Контора (№1) - Ядерный будильник

Секунды утекали, а руки Алексея лихорадочно шарили вокруг, рылись в «бардачке», забирались под сиденья… Он и сам не знал, что именно ищет; он искал что-то. Какую-то вещь, которая спасёт его. Что-то типа волшебной палочки. Что-то типа…

— Михалыч! — громко сказал мужской голос. Это было уже совсем рядом. Это уже… Это уже конец. Алексей мгновенно соскользнул с сиденья на пол, съёжился. Олег Фоменко на заднем сиденье, наоборот, оживился и заёрзал.

— Ты засёк кого-нибудь?

— Никого.

Это голоса с противоположных сторон поляны. Это кольцо. Кольцо — это замкнутая линия. Замкнутая. То есть не имеющая выхода. По-русски это ещё называется «кранты». И много ещё есть других хороших русских слов для обозначения такой ситуации.

— Я сейчас выйду, не шмальни в меня случаем…

— Ага.

Алексей машинально отметил, что эти говорят «шмальнуть», а у Алексея во взводе говорили про то же самое «засадить» или «херачить». Вот, оказывается, в чём разница. Когда ты стреляешь, то херачишь. Если в тебя, то шмаляют. Отлично.

Сейчас эти ребята вылезут из кустов, подойдут к машине и уж тогда так шмальнут, чтобы наверняка. Гады. Гады. Гады.

Он изо всех сил вжимался в пол, чувствуя рёбрами педали, рычаг… И ещё какую-то постороннюю вещь, которая не была предусмотрена конструкторами «ВАЗа».

Алексей быстро протиснул руку, схватил небольшой цилиндр, подтащил к себе. Это была та самая волшебная палочка, которую он так отчаянно искал. На этот раз она приняла форму и свойства дымовой шашки, но у Алексея не было претензий по этому поводу.

Кто-то из полковничьих людей, то ли Михалыч, то ли Петрович, выбрался в этот миг на поляну и направился к машине.

А потом пошёл дым, и стрелок пропал в дыму. Для Алексея это не было удивительным, для стрелка — было.

— Ах ты ж, мля! — прочувствованно сказал стрелок, прежде чем закашлялся и отступил назад. В следующую секунду что-то тяжёлое и тоже кашляющее ударило ему в грудь и повалило наземь. Палец стрелка на спусковом крючке судорожно дёрнулся, короткая очередь ушла в небо, но это было лишь начало.

Потому что затем все остальные стволы принялись палить наугад и без передышки, боясь упустить в дыму свою мишень. Полковник Фоменко яростно жал на спуск «Макарова», приняв участие в коллективном стрелковом безумии, и в какой-то момент ему вдруг показалось, что он различает в дыму человеческий силуэт. У Фоменко появилась твёрдая уверенность, что вот сейчас он влепит гадёнышу свинцовую оплеуху в башку, только надо чуть-чуть поближе подобраться… Фоменко, выставив пистолет перед собой и пристально вглядываясь в тёмную пелену возле машины, шагнул, потом ещё, а потом вдруг споткнулся, упал и больше не двигался. Никто этого и не заметил, потому что каждый был занят своим делом: стрелки лихорадочно расходовали боезапас, Олег Фоменко лежал на полу «десятки» и орал от ужаса, а Алексей спасал свою шкуру.

Алексей Белов пробежал в трех метрах от тела полковника Фоменко и не заметил его. Сейчас Алексея больше заботили две другие вещи — скорость и пули. Он бежал так быстро, как только мог, а пули… Пули ломали ветки и сбивали листья, с чавканьем входили в кору деревьев или просто проносились мимо с голодным свистом. Пуль было много, но они были глупы, и с каждым шагом Алексей все больше верил, что сумеет уйти. Вот ещё пять метров, вот ещё… И все эти пули, все эти крики — они постепенно оставались позади. Так ему казалось.

