич настолько издёрган, что соображает медленнее обычного. Он сначала задаёт подряд три вопроса и только потом понимает, что они все вместе означают. И его в данный момент волнует не столько вопрос, кто такой Алексей на самом деле и зачем он здесь, сколько чёткое понимание последствий — виноватым опять буду я.