Пока вдруг голоса не раздались совсем близко. Слева, а потом оттуда прилетела и пуля, расцарапав Алексею плечо. Он стиснул зубы и резко свернул вправо, ещё больше согнувшись и ещё больше петляя, насколько позволяли ему деревья и кусты.

В какой-то момент он практически бежал на четвереньках, толкаясь руками от земли; а потом зацепился ногой за корень и покатился кубарем куда-то вниз, расцарапав лицо.

Алексей долго лежал абсолютно неподвижным и беззвучным предметом — не было ни чувств, ни мыслей, одна лишь усталость, камнем придавившая его к земле.

Где-то слышались голоса, но уже далеко, слов было не разобрать. Потом стало совсем тихо, но Алексей не торопился подавать признаки жизни.

Мошки липли к его кровоточащим царапинам — на лице, на ноге, на кулаках, разбитых об спецназовца в том отчаянном прыжке. Алексей нехотя их стряхивал с себя, но мошки не успокаивались, как не успокаивалась боль в его теле. Он стянул майку с плеча, осмотрел отметину от пули — ничего серьёзного. Можно было вставать и идти дальше. Только вот куда? И зачем? Если сутки назад у Алексея было довольно чёткое представление насчёт куда и зачем, то сейчас этого не было и в помине. Вся чёткость, вся уверенность испарилась, исчезла, как будто сон. И когда Алексей попытался вспомнить, когда же это исчезновение имело место, память со скрипом выдала ему лишь вечер возле дачи полковника Фоменко. Лесное шоссе. Свет фонарей. Необычная тишина. Глубокая, как колодец. Внезапный лязг открывшейся калитки.

И все, обрыв. Будто перегородка в памяти мешала заглянуть дальше.

Но что-то тогда случилось. Какое-то важное и странное событие, после которого всё было уже совсем по-другому.

Настолько по-другому, что Алексей уже не понимал — куда и зачем, кто и почему…

Он поднялся на ноги, все ещё не уверенный в своём избавлении от пуль, только что суматошно носившихся по лесу, словно рой обезумевших пчёл. Только что? Или час назад? Или два часа назад? Или день? Теперь уверенности не было ни в чём.

Стоя посреди леса и слыша лишь обычные его звуки, можно было подумать, что все недавние события были ночным кошмаром. А на самом деле он, Алексей Белов, вчера вернулся из армии, крепко отметил это событие, перебрал домашней настойки, забрёл в рощу, что неподалёку от дома, и уснул. Очень даже может быть.

А если это та самая ближняя роща, то нужно идти вон туда, и минут через пять выйдешь к огородам, а за огородами будет пруд, а там и улица, на которой вырос, там и дом. И когда увидишь улицу, увидишь дом, когда откроешь его дверь, увидишь мать и сестру, то поймёшь, что всё было лишь плохим сном.

И тогда надо будет улыбнуться. Сесть за стол, выпить чаю и непременно рассказать этот сон матери, потому что плохие сны обязательно нужно рассказывать. А если их не рассказывать, то…

Алексей все быстрее передвигал усталые ноги и с каждым движением все больше убеждал себя — да, так оно и будет. Сейчас, ещё немного, роща кончится, а оттуда уже видна и телевизионная антенна на крыше Виталикова дома. Ещё немного, и кончатся деревья. Ещё немного, и кончится кошмар.

А потом деревья действительно как-то быстро разбежались в стороны, расчистили путь.

Алексей оказался на поляне. Посреди поляны застыла продырявленная пулями «десятка». На капоте «десятки» сидел плотный круглолицый мужчина, при виде которого Алексей ощутил странный холодок в позвоночнике. Будто бы кто-то отвесил Алексею невидимый подзатыльник, леденящие волны от которого разошлись по всему телу. От этого подзатыльника ржавые шестерёнки в голове сдвинулись наконец с места, и звук открывшейся калитки в доме на Лесном шоссе получил смутное продолжение.

— Вы… — сказал Алексей, ища слова, адекватные вскипевшей в нём ярости, и понимая, что нет таких слов, есть только свирепый удар в солнечное сплетение и немедленный бонус коленом в пах. Вот кто все испортил. Вот кто украл смысл. — Вор, — сказал Алексей, все ещё не решаясь шагнугь к самой машине, потому что человек на капоте вполне мог оказаться персонажем сна, который по рассеянности забыл сгинуть с первыми лучами солнца. Или вместо солнечных лучей нужен был удар в солнечное сплетение?! Ну так за мной не заржавеет.

Алексей рванулся вперёд, походя смахнув с ноги шмеля. И понял, что это не шмель. Что-то очень маленькое торчало из ноги чуть выше колена, и Алексей вспомнил, что во сне с ним такое уже случалось.

«Он опять меня убил», — была последняя отчётливая мысль, прежде чем Алексей упал лицом вниз в паре шагов от «десятки».

Вот что бывает с нерассказанными плохими снами — они становятся реальностью.

На этот раз их было двое. Один — все тот же самый плотный мужик в очках, только теперь он вырядился в спортивный костюм «Найк». Вторым был странный тип, который вёл себя так, будто оказался здесь совершенно случайно. Он всё время смотрел в пол или же вдруг принимался тщательно разглядывать собственные ладони, будто бы впервые их видел. И он молчал. Говорил первый.

— Ты нормально себя чувствуешь? Слышишь меня? Понимаешь то, что я говорю?

Алексей с трудом сфокусировал взгляд на очкастом, потом налитые свинцом веки взяли своё, и Алексей перестал что-либо видеть.

Через минуту или через час он снова открыл глаза. Можно было и не открывать — перед ним сидели все те же две галлюцинации.

— Алексей, ты меня слышишь? Ответь мне, — требовательно сказал очкастый.

Кой хрен тебе отвечать, если ты глюк. Причём дурной глюк, ты меня уже два раза убил. Чего тебе ещё от меня надо?

Кажется. Алексей произнёс это вслух, потому что очкастый недовольно буркнул:

— Он что, меня за галлюцинацию принял? Вот ведь ещё…

Его напарник вдруг перестал изучать линии на своих ладонях, встал, подошёл к Алексею и протянул ему стакан воды.

Алексей увидел этот стакан и внезапно осознал свою ужасную, до спазмов, жажду. Гортань была словно выжженная пустыня, и Алексей инстинктивно протянул руку за стаканом, но потом вспомнил — это же сон, мираж. Этих людей нет, а значит, и стакана нет. Жаль.

И тогда напарник очкастого сделал страшную вещь. Он вложил этот стакан в чуть подрагивающие пальцы Алексея. Стекло было твёрдым, холодным и абсолютно реальным. Алексей осторожно заглянул внутрь — там плескалась вода. Алексей перевернул стакан. Вода вылилась ему на колено. Это была самая настоящая мокрая вода. Алексей разжал пальцы. Стакан упал на пол, но не разбился, потому что пол был застелен чем-то мягким. Напарник очкастого поднял стакан, взвесил его в руке и швырнул в стену. Осколки брызнули в стороны, и Алексей закричал, до смерти перепугав очкастого.

Это всё было по-настоящему. Это всё было на самом деле. Вода, стакан, очкастый, расстрелянная «десятка».

Алексей кричал, чувствуя, как страх перед этой реальностью держит его за сердце холодной пятернёй, то сжимая, то разжимая стальные пальцы, будто бы забавляясь.

Очкастый скривился, будто бы у него болел желудок, а напарник его вздохнул, развернулся и врезал Алексею по лицу, оборвав этот вопль животного страха. Наступила тишина, и в этой тишине Бондарев негромко и очень выразительно сказал, глядя на Дюка:

— Лучше бы ты действительно был галлюцинацией.

Некоторое время спустя, оставшись один в этой странной комнате с больничным запахом, Алексей встал с кресла, медленно прошёлся, на всякий случай тронул пальцами стену — твёрдая, настоящая.

Стена-то настоящая, а вот эти двое всё-таки глюки. Потому что говорили они вещи абсолютно безумные, особенно тот, очкастый.

А закончил он тем, чем и должен был закончить. Этим всегда заканчивалось, когда Алексей встречался с очкастым.

Очкастый сказал, что Алексей должен умереть.

Глава 12

Бондарев: легенда

В машине Дюк скомкал куртку от спортивного костюма, швырнул её на заднее сиденье и спросил, не глядя в сторону Бондарева:

— Ты сейчас чего больше хочешь — дать мне в морду или пообедать?

— Обедать, — честно признался Бондарев. Дюк, судя по всему, был приятно удивлён его выбором.

— Я тебя отвезу в лучший местный ресторан, — воодушевлённо пообещал он. — Я определил его методом изнуряющих проб и жестоких ошибок, я был как сапёр, с той разницей, что подрывался я неоднократно, и в такие часы туалет в моём гостиничном номере был мне как родной…

Они оставили полковника Фоменко лежать под грудой веток — там, где оставили его подчинённые. Спецназовцам не захотелось пускаться в рискованные объяснения насчёт этой загородной прогулки с оружием, после чего полковник получил от кого-то из своих пулю в глаз. Поэтому они тщательно собрали гильзы и уехали в город, чтобы потом так же тщательно вычистить стволы автоматов и скрыть расход патронов. Фоменко-младший в процессе извлечения из «десятки» совершенно случайно получил могучий удар в темя, а потому все его воспоминания носили смутный и противоречивый характер. Олега привезли домой и очень серьёзно посоветовали ему помалкивать. Фоменко-младший был к этому времени так запуган, что все команды выполнял с полуслова. А эту — в особенности.

У Дюка были разные идеи насчёт трупа — то ли просто закопать от греха подальше, то ли подбросить к зданию ГУВД якобы от местного криминала, и тем самым спровоцировать наезд милиции на этот самый криминал… Бондарев сказал: «Пусть лежит». Дюк подумал, что, должно быть, у напарника зреет какой-то многоходовой план насчёт покойника. А Бондареву просто показалось справедливым, чтобы человек, ворочавший килограммами наркотиков, десятками тысяч долларов и многими людскими судьбами, успокоился именно так — в безвестном месте под грудой веток.

— Но это всё же не настоящий ресторан, — ворчат Дюк уже за столиком. — Заведение, в котором сервируют одной вилкой и одним ножом, не имеет права называться рестораном, это просто…

— Расскажи про Химика, — перебил Бондарев.

— Подозреваю, что, пока нам принесут заказ, можно рассказать не только про Химика, но и про Физика, и про Биолога…

— Впервые слышу про таких.

— Да шутка, шутка, — поспешно пояснил Дюк. — Шутить не будешь, свихнёшься с этой работой… Значит, Химик. Странно, что ты про него спросил.

— Почему?

— Ну ты же серьёзный человек, у тебя чувство юмора вместе с аппендицитом вырезали, в сказки ты не веришь… А про Химика спрашиваешь.

Бондарев ничего не сказал на это, он терпеливо ждал объяснений, заранее смирившись с манерой Дюка ничего не рассказывать просто. Если шеф-повар обкладывал деликатес гарниром и всякими там декоративными листочками (проголодавшемуся Бондареву хотелось, чтобы повар делал это побыстрее), то Дюк украшал информационную суть всевозможными лирическими отступлениями.

— Понимаешь, некоторые люди ищут сокровища Атлантиды, другие — библиотеку Ивана Грозного, третьи — золото партии… Некоторые спрашивают, кто такой Химик. Но я никогда не подумал бы, что услышу такой вопрос от такого серьёзного, я бы даже сказал, основательного человека…

Бондарев зевнул.

— В те давние-давние годы, когда ещё имело место быть учреждение из трех букв: К, Г и соответственно Б…

— Ты сказал — спецпроект. Тема?

— Куда ты торопишься? Харчо всё равно не несут, я как раз успею развернуть свой эпос… Судя по твоему лицу, на эпос ты не настроен.

— Точно. Мне, пожалуйста, дайджест эпоса, и чтобы слова попроще. Чтобы я понял.

— Комитет был большим учреждением и занимался всем, что бог на душу положит. Деньги были, кадры были, чего же не заниматься? Политика, экономика, шпионаж, диссиденты — это само собой. Плюс к этому — психокодирование всякое, летающие тарелки, гипноз, телепатия. И в конце семидесятых Андропов санкционировал такой спецпроект, его потом «Апостолом» обозвали. Обобщающие исследования по паранормальным способностям человека. Телепатия, левитация, тот же гипноз, пирокинез, ускоренная регенерация. Изучить, обобщить, практически применить. Применить ясно где — в оперативной работе. Представляешь? Не надо по ночам сейфы взламывать или секретарш подкупать, сел рядом с человеком в кабаке и считал у него из башки всю информацию как с жёсткого диска. Загипнотизировал первого встречного, он пошёл и ткнул ножом того, кого тебе нужно.

— Почему — «Апостол»?

— Неофициальное название. Вроде бы в конце концов в проекте осталось двенадцать объектов. Двенадцать — как апостолов.

— Как это — объектов?

— То есть живых людей, обладающих паранормальными способностями. Они жили в специальной лаборатории Комитета, их изучали — что более важно — помогали им развить, усилить природные способности. Когда Боря Ельцин в девяносто первом залез на танк, то стало ясно — все, доигрались. Начальник этой лаборатории с расстройства пустил себе пулю в лоб.

— Химик?

— Нет, начальником там был какой-то профессор в генеральском звании, а Химик то ли замом у него был, то ли его приставили присматривать за этим профессором… Дело давнее, дело тёмное. Итог такой — не стало КГБ, не стало и проекта «Апостол».

— И что же тут такого в этой истории? Что ты мне начат параллели с Атлантидой проводить?

— Спасибо, что спросил, — ухмыльнулся Дюк, не забывая поглядывать в сторону кухни. — То, что я тебе рассказал, — это более или менее правда. Может, и бумажки какие по проекту сохранились, но не в этом дело. А дело в том, что, кроме этой правды, есть ещё и легенда. А легенда такая — все эти двенадцать паранормальных типов были психокодированы. То есть в башку им вбили абсолютное подчинение одному человеку.

— Кому?

— Тут легенда уходит от ответа — кто говорит, что Химику, кто говорит, что тому профессору. Но Химик знает, как их кодировать, и знает, как переключать психокодировку на другого человека. И в конце концов он просто знает, кто эти двенадцать человек и на что они способны.

— Интересно.

— Просто никто не знает, куда после девяносто первого года делся Химик и куда делись те двенадцать. Когда разные комитетские отставники занялись личной жизнью и стали делать частные охранные фирмы, они очень интересовались Химиком и его проектом. Коржаков этим проектом интересовался, Япончик интересовался, генерал Лебедь интересовался. Я не говорю про всяких там америкосов, фрицев, китайцев, арабов. И знаешь, какой результат? Абсолютный ноль. Ничего.

— Откуда ты знаешь, что американцы никого не нашли? Они тебе факс с отчётом прислали?

— Если я говорю не нашли, значит, так оно и есть. Без комментариев.

— То есть ты говоришь — легенда?

— Я говорю — бесперспективное дело. Больше десяти лет прошло, все настолько затёрлось и перепуталось, что даже америкосы с их спутниками, станциями радиоэлектронного слежения и Интернетом ничего не нарыли. Легенда.

— А мы? В смысле, наша Контора никогда этим не интересовалась?

— Как ты знаешь, — вкрадчиво произнёс Дюк, — наша Контора интересуется всем. Но к активным действиям мы переходим только там и тогда, когда есть…

— Прямая и очевидная угроза национальным интересам, — автоматически выдал формулу Бондарев.

— Это во-первых. И во-вторых, когда в результате акции просматривается конкретный позитивный результат. В случае с Химиком конкретный позитивный результат представляется крайне маловероятным. Угрозы национальным интересам здесь тоже нет, потому что нет самого Химика. Его никто не видел с девяносто первого года. Он никак себя не проявляет. Может, он уже умер. Может, он тихо-мирно огородничает в Подмосковье. Всё это было слишком давно, чтобы быть важным… Но ты, например, интересуешься Химиком.

— Случайно выскочило имя, — не моргнув глазом, сказал Бондарев. — Терпеть не могу, когда полгода готовишь операцию, и вдруг выскакивают незнакомые имена. Казалось бы, все про всех знаешь, никаких неожиданностей быть не должно…

— Это итальянская операция? — небрежно продемонстрировал осведомлённость Дюк. — Это же с Кавказом как-то связано? Так туда народ со всего Ближнего Востока сбегается, Химик, может быть, и другой, не наш. Палестинский какой-нибудь Химик.

— А у нашего Химика, у него это что — кличка, фамилия?

— Понятия не имею. Я же поисками Атлантиды не занимаюсь, клад Стеньки Разина на даче не ищу. За Химиком тоже никогда не бегал — несерьёзно все это…

Бондарев согласился и перевёл разговор на достоинства и недостатки только что принесённого харчо — Дюку явно было что сказать по этому вопросу.

А Директору надо будет при случае передать, что Химик — это несерьёзно, а его контакт с Черным Маликом — легенда Кавказских гор. Пусть так и передаст наверх, туда, где в игрушки не играют. Не просто так передаст, а как особое мнение Дюка. Ответные громы и молнии сверху станут достойной расплатой за этот обед, а особенно за корейское мясное блюдо, о котором Бондарев ещё долго не мог вспоминать без спазмов в желудке.

Директор подозрительно оглядел покрывало на гостиничной кровати, но потом всё же решил на него присесть, пробормотав про отсутствие правды в ногах.

— Значит, нет у нас больше полковника, — сказал он печально, будто потерял старого знакомого, который при всех своих недостатках всё же был ему дорог. — Нет полковника, нет тех фамилий, которые он знал.

— Ну как же, — Дюк выложил свой единственный козырь. — Человека в Москве он назвал.

— И это все? Одного человека назвал, и можно уже пулю в глаз? Да этому Фоменко ещё жить да жить, говорить да говорить… И ты, — разочарованный взгляд адресовался Бондареву. — Я же на тебя надеялся. Я думал, ты возьмёшь ситуацию под контроль, не дашь дров наломать этому деятелю.

— Когда я приехал, брать под контроль уже было нечего, — сказал Бондарев.

— Значит, долго ехал, — Директор явно был не в настроении. — Итак, что у нас в плюсе — фамилия человека в Москве и труп Фоменко. Труп в плюсе, потому что рано или поздно пришлось бы помочь этому товарищу угомониться. В минусе — тот же самый труп, потому что угомонили его не вовремя.

— Получается, что плюсов больше, чем минусов, — блеснул арифметическими способностями Дюк.

— В минусе также всё, что знал Фоменко, но не успел нам рассказать, — сказал Директор. — Так что минусов больше.

— Если Фоменко нет, то нет и прикрытия у тех бандитов, которым он раньше помогал, — напомнил Бондарев. — То есть они на какое-то время ослабли, и другие бандиты могут этим воспользоваться и попытаться отбить кусок рынка…

— Только ведь нужно этим другим бандитам намекнуть, — по-прежнему сухо сказал Директор, но Бондареву кивнул, одобряя его слова. — А то ведь там ребята простые, не сразу сообразят.

— Намекнём. Будет драка, в которой ослабнут и нынешние крутые, и те, кто на их место позарится. А когда они ослабнут, легче их будет поприжать.

— Обнадёжил, — хмыкнул Директор. — Человеком в Москве я сам займусь, а то вам поручишь и найдёшь на следующий день в Битцевском лесопарке холодный труп с пулей в башке. Но уж здесь-то вы сами доведёте до конца, можно надеяться?

— Можно, — сказал Дюк. Бондарев просто кивнул.

— Тогда подчищайте хвосты, и в Москву. Тебя, — Директор смотрел на Бондарева, — старые знакомые дожидаются. С их оптовыми складами и прочими чудесами света.

— Э-э…

— Что ещё?

— Один вопрос, — сказал Дюк и мило улыбнулся.

— Что там за вопрос?

— Да вы не пугайтесь…

— Он нашёл вам человека, — напрямую брякнул Бондарев.

— Кого?!

— Человека. Ну, это он так думает. Мы просто хотели ваше мнение узнать.

— Человека? В смысле — к нам в Контору? В смысле — на работу?

Бондарев трижды кивнул.

— Извините, а кто конкретно из вас двоих его нашёл?

Дюк гордо сказал:

— Это я.

— Вы меня просто пугаете, ребята, — сказал Директор.

Директор внимательно выслушал бондаревское предупреждение не пить местного кофе и кивнул.

— Я тебе тоже кое-что скажу, — негромко произнёс он, наблюдая за Дюком, суетящимся в другом конце гостиничного холла. — Весной этого года Дюк и Воробей вместе работали в Чехии.

— Не знал.

— Естественно.

— И что с того?

— Они не понравились друг другу. Причём сильно.

— Развейте, пожалуйста, вашу мысль, — вежливо попросил Бондарев, хмурясь. — А то я пока как-то не очень…

— Дюк — очень самолюбивый товарищ. Он очень болезненно переносит всякие приколы в свой адрес. Приколы — так ведь это теперь называется?

— И он от болезненного самолюбия сдал Воробья Акмалю? Подождал немного, подобран подходящий момент и сдал. Так, что ли?

— Сдать он его мог давно, просто Акмаль подбирал подходящий момент, чтобы без проблем взять Воробья.

— Акмаль никогда не ждёт подходящего момента, он всегда спешит. Это ему и подпортило карьеру.

— То есть ты считаешь…

— Дюк не подарок, но ваши эти предположения я считаю паранойей.

— Так я уже не мальчик, — ухмыльнулся Директор. — Доживи до моих лет, тут тебе и паранойя будет, и геморрой, и что там ещё с ними рифмуется… А моё дело — тебя предупредить. Пацана какого-то Дюк отыскал — тоже странно. Раньше за ним такого не водилось.

— Пацан как раз сгодится.

— Думаешь?

— Козлы отпущения всегда в цене, — сказал Бондарев. О том, что Дюк подозрительно много знает о проекте «Апостол» и о легендарном Химике, Бондарев Директору не сказал.

Зачем лишний раз нервировать начальство? Сами разберёмся.

Часть III

Глава 13

Алексей Белов: поиск

Очкастый сказал, что Алексей должен умереть. Вообще говорил преимущественно очкастый. Второй, тот, что разбил стакан и этим убедил Алексея в реальности происходящего, отмалчивался. Он лишь поглядывал исподлобья то на очкастого, то на Алексея. В обоих случаях взгляд его был насторожённым. Он словно ожидал подвоха то ли от своего напарника, то ли от Алексея.

— Ты должен умереть, — сказал очкастый. — Точнее, ты уже умер. Ничего страшного в этом нет. Ничего особенного в этом тоже нет. Конечно, большинство людей проживают одну жизнь, и смерть для них означает конец всего. Но это не твой случай. Твоя смерть — это начало другой жизни. Это твоя вторая попытка, если угодно. Первая была не очень. Месть, которой ты так увлёкся, — приятная штука, но она дорого стоит.

Он замолчал, всматриваясь в бледное и заострившееся лицо Алексея. Алексей насторожённо молчал. Тогда очкастый продолжил:

— Вторая попытка даётся не всем. И тебе она даётся не за здорово живёшь.

У Алексея возникло смутное подозрение, что сейчас его попросят где-нибудь расписаться собственной кровью.

— У тебя будет вторая попытка… Вторая жизнь. Мы можем тебе её дать.

— Кто это — мы?

— Хороший вопрос, — кивнул очкастый, довольный тем, что монолог превратился в диалог. — Но у меня нет для тебя хорошего полного ответа. Сейчас нет. Возможно, он появится чуть позже. Когда ты пройдёшь тест.

— Что ещё за тест?

— И это хороший вопрос. Тест на пригодность. Тест на выживание. Докажи, что мы не ошиблись в выборе. Докажи, что ты достоин второго шанса.

— Кто вы такие, чтобы я вам доказывал?

— Скажем так, — очкастый помедлил, выбирая слова. — Мы обеспечиваем национальную безопасность.

— Вы из… ФСБ?

— Я же говорю — у меня нет для тебя хорошего, полного ответа. Но если бы я даже произнёс название нашей организации, оно бы тебе ничего не сказало. Потому что ты никогда его не слышал. И девяносто девять процентов людей его никогда не слышали. И не услышат. Так было и так будет. Нас словно не существует. Но мы бьёмся, и мы делаем своё дело.

— Как призраки… — сказал Алексей.

— Ну да. И ты можешь стать одним из нас.

— Стать призраком…

— Или остаться трупом. Люди Фоменко будут гоняться за тобой до скончания века. И живой ты им не нужен.

— У меня вопрос.

— Слушаю, — сказал очкастый.

— Моя мать. Моя сестра. Что с ними будет?

— Мы обеспечиваем национальную безопасность. И безопасность двух женшин мы тоже в состоянии обеспечить. Я тебе это обещаю.

— Обещаете? Но я даже не знаю, кто вы такой…

— Кто я такой…

Очкастый переглянулся со своим напарником — тот решительно замотал головой, а потом добавил:

— Ты слишком много разговариваешь. Давай ближе к делу.

Очкастый подумал и кивнул. Это было последнее, что помнил Алексей. Потом снова был провал в тягучий сон, в котором всё происходило немыслимо тёмной ночью, а потому оставалось невидимым.

Затем невероятно быстро наступил рассвет и Алексей обнаружил себя на переднем сиденье легкового автомобиля. Если это и было остатком сна, то в нём присутствовали цвета и запахи. Предметы имели объём. Ощущения были как наяву, и Алексей уже не видел необходимости бить стаканы или просто щипать себя за уши. Всё было как бы настоящее, но мозг отказывался верить происходящему. Алексей знал, что реальная его жизнь закончилась где-то между Лесным шоссе и той злосчастной поляной, а вот что было потом…

Наверное, он всё-таки умер. Как ему и объяснил тогда очкастый. Потом он ещё что-то говорил про тест… Это что-то типа курса молодого бойца для вновь прибывших. Куда прибывших? Откуда? Белое пятно. Ну и хрен с вами и с вашими тестами. Вот перестанет у меня башка раскалываться, соберусь я с мыслями, вот тогда я уж точно разберусь, что к чему…

— Голова не болит? — спросил очкастый, не отрывая взгляда от дороги. — От перемены климата может болеть. Возьми там, в «бардачке», таблетки.

Что ещё за перемена климата?! О чём это он? Тем не менее Алексей достал таблетку, разжевал и запил минералкой.

— Прекрасно, — сказал Дюк, так и не назвавший Алексею даже своей клички. — Теперь возьми этот листок и прочитай его, пока время есть. Мы как раз подъезжаем.

Листок… Алексей взял из «бардачка» закрытый конверт, вытащил оттуда лист плотной бумаги. Читаем.

Первое же предложение шарахнуло его словно кувалдой по затылку. Нет, всё-таки будем считать, что это сон. Лучше, если это сон. Иначе…

«Добро пожаловать в столицу нашей родины Москву».

— Это что, Москва? — недоверчиво уставился Алексей в окно машины.

— Я же сказал, подъезжаем.

— Я в Москве не был ни разу, — растерянно произнёс Алексей.

— Да, я в курсе.

— Блин, — коротко выразил Алексей свои эмоции